Текст книги "Взгляд со Стороны. Избранные Рассказы"

– Мой босс приглашает вас на ланч. Дам вам дружеский совет: не упрямьтесь, садитесь в машину и поехали. Если мой босс кого-то пригашает, это большая честь, и самое разумное принять приглашение. Так для вас будет лучше. Поверьте, я знаю, что говорю – почти никто ещё не отказывался, а кто отказался, потом сильно пожалел.

После такого убедительного приглашения, я понял, что дело принимает пикантный оборот, и для моего здоровья будет безопаснее не артачиться, потому закрыл гараж, вернулся к кадиллаку и послушно сел на заднее сидение. Машина выехала на 95-е шоссе и покатила в сторону Нью-Йорка. Водитель поставил кассету с итальянскими песнями в исполнении Дина Мартина, всю дорогу не вынимая зубочистку подпевал себе под нос, со мной не разговаривал, а я сидел молча, пытаясь осмыслить, что это всё может значить?

Через полтора часа мы въехали в Манхеттен, проехали вдоль Гудзона, по 24-й улице свернули на 9-е Авеню и вскоре остановились у невзрачного кирпичного дома с пожарными лестницами по фасаду. На первом этаже был итальянский ресторанчик под вывеской «Пепе Галло». Водитель вышел, открыл мне дверь и показал на вход: «Идите туда». Я так и сделал. Вошёл, огляделся и стал глазами искать, сам не зная кого. Внутри было довольно сумрачно, на потолке крутился вентилятор, посетителей мало, человек пять или шесть, все мужчины. В дальнем углу за столиком, покрытым белой скатертью, с бокалом вина в руке сидел пожилой господин с большим мясистым носом и сильно морщинистым лицом. Увидев меня, он встал, помахал мне рукой, и я подошёл.

– Рад, что вы нашли время со мной перекусить, – сказал он не столько с акцентом, сколько с лёгкой итальянской интонацией, – моё имя Тони. Так меня и зовите: «Мистер Тони».

Тут же к столу вперевалочку подбежал коротенький человек со сдобным румяным лицом и в белом фартуке; не то хозяин, не то шеф-повар. Он подобострастно склонился, своей улыбчивой физиономией и всей фигурой изображая знак вопроса.

– Сделай-ка нам, Пепе, аррабиату, как ты умеешь. Да соуса не жалей, – сказал Мистер Тони, и затем, обращаясь ко мне: – Очень вам рекомендую. Никто, кроме Пепе, так не делает аррабиату. Пальчики оближешь. Как? Не знаете, что это такое? Ай-яй-яй, да это же макароны «пенне ригате» с пикантным соусом из пеперончино! Обожаю всё острое.

Пепе умчался на кухню, а Мистер Тони продолжил:

– Я ведь для чего вас пригласил: хочу узнать про удивительную машинку, что вы сделали для мистера Карлсона. Как мне объяснили, она может определять, какая лошадь выиграет на скачках. Я в технике не силён, так вы мне по-простому объясните – это что, действительно так?

– Мистер Тони, – сказал я, – по правде говоря, я весьма удивлён, что меня так бесцеремонно привезли сюда в Нью-Йорк, даже не спросив моего согласия. У меня была назначена встреча с мистером Карлсоном, и теперь я на неё опоздал. При всём моём к вам уважении, я же вас не знаю и не понимаю, почему я должен рассказывать незнакомому человеку про наш с Карлсоном проект. Это ведь наш с ним бизнес, и ничей больше.

– Ах какая досада, – покачал головой Мистер Тони, – значит мой шофёр вам ничего не объяснил? Ну ничего, это легко поправить. Я, как бы это вам поделикатнее сказать, являюсь кем-то вроде президента некой… корпорации, которая, среди прочих вещей, имеет интерес в беговом бизнесе. Ясно? Рад, что вы понимаете. Поэтому нас очень интересует ваша машинка. А с мистером Карлсоном у вас проблем не будет, мы с ним уже договорились, ваша встреча с ним отменена, и он просил вам передать, что не возражает, если вы мне всё расскажете.

– Ну, если вы с ним договорились и он согласен, тогда O-Кей, – ответил я. – В двух словах дело обстоит так. Похоже, вас ввели в заблуждение и неверно сказали, будто мой прибор сможет предсказать, какая лошадь выиграет на скачках. Он это сделать не в состоянии. В лучшем случае, детектор лишь определит, есть ли у лошади хороший шанс быстро бегать. Только шанс, но никакой гарантии выигрыша. Хотя, думаю, и это не мало. Не хочу морочить вам голову техническими деталям, скажу лишь, что детектор пока в начальной стадии, его надо испытывать на лошадях и доводить до кондиции, прежде чем им сможет пользоваться неопытный человек, скажем, конюх. И потом, у меня пока есть лишь лабораторный образец, и до серийного производства ещё долгий путь.

– Ну что за проблема! – улыбнулся Мистер Тони, – кому нужно серийное производство? Два-три экземпляра – это всё, что требуется. Я предлагаю вам изготовить эти машинки для моей… э… корпорации. Для испытаний на ипподроме вам будет дана полная свобода: когда хотите, на каких лошадях, сколько угодно – всё, что пожелаете. Мы это берём на себя. Вы мне только скажите, какие у вас будут расходы, мы всё оплатим наличными, без вопросов. О деньгах не беспокойтесь. Когда сможете показать, что ваш прибор действительно определяет, есть ли у лошади лучшие шансы на выигрыш, вы в накладе не останетесь. Я лично вам обещаю. Держите меня в курсе всех дел, запишите мой телефон (он продиктовал). Да, вот ещё что. С мистером Карлсоном вы больше не кооперируйте, у него сейчас другие интересы. Будете работать на меня. Обязательно дайте мне знать, если кто-то ещё будет интересоваться вашим изобретением. Договорились? Ну ладно, хватит о бизнесе. Сейчас, мы попросим Пепе приготовить нам на десерт канноли. Для вашего образования – это трубочки с кремом; таких божественных, как здесь, даже в Сицилии не найти. Пепе – просто кулинарный волшебник! Попробуете и сами убедитесь.

После того, как я отведал канноли, тот же шофёр с зубочисткой в пухлых губах отвёз меня обратно домой в Коннектикут. По приезде я сразу же позвонил Флойду. Он к телефону подошёл, но говорить не хотел и быстро закруглил разговор. Однако, где-то через час он появился на пороге моего дома, мы пошли прогуляться по улице, я рассказал ему про свою поездку в Нью-Йорк, и он сказал:

– Дело приняло неприятный и даже опасный оборот. Похоже, кто-то, скорее всего один из конюхов, разнёс слух о лошадином детекторе и это дошло до нью-йоркской мафии. Их люди на меня наехали и велели этим делом больше не заниматься, не то… Сами понимаете, что. Они меня хорошо знают ещё с тех давних времён, когда я работал помощником Томаса Дьюи. Не помните такого? Ах да, вы тогда ещё были ребёнком, да и жили на другом конце света. Так вот, более 30-и лет назад Том был кандидатом в президенты и проиграл Трумэну, а до того служил главным прокурором Нью-Йорка и прославился в борьбе с мафией. Я от этих политических дел давно отошёл, занимаюсь сейчас мелким бизнесом, но моё имя мафия помнит. Я решил, что лучше им дорогу не перебегать, хочу спокойно дожить свой век, без хлопот.

– А кто такой «Мистер Тони»?

– Этот Тони, который с вами говорил в ресторане, – глава большой мафиозной семьи. Он хочет захватить в свои руки ипподромный тотализатор, а потому ему нужен ваш детектор, так как это может дать ему какое-то преимущество. В Нью-Йорке есть ещё несколько семей, которые не прочь протянуть руки к скачкам. Между семьями всегда идёт война за сферы влияния. Если конкуренты узнают, что вы для Тони делаете лошадиный детектор, окажетесь между молотом и наковальней. А они про это узнают наверняка, не сомневайтесь. Нужна вам эта головная боль? Мой совет: сделайте так, чтобы этот прибор не работал или работал плохо, чтобы Тони к нему потерял интерес. Какие к чёрту лошади! Сам себе удивляюсь – как же я раньше не подумал, что может так получиться! Нет, нет, этот детектор не нужен ни мне, ни вам. Никогда не знаете, чем всё может кончиться. С мафией лучше никаких дел не иметь. Себе дороже…

