Текст книги "К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том II. Первая шеренга!"

Русский «однокашник» Наполеона, или Дмитрий Михайлович Голицын

…В жарком деле под Голыминым французам так и не удалось выйти в тыл русской армии и отрезать ее от переправ через реку Нарев!

В который раз всех поразила стойкость русских солдат. Они дрались молча, их нельзя было ни сломить, ни устрашить. Русские шли в штыки без стрельбы, чтобы не терять времени при сближении. Штыками орудовали мастерски, падали и умирали без стонов. Улицы Голымина были завалены умирающими и ранеными…

Когда опустилась ранняя декабрьская ночь, под покровом темноты русские ушли, потеряв около 3 тысяч убитыми. Французы не захватили ни одного пленного, ни одного знамени. Их собственные потери были еще больше!

И снова «решительного боя» не получилось – снова обескуражившая привыкших всех (австрийцев, русских, пруссаков…) побеждать французов «ничья»…

Любопытно, но командовал русскими… выпускник престижнейшей Парижской военной школы, причем, учившийся в ней почти в тоже самое время, когда в ней повышал свое военное образование сам Наполеон Бонапарт!

Парадоксально, но им оказался потомственный русский князь, из старинной аристократической фамилии Голицыных…

Потомственный князь (c 16.04.1841 – светлейший князь) Дмитрий Владимирович Голицын (29.10.1771, село Ярополец Волоколамского уезда Московской губернии —27.03.1844, Париж) – генерал от кавалерии (1814) и Московский градоначальник – происходил из московской ветви знаменитых князей Голицыных.

Его род шел от великого князя Литовского Гедимина, скончавшегося в 1341 г. Один из его предков Михаил Булгаков носил прозвище Голица. Считается, что оно шло от его привычки носить боевую металлическую рукавицу только на одной руке. Именно от этого Голицы и пошли князья Голицыны из Гедеминовичей. Они были крепко связаны родственными связями с правящей династией Рюриковичей, но и Романовы (не говоря уже, о заменивших тех на российском престоле «Гольштейн-Готторпоф», начиная, очевидно, с Павла I) были им родственниками.

По всему выходит, что среди российского генералитета той поры более древнего высшего аристократа, чем Дмитрий Владимирович Голицын и его брат Борис Владимирович не было.

Его отец, Владимир Борисович Голицын, отставной бригадир был женат на графине Наталье Петровне Чернышевой. Той самой, что послужила на склоне лет Александру Сергеевичу Пушкину прототипом для его знаменитой «пиковой дамы», которая умерла в 97 лет и имела обыкновение всех приветствовать сидя, кроме государя-императора.

Дмитрий был пятым ребенком и третьим (помимо Петра и Бориса) сыном.

Дедом Дмитрия Голицына был известный екатерининский вельможа адмирал князь Б. В. Голицын, человек очень авторитетный. К своим внукам он относился очень трепетно и всячески им помогал. Домашнее образование, полученное всеми детьми Голицыных, базировалось на французском языке, который они знали лучше своего родного.

Уже в три года Дмитрия зачислили в лейб-гвардии Преображенский полк.

В 10/11-летнем возрасте – уже сержантом – он был отправлен со старшим братом Борисом на учебу за границу в Страсбургский протестантский университет, один из лучших в Европе той поры.

После четырех лет учебы в 1785 Голицын был заочно произведён в вахмистры и зачислен в лейб-гвардии Конный полк.

Но учеба голицынского отрока на этом не закончилась: «гранит науки военной» ему (вместе с братом Борисом) пришлось познавать в престижнейшей Парижской военной школе. Той самой – в стенах которой почти в это же время (в 1784/1785 гг.) изучал «науку побеждать» будущий Последний Демон Войны – Наполеон Бонапарт, тогда еще всего лишь малоприметный маленький корсиканец Наполеоне ди Буонапарти.

