Текст книги "К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том II. Первая шеренга!"

А от уже надвигавшихся со стороны Сокольница солдат Фриана и Даву (15-й легкого, 3-го, 33-го, 48-го, 108-го и 111-го линейных полков) выставил Секлерских (Шеклерских) гусар генерал-майора, князя Морица Лихтенштейна и шеволежер полка «О`Рейли» австрийского генерал-майора барона фон Штуттерхайма.

Приблизившись к дамбе, передовые отряды русских дрогнули и затоптались на месте из-за шквального орудийного огня: Наполеон, как всегда показал всем, что он – артиллерист От Бога, сумев очень быстро сосредоточить на этом направлении сотню орудий. Подъехавшего Дохтурова, адъютанты пытались удержать, напомнив о жене, детях. «Нет, – ответил генерал, – здесь жена моя – честь, дети – войска мои». Проявив столь присущее ему большое личное мужество, Дохтуров обнажил полученную на войне со шведами 1789-1790-х гг. редкую в ту пору золотую шпагу с надписью «За храбрость» и крикнул: «Ребята, вот шпага матушки Екатерины! За мной!» Это был призыв к тем, кто еще помнил победы русской армии при Екатерине II, это было напоминание о славных походах непобедимого Суворова, неоднократно бившего французов в Италии и Швейцарии.

Последними по дамбе успели проскочить казаки, австрийские гусары и шеволежеры.

Порываться через плотину пришлось под плотным огнем артиллерии противника и потери были очень тяжелыми, в частности, Московский пехотный, погиб почти полностью. Получив категоричный приказ «железного маршала» Даву: «Чтобы ни один не ушел!», французы немилосердно добивали раненых, не беря пленных…

Когда колонна Дохтурова, потерявшая половину своего состава (6.359 человек), с огромным трудом догнала русскую армию, ее уже считали погибшей.

Мужество полководца сделало его имя известным всей России и за ее пределами, как Багратиона и Милорадовича. (Время масштабного Ермолова, героического Раевского, азартного Н. М. Каменского 2-го, методичного Барклая, суворовских племянников братьев Горчаковых и других подлинных героев той поры еще не пришло!) За Аустерлиц, где мало кто из генералов доказал свою боеспособность в критической ситуации неизбежного поражения, Дмитрий Сергеевич был удостоен ордена Св. Владимира 2-й ст.

С началом русско-прусско-французской войны 1806 – 1807 гг. 7-я пехотная дивизия Дохтурова доблестно действовала при Голымине (где она вместе с дивизией Д. Б. Голицына была в авангарде) и Янкове (Ионкендорфе).

В сражении под Прейсиш-Эйлау под аккомпанемент бушующей метели полки русских гренадер Дохтурова, разгоряченные двойной (!) порцией водки (350 грамм на брата), сплошной лавиной двинулись вперед, опрокидывая, отработанными до автоматизма ударами штыками остатки корпуса Ожеро, добрались до кладбища в Прейсиш-Эйлау, где был штаб Бонапарта и чуть не пленили его!

Сам Дмитрий Сергеевич получил тогда серьезное ранение осколком в правую ногу. Но он, что было присуще ему, не покинул поля боя, даже после того как Мюрат в ходе своей легендарной кавалерийской атаки на центр русской позиции разрезал ее пополам!

Д. С. Дохтуров оказался награжден во второй раз золотым оружием, что случалось не часто (!), поскольку царь в ту пору (тяжелых поражений от Наполеона!) не очень-то был щедр на награды.

Затем он отличился в боях под Гутштадтом (отразил натиск корпуса Нея) и Гейльсбергом, был снова ранен, но опять не покинул поля боя!

Такая манера поведения на поле боя уже была присуща многим русским генералам, но лейб-гвардеец преображенец Дохтуров здесь был впереди всех!