* * *

Работу над детектором я забросил, «Мистеру Тони» не звонил и хотел надеяться, что он про меня забудет. Впрочем, надежда была слабая – такие люди, как он, никогда ничего не забывают. Должен признаться, что висевшая надо мной неопределённость действовала мне на нервы. Я вздрагивал при каждом телефонном звонке, а приезжая домой с работы, озирался по сторонам: не запаркован ли где поблизости чёрный кадиллак? Так прошло три или четыре недели, а потом всё разрешилось самым драматическим образом, да таким, какой я меньше всего ожидал.

Однажды, когда я смотрел по телевизору вечерние новости, вдруг объявили, что в Манхеттене, среди бела дня при выходе из ресторана неизвестными лицами был застрелен вместе со своим телохранителем нью-йоркский мафиозо, глава преступного синдиката – наркотики, проституция, тотализатор, и прочее. На экране была показана толпа зевак у ресторана (нет, не того, где я знакомился с аррабиатой и канноли), на асфальте пятна крови, жёлтые полицейские ленты оцепляли место преступления. Корреспондент из ТВ брал интервью у свидетелей, которые, на самом деле, ничего толком не видели, а лишь слышали хлопки выстрелов. Наконец, телестанция разыскала в архиве фотографию жертвы – и о радость и облегчение! На экране появился большой мясистый нос и знакомое лицо, исчерченное морщинами. Да, это был никто иной, как «Мистер Тони» собственной персоной! Теперь уже бывшей персоной.

С тех пор ни один человек, включая Флойда, не интересовался моим лошадиным детектором, первый и единственный образец которого в чёрном пластиковом чемоданчике вот уже почти сорок лет пылится у меня в гараже.

Молоток Хаммер

Лет 35-40 назад позвонить из США в СССР было трудно – на всю огромную страну позволялось очень малое число телефонных звонков, всего несколько десятков в день. Служба прослушивания в структуре КГБ с большим количеством разговоров не справлялась и перегрузок не терпела. Оттого и ограничение. Чтобы заказать телефонный разговор с Советским Союзом нужно было не более чем за минуту до полуночи звонить международному оператору на телефонную станцию и заказывать разговор на завтра. Если повезёт, тебя ставили на очередь, и тогда на следующий день можно было услышать в трубке голоса родственников или друзей. Осенью 1979 года я смог дозвониться, и моя мать сообщила о семейной беде. У моей сестры, врача-терапевта, неожиданно возникло сильное кровотечение в обоих глазах (у неё был диабет первого типа) и её увезли в клинику при московском институте им. Гельмгольца. Там ей ничем помочь не смогли, но сказали, что есть надежда на американскую глазную хирургию – за полгода до того в тот самый «Гельмгольц» приезжало светило из университета Джонса-Гопкинса, которое читало лекции как раз о таких медицинских ситуациях. Я сразу же нашёл этого глазного хирурга в Балтиморе, позвонил ему и рассказал, что произошло. Он был очень любезен, сказал, что да, в некоторых случаях удаётся помочь и спасти зрение пациента, а потом добавил: «Но я ничего не могу сказать конкретного, пока не увижу вашу сестру. Сначала мне нужно обследовать пациента. Привезите её в Америку, сразу позвоните мне, и я сделаю, что смогу».

Легко сказать, «привезите в Америку» в начале 1980 года! После ввода советских войск в Афганистан наступили суровые заморозки холодной войны. Шансы на то, что моя сестра сможет приехать в Америку, были близки к абсолютному нулю, так как в то время эмиграция из СССР почти прекратилась, а в гости вообще никого не выпускали. Тем не менее, я развил большую активность, звонил и писал сенаторам и конгрессменам с просьбой как-то повлиять и оказать давление на советских. Но всё было без толку.

Однажды я об этом рассказал моему приятелю Флойду. Это был пожилой человек, от дел он отошёл, но у него сохранились немало энергии и желания делать добро. Более 30 лет до того он руководил президентской избирательной кампанией Томаса Дьюи. Когда в 1948 году Дьюи проиграл Трумэну, Флойд ушёл из политики, но с тех пор у него осталось несколько знакомых на верхах американского бизнеса. Он мне сказал: «Я сегодня же напишу письмо моему другу Дональду Кендаллу. Это президент компании Пепси-Кола, он хорошо знаком с господином Брежневым. Я попрошу Дона позвонить Брежневу и уверен, что дело быстро уладится».

Флойд пришёл ко мне домой через неделю и принёс ответное письмо от Кендалла. Это было воплощение ошеломляющей наивности. Кендалл писал: «Дорогой Флойд, не понимаю, зачем я должен беспокоить господина Брежнева по такому пустяковому поводу. Ведь есть куда более простое решение – пускай твой русский друг сам позвонит в Вашингтон советскому послу Добрынину и попросит отпустить его сестру в США на лечение. Я знаю господина Добрынина, это хороший человек, он не откажет.» Ну что тут скажешь? Подумать, что советский посол будет разговаривать с отщепенцем-иммигрантом, было даже не наивностью, а верхом глупости. С тех пор, кстати, я никогда не пью Пепси-Кола, хотя Кендалла там давно уже нет.

Примерно после полугода безуспешных попыток чего-то добиться, я совсем потерял надежду, а драгоценное время уходило. Однажды вечером я включил телевизор. Там передавали интервью с Армандом Хаммером. Это был разговорчивый и подвижный, как хорёк, господин лет около восьмидесяти, который хвастливо говорил: «Я был хорошо знаком со всеми советскими руководителями – с Лениным, Сталиным, Хрущёвым. Вот и сейчас, когда между СССР и США практически нет никаких контактов, я единственный человек в Америке, который может снять трубку и позвонить Брежневу в любое время дня и ночи, и он будет рад со мной говорить». Я подумал – ух ты! Да ведь это именно тот человек, который мне нужен! А что если попросить его помочь? Но как? Я решил написать ему письмо.

Чтобы его сразу не спугнуть, я начал с фразы, что это письмо не о финансовой помощи или каких-то пожертвованиях, а обращаюсь я к нему, как ко врачу (я знал, что Хаммер по образованию врач и страшно этим гордится), и хочу попросить его о содействии в одном медицинском вопросе. Где-то недели через две мне позвонила его секретарша и сказала, что мистер Хаммер примет меня в своём офисе на следующей неделе. Я полетел в Лос-Анджелес.

Нефтяная компания «Оксидентал Петролеум», где Хаммер был председателем совета директоров и владел контрольным пакетом акций, помещалась на Бульваре Вилшайр в высотном здании, отделанным белым мрамором и полосами нержавеющей стали. Внизу в вестибюле над головой охранника висел большой портрет самого Хаммера – похоже, старик был влюблён в себя. Я назвал своё имя, показал удостоверение, охранник сверился со списком ожидаемых визитеров и позвонил кому-то по телефону. Потом дал мне нагрудную табличку с надписью «Посетитель», показал где лифт и сказал, на какой этаж мне надо подняться.

В просторной приёмной секретарша велела мне подождать, а затем сказала, что у господина Хаммера для меня есть только десять минут и я должен быть краток. Вскоре она открыла высокую дверь из красного дерева и меня впустила. Сравнительно небольшой кабинет, как и дверь, был отделан тёмным красным деревом, в левом углу стоял застеклённый книжный шкаф, на стенах в массивных рамах висело несколько картин старых фламандских мастеров, сейчас не помню каких. В центре был письменный стол, а за ним комод с множеством фотографий в рамках. Среди них мне сразу бросились в глаза портреты Ленина и Брежнева, стоявшие там на самом видном месте. Оба снимка были с дарственными надписями.

Я был так поражён увидеть эти портреты не в кабинете какого-нибудь советского партийного бонзы, а у одного из акул капитализма, что даже не сразу заметил самого Арманда Хаммера, молча сидевшего за столом. Он сказал:

– Ну что вы там стоите, садитесь сюда, – показал мне на кресло у стола, – и говорите, что у вас ко мне за медицинское дело?

Я кратко рассказал о ситуации с моей сестрой, и подхалимски добавил, что решил обратиться к нему и как к врачу, который возможно захочет помочь коллеге, и как единственному американцу, с которым считаются и которого уважают в Кремле. Он слушал меня, не перебивая, только головой кивал, а потом неожиданно спросил по-русски:

– Ну а сами вы, почему эмигрировали из Советского Союза? Чем вам там не понравилось? Думаете, здесь будет лучше?

Арманд Хаммер в своём кабинете в Лос-Анджелесе

Я посмотрел на портрет Брежнева за его спиной и понял, что будет глупо и даже опасно для моего дела ругать советскую власть, а потому объяснил красному капиталисту, что решил переехать в США чисто по профессиональным причинам, мол моя специальность здесь развита на очень высоком уровне, я надеюсь многому научиться, и, если в будущем будет такая возможность, обязательно вернусь. Он никак на это не среагировал, но сказал, что в следующем месяце собирается посетить Москву, там как раз будет проходить Олимпиада, а когда вернётся, даст мне знать, если сможет чем-то помочь моей сестре. Мне стало ясно, что аудиенция закончена, я поблагодарил его, попрощался и направился к двери. Он из-за стола не поднялся и руки мне не подал, лишь молча кивнул. На следующий день я улетел домой в Коннектикут.

* * *

Привратник открыл дверь в гостиную, где доктор отдыхал после далёкой поездки. Он сидел в кресле у камина и читал вечернюю газету.

– Там ваш сын пришёл, – сказал слуга и добавил шёпотом, – он очень взволнован…

Джулиус сложил газету и встал с кресла. В комнату вбежал Арманд:

– Папа, беда! Не знаю, что делать. Господи, что же делать! На прошлой неделе, когда ты был в отъезде, я работал здесь, в твоём офисе, разбирал бумаги, как вдруг пришла твоя пациентка миссис Мария Оганесова…

– Да, я её наблюдаю с прошлого года. Она хоть и молода, у неё целый букет всяких болезней. Её муж – бывший царский дипломат. Ну так что произошло? Что она хотела? Рассказывай.

– Она спросила тебя, но, когда я сказал, что ты вернёшься только через неделю, стала настаивать, чтобы я сделал ей аборт, у неё был уже четвёртый месяц. Говорила, что я ведь учусь на гинеколога и должен это уметь делать. Сказала, что это совершенно конфиденциально, и настаивала, чтобы я сделал здесь же в офисе, немедленно. Очень боялась, чтобы никто не узнал, особенно муж… Господи, зачем я согласился! Я сделал, что мог, после процедуры она сразу уехала на своём авто. Но… Только что мне телефонировали из госпиталя, что у неё оказывается возник сепсис и час назад она умерла. Что делать, папа? Меня арестуют? Я не хотел делать, но она настаивала…

Молодой человек упал в кресло и закрыл лицо руками. Доктор Хаммер, ничего не ответил, молча стал ходить по комнате, а потом сказал:

– Значит так. Слушай, Арми, и не перебивай. Это был твой первый и последний пациент. Твоя медицинская карьера на этом окончилась навсегда. Врачом ты не будешь. Об этом забудь. Как закончишь колледж, будешь работать в моей компании, делать лекарства. Что касается аборта и смерти миссис Оганесовой, я сам с этим разберусь…

Джулиус отправился в полицию, пытался замести следы, но его быстро разоблачили и тогда он взял всю вину на себя. Сказал, что это он сам сделал пациентке незаконный аборт (после 1880 года аборты для белых женщин в США были запрещены). Был суд, доктора Джулиуса Хаммера приговорили к трём с половиной годам в Синг-Синге. Арманд привлёк целую адвокатскую команду для обжалования приговора, но это не помогло, Джулиус остался за решёткой. Впрочем, полный срок он не отсидел, и в январе 1923 года был выпущен досрочно «за хорошее поведение».