…Между прочим, Парижская военная школа – одно из лучших военных училищ Европы той поры. После фиаско в Семилетней войне (1756 – 1763) французский король Людовик XV, стремясь восстановить реноме французской армии, провел два важных мероприятия. В первую очередь он распорядился отправить своих офицеров, не раз битых прусским королем-полководцем Фридрихом II Великим, к… нему на учебу! Во-вторых, были созданы двадцать офицерских военных школ! Парижская военная школа по своему духу и царящим в ней порядкам была элитной – настоящий бастион роялизма и аристократии. Когда спустя годы разразится буржуазная революция, большинство ее выпускников покинут страну и даже будут сражаться против своей революционной родины под флагами разных стран чуть ли не четверть века! Но внесут свой вклад в историю военного искусства лишь два ее выпускника: всем известный Наполеон Бонапарт и один из его лучших маршалов Луи-Николя Даву…

За годы учебы за границей братья не только блестяще овладели французским и немецким, но получили очень серьезное военное образование, а Дмитрий еще и проявил недюжинные способности к математике. Чины нашему юному князю тем временем шли исправно.

Причем, как полагалось – в первый день Нового года:

01.01.1786 – корнет;

01.01.1788 – подпоручик;

01.01.1789 – поручик;

01.01.1791 – секунд-ротмистр;

01.01.1794 – ротмистр.

Только в 1789 г. возмужавший юнец знаменитого княжеского рода и вернулся в Россию.

…Между прочим, не все было гладко во время «зарубежной командировки» братьев в Париж. Так Дмитрий Борисович «отличился» со знаком «минус»! Уже будучи гвардейским поручиком, он принял деятельное участие в кровавых событиях Французской революции 1789 г.! С оружием в руках наш юный князь молодецки штурмовал… главную королевскую тюрьму Бастилию вместе с парижской чернью. Но матушка-«императрица», крайне отрицательно относившаяся к революционным событиям в Париже, памятуя о аристократическом происхождении бузотера Голицына снисходительно отнеслась к его (поручика-конногвардейца!) «шалости» -выходке, мудро сочтя это за «проделки юности туманной». Время показало, что императрица проявила дальновидность, дав молодому аристократу стать спустя годы культовой фигурой в истории русской кавалерии…

В 1794 г. он волонтером уходит в Польшу подавлять восстание местных конфедератов. За отличие при взятии приступом сильно укрепленного Варшавского предместья, именуемого Прагой, по предоставлении самого неистового старика Suvaroff Дмитрий Голицын был удостоен 1 января 1795 г. своего первого ордена – и сразу же престижнейшего Св. Георгия IV-го кл. под №609!

Мало кому удавалось в первом своем сражении получить такую высокую награду! Для этого, безусловно, требовались не только отчаянная смелость, но и… умение воевать! Сказался «гранит науки» военной, изученный «однокашником» Бонапарта в Парижской военной школе, где преподаватели «ели свой хлеб отнюдь не даром»! «Русский Марс» – полководец, сколь взрывной, столь и расчетливый – наградами направо и налево никогда не сорил!

…Кстати, особо впечатляет наградной «иконостас» Дмитрия Владимировича Голицына: Орден Св. Андрея Первозванного (25.12.1825) с алмазами (19.03.1830); Орден Св. Александра Невского (13.01.1813) с алмазами (27.10.1819); Орден Св. Владимира 1-й ст. (19.09.1813; 2-й степ. – 08.04.1807); Орден Св. Анны 1-й ст. (3-й степ. – 11.06.1797); Орден Св. Георгия III-го кл. (21.01.1807); IV-го кл. (01.01.1795); Орден Св. Иоанна Иерусалимского 2-й ст. (почётный командор, 25.05.1800); Орден Леопольда 2-й ст. (Австрия); австрийский орден Марии Терезии 2-й ст. (3-й степ. – 10.1813); баварский орден Максимилиана Иосифа (09.05.1814); прусский Орден Чёрного орла (25.06.1807); прусский Орден Красного орла 1-й ст. (18.05.1807); Кульмский крест (Пруссия); персидский орден Льва и Солнца 1-й ст. с алмазами (19.05.1833); Золотая сабля «за храбрость» с алмазами (01.12.1807); серебряная медаль участника Отечественной войны 1812 г. (1814), бронзовая медаль в память Отечественной войны 1812 г. (30.08.1814), серебряная медаль за взятие Парижа (19.03.1826), портрет Его Императорского Величества с алмазами для ношения на шее (06.12.1837), Знак отличия «за XL лет беспорочной службы» (10.10.1842; XXXV – 22.08.1839; XXX лет – 15.09.1832). Характерно, что все они были добыты не ловким расшаркиванием на зеркальных паркетах царских дворцов, либо удалым «фехтованием» «вострой саблей» в высоких будуарах, а в кровавых боях за Отчизну, за долгие годы жизни нашего героя неоднократно подвергавшейся опасности со стороны грозного врага…

С этого момента начинается стремительный карьерный рост Дмитрия Владимировича.

02.05.1797 он получает чин полковника.

5 августа 1798 – в 26 лет (!) – его жалуют в генерал-майоры.

21 июня 1800 назначают шефом кирасирского полка и наконец, 21 августа того года (в 28 лет!) Голицын уже – генерал-лейтенант.

Характерно, что этот скачок в чинах произошел во время правления императора Павла I – хорошо известного своей парадоксальной непредсказуемостью, но к Дмитрию Голицыну Павел Петрович явно очень благоволил, очевидно, он сумел сразу завоевать у монарха исключительное доверие как своим неординарным образованием, так и рьяным стремлением к совершенствованию военной кавалерии в российской армии.

Тяжелая кавалерия на всю оставшуюся жизнь станет истинным призванием князя Дмитрия – блестящего наездника и рубаки, тем более, что в его «альма матер», Парижской военной школе, очень много внимания уделяли тактике тяжелой кавалерии.

…Кстати сказать, в ту пору во всех европейских армиях очень престижно считалось служить именно в тяжелой кавалерии. Именно ее высылали на поле боя, когда надо было решить участь сражения. Снаряженные стальными кирасами, шлемам и тяжелыми палашами, кирасиры в сомкнутом строю таранили боевые порядки врага, внося сумятицу и неразбериху. Противостоять им – несущимся во весь опор «живым танкам той поры» – было очень трудно: нужны были крепкая выучка, отменная слаженность действий в строю, недюжинная физическая сила, беспримерная отвага и конечно, умение командиров правильно использовать таранную мощь своих «бронированных» всадников на выносливых конях-тяжеловозах…

В годы кратковременного европейского затишья Голицын всецело поглощен делами семейными.

Его супруга Татьяна Васильевна (1783—1841), дочь бригадира, новгородского губернского предводителя дворянства В. С. Васильчикова, родная сестра видных генералов, братьев Дмитрия и Иллариона Васильевичей Васильчиковых (последний и вовсе станет генералом от кавалерии, т.е. как тогда говорили – полным генералом), исправно рожает ему детей: Екатерину 1802—1881), Наталию (1804—1880) и Василия (1804—1827). Всего у них было шестеро дочерей и сыновей. Позднее родились Владимир (1815—1888) и Борис (1819—1878). Правда, последним в войнах блистать не пришлось, но генералами они, все же, стали: первый – генералом от кавалерии, а младший – генерал-адъютантом императора Александра II. Шестой считалась приёмная дочь – Екатерина Павловна Розенгейм, дочь турчанки, вывезенной с театра военных действий.

Но как только в 1805 г. монархическая Европа в очередной раз ополчается против «корсиканского выскочки», наш герой уходит на войну.

В походе 1805 г. он ни чем особым не отметился.

Зато его старший брат генерал-лейтенант с 1799 г. Борис Владимирович Голицын (6.1.1769, Москва – 7.1.1813 Вильно) получил в трагическом для России Аустерлицком сражении тяжелую рану, был награжден ор. Св. Георгия IV-го кл. и золотой шпагой «За храбрость!». Вскоре Борис был вынужден выйти в отставку «по болезни» и смог вернуться в армию уже лишь в «суровую годину 1812 года». Тогда он по протекции брата Дмитрия оказался в 6-м пехотном корпусе Д. С. Дохтурова, когда тот был уже под Можайском и решался вопрос быть ли генеральному сражению у Колоцкого монастыря или ретирада продолжится. В Бородинском сражении Б. В. Голицын получит серьезное ранение в бедро, своего второго «Егория» (III-го кл.) и на этом его военная биография закончится. Как, впрочем, и жизненный путь: в конце года скажутся последствия незалеченной раны и он скоропостижно скончается. В отличие от брата ярко выраженным военным дарованием Борис Владимирович не обладал, увлекаясь писательством и переводами.

