Текст книги "Великий Тамерлан. «Сотрясатель Вселенной»"

Издавна считается, что наибольшую эффективность слоны приносили в борьбе с вражеской конницей, чьи лошади обычно испытывали ужас при виде четвероногих гигантов. На самом деле после определенной тренировки они вполне спокойно относились к слонам, чему могут быть свидетельством сражения, где сторона вооруженная слонами, в конечном счете проигрывала бой тем, у кого их не было. Именно слонами было принято защищать самые слабые участки боевого строя, где пехота и кавалерия не могли быть столь же эффективны. В данном случае слоны играли роль неких «пушек» и даже орудийных «батарей», когда их было несколько штук. Характерно, что в греко-македонских армиях, а вернее, эллинистических войсках диадохов Александра Македонского и их потомков, слонов в основном выстраивали в одну линию перед всем фронтом, либо перед центром, либо перед флангами, причем на равном расстоянии друг от друга, примерно 30 м. Впрочем, зачастую все зависело от численности «слоновьего корпуса» и протяженности фронта либо его части, которую надлежало прикрыть слонами. При этом слонов выстраивали на расстоянии 60 м от пехоты и кавалерии, чтобы в случае отражения врагом слоновьей атаки было пространство, где их можно было бы снова собрать и, не смешав свои собственные боевые порядки, отвести их в тылы или снова бросить в атаку. Когда слонов было очень много и не представлялось возможным всех их равномерно рассредоточить вдоль строя в одну линию, из них могли образовывать некий стратегический резерв на случай критической ситуации в ходе боя, ими могли затыкать брешь либо останавливать прорыв вражеской кавалерии. Но такие случаи были крайне редки, если были вообще. Если слонов было мало, то их, наоборот, старались всячески беречь для ошеломляющего эффекта от их внезапного появления на поле боя. Когда слонов хотели использовать в качестве своего рода живого щита против вражеской конницы, то их размещали на флангах впереди (либо по бокам) своей собственной кавалерии. Причем четвероногих гигантов ставили полумесяцем, чья выступающая сторона обязательно смотрела на врага, а края отодвигались назад. Так поступали, чтобы, с одной стороны, не быть слишком близко к своей кавалерии и не пугать ее лошадей, а с другой – не быть слишком далеко от своих остальных родов войск и не оказаться отрезанными от них стремительным броском неприятеля. При данном построении лучники, пращники и дротикометатели обязательно стояли в интервалах между слонами, чтобы своим «огнем» сдерживать атаки вражеской кавалерии и наносить ей урон, но самим при этом не подвергаясь потерям, будучи под защитой слонов. Под их прикрытием они порой могли выдвигаться на выгодные боевые позиции. Столь же успешно они могли сражаться под слоновьим прикрытием с легковооруженной пехотой врага. Если слонов ставили сбоку от фланговой кавалерии, то они сами могли нападать на фланги неприятельской пехоты либо схлестнуться в противоборстве с вражескими слонами, тоже размещенными на крыльях своего боевого порядка. Когда какая-либо из сторон брала вверх, то тут же противная сторона бросала в атаку свою конницу, чтобы развить успех, пока неприятельская элефантерия откатывается в тыл.

Когда слонов было очень немного, они могли играть роль живых бастионов, о которые на поле боя должны были разбиваