Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том II. «Франция и я – Я и Франция!»"

В конце концов, на равнине между Тортоной и Алессандрией рядом с деревушкой Маренго (всего-навсего в нескольких километрах от того места, где ровно год назад неистовый старик Souwaroff затеял трехдневную кровавую «мясорубку» с Макдональдом) развернулась одна из самых знаменитых битв уходящего XVIII в. Причем именно Меласс навязал Бонапарту это генеральное сражение, соотношение сил в котором оказалось крайне неблагоприятным для французов. К началу боя австрийцы располагали 30 (45?; данные сильно разнятся) тысячами против 16 (23?; сведения различаются) тысяч солдат Бонапарта (разнобой в численности сторон является предметом спора историков).

Так получилось, что сильнее в нужном месте оказались австрийцы!

…Кстати, если верить рассказам личного секретаря Наполеона Бурьенна, то незадолго до начала очередного похода в Италию, по его словам имел место один очень любопытный эпизод. Лежа в полный рост на картах, разостланных на полу, Бонапарт воткнул булавку в деревню Манн-Джулиано в трех милях к востоку от… Маренго! При этом он многозначительно воскликнул: «Я дам бой Мелассу здесь!» Впрочем, нам доподлинно не известно, как обстояло дело на самом деле, ибо секретарь вспомнил об этом эпизоде лишь спустя три месяца после битвы при Маренго…

За несколько часов до начала сражения Бонапарт все еще не имел точных сведений ни о силах Меласа, ни о его намерениях. Можно сказать, что французская разведка опростоволосилась. Меласс вовсе не собирался ретироваться: наоборот, умело прикрываясь кавалерийскими заслонами Отта, он практически сосредоточил все свои немалые силы для удара по врагу. Он поставил на карту все и генеральное сражение хотел дать на равнине Маренго, где большие массы кавалерии – конница у австрийцев была их лучшим родом войск – могли атаковать галопом. Всю ночь с 13 на 14 июня в австрийском лагере шли активные приготовления к битве, парадоксально, но оставшиеся незамеченными французами.

В самом Маренго стояла дивизия генерала Виктора, позади нее – в Сан-Джулиано – располагалась дивизия Ланна, в задачу которой входило поддерживать «викторовцев», если они подвергнутся нападению австрийцев. Между Маренго и Нови были поставлены войска Дезе, не позволявшие обойти французов слева. Сам Бонапарт находился в соседней Тортоне с немногочисленным резервом в виде 800 солдат консульской гвардии и 1.200 ветеранов его Итальянского и Египетского походов. Он был совершенно уверен, что «старина» Меласс не рискнет напасть на него первым и, скорее всего, попытается загодя ретироваться!? А тот, явно поднаторев после суровой суворовской практики в 1799 г. во внезапности и решимости, взял и напал – неожиданно и рано утром!

В 6 часов утра 14 июня – в необычайно солнечную погоду – несколькими ударными колоннами австрийские войска под началом самого Меласса начали переправу через реку на французский берег, развертываясь там для атаки и готовясь потеснить сильно уступавшие им численно войска Виктора. У последнего был категоричный приказ любой ценой удержать Маренго, чтобы Бонапарт успел сосредоточить вокруг него все свои разбросанные по окрестностям немногочисленные войска. Таким образом, Маренго Виктора становилось центром боевой позиции французов. Справа его должен был прикрыть Ланн, коннице Мюрата надлежало кавалерийской завесой скрыть развертывание всех французских сил и ни в коем случае не дать Мелассу выйти им в тыл. Келлермана-младшего с его 400 драгунами обязали прикрывать открытый левый фланг Виктора.