…Между прочим, вскоре после первой войны России с наполеоновской Францией произошло одно малоприметное тогда событие в военной биографии Д. В. Голицына, которое получит очень интересное развитие спустя несколько лет – в 1809 г. В 1806 г. генерал-лейтенанта Дмитрия Владимировича Голицына Александр I «определил» в командиры 4-й кавдивизии, в рядах которой тогда служил будущий военный министр и генерал-фельдмаршал Михаил Богданович Барклай-де-Толли, т.е. захудалый «лифляндский немец» оказался под началом у высокородного русака…

В следующем году после жаркого дела под Голыминым, с которого по сути дела началась Прусская кампания 1806—1807 гг. вся армия узнала и о Дмитрии Владимировиче Голицыне!

Тогда стремясь поскорее, до наступления сильных холодов, к которым была непривычна его армия, навязать «зимоустойчивым» русским генеральное сражение, Бонапарт решил обрушиться на их, стоящие по отдельности войска (корпуса? армии?) Беннигсена и Буксгевдена, сразу в двух местах – под Пултуском и у Голымина.

Наполеон ошибочно предположил, что главные силы русских сосредоточились у Голымина. Поэтому он приказал корпусу маршала Ж. Ланна захватить переправу у Пултуска, а основные силы двинул на север как для широкого обходного маневра слева русской позиции у Голымина, так и для лобового столкновения. Наполеон готовил ловушку – отбросить русских к р. Нарев, где у единственной переправы у Пултуска их должен был уже ожидать Ланн. Это была скорректированная обстановкой главная идея Наполеона, которую он попытался реализовать. Но на самом деле основные силы Беннигсена 13 (25) декабря уже оказались стянуты к Пултуску еще по приказу старика-фельдмаршала Каменского. В результате движения основных сил Великой армии на Голымин состоялся бой за этот городок 14 (26) декабря.

Из—за частой смены приказов, самовольно ушедшего в отставку престарелого М. Ф. Каменского, утром здесь оказались случайно собравшиеся войска из двух корпусов под командованием командира 4-й дивизии генерал—лейтенанта князя Д. В. Голицына и командира 7-й дивизии генерал—лейтенанта Д. С. Дохтурова (примерно 10-15-18 тыс. человек; данные сильно разнятся).

Причем единого командования, как утверждают очевидцы, не было, просто многие части примыкали к позициям русских войск во время боя, а военачальники распоряжались, руководствуясь интуицией. Принято считать, что русскими командовал Голицын (хотя на самом деле он был младше в чине Дохтурова!), поскольку большинство «неприкаянных» полков присоединились именно к его дивизии. Историки полагают, что Голицын действовал на свой страх и риск, поскольку не имел никаких указаний от высших начальников.

Имея по началу под рукой всего лишь три полка при 18 пушках, Дмитрий Владимирович Голицын попытался было соединиться с корпусом Буксгевдена, пойдя по раскисшим от оттепели дорогам. Часть пушек так увязла («утонула») в раскисшей дорожной грязи и вытащить их не было никакой возможности, что орудия пришлось заклепать и бросить. Зато высвободившихся лошадей перезапрягли в пушки, еще оставшиеся «на плаву» и их еще можно было тащить по грязи.

К утру 14 декабря на него напоролись совершавшие обходной маневр сразу три (!) французских корпуса – Ожеро, Даву и Сульта.