Джулиус родился в Одессе, в семья Якова и Виктории Хаммер, и когда он был ещё младенцем, родители привезли его в Америку. Он вырос в Нью-Йорке, получил хорошее образование и стал врачом. Однако, в душе был он бизнесменом, основал фармацевтическую фирму и довольно быстро разбогател. Ещё до посадки в тюрьму, свято веруя во всеобщее равенство, братство и победу коммунизма во всём Мире, Джулиус Хаммер вовсю занимался борьбой за освобождение американского рабочего класса от гнёта капитализма, хотя рабочий класс его об этом не просил. С парой-тройкой единомышленников в 1919 году он основал американскую компартию и стал обладателем партийного билета номер 1. Впрочем, не о Джулиусе этот рассказ, вернёмся к его сыну Арманду, имя для которого папочка – коммунист взял не с потолка. «Арм-анд-Хаммер» (Arm and Hammer) по-английски значит «рука и молот». Думал, наверное, сначала назвать «серп и молот», но по-английски это звучит не очень благозвучно, чуть смахивает на «больной с молотком».

После того как отец оказался за решёткой, ещё будучи студентом медицинского факультета в Колумбийском Университете, Арманд взял в свои руки руководство его фармацевтической компанией “Allied Drug and Chemical Corporation”, где вовсю проявился его большой талант к бизнесу. В аккурат после своего 21-го дня рождения, он получил медицинский диплом с отличием, но, как и требовал отец, не стал врачом, а целиком занялся бизнесом. Вскоре, в 1920 году, подоспел «Сухой Закон» – Америка решила отныне быть трезвой. На этом не слишком-то умном законе сразу же расцвела мафия и появилось множество жуликов. Они делали дикие деньги на незаконном импорте и подпольной продаже выпивки. Кстати, одним из самых успешных в этом теневом бизнесе был Джо Кеннеди, отец будущего Президента. Молодой и сообразительный Арманд не хотел оставаться в стороне от такой золотой жилы и стал думать – как же обойти «Сухой Закон»? Именно обойти, а не нарушать – к папе в Синг-Синг его совершенно не тянуло. Потому он придумал делать и продавать не водку или виски, а имбирную «лекарственную настойку» на спирту. Всё было шито-крыто и в рамках закона. Вроде ты не бухаешь, а лечишься. На этом «лекарстве» он сделал свой первый миллион.

Весной 1921 года, когда Арманд навещал отца в тюрьме, Джулиус сказал:

– Арми, в 1907 году я был в Штутгарте, это в Германии. Там я участвовал в социалистической конференции, где познакомился с одним примечательным джентльменом. Это был удивительно харизматический человек с потрясающим талантом убеждать в своей правоте. Он и меня убедил на всю оставшуюся жизнь. Его тогда звали Ульянов, а сейчас это Ленин, глава российского правительства. У них в России идёт гражданская война и совершенно нет медикаментов. Ещё два года назад я им поставлял хлороформ, но большевики денег мне не заплатили, да я и не настаивал. Мы, коммунисты, должны помогать друг другу. Вот что я хочу сделать. Здесь, в США, после окончания войны скопилось огромное количество неликвидных медикаментов, а в России нет ни лекарств, ни хирургических инструментов, вообще ничего. Я хочу сделать Ленину подарок. Закупи на мои деньги большую партию этого товара, цены на него сейчас бросовые, и повези в Москву. Я дам тебе письмо к Ленину, уверен, что он меня помнит, мы с ним провели вместе немало времени. Только имей в виду – ехать в Россию надо без огласки. Наше правительство к коммунистам относится подозрительно и могут быть неприятности, если наше имя там всплывёт. Я ведь тебе говорил, что ФБР давно за мной следит. Поэтому вези товар тайком через другие европейские страны, а Россию нигде даже не упоминай.