…Кстати сказать, гром поддерживавших переправу австрийских пушек оказался для неготовых к сражению французов сродни грому небесному! Ход битвы определило прежде всего решающее, превосходство австрийской артиллерии над французской: 100 орудий против то ли 14, то ли 15 пушек, то ли…

Порядка сотни австрийских пушек принялись методично обстреливать французские позиции. Под их громовой аккомпанемент три мощные австрийские колонны медленно пошли в атаку. Справа на солдат генералов Гаспара-Амедея Гарданна (1758—1807) и Жана-Жака-Виталя Шамберлака (1754—1826) давила 3-тысячная дивизия генерала О’Рейли. Главную атаку в центре на Маренго возглавил сам Меласс со своим начальником штаба Цахом. Генералы Гаддик, Кайн и Эдсница повели в наступление 18-тысячный корпус. Слева атаковала дивизия генерала Отта в 7,5 тыс. чел.

…Между прочим, историки потом (все, как известно, «крепки задним умом») полагали, что если бы старик Меласс попытался сразу воспользоваться на все 100% своим весомым численным превосходством, то битва могла бы закончиться поражением Бонапарта намного раньше и его бы уже ничто не спасло. Не исключается, что сам Меласс неправильно оценил диспозицию противника перед битвой. Он слишком усилил свой левый фланг Отта, полагая, что именно там развернуться самые ожесточенные бои, но тут он ошибся. К тому же, правый фланг О’Рейли не проявил особой инициативы и добившись своей – сугубо локальной – задачи (теснить врага), так и не принял должного участия в основных боевых действия в центре. Впрочем, даже в этом случае общее численное преимущество австрийцев над всего лишь четырьмя дивизиями французов было таково, что победа должна была остаться за ними, если бы не «прилетел черный лебедь», т.е. внезапная случайность…

Наполеона застали врасплох и по началу хуже всех приходилось корпусу Виктора, чьи дивизии Гарданна и Шамберлака поддерживало всего-навсего 5 (!) орудий. Убийственный огонь в разы превосходящей австрийской артиллерии нанес значительный урон частям Виктора. «Люди падали градом», – писал один из участников происходившего. Они еще как-то держались, но с каждой минутой их положение становилось все более критическим. Войска Шамберлака уже были почти полностью уничтожены, а солдаты Гарданна тоже истекали кровью. А в это время Бонапарт спокойно пребывал в своей ставке в Торе-ди-Гарофоли (Торе-де-Гарофли), поскольку наивно полагал, что затеянное австрийцами энергичное наступление – всего лишь активная демонстрация прикрывавшая… отход Меласса на более удобные позиции.

Исходя из этого, в 9 утра он распорядился отвести 3,5-тысячную дивизию генерала Жана-Франсуа Лапуапа/Ла Пуапа (1758—1851) на север для перекрытия возможного пути отхода Меласса по дороге на Валенцо, а на юг – к очень высоко ценимому им разнообразноодаренному Дезе понесся приказ его дивизии генерала Жана Будэ (1769—1809) выдвигаться к городу Нови (Нови-Лигуре), чтобы перерезать там дорогу Генуя – Алессандрия. То ли для того чтобы помешать переброске австрийских войск, только что овладевших Генуей, в район Алессандрии, где сосредоточивались главные силы австрийской армии Меласса, то ли чтобы отрезать путь австрийскому главнокомандующему, если он сам двинет туда войска. Правда, приказав при этом слушать: не начнется ли артиллерийская канонада.

Бонапарт полагал, что в обоих случаях он сам успевал бы со всеми своими оставшимися силами обрушиться на врага с тыла пока Лапуап или Дезе сдерживал бы его. Но Меласс вовсе не собирался отступать ни в том, ни в другом направлении, а наоборот, развязал фронтальное генеральное сражение. Так уже в начале разгоравшейся битвы главнокомандующий французов из-за фатальных просчетов в оценке сил и намерений противника ослабил свои и без того немногочисленные войска.

Но уже очень скоро по все возрастающей канонаде и отчаянным депешам от Виктора он, наконец, осознал, что «дело пахнет жареным» и срочно бросил на его поддержку все имеющиеся под рукой войска Ланна и Мюрата.

К 10 утра французов стало 15 тыс., но австрийцы сохранили свое двукратное превосходство в силах и продолжали методично напирать. Приведенная Ланном, дивизия Ватрена вышла на правый фланг истекающих кровью войск Виктора и тут же подверглась двойному удару: с фронта на нее наступал сам Меласс, а ее неприкрытый правый фланг стал обходить Отт. (Недаром Меласс прошел «обкатку танками» у неистового старика Souwaroff в 1799 г. и теперь не давал спуску опростоволосившимся французам!)