В драматическом сражении под Фридляндом мало того, что две его дивизии противостояли сразу двум французским корпусам Ланна и Мортье, так еще ему опять выпала самая неблагодарная задача – прикрывать отступление русских войск через р. Алле. Ему – генерал-лейтенанту – пришлось рисковать жизнью, налаживая переправу через им же найденный брод, для одного из замешкавшихся под плотным огнем врага полков. Благодаря его личному мужеству – Дмитрий Сергеевич Дохтуров, дивизионный командир, переправился одним из последних – паники не возникло и истерзанная русская армия ушла-таки из-под обстрела.

За доблестно проведенную войну он был удостоен сразу трех орденов: Св. Анны 1-й ст., Св. Александра Невского и прусского ор. Красного Орла. Бесстрашие генерала, его раны, ровное и неизменно доброе отношение к людям снискали ему высокий авторитет, солдаты были готовы идти за своим «Дохтуром» на смерть.

…Кстати сказать, сам Дмитрий Сергеевич Дохтуров никогда не был богатым помещиком и в основном жил на казенное жалованье, так как крепостных у него числилось всего лишь 200 душ крестьян в Ярославской губернии…

Именно после этих двух неудачных для русских войн с Бонапартом за «Дохтуром» сложилась репутация мастера прикрывать армию после больших неудач, спасая ее от полнейшего истребления. Его даже сравнивали с блестящим мастером арьергардных боев Багратионом и они дружили между собой.

В тоже время известный в российской армии правдолюб и человек, знавший о войне все или почти все, А. П. Ермолов все же ставил Багратиона выше: «Холодность и равнодушие к опасности, свойственные сему генералу, не заменили, однако же, Багратиона. Не столько часто провождал Дохтуров войска к победам, не в тех войнах, которые удивляли вселенную славою нашего оружия, сделался он знаменитым, не на полях Италии, не под знаменами бессмертного Суворова утвердил он себя в воинственных добродетелях».

А затем случилась хотя и пикантная, но не самая приятная (или, наоборот?) во всех отношениях страница в яркой биографии заслуженного, боевого генерала Дмитрия Сергеевича Дохтурова.

Она связана с назначением Александром I военным министром генерала от инфантерии М. Б. Барклая-де-Толли.

Реакция Дохтурова была почти что враждебная: не любил он Барклая!

Он хоть и был почти одного возраста с Михаилом Богдановичем, но генерал-лейтенантом, все же, стал раньше (24.10.1799), а не 9.4.1807, как Барклай! Правда, потом тот вырвался вперед: получив 20.3.1809 генерала от инфантерии!

Как и очень многих среди российских генералов русского происхождения его задело то, что «проскочивший от генерал-майора до военного министра всего-навсего за 4 года» «немец» из Лифляндии Михаил Богданович обошел большую группу видных генералов от инфантерии: в «списках по старшинству», где был 61 генерал-лейтенант, его фамилия стояла «лишь» на… 47 месте! Подобным «скачком» он нарушил так называемое «старшинство» в жесткой армейской касте, где чинами и славой делиться не принято во все времена вплоть до сегодняшнего дня, поскольку она замешана на смертях «бес числа» и море крови – чужой и своей.

Так, по принятому тогда в армии счету, «старее Барклая в чине» оказался такой выдающийся военачальник как Петр Иванович Багратион!

Во-первых, Барклай находился в подчинении старшего по званию Багратиона в кампанию 1806—1807 гг. Во-вторых, Багратион, хотя и не намного, но все время опережал Барклая в получении очередных чинов: так он стал полковником 13 февраля 1798 г., а Барклай почти месяц спустя – 7 марта 1798 г.; чин генерал-майора Багратион получил 4 февраля 1799 г., а Барклай – снова месяц спустя после него, 2 марта 1799 г. Багратион стал генерал-лейтенантом 8 ноября 1805 г., а Барклай проходил в генерал-майорах еще целых два года и получил следующий чин только 9 апреля 1807 г. И хотя генералами от инфантерии они стали в один день (правда, в царском рескрипте фамилия грузинского князя стояла выше, чем лифляндского «немца»! ), но именно этот «прыжок» Барклая в полные генералы настроил против него большинство генералитета, которое увидело в этом нарушение армейской традиции производства в чины по старшинству.