Арманду идея понравилась, он закупил несколько контейнеров, забил их медикаментами на сумму $60.000 [примерно 1 миллион в нынешних деньгах], в Нью-Йорке погрузил это богатство на пароход «Аквитания», и не озаботившись получением лицензии на вывоз товара, отбыл в английский порт Сауфхэмптон, а оттуда направился в Берлин для получения советской визы. Там вышла задержка – Советская Россия уже плотно прикрыла двери, и люди ждали визы месяцами. Тогда Арманд написал письмо в Москву и упомянул несколько важных имён, включая своего отца. Ответ пришёл незамедлительно от самого Максима Литвинова, заместителя наркома по иностранным делам РСФСР. Виза была получена, и Арманд отправился в Ригу, а затем поездом в Россию.

Во всех промежуточных пунктах ему удавалось избегать досмотра контейнеров с помощью его излюбленного метода – взяток, в даче которых он стал виртуозом. Наконец, 20 октября 1921 года Арманд со своим грузом прибыл в Москву. Он поселился в гостинице «Савой», грязной и холодной. Еды не было никакой, страна голодала. Первые дни Арманд питался консервами, что привёз с собой, потом на доллары покупал еду у спекулянтов, и наконец, когда он передал свой подарок, то есть контейнеры с медикаментами, наркому Семашко, ему выдали талоны на еду.

Вскоре к нему приставили ни много, ни мало – самого Людвига Мартенса, члена президиума ВСНХ, и они вдвоём (и с охраной) поехали на Урал, сначала в Екатеринбург, затем в Касли, Алапаевск, и наконец на асбестовые шахты у посёлка Куделька. Тут у Хаммера в голове что-то щёлкнуло и на него снизошло озарение – запросить у советских концессию на продажу в Америку асбеста – ценного сырья для быстро развивающейся в те годы электрической индустрии, полудрагоценных камней, леса, мехов и прочих материалов. За это он запросил 5 % комиссионных, причём с обеих сторон, то есть от советской стороны и от американских покупателей. Мартенс послал телеграмму Ленину и немедленно получил согласие. В ответной телеграмме Ленин добавил, что хочет встретиться с Хаммером, когда тот вернётся в Москву. Увидев телеграмму, Арманд выучил важнейший урок бизнеса – любую сделку надо обговаривать вначале на самом верху, тогда успех обеспечен. Этому принципу он следовал всю свою долгую жизнь.

Сразу же после возвращения в Москву Арманд поехал в Кремль. Ленин принял его очень тепло, расспрашивал про Джулиуса, говорил, что хорошо его помнит. Добавил, что во многих странах есть компартии, однако на их руководителей у него нет никакой надежды, кроме Джулиуса, который есть настоящий американский большевик. Тут хитрый Арманд соврал, сказав, что медикаменты и хирургические инструменты – это его, Арманда, личный подарок России, а папа по сфабрикованному обвинению сидит в тюрьме как основатель американской компартии. Ленин был растроган и очарован молодым доктором из Нью-Йорка, сказал, что России сейчас нужны не столько медикаменты, сколько хлеб, и не может ли Хаммер организовать поставку миллиона пудов американского зерна? Вот тут Арманд почувствовал себя вершителем истории – он может спасти Россию от голода! Не бесплатно, разумеется, Ленин сказал, что валюты у них нет, но они готовы платить асбестом, мехами, чёрной икрой – товарами, которые Хаммер сможет сбывать с немалой для себя выгодой.

В советской республике только-только разворачивалась «новая экономическая политика» – НЭП, в которой Ленин видел спасательный круг для своей власти. Однако НЭП без торговли с Западом была невозможна. Ленин проявил огромный интерес к концессии с Хаммером скорее всего потому, что видел в этом наживку – заинтересовать американских бизнесменов в сделках с Советской Россией и, кто знает, даже к установлению дипломатических отношений. Он предложил молодому человеку заняться бизнесом в России и обещал всяческую помощь. Арманд был польщён, что с ним, 23-летним парнем, на равных разговаривает глава государства и предлагает сотрудничество. Обладая совершенно безграничным тщеславием, которое в сочетание с его талантом бизнесмена и не щепетильностью в выборе методов, он идеально подходил к тому, что ему предложил Ленин. Если большевики считали, что морально всё, что служит их целям, так же считал и молодой Хаммер – морально всё, что служит лично ему.