Брошенные на помощь Виктору войска Ланна лишь на какое-то время смогли ослабить натиск врага, но его было намного больше и это все сильнее и сильнее сказывалось на ходе битвы, точно так же, как и его просто чудовищное превосходство над французами в пушках, две трети которых те уже потеряли! За три часа Ланн, отступая, прошел только четыре километра. Неоднократно он останавливался и под картечным огнем бросал своих солдат в штыки. Австрийские пушки почти в упор палили по французам. Ядра пробивали в плотных каре целые коридоры для австрийских кавалеристов и гренадер. Но французы из последних сил еще теснее сжимали свои ряды и отражали атаки.

И все же, сражение, похоже, проигрывалось.

Но только в 11 часов дня (!) на поле сражения наконец прибыл из своей ставки в Торе-де-Гарофли сам Бонапарт со своей консульской гвардией Бессьера в 800 человек и полубригадой генерала Жана-Шарля Моннье (1738—1816), которую он хотел было отправить вместе с Дезе, но в последний момент передумал. Быстро оценив ситуацию, он понял, что если не усилить неприкрытый фланг Ватрена, то ему грозит выход врага в тыл! Тут же были отправлены гонцы к Дезе и Лапуапу с приказом немедленно возвращаться и спешить на поле внезапно развернувшегося сражения, навязанного ему нежданно-негаданно агрессивно поведшим себя «стариной» Мелассом. Именно удалившимися от места битвы на 15—20 км силами Дезе, если он, конечно, успеет вернуться с марша в противоположную сторону, хотел Наполеон прикрыть фланг истекающей кровью дивизии Ватрена, которая вскоре перестала существовать.

Если к Лапуапу гонец смог добраться лишь к 6 вечера и он был уже очень далеко от Маренго – в Куроне, т.е. при любом раскладе он никак не успевал на поле боя под Маренго, то с Дезе, с которым со времен Египта Наполеон был в дружеских отношениях, ему банально повезло. Разлившаяся река Скривия задержала его переправу в Ривальте через нее и ему вручили просьбу-мольбу Бонапарта уже в час дня.

По одним данным она звучала примерно так: «Я хотел атаковать Меласса. Но он напал первым! Ради бога, приходи скорей, если сможешь!» (В иной трактовке последняя фраза звучит еще трагичнее: «… если успеешь!» – понимал Бонапарт, чем может окончиться для него недооценка сил и умений старика Меласса!)

Правда, другая версии гласит, что когда бывший на марше Дезе услышал звуки отдаленной артиллерийской канонады, доносившейся со стороны Маренго, то он сразу же понял, откуда грозит опасность, немедленно повернул обратно и форсированным маршем двинулся на выстрелы. Проявленная им инициатива окажется как нельзя кстати.

Положение французской армии было очень тяжелым. Подкрепления, приведенные Бонапартом, не смогли в силу своей малочисленности выправить ситуацию: сходу брошенная в огонь сражения полубригада Моннье «сгорела» без остатка в одно мгновение! Не прошло и часа как австрийцы убедились, что резервы, введенные французами в бой, уже исчерпаны, а их преимущество по-прежнему было двукратным – 45 тыс. против 23 тыс.!

Австрийская артиллерия снова заговорила во весь свой 100-пушечный басовитый голос, а австрийская пехота, предвкушая близкую победу, еще больше усилила свой натиск. И хотя французы еще как-то держались, но превосходство австрийцев в штыках, саблях и особенно артиллерии (100 против… 5!) становилось подавляющим, к тому же, в том сражении они превзошли себя. Даже Ланн, как всегда яростно дравшийся в первых рядах, вынужден был перед ними отступить. С трудом удерживая порядок, его солдаты стали откатываться под мощным натиском навалившейся всей своей массой гренадерской дивизии генерала Отта.

От Дезе пришла, казалось бы, спасительная новость: услышав звуки канонады, он сам уже повернул назад и, конечно, придет под Маренго, но не раньше… 16 часов – сильно мешали разбитые дороги. Получалось, что еще несколько часов Наполеону и его генералам придется либо стоять на смерть, либо начать ретираду под мощным нажимом врага! А ведь отступление, как известно, самый сложный вид боя, особенно когда ретирующиеся сильно уступают агрессивному неприятелю в численности.

Уже к полудню Виктор, несмотря на упорное сопротивление, был все же выбит из Маренго: французская линия была прорвана в самом ее центре и, как результат, началось повальное отступление наполеоновской армии по всему фронту.

Ради прикрытия ретирующихся войск и хоть как-то предотвратить зарождающееся смятение, не дать ему перерасти во всеобщую панику, Бонапарт бросает в «мясорубку» боя свой последний резерв – 800 гренадер и егерей консульской гвардии! По словам самого Бонапарта, они, встав «подобно гранитному бастиону посреди равнины» в каре, хладнокровно приняли на штыки налетевших и бессильно закружившихся вокруг драгун Лобковица. Но после того, как австрийцы выдвинули прямо против консульских гвардейцев 24-орудийную батарею, стали в упор косить их картечью словно траву, оставшимся в живых храбрецам, расстрелявшим весь свой боекомплект, пришлось медленно отступать с поля проигранного сражения.

Мужество и героизм французов не могли спасти положения.

И это при том, что действовавший справа О’Рейли почти весь бой провел в качестве «постороннего наблюдателя»: ему приказали постоянно прикрывать край своего фланга на случай отступления и он его все это время надежно прикрывал. Тем более, что новых приказов он так и не получил. Следовательно, его вклад в битву остался равен нулю.

В 15.00 остатки наполеоновской армии уже дружно катились назад. Поле боя, усеянное ее телами, оставалось за численно превосходившими австрийцами. Бонапарт же с бледным, неподвижным лицом стоял, окруженный адъютантами, глядя на проходящие мимо него отступающие полки.

Сражение проиграно!?

Но, как оказалось, не все еще было потеряно. Наполеону доложили, что Дезе, как только услышал гром канонады, сам дал приказ шедшей в его арьергарде 6-тысячной дивизии Будэ повернуть и форсированным маршем идти на выручку главным силам. Бонапарт считал минуты. «Держитесь! Держитесь!» – кричал он солдатам.

…Между прочим, очевидцы рассказывали, что в этот трагический для себя и своей армии момент генерал Бонапарт просто-напросто бездействовал! Бледный, с неподвижным лицом, в замызганном кровью синем сюртуке, окруженный горсткой израненных адъютантов, он сидел на придорожной насыпи, держа своего коня за поводья и хлыстиком откидывал маленькие камешки из-под ног. Рассекавших над ним воздух вражеских ядер он не замечал, меланхолически напевая модную арию из комической оперы «Пленники». Ему только что доложили, что Лапуап уже очень далеко и он никак не успеет вернуться. (Повторимся, что приказ до него дойдет только к 6 вечера). А вот Дезе, его приказ-мольбу уже получил и, услышав гром канонады, развернул 6-тысячную дивизию Будэ и идет на выручку главным силам. Бонапарт считал минуты. Огонь затихал с обеих сторон: везде австрийцы брали вверх. Ему было ясно, что Дезе явно не успевает появиться на поле боя и он, Наполеон Бонапарт, впервые проиграл большое сражение. Итак, все – потеряно!? Было о чем задуматься! А ведь нечто похожее с ним будет наблюдаться и спустя 13 лет, когда в «Битве народов» под Лейпцигом его фантастическая эпопея драматически завершится сокрушительным поражением и потерей всех шансов задержать врага на естественных границах Франции 1792 г. Тогда, на третий решающий день сражения Бонапарт, вернется назад из бесплодно-героической атаки своей прославленной Старой Гвардии, рассеянно присядет у костра на пригорке у мельницы. Одно ядро, затем другое взорвутся вблизи, разметав костер, но ни один мускул не дрогнет на лице Бонапарта. Он будет занят нелегкими думами. Увидев, что солдаты хотят поправить костер, он со вздохом произнесет: «Не кладите больше дров…» Но вернемся на поле Маренго, где мимо находившегося в прострации Наполеона, беспорядочно отступали его солдаты, а отдельные батальоны и вовсе «взяли ноги в руки», чтобы по-быстрее оказаться в безопасности. Некоторые офицеры пытались было их образумить и увести с поля боя в боевом строю, но все было напрасно. Французы, как известно, очень хороши в атаке, особенно когда она развивается успешно, но в обороне склонны к… панике…