Взлет Барклая на вершину власти – в военные министры – не мог не раздражать армейскую касту, где всегда все было замешано на… море крови и смертях «бес числа»!!!

Обойденными оказались такие военные авторитеты генеральской касты России, как Б. В. Голицын 2-й, С.Н.Долгоруков 2-й, А. И. Остерман-Толстой, Д. М. Волконский 2-й, А. Ф. Ланжерон, фон Остен-Сакен, Е. И. Марков 1-й, И. Н. Эссен 1-й и др., причем все князья и графы, а Михаил Богданович в тот момент родового титула не имел!

Задетым оказались самолюбие и что самое страшное для военных – армейская честь людей заслуженных, не жалевших живота своего при защите Отечества!

Дело дошло до того, что в знак протеста против нарушения пресловутого порядка «старшинства» некоторые из «обиженных» генералов даже подали в отставку, в частности, самые высокородные из них князь Голицын, князь Остерман-Толстой и… наш с Вами герой – Дмитрий Сергеевич Дохтуров.

Некоторые из них в свое время являлись начальниками для военного министра и вряд ли могли предполагать, что в скором времени попадут к нему в подчинение. И вот теперь он стал их полноправным начальником, выше которого был лишь царь-государь Вся Руси. Вполне понятно, что самолюбие многих не только носителей генерал-лейтенантского чина, но и даже полных генералов оказалось цинично уязвлено.

С враждебным «демаршем» Дохтурова вышла любопытная история.

Царь ознакомился с прошением об отставке и «сделал ход конем»: передал его… военному министру на рассмотрение! Барклаю пришлось решать очень скользкий вопрос: и раздраженному «генеральскими взбрыками» царю угодить, и «собратьев по оружию» не обозлить до смерти!? Надо отдать ему должное он вышел из крайне щекотливой ситуации очень достойно, заявив, что такими военными авторитетами как Дмитрий Сергеевич разбрасываться негоже. Дохтурову отправили с нарочным царский приказ об отказе в увольнении!

Дмитрий Сергеевич был не дурак и понял, что настаивать не надо.

Более того, очень скоро (19.04.1810) его жалуют генералом от инфантерии и вопрос об отставке отпал окончательно…

Совершенно особая страница в богатой на военные перипетии биографии генерала от инфантерии Дмитрия Сергеевича Дохтурова началась с вторжения Наполеона в Россию в 1812 г.

Отечественную войну 1812 года он встретил в составе 1-й армии… столь «приятного» ему Барклая-де-Толли (!), командиром 6-го пехотного корпуса, которым он руководил с окт. 1809 г. А его любимая 7-я пехотная дивизия оказалась под началом хорошо известного ему генерал-лейтенанта П. И. Капцевича, бывшего до того и.о. дежурного генерала у… военного министра Барклая.

Его 15-тысячный корпус (вместе с 3-м кавалерийским корпусом генерал-майора графа П. П. Палена 3-го в Лебедях и 84 пушками), находился в Лиде (Гродненская губ.) и был отрезан от главных сил. Но после форсированного марша на Ошмяны по бездорожью, под проливными дождями, отбиваясь от сидевшей у него на хвосте кавалерии Нансути и Пажоля, делая по 50 километров в сутки, на семнадцатый день он все-таки примкнул к Барклаю-де-Толли в Кобыльниках.

А ведь в какой-то момент всем показалось, что конница Мюрата – тогда в самом начале войны еще очень резвая (!) – успеет замкнуть окружение, но боковой авангард полковника барона К. А. Крейца ценой своей жизни, прикрыл основные силы Дохтурова и дал им проскочить опасное место у Михалишек (Ошмян), «придержав» наседающего врага. Столь же успешно прошла и ретирада 3-го кавкорпуса удальца Палена 3-го – одного из лучших кавалерийских генералов в российской армии той поры.