В заключение встречи Ленин подарил Арманду свою фотографию и добавил, что ему будет дана полная свобода выбора, как и чем заняться. Сказал, что Хаммер может обращаться лично к нему, когда только пожелает.

Забавный эпизод. Недавно мне попались на глаза воспоминания московского спортивного журналиста Владимира Гескина, где он писал о своём разговоре с Хаммером на Олимпиаде в Москве летом 1980 года, вскоре после того, как я побывал у него в кабинете. Гескин писал, как Хаммер ему сказал:

“…В этой стране, Владимир, для меня… все двери открыты! После чего рассказывает абсолютно фантастическую историю. О том, как однажды он поздним вечером прилетел в Москву и первым делом попросил привезти его на Красную площадь. Где попытался пройти в Мавзолей, который, понятно, уже был закрыт. Появился начальник охраны, стал объяснять: мол, вы, господин Хаммер, конечно, большой друг (далее по списку), но сейчас в Мавзолей никак нельзя, а вот завтра с утра – конечно, будете первым. – И тогда я показал ему это, – смеётся Хаммер, предвкушая мою реакцию. Бережно достает из бумажника пожелтевший листок бумаги и демонстрирует мне. На листке написано: «Пропускать ко мне товарища Хаммера в любое врем я дня и ночи». Подпись: «Ленин».

– Ну и как – пустили вас в Мавзолей? – спрашиваю я.

– Сразу же! Приказа ведь никто не отменял!”

Фото, подаренное Лениным Хаммеру. Надпись: To comrade Armand Hammer from W. Oulianof (Lenin) 10.XI.1921 – Товарищу Арманду Хаммеру от В. Ульянова (Ленина).

После встречи с Лениным и подписания контракта, Хаммера переселили в роскошный особняк бывшего «сахарного короля», бежавшего после революции за границу, приставили к нему обслугу, осыпали всяческими почестями. Впрочем, Арманду было не до роскоши, работы было выше головы. Он ещё плохо говорил по-русски, ничего не понимал в добыче асбеста, надо было искать специалистов на Западе, отбирать российское сырьё для отправки в Америку, организовывать закупку и отправку зерна в Россию, что было сложно в той политической атмосфере. Госдепартамент США предупреждал корабельные компании об опасности захода в российские порты – боялись, что команда может быть арестована, а корабли захвачены. Эти опасения были весьма обоснованы – Советская Россия игнорировала международные законы, национализировала банковские счета и частную собственность. Вскоре на короткий срок он вернулся в Нью-Йорк – надо было организовать продажу российских товаров, договориться с рядом американских компаний о новых концессиях для Советской России, а также поменять название отцовской фирмы, которая стала, правда на короткое время, называться «Урало-Американская Горно-Торговая Компания». Он привёз отцу, который всё ещё сидел в Синг-Синге, письмо от Ленина.

На обратном пути по дороге из Нью-Йорка в Москву, Арманд на несколько дней остановился в Лондоне, где в одной антикварной лавке увидел небольшую бронзовую скульптуру мартышки, рассматривающей человеческий череп. Скульптура была иллюстрацией к книге Дарвина «Происхождение Видов». Он скульптуру купил и при очередной встрече подарил Ленину. Тот пришёл в полный восторг и поставил её у себя на письменном столе, а Хаммер выучил следующий урок – большим начальникам надо дарить подарки по их вкусу, это приносит большие дивиденды.

В 1922 Ленин написал записку Сталину: «Архиважно для дела НЭПа использовать канал молодого товарища Арманда Хаммера. Это сейчас у нас единственная связь с Американскими Соединёнными Штатами и её необходимо развивать и поощрять всеми возможными способами. Оказывайте товарищу Хаммеру всяческую помощь и поддержку». Вскоре по инициативе Сталина компания Хаммера, которая теперь называлась “Allied American Corporation” была назначена эксклюзивным советским торговым представителем в США. Следующей большой сделкой, которую провернул Хаммер, был контракт с Фордом на поставку в Россию автомобилей и тракторов. То, что Форд был одновременно ярый антикоммунист и зоологический антисемит, ни Хаммера, ни Форда не смущало – бизнес есть бизнес и деньги не пахнут.