Шедший первым, Ожеро сходу бросился на грамотно расставившего свои небольшие силы между болотами и лесами Голицына. Дмитрия Владимировича спасла его предусмотрительность: он, как известно, оставил при себе часть своих пушек, а вот наполеоновский маршал ради скорости передвижения их бросил утонувшими в распутице. Обороняясь, русские сполна использовали это свое весомое преимущество.

Французским маршалам надлежало обойти правый фланг позиции русских и ударить им в тыл. Обороне русских способствовала оттепель: вся французская артиллерия завязла в грязи и не смогла вовремя появиться на поле боя. Сохранивший какую-то часть своей артиллерии и, грамотно ее расставивший, Голицын сдерживал сколько мог, напиравшего врага.

И, тем не менее, малочисленные силы Голицына все же, вероятно, были бы разбиты, и ему пришлось бы ретироваться, если бы после полудня к ним не подошли блуждавшие поблизости полки генералов Чаплица с Петром Петровичем Паленом 3-м (одного из самых удалых русских кавалерийских генералов, младшего сына организатора дворцового переворота П. А. Палена-старшего) вместе с конной артиллерией полковника А. П. Ермолова. Заслышав канонаду, они поспешили сквозь болотную жижу на выручку соотечественникам, изнемогавшим в неравном бою. Только с их помощью, увеличив свои силы до 15—18 тыс. чел. (данные разнятся), Голицын смог отбиться от французов.

И все же, после того как к потрепанному Ожеро добавились большие силы неприятеля во главе с самим Наполеоном и кавалерией Мюрата (и численность французов превысила 30—38 тыс. чел.; данные сильно разнятся), Голицын, потерявший уже 800 человек (либо даже целых 3 тыс.; данные сильно разнятся), понял, что на следующий день ему не устоять против значительно превосходящего его «однокашника».

На счастье русских начала быстро опускаться ранняя декабрьская ночь и «мясорубка» стала затихать.

Уже в глубоких сумерках, разумный Дмитрий Владимирович счел за благо ночью начать ретираду. Под покровом темноты он отдал приказ на отступление на соединение со стоявшим неподалеку у Остроленки Буксгведеном. Отход прошел в полном порядке благо ночная тьма и плохая погода позволили оторваться от противника.

Французы не захватили ни одного пленного, ни одного знамени. Их собственные потери были немалые (свыше 1.200 и до 1.500 чел.), что может объясняться заметным преимуществом русских в артиллерии: пушки французов завязли на подступах к месту сражения и существенно поддержать своих так и не смогли.

Несмотря на то, что к французам подоспел сам Бонапарт, им так и не удалось выйти в тыл русской армии и отрезать ее от переправ через реку Нарев. Корпус маршала Н. Ж. Сульта, отправленный Наполеоном для глубокого обходного движения, в прямом и в переносном смысле застрял у Цеханова и преградить путь отхода русских уже никак не смог.

Почти 10 часов геройски отражая превосходящие силы врага под Голыминым, Голицын и его «братья по оружию» не давали им прийти на помощь Ланну, наседавшему на русских под Пултуском.

В который раз всех поразила стойкость русских солдат. Они дрались молча, их нельзя было ни сломить, ни устрашить. Русские шли в штыковую атаку без стрельбы, чтобы не терять времени при сближении. Своими тульскими штыками гренадеры орудовали мастерски, с остервенением наматывая на них вражеские кишки, пораженные сами – падали и умирали без стонов. Улицы Голымина были завалены умирающими и ранеными.

За Голымин наш доблестный князь 21 января 1807 был удостоен своего второго ор. Св. Георгия – на этот раз III-го кл. под №142. За отличия во все той же кампании 1807 г. (жаркое дело под Вольфсдорфом, то ли за Гутштадт?) он получил в награду золотую саблю «За храбрость» с алмазами.

С той самой поры, когда Дмитрий Владимирович Голицын в целом ряде боев на землях Восточной Пруссии и, в частности, на окровавлено-заснеженном поле Прейсиш-Эйлау наглядно показал столь блестяще сражавшемуся тогда (и, по сути, спасшему тогда своего императора своим геройским рейдом через русский центр туда и обратно!) кавалерийскому военачальнику Бонапарта Йоахиму Мюрату, что и русская тяжелая кавалерия тоже «не лыком шита», с ним стали считаться зарубежные «коллеги по ремеслу». А царь пожаловал ему ор. Св. Владимира 2-й ст.