Людские потери дохтуровцев во время отступления оказались немалые – почти 2 тысячи солдат и офицеров.

Впрочем, «на войне – как на войне» (там сантименты не в цене)…

…Между прочим, раздосадованный Бонапарт, счел возможным списать успех Дохтурова на причуды русского климата: «Тридцать шесть часов подряд шел проливной дождь; чрезмерный жар превратился в пронзительный холод; от сей внезапной перемены пало несколько тысяч лошадей и множество пушек увязло в грязи. Сия ужасная буря, утомившая людей и лошадей, спасла корпус Дохтурова…»…

Из «Пфулевской мышеловки» (Дрисского укрепленного лагеря) Дохтуров уже «уносил ноги» вместе с Барклаем. После присоединения к армии Багратиона, именно Дохтуров с Ермоловым и Багратионом посчитал возможным воспользовавшись разбросанностью войск Наполеона и дать сражение отдельным корпусам его армии. Собрать их в единый кулак Бонапарт мог лишь за 3—4 дня и указанные русские генералы рассчитывали именно на это и на эффект внезапности, но Барклай предпочел придерживаться генеральной линии ведения войны с агрессором – отступать с сугубо арьергардными боями и ничего более!!!

И хотя у генералитета произошли с ним трения и не все прошло гладко, но «переломить через колено» Барклая им так и не удалось.

5 (17) авг. со своим корпусом (и приданной ему дивизией генерала П. П. Коновницына) Дмитрий Сергеевич заменил оборонявший Смоленск истощенный корпус ген. Н. Н. Раевского. Затем его усилили дивизии генерала Н. Д. Неверовского и принца Евгения Вюртембергского. Всего силы Дохтурова составляли ок. 20 тыс. чел. (к концу дня – до 30 тыс. чел.) при 180 орудиях. Он отбил все атаки французских войск.

В ночь на 6 (18) авг. Дмитрий Сергеевич получил приказ Барклая-де-Толли оставить уже горевший и разрушенный город. Оборона Смоленска стоила дохтуровцам более чем 3.900 бойцов (из них – 86 офицеров)! Впрочем, вскоре они были восполнены за счет 2.670 вчерашних рекрутов. Российский император по достоинству оценил подвиг Дохтурова, наградив его 125.000 рублями – громадными по тем временам деньгами!

После сражения войска Дохтурова прикрывали отход 1-й армии по Московской дороге.

…Между прочим, еще до начала сражения под Смоленском Дмитрий Сергеевич заболел лихорадкой, но не сдал командования; а выполнил свой солдатский долг до конца. «Смоленск излечил меня от болезни», – шутил Дохтуров. Этот скромный и мужественный Солдат был незаменим, когда требовалось совершить Подвиг! «Стоять и умирать!» – это то, что он умел выполнять так, как мало кто в русской армии той поры, столь богатой на военные дарования. Никогда более среди отечественного генералитета не было такого количества замечательных ратоборцев в широком понимании этого слова! Впрочем, это было «Время незабвенное, время славы и восторга!»

Оно случается раз в 100 лет…

А затем случилось еще одно весьма любопытное событие: во главе объединенной русской армии царь поставил Михаила Илларионовича Кутузова.

Отношение Дохтурова, как впрочем, и ряда видных боевых генералов (Багратиона, Раевского, Милорадовича и др.), к назначению главнокомандующим Кутузова было крайне негативным. Хорошо известно, что Багратион еще в сентябре 1811 писал военному министру, что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме Ф. В. Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги.» Очень похожее мнение высказывали и Дохтуров, которому интриги Кутузова «внушали отвращение», и Милорадович, считавший нового главнокомандующего «низким царедворцем», и весьма желчный Раевский, и уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский, находивший в нем один недостаток «… паче в сопряжении с дворскими делами», не говоря уж о Беннигсене и прочих «петербургских генералах».