Но армия отступала на всех участках. Уже перешло в руки австрийцев и «злополучное» Маренго.

Три часа дня. Огонь затихал с обеих сторон.

В 16.30 австрийцы уже готовились праздновать большую победу над непобедимым Наполеоном!

Победитель 30-летнего Бонапарта 70-летний «папа» Меласс, с утра бывший во главе своих войск и получивший легкое ранение (ушиб при падении с шарахнувшейся от французского ядра лошади?), был вне себя от счастья! То, что не удавалось никому из асов австрийской армии – Альвинци, Вурмзеру и эрц-герцогу Карлу, сумел сделать он, Меласс! Он разгромил считавшегося непобедимым Бонапарта! В Вену летит гонец с известием о долгожданной победе над дьявольски удачливым «корсиканским выскочкой»! Там начинается ликование по полной программе!

Сам старик уже явно устал и предпочел сдать командование на своего начальника штаба генерала Цаха. Обессиленный, но счастливый, он уехал в свою ставку в Алессандрию. Штабист Цах и Отт начали преследование разбитого неприятеля, но отнюдь не столь активно, как того хотелось бы для достижения полной победы над рассеивавшимися по полю французами. Кроме того, проделывали они это не в боевых порядках, а в – походных, из которых в случае необходимости еще предстояло развернуться в боевой строй. Более того, не было у них особой энергичности, чтобы окончательно разметать врага по полю уже выигранного сражения. И наконец, не занятые в преследовании части австрийцев уже принялась разбивать свой бивак прямо на победном для них поле боя, бросив думать о преследовании разбитого неприятеля. Они снимали амуницию, разжигали костры, начав готовить после славной драки… простой, солдатский харч.

…Между прочим, преждевременно покинув поле боя, Мелас совершил грубейшую ошибку. Но еще больше усугубил он ее, оставив после себя командовать войсками штабного генерала Цаха! Того самого, которого Суворов в ходе своего Итальянского похода 1799 г., когда тот служил у Края начальником штаба, презрительно называл не иначе как «проектным унтеркунфтером» («любителем составлять планы в уютной тиши кабинетов»). Оказавшись в решающий момент перед лицом внезапно кардинально изменившейся ситуации, один на один с воодушевленным врагом, когда положение мог спасти лишь многоопытный боевой генерал, типичный штабист Цах спасует…

Глава 6. «Дезе! Дезе!..»

И вот в этот последний миг, когда, казалось, уже опустился занавес за завершающим актом постигшей французов трагедии, перед обескураженным поражением Наполеоном, словно «черт из табакерки» внезапно возник весь забрызганный грязью… (перед этим в районе Алессандрии в течение нескольких дней шли сильные дожди) долгожданно-спасительный генерал Дезе!

На часах было 17.00!

Резко осадив взмыленного коня, он бодро доложил, что 6-тысячная дивизия Буде с 8 пушками уже на подходе. И действительно за ним показались передовые подразделения солдат Буде. Ответив на приветствие подъехавшего генерала, Наполеон сокрушенно произнес: «Сражение проиграно».

Окинув взором печальную картину проигранной битвы, Дезе вынул из кармана часы и, взглянув на них, философски-хладнокровно возразил своему главнокомандующему что-то типа: «Первое сражение уже безнадежно проиграно, но теперь всего лишь 5 часов вечера и у нас есть еще время выиграть второе» (или «Если битва проиграна, пришло время выиграть в новой!»), отдав приказ своим войскам спешно готовиться к контратаке сходу.