Именно его кавалерию на пару со всей гвардейской конницей Анд. Сем. Кологривова-старшего (не путать с его младшим братом-погодком Алексеем С. Кологривовым – пехотным командиром) бросил Беннигсен срочно занять предместья Фридлянда, чтобы не пустить туда корпус Ланна с кавалерией Латур-Мобура. Дмитрий Владимирович успел войти во Фридлянд первым, но эта его расторопность имела плачевные последствия для всей русской армии. Во Фридляндской битве она потерпела горькое фиаско. За Гейльсберг и Фридлянд прусский король награждает его ор. Чёрного и Красного Орлов.

В 1808 Голицын воюет со шведами в Финляндии, а в феврале 1809 его назначают командовать знаменитым впоследствии марш-броском через замерзший пролив Кваркен в Швецию!

Правда, в самый последний момент его меняют на более авторитетного для Александра I, недавно ставшего его любимцем, Михаила Богдановича Барклая де Толли. Напомним, что последний, кстати, совсем недавно служил под его началом в 4-й кавдивизии.

Не согласный с такой рокировкой – именно Дмитрий Владимирович, как бы сейчас сказали очень продвинутый с точки зрения военного образования военачальник, предложил эту рискованную операцию – оскорбленный потомственный аристократ князь Голицын покидает армию, уйдя в отставку 8 апреля 1809.

Более того, он уезжает из России в страну своей «туманно-мятежной юности» – Германию.

…Кстати сказать, как только у Дмитрия Владимировича выпадала «свободная минута» он брал в руки перо и оставлял потомкам очень емкие и доходчивые сочинения (записки) по столь любимому им военному делу, в частности, по кавалерийскому искусству. Его первая публикация случилась еще в пору его обучения в Парижской военной школе в 1790 г. – «Замечания молодого русского офицера» на книгу Вегеция о войне, изданную на французском языке в Париже. В 1794 г. он издает «Руководство для волонтеров» и опять на французском языке. В 1805 г. из-под его бойкого пера выходит очередной очень толковый военный труд – «Опыт наставлений, касающихся до экзерциций и маневров кавалерийского полка». Записки боевого кавалерийского командира с багажом выпускника знаменитой Парижской военной школы, по сути дела столь же культовой фигуры среди русских кавалеристов, как А. П. Ермолов среди артиллеристов, очень ценились в офицерской среде России 1-й пол. XIX в. Блестяще образованный светлейший князь, герой многих войн, знал что писал…

Методичный и «законопослушный» Барклай-де-Толли с блеском реализовал чужую задумку и получил «все возможные дивиденды» с этой нашумевшей в истории военного искусства операции: генерала от инфантерии, а потом и пост военного министра.

«Кваркенское дело» вызвало нешуточный конфликт среди русского генералитета.

Многие из заслуженных и талантливых военачальников, до глубины души оскорбленные нарушением Его Императорским Величеством существовавшим принципом старшинства в чинопроизводстве, в поддержку самого родовитого из них, к тому же самого образованного и боевого «собрата по оружию» (а не всего лишь, «коллеги по кровавому ремеслу»), вскоре подали в отставку, которую царь (всю жизнь опасавшийся «генеральского заговора», причем, не «придворных шаркунов», а боевых сорвиголов) хоть и нехотя, но немало у кого вынужден был принять.

«Правитель слабый и лукавый» (слабым он никогда не был, а вот лукавым – в 99-й ст.) запомнил главного зачинщика генеральской «бузы» (а всех «широколампасных» генералов он, после убийства гвардейскими офицерами своего батюшки, держал под особым «прицелом»! ) и при случае припомнил ему «грехи молодости»: высокородный российский аристократ шел штурм королевской Бастилии вместе с озверевшей от вседозволенности парижской чернью в далеком 1789 г. То, что простила дальновидная и снисходительная к мужским «закидонам» бабка Александра I, последний продолжал «держать в уме», так сказать «про запас». Недаром по свидетельствам современников с той поры князь Дмитрий Владимирович несмотря на все свое аристократическое происхождение у императора Александра I «… был что-то не в особой милости». Но в людях «непрозрачный» любимый бабушкин внук разбирался отменно и «выпускал когти монаршего недовольства» лишь в крайнем случае. Он мог не жаловать человека, не очень-то привечать, но когда надо его «использовал по полной программе» (например, порой слишком порывистого грузинского князя Петра Ивановича Багратиона, одного из бабушкиных любимцев «старую лисицу севера» Михаила Илларионовича Кутузова, и чуть ли не главного убийцу его отца-императора Леонтия Леонтьевича Беннигсена).

Любопытно другое – с той поры отношения между потомственным аристократом князем Голицыным и «худородным выскочкой», «немцем» Барклаем-де-Толли ни складывались… никак!

…Между прочим, ведь Барклай и впрямь был «не старее в чине» многих других видных генералов! И его «прыжок» в полные генералы настроил против него большинство генералитета, которое увидело в этом нарушение армейской традиции производства в чины по старшинству. Взлет Барклая на вершину власти – в военные министры – не мог не раздражать армейскую касту, где славой, чинами и должностями делиться не принято никогда, ни вчера, ни сегодня, ни завтра! В этой смертельной профессии, где все замешано на море крови и смертях «бес числа», это вполне естественно: «на войне – как на войне», там сантименты – не в цене…

Вернуться под царские знамена Дмитрий Владимирович соблаговолил только в суровую для отчизны годину 1812 года, получив под свое начало две элитные кирасирскими дивизиями – 1-ю и 2-ю. Правда, памятуя о его неладах с командующим 1-й Западной армии Барклаю, царь отправил его к Багратиону, который сам начинал кавалеристом и крепко знал каково им служить в войсках.

Русская тяжелая кавалерия высоко котировалась в Европе, уступая лишь мюратовской, в основном, в выучке и качестве лошадей – знаменитые саксонские тяжеловозы поставлялись с конных заводов покоренной Бонапартом Германии только в наполеоновскую армию. К тому же, русские кирасы были снабжены лишь нагрудниками, тогда как у кирасир Мюрата они были двусторонними (правда, не во всех полках!), что существенно повышало жизнестойкость всадников.

И все же, и под Шевардино, и под Бородино (в кровавых схватках за «Багратионовы флеши», деревню Семеновское и Курганную батарею), Дмитрий Владимирович и его панцирная конница, в том числе, знаменитые своим бесстрашием и ратной доблестью со времен Аустерлица кавалергарды и конные лейб-гвардейцы бились с французами не за жизнь, а на смерть, причем, без «доспехов». Тяжелые всадники генерал-майоров Н. И. Депрерадовича (он водил кавалергардов в роковую для них атаку против всей мюратовской конницы при Аустерлице!), К. К. Сиверса, И. М. Дуки, И. Е. Шевича, Н. М. Бороздина, Н. В. Кретова показали прославленным мюратовским кавалеристам Нансути, Лотур-Мобуру, Монбрену, Коленкуру, Лоржу и др., что в ратной доблести они ни чуть не хуже. Более того, в схватке за Багратионовы флеши сам Мюрат едва не попал в плен к голицынским кирасирам Дуки, чудом спасшись в каре вюртембергской пехоты.

Самая яростная «кавалерийская карусель» случилась вокруг Курганной высоты. Русские попытались было тут же вернуть ее себе после того как она ценой огромных потерь оказалась захвачена солдатами Эжена де Богарнэ, сосредоточив на ней огонь сотни пушек и бросив на нее свою конную гвардию – кавалергардов и конногвардейцев под началом отчаянного смельчака, генерал-майора И. Е. Шевича из 1-й кирасирской дивизии Н. М. Бороздина 2-го!

Но руководивший атакой на Курганную высоту пасынок Бонапарта Богарнэ тоже «не лаптем щи хлебал»!

Он отозвал потрепанных кирасиров Ватье де Сент-Альфонса и карабинеров Дефранса из 2-го корпуса покойных Монбрёна и Коленкура. Навстречу русским стремительно ринулась 1-я кирасирская дивизия Сен-Жермена (2-й, 3-й, 9-й кирасирский и 1-й шеволежерский полки) из 1-го корпуса генерала Нансути! Две конные лавины схлестнулись между батареей Раевского и деревней Семеновское, но на ход и исход сражения их яростная рубка уже особо не повлияла.

Только когда в конную мясорубку ввязалась свежая дивизия тяжелой кавалерии Лебрена де Ла Уссэ (7-й, 23-й, 28-й и 30-й драгунские полки) из 3-го корпуса Груши, а затем еще налетели и освободившиеся после взятия деревни Семеновской кирасиры из 7-й тяжелой дивизии Лоржа (4-й корпус Латур-Мобура) русские, исчерпавшие на этом участке битвы свои кавалерийские резервы, отошли, но и не побежали…

Тяжелые кавалеристы – одни из героев Бородинского побоища – понесли в тот день большие потери (убитыми, раненными и пропавшими без вести): Орденский кирасирский полк лишился 80 чел., Глуховский кирасирский полк – 155 чел., Екатеринославский кирасирский полк – 106 чел., Малороссийский кирасирский полк – 130 чел., Новгородский кирасирский полк – 145 чел., лейб-кирасирский Ее Императорского Величества – 96 чел., Кавалергарды – 104 чел. Правда, самые большие потери пришлись на долю Астраханского кирасирского полка генерал-майора Н. М. Бороздина, лишившегося 4/5 своего состава и покинувшего Бородинского поле в составе менее одного эскадрона.

И все же, русские кавалерийские военачальники смогли в кровавом побоище на Бородинском поле лучше сберечь коней и людей, чем неприятель, ибо урон их мюратовских «визави» оказался еще больше. Те потеряли тогда чуть больше половины своего состава.

Бородино стало «могилой наполеоновской кавалерии» и никогда более Бонапарт уже не сможет восстановить ее конский парк и тем более выучку, как коней, так и всадников. И это стало одной из причин его проигрыша последовавших Саксонской кампании 1813 г. и Французской кампании 1814 г.

Наградой русским тяжелым всадникам стал орден их командиру Дмитрию Владимировичу Голицыну. Его пожаловали очередным Георгием – причем, опять III-го кл., который у него уже давно был! Императору пришлось исправлять ошибку своей канцелярии и награждать князя ор. Св. Александра Невского с алмазами, который, к слову сказать, он получил уже по окончании Отечественной войны 1812 г. – только в начале 1813 г. и за бои под Красным!

В общем, получилось, что за героизм на Бородинском поле Дмитрий Владимирович так никакой награды и не получил!

…Между прочим, претендовать на Георгия II-го кл. (по мнению современников-участников Бородина Дмитрий Владимирович был его достоин!) он никак не мог: командирский ранг не соответствовал уровню этой награды – генерал-лейтенант её получить не мог! Его серьезно раненый, долго лечившийся (по некоторым данным в ту пору уже медленно умиравший от тяжелой контузии в бедро?) старший брат Борис Владимирович в письме своей матери так прокомментировал ситуацию с «награждением» младшего брата Дмитрия: «…В сражении от 26-го числа его кирасиры сделали чудо. Но так как он слишком смирен никогда не ходит в штаб-квартиру, я держал бы пари, что будут еще превозносить Милорадовича, который все делает наспех, и казака Платова, делавшего глупости в течение всей кампании, но которые всегда около тех, кто пишет донесения…». Что правда – то, правда: умели Милорадович и особенно «немного пьянюга» Матвей Иванович во время «покрутиться» в канцелярии, взахлеб рассказывая о своих подвигах – настоящих и виртуальных – на поле боя. Каждому – свое… или, все же, «на войне – как на войне»!? Правда, в армии знали: кто чего стоит на поле боя на самом деле! И среди кавалеристов авторитет Дмитрия Владимировича был непререкаем…