В Бородинском сражении корпус Дохтурова находился в центре боевых порядков русских войск – между батареей Раевского и деревней Горки. Сменив смертельно раненного командующего 2-й армией Багратиона, Дохтурова сдерживал сильнейшее давление рвавшихся вперед французов, долго оставаясь в критическом положении. В самый разгар сражения за Багратионовы флеши он получил от главнокомандующего записку. По рассказам очевидцев, очень доходчивого содержания: «Дмитрий Сергеевич, держаться надо до последней крайности!» («Стоять и умирать!» – по-военному лаконично приказывал Кутузов всем генералам в тот кровавый день!) Кутузов знал, кому поручать столь опасное и ответственное место в позиции. Посылая через адъютанта со словами «Дохтурова туда поскорее, голубчик!» этот банальный приказ «всем лечь, но врага задержать…» Понимал Илларионыч, кому поручать столь опасное и ответственное задание, когда левый фланг прогнулся, а центр зашатался!

Ответная команда Дохтурова солдатам была предельно лаконична: «За нами Москва, ребята! Умирать всем!! Ни шагу назад!!!»

Когда Дмитрий Сергеевич прибыл на позицию, то выяснилось, что ситуация действительно была крайне опасная!

Посланный туда сразу после новости о тяжелом ранении Багратиона принц А. Вюртембергский, сам только-только добрался и не мог ничего толком доложить Дохтурову, да еще чуть не «закруглил» битву своим преждевременным решением начать ретираду! Начальник штаба 2-й армии граф Сен-При был тяжело контужен и не в состоянии сообщить о состоянии дел!

Лишь временно взявший на себя командование Петр Петрович Коновницын смог по-военному лаконично и четко отрапортовать о «проделанной им работе» по устроению попятившихся было назад потрепанных полков. Испытывая недостаток сил для контратак, Коновницын предпочел отвести войска на новую линию обороны за Семеновский овраг.

Между тем под Дохтуровым пока он разбирался в обстановке на развороченном левом фланге русской армии убило двух лошадей, ранило третью! А он спокойненько разъезжал по позициям, отдавая указания, руководя огнем, ободряя израненных, почерневших от пороховой гари солдат. Конечно, он никогда не был в армии той харизматической личности, которой, несомненно, являлся смертельно раненный Багратион, за ним не вился шлейф замечательных суворовских походов в Италии и через Альпы!

Он ничем не удивлял Европу!

Если Багратион командовал с генеральской категоричностью, то Дохтуров руководил с отеческой заботливостью…

И все же, главную задачу в тот по истине критический момент сражения, поставленную ему Кутузовым Дмитрий Сергеевич выполнил с честью: привел в порядок расстроенные войска и закрепился на рубеже в 1 км за деревней Семеновской. Или, как он сам все потом описал: «в то время наши войска немного отступили. Я устроил их по возможности. В четыре пополудни я весьма мало подался назад и занял позицию, в которой держался до самого вечера».

Дмитрий Сергеевич Дохтуров не был Генерал-Вперед, Генерал-Победа! Он был Генерал-«Стоять и Умирать!!!», а это – самая тяжелая и неблагодарная солдатская работа!

По некоторым данным, уже в самом конце сражения, когда Бонапарт на противоположной стороне Бородинского поля весьма напряженно думал «пускать ему в мясорубку свой „НЗ“ – Гвардию – или нет!?», Дохтурову, с его стороны, показалось, что Наполеон замышляет-таки бросить против него свою нетронутую элиту – обе Гвардии, Молодую и Старую, а это почти что 19 тыс. отборных бойцов, готовых смести всё и вся, но принести своему императору столь желанную победу! Отдавая себе отчет, что ему с его истрезанными войсками (6-й корпус уже потерял почти 6 тыс. человек!) не устоять перед этим «гранитным, ощетинившимся сталью штыков, палашей и сабель катком», Дмитрий Сергеевич срочно попросил у Кутузова подкреплений. Посланный им адъютант поручик И. Липранди стал в Горках свидетелем занимательного разговора между главнокомандующим и оказавшимся там Н. Н. Раевским. «Ради Бога, соберите, что у вас только осталось, и летите туда!» – обратился Михаил Илларионович к Николаю Николаевичу. Раевский попытался было возразить, что «у него ничего не осталось в массе и все перебиты», что было сущей правдой: после категоричного кутузовского приказа отданного войскам перед битвой «Всем стоять и Умирать!» иного и быть не могло. И все же, Кутузов настоял на своем и Раевский сел на лошадь, послал своих оставшихся в живых офицеров собирать кучки, оставшиеся от полков, с целью направить их Дохтурову. Липранди он просил передать Дохтурову, что приведет сколько сможет, но сомневается, послужит ли это к чему. Когда адъютант вернулся к своему генералу, то выяснилось, что надобность в подмоге уже отпала: враг что-то остановился… И действительно гвардия Наполеона в массе своей так и не тронулась с места…