Правда, в иной интерпретации – это, все же, оцепеневший было Наполеон, услышав это ободряющее мнение, пришел в себя и стал выстраивать план нового – Второго – сражения. Пока Бонапарт перегруппировывал все оставшиеся у него боеспособными силы, запыхавшейся, но свежей дивизией Буде, предстояло нанести главный удар.

Так или иначе, но через полчаса – основные силы его дивизии еще подходили – Дезе отдал приказ о переходе в атаку, двинув на австрийцев свой авангард – 9-ю лёгкую бригаду. Солдаты Буде пошли в атаку сходу, после тяжелого и изнурительного форсированного марша по раскисшим от дождей и разбитым конницей, артиллерией и тысячами солдатских ног дорогам. Отступавшие до этого наполеоновские войска воспрянули духом, остановились.

Отвечавший за весьма скудный артиллерийский парк – однокашник Бонапарта, Мармон, между прочим, профессиональный артиллерист – показал себя в тот кульминационный момент с самой лучшей стороны. Он сосредоточил в одном месте все оставшиеся пригодными к стрельбе орудия в одну большую 18-пушечную батарею (8 орудий Буде, 5 боеспособных пушек из всех дивизий и еще 5 из глубокого резерва?). Ее беспрерывный 20-минутный шквальный огонь по неприятелю дал отменный результат: множество вражеских пушек оказались повреждены, а двигавшаяся в плотно построенной походной колонне 6-тысячная дивизия Цаха, понесла серьезные потери.

Австрийцы, менее всего ожидавшие возобновления боя, опешили.

Увидев замешательство врага, Дезе лично повел в атаку дивизию Буде, стремительно обходя Цаха уступом справа. Атакуя, она прикрыла обескровленные дивизии Наполеона, которые все еще перестраивали свои расстроенные порядки. Вырвавшись из облака порохового дыма, поднятого артиллеристами Мармона, она напоролась на отборный батальон австрийских гренадер, двинутых было Цахом из резерва на поле внезапно вновь разгоревшейся битвы. На какой-то миг противники замешкались…

Но тут французов поддержал артиллерист Мармон: мгновенно сориентировавшись, он снял 4 легких пушки с передков, на руках пушкарей стремительно выдвинул их вперед. Четыре быстрых картечных залпа прямой наводкой остановили врага. Пользуясь его замешательством, французы Буде кинулись в штыки на обескровленных австрийских гренадер. Один из мармоновских залпов попал точнехонько в повозку с боеприпасами: страшной силы взрыв буквально разметал все вокруг, приведя в ужас австрийцев. Пользуясь моментом, сын победителя при Вальми, Келлерман-младший бросил все имевшиеся у него под рукой четыре сотни кавалеристов в левый фланг полностью деморализованным случившимся австрийским гренадерам Цаха.

…Сын почетного маршала Империи Франсуа-Кристофа Келлермана-старшего (1735—1820), герой многих революционных и наполеоновских войн, дивизионный генерал (5.6.1800), граф Империи (19 марта 1808 г.) Франсуа-Этьенн Келлерман-младший, прозванный «Другом истины» (Un Ami de la vеritе) (2 августа 1770, Мец – 2 июня 1835, Париж) военную службу начал 14 августа 1785 г. в 15 лет гусарским суб-лейтенантом полка Генерал-полковника (потом он стал 5-м гусарским, а затем и 4-м гусарским полком), вторым полковником которого был его отец. По протекции своего дяди посетил в составе французского посольства шевалье де Тернана США в 1791 г.

12 октября 1793 г. по решению Комитета Общественного Спасения арестован вместе с отцом, обвинённым в недостаточном упорстве при преследовании неприятеля и 18 октября заключён в тюрьму, однако, сумел оправдаться, получил свободу и удалился в Гренобль. 8 июля 1794 г. присоединился волонтёром к 1-му гусарскому полку в составе Альпийской Армии и 9 марта 1795 г. вновь назначен адьютантом своего отца.

Затем началась настоящая «обкатка танками» в ходе Итальянской кампании 1796—97 гг. Бонапарта (Лоди, Арколе, Тальяменто – несколько сабельных ран). Именно его победоносный Наполеон отправил в Париж к Директории с захваченными у неприятеля знамёнами. 28 мая 1797 г. он – бригадный генерал, потом командовал легкой кавалерией (гусарскими полками) у генералов Дюгуа, Массена, Рея, Макдональда, Шампионне, пока 20 апреля 1800 г. не возглавил бригаду тяжёлой кавалерии дивизии генерала Мюрата.

Особую славу ему принесла битва при Маренго, где он очень во время вместе со своей бригадой (400 сабель), усиленной 1-м и 8-м драгунскими полками при поддержке 18 пушек Мармона отважно бросился на растроенных картечными залпами австрийцев, уже посчитавших себя победителями. Ему посчастливилось взять в плен фельдмаршал-лейтенанта фон Цаха – генерал-квратирмейстера армии Меласса. 5 июля 1800 г. он – уже дивизионный генерал.

…Кстати, рассказывали, что потом наш герой впал в слишком громкое хвастовство по поводу своей роли в победе при Маренго, чем вызвал большое неудовольствие крайне рвенивого до полководческой славы Наполеона Бонапарта. Более того, затем последовала запутанная любовная история с красавицей-итальянкой (развод с законной женой и женитьба), что тоже якобы вызвало приступ раздражения со стороны Первого консула…

И, тем не менее, 17 сентября 1805 г. он возглавил 3-ю дивизию лёгкой кавалерии I-го корпуса маршала Бернадотта и 2 декабря 1805 года при Аустерлице случился его второй «звездный час»! С его помощью были разгромлен Именной Уланский полк Великого князя Константина Павловича; было совершено не менее 10 конных атак, а сам Франсуа-Этьен был ранен пулей в ногу.

Потом военная командировка в Португалию под началом генерала Жюно (неудача под Вимейру, капитуляция в Синтре: именно его Жюно делегировал на переговоры с англичанами), затем – Испания, воевал довольно успешно, но вроде бы его обвинили в госхищениях и отозвали во Францию по причине… тяжелой болезни. 9 января 1812 г. назначен командиром 3-й дивизии лёгкой кавалерии III-го резервного кавалерийского корпуса генерала Груши, но по состоянию здоровья передал командование генералу Шастелю и не сражался в Русской кампании 1812 г. Зато сполна поучаствовал в Саксонской кампании 1813 г. как командующий кавалерией у Нея (Риппах, Лютцен, Кенигсварт, Баутцен, Кликс – огнестрельное ранение в грудь, Дрезден, Лейпциг).

Затем последовала Французская кампания 1814 г. (Морман, Бар-сюр-Об, Сен-Дизье) и феерично-трагичные «Сто дней» (при Катр-Бра он – командир III-го кавалерийского корпуса – чуть не попал в плен, когда была убита его лошадь, он упал и без коня едва сумел спастись, покинув поле сражения бегом между двумя скачущими кирасирами, держась руками за их стремена; при Ватерлоо – во главе тяжёлой кавалерии прорвал три линии английской пехоты на плато Мон-Сен-Жан, причём, сам был ранен).

После смерти своего полулегендарного отца Келлерман-младший стал 2-м герцогом де Вальми в 12 сентября 1820 г. Умер трижды кавалер орд. Почетного Легиона (Кавалер – 16 октября 1803 г., Высший Офицер – 14 июня 1804 г., Высший Крест – 29 августа 1814 г.) в возрасте 64 лет, похоронен на кладбище Пер-Лашез, отдал службе в армии без малого полвека, пройдя путь от су-лейтенанта до генерала за 6 лет…

Именно этот эпизод, именно это мгновение – как говорится ни минутой раньше, ни минутой позже (!) – оказалось решающим.

Австрийцы, менее всего ожидавшие такого поворота событий, после упорного, но недолгого сопротивления дрогнули, затем попятились назад, потом смешались и в панике, расталкивая другу друга, «поспешили» назад (обратились в бегство) к переправам через реку Бормиду. А ведь у них по-прежнему было весомое численное превосходство, оружие было при них, мощные батареи – в порядке. И хотя вспышки выстрелов еще сверкали в сгущавшихся сумерках с обеих сторон, но «вернуться во вторую битву», как это только что проделали уже побежденные ими французы, австрийцы уже никак не могли…

Некому было их возглавить… Главнокомандующего с австрийцами уже не было давно… Поле боя перешло в руки французов…

Преследование Бонапарта австрийцами не состоялось, зато получилось преследование австрийцев Бонапартом. Но если Цах и его солдаты предпочли сдаться вечно удачливому корсиканцу, то Отту, все же, удалось со всей своей кавалерией избежать плена и скрыться с поля боя.

К 9 вечера «Второе» сражение на поле Маренго закончилось полным триумфом побежденных в первом сражении французов. И катастрофа подобная той, что случится спустя 15 лет и 4 дня у бельгийской деревушки со звучным названием Ватерлоо, благодаря Дезе оказалась отложенной именно на этот срок.

Когда уже ночью старику Меласу сообщили потрясающую новость – «корсиканское чудовище ожило и уничтожило все, что было добыто кровью и п`отом австрийских солдат к полудню!» – то «папа» Меласс (так его прозвал во время совместной кампании в Италии в 1799 г. Александр Васильевич Суворов) на какое-то время лишился дара речи. Более того, видавший виды, старый австрийский главнокомандующий, оказался ошеломлен на столько, что тут же ночью послал к «корсиканскому выскочке-везунчику» парламентеров с просьбой о перемирии.

Ликующую, вальсирующую, аплодирующую фельдмаршалу Мелассу, Вену охватил шок и ступор, когда «прискакало» чудовищное известие о том, что «корсиканское чудовище» сумело каким-то невероятным образом «поставить все на поле сражения с ног на голову» и старина Меласс на самом-то деле, обладая численным превосходством, умудрился проиграть!

И хотя конвенция о перемирии, согласно которой Австрия очищала без боя большую часть Северной Италии, была подписана в течение суток в Алессандрии, но это был не тот полный триумф, который так нужен был Наполеону. Теперь ему приходилось ждать исхода противостояния Моро и Края в Германии, а ведь этот французский военачальник не отличался особым стремлением к скорейшей победе любой ценой: его, порой, приходилось подгонять.

Двенадцатичасовая битва, так ужасно начавшаяся для французов и их полководца, была с блеском выиграна, но – ценой очень тяжелых потер: примерно четверть состава сражавшихся (не менее 7 тыс. чел.) была убита и ранена. Впрочем, и австрийцам поражение «обошлось» не менее дорого: 8 тыс. человек убитыми, ранеными и 4 тыс. пленными вместе с генералом Цахом, а так же 15 знамен и 40 пушек.

Так за два часа австрийцы потеряли все, что им добыли за… полгода штыки русских гренадер и егерей Суворова.

В этой битве выяснилось, что как полководец, Наполеон, отнюдь не безгрешен. Ряд его ошибок, мог иметь роковое значение.

Во-первых, слишком опрометчиво выглядит его решение отправить Дезе и Лапуапа в «глубокий обход» Меласса, когда точное месторасположение последнего было Наполеону малопонятно. Во-вторых, он явно недооценил старого Меласса. В-третьих, он столь же явно переоценивал магию собственной репутации непобедимого полководца, способной парализовать волю противника к собственным активным действиям. Старик Меласс наглядно показал своему молодому визави, что не забыл уроков другого старика – легендарного и стремительного Суворова, начав абсолютно неожиданное наступление на рассредоточенные французские дивизии.

Ошибки Бонапарта свели на нет… ошибки самого Меласса: он так и не использовал всю мощь корпуса Отта, перебросив часть его кавалерии на второстепенное направление, лежавшее в стороне от места битвы; оставил поле боя до того, как стало окончательно ясно, что враг разбит полностью; оставшийся «за старшего» Цах так и не сумел в критический момент ввести в дело весь имевшийся у него немалый резерв.