Вечером, когда сражение стихло, в своем рапорте Кутузову Дохтуров особо отметил стойкость гвардейских полков: «… Полки гвардейские – Литовский, Измайловский и Финляндский – во все время сражения оказали достойную русскую храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством, удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками. Прочие полки гвардейские – Преображенский и Семеновский – также способствовали к отражению неприятеля неустрашимостью…» Главнокомандующий встретил Дмитрия Сергеевича словами: «Позволь мне обнять тебя, герой!»

Царь отклонил представление Кутузовым к награждению Дохтурова за Бородино ор. Св. Георгия II-го кл.: кесарю – виднее!? Александр I ограничился награждением Дмитрия Сергеввича – одного из генералов-героев Бородина – лишь ор. Св. Александра Невского с алмазами.

…Кстати, назначив после ранения Багратиона именно Дохтурова командовать 2-й армией, Кутузов по большому счету совершил ошибку, за которую ему потом пришлось извиняться: надлежало назначать Милорадовича, которому «должен был армию как старшему препоручить». Михаил Андреевич был «старше чином» полного генерала, чем Дмитрий Сергеевич: 29.09.1809 г. против 19.04.1810…

Принято считать, что на военном совете в Филях 1 (13) сент. Дохтуров вместе с генералами Беннигсеном, Коновницыным и Ермоловым высказался за новый бой под Москвой. Дохтуров, конечно, видел, что позиция, предложенная Толем, весьма напоминает ту, что была при Фридлянде, когда по вине Леонтия Леонтьевича русская армия потерпела «ОЧЕРЕДНОЙ АУСТЕРЛИЦ», но как патриот он не мог оставить Москву без боя – пусть даже последнего боя!

Ермолов потом так прокомментировал поступок Дмитрия Сергеевича: «Генерал Дохтуров говорил, что хорошо было бы идти навстречу неприятелю, но что в Бородинском сражении мы потеряли многих честных начальников, а возлагая атаку на занимающих их чиновников, мало известных, нельзя было быть вполне уверенным в успехе». Главный зачинщик «бузы» по поводу нового сражения под стенами Москвы, Беннигсен, в записке, составленной им для императора, указывал, что Дохтуров во время обсуждения сделал ему «знак рукою, что волосы у него встают дыбом, слыша, что предложение сдать Москву будет принято».

…Скажем сразу, что Михаил Илларионович Кутузов очень трезво оценивал последствия Бородинского сражения и, соответственно, необходимость сдачи Москвы без боя тоже! О причине своего отхода с поля боя он написал следующее: «Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, (выделено Я. Н. Нерсесов) принудили меня отступить по Московской дороге». Примечательно, что, говоря о своих потерях, он употребляет выражение «чрезвычайной», не указывает ее в количественном выражении на том же приблизительном уровне, как он это проделал о неприятеле – «по сведениям пленных, составляет 40 тыс. чел». В общем, и в целом, Кутузов не стремился разбить Наполеона и отбросить его армию от Москвы. Еще раз скажем, что он дал врагу сражение, поскольку не дать его не мог, сопроводив его смертельным приказом по войскам – «Всем стоять и Умирать!» Что, собственно говоря, и произошло…

Принятое Кутузовым решение оставить Москву, он горячо переживал. «Какой ужас! – писал он своим близким. – Мы уже по сею сторону столицы. Я прилагаю все старания, чтобы убедить идти врагу навстречу. Какой стыд для русских: покинуть Отчизну, без малейшего ружейного выстрела и без боя». Правда, поостыв, Дохтуров признал, что рассчитывать на успех в новой битве с Наполеоном, сохранившим в неприкосновенности свой «НЗ» – Гвардию – русским не приходилось: «… нет возможности провести артиллерию по причине обрывистых берегов и крутой горы» – делился потом Дмитрий Сергеевич в разговоре с генерал-губернатором Москвы Ф. Ф. Ростопчиным по поводу отсутствия приемлемой позиции для сражения под стенами Москвы.

…Между прочим, в своем письме жене Марии Павловне Оболенской после Бородина и оставления Москвы Дохтуров, написал несколько любопытных строчек, характеризующих некоторые стороны весьма «непрозрачной» (неоднозначной) личности Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – этой по определению Бонапарта одноглазой «старой лисицы севера»! «…Кутузов со мною весьма ласков, – пишет Дохтуров, – но зная его очень хорошо, немного надеюсь на его дружбу. Впрочем, Бог с ним… (…) Ты знаешь, душа моя, что я во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, как он был ранен; после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича (имеется ввиду старшинство в генеральстве: Милорадович стал полным генералом на полгода раньше – 29.09.1809 г. против 19.04.1810 у Дохтурова – Я.Н), то очень передо мною извинялся, что должен армию, как старшему, перепоручить ему…». Впрочем, в который уже раз повторимся, что в армейской касте всех времен и народов вопросы славы, чинов и наград всегда были больной темой… Не так ли…

Потом была очень темная история с поджогом Москвы, который Дмитрий Сергеевич переживал очень сильно.

Некоторые историки прямо указывают, что это было сделано по приказу Ф. Ф. Ростопчина и с… ведома М. И. Кутузова. Но на последнем – хитроумном «Ларивоныче» – эта «вина» лежит несколько опосредованно: прикрывшись в прямом и переносном смысле грандиозным пожаром, «старая лисица севера», очень умело запутала следы (и Мюрат, и Бессьер, и Понятновский долго не могли разобраться куда же ушли русские!?) и благополучно завершила Тарутинский маневр на перекрытие южных регионов России. Много знавший нюансов той войны Алексей Петрович Ермолов так охарактеризовал поджог столицы: «Собственными нашими руками разнесен пожирающий ее пламень. Напрасно возлагать вину на неприятеля и оправдываться в том, что возвышает честь народа».

Царь был очень недоволен потерей своей древней столицы и тем, что она сгорела и отправил спецгонца П. М. Волконского с секретным приказом разузнать у Ермолова «как так случилось, что Москву сдали… без единого выстрела!?» Ермолов сумел каким-то образом узнал истинную цель приезда «дознавателя» и мастерски исчез на какое-то время, «оказавшись вне зоны доступа». Знал Алексей Петрович, когда лучше «выйти из игры»…

По возобновлении боевых действий, Дохтуров как всегда твердо и уверенно командовал войсками.

Исключительной была роль Дохтурова в сражении под Малоярославцем 12 октября.

Получив сведения о движении крупных частей противника к с. Фоминскому по Старой Калужской дороге, Кутузов направил туда 15-тысячный 6-й корпус Д. С. Дохтурова, усиленный 1-м кавкорпусом генерал-адъютанта, барона Е. И. Меллер-Закомельского, 6 полками казаков М. И. Платова и одним егерским полком. Остановившись на отдых у с. Аристово, Дохтуров получил разведывательные сведения сначала от командира «диверсионного» отряда И. С. Дорохова, а затем от еще одного руководителя подобного соединения А. Н. Сеславина, который лично провел разведку, увидел колонну гвардии Наполеона, и взял нескольких пленных, это подтвердивших. Так была получена важнейшая информация о том, что Великая армия двинулась из Москвы в сторону Малоярославца.

Поэтому Дохтуров остановился и отправил срочное донесение Кутузову. В час ночи утомленный посыльный прибыл в Главную квартиру и разбудил главнокомандующего. Узнав о движении Наполеона и об оставлении Москвы, Кутузов якобы прослезился и произнес приписываемую ему историческую фразу: «С этой минуты Россия спасена».

Немедленно был отдан приказ о перемещении к Малоярославцу частей Дохтурова, уже находившихся в походе, и казаков Платова.

…Впрочем, ходили слухи, что Дмитрий Сергеевич, мягко говоря, весьма скептически относившийся к Михаилу Илларионовичу и его полководческой манере, не стал дожидаться от него конкретного приказа на выдвижение на перерез Бонапарту, и самочинно пошел на авангардные французские части. «Наполеон хочет пробиться, – сказал Дмитрий Сергеевич, – но не успеет или пройдет по моему трупу». И приказ Кутузова – подтверждающий решение Дохтурова – вроде бы настиг его уже на марше!? «На войне – как на войне»!?.

Чуть позднее, получив сообщение от калужского губернатора о взятии французами Боровска и сведения Милорадовича об отходе войск Мюрата из—под Воронова, вся русская армия снялась с тарутинских позиций и двинулась к Малоярославцу, наперерез Наполеону. Решено было не пустить французского императора в богатые южные российские губернии и вынудить к отступлению по разоренным землям вдоль дороги на Смоленск.

Опасаясь удара во фланг своей идущей походным маршем Великой армии в районе Фоминского или Боровска, Наполеон через командующего авангардом Богарнэ приказал командиру 13—й пехотной дивизии генералу А. Ж. Дельзону, пойти со своими силами на звуки боя со стороны Боровска. Во многом из-за этого наполеоновские солдаты тогда не успели прочно закрепиться в Малоярославце, оставив там лишь ограниченный контингент сил.

Правда, по другой версии развития событий вокруг Малоярославца все обстояло несколько иначе.

Вроде бы командир авангарда наполеоновского пасынка генерал Дельзон со своей дивизией оказался в предместьях Малоярославца еще вечером предыдущего дня, но не решился его занять на ночь, хотя по городу шныряли лишь казачьи патрули. Оставшись на ночь в пригороде Малоярославца, Дельзон лишил своего патрона возможности первым занять стратегически важный город для броска на Калугу и не разграбленную Калужскую область.

Так или иначе, но «промашка» с захватом Малоярославца дорого обойдется «генералу Бонапарту» и всей его «Великой армии»…

Рано утром 12 (24) октября дохтуровский корпус вместе с кавалерией Меллер-Закомельского, донцами Платова и партизанскими отрядами Дорохова с Сеславиным, шедший в авангарде русской армии, начал входить в Малоярославец, расположенный в 120 км к югу от столицы на крутом правом берегу реки с поэтичным названием – Лужа. Полдня ему пришлось потратить на срочное сооружение переправы через реку Протву: все мосты заранее уничтожили крестьяне, прослышавшие о движении Великой армии. После вынужденной задержки солдаты Дохтурова бежали к месту назначения под проливным дождем.

Через Малоярославец шла дорога на Калугу и далее через Медынь и Юхнов на Ельню и Смоленск. Отходя из России именно поэтому пути, Наполеон рассчитывал показать всей Европе, что он просто на просто совершает марш-маневр на… запланированные зимние квартиры. А об отступлении не идет и речи.

Но для этого следовало обязательно взять Малоярославец!

Русский генерал понимал, что сдержать его силами всю французскую армию будет почти невозможно – те выложат все свое умение и всю ярость обреченного, но еще имеющего надежду вырваться из России все еще боеспособного войска. Действительно, с другой стороны, перейдя реку Лужу по мельничной плотине (мост был разобран горожанами), в город уже вступали передовые части IV корпуса под началом экс-пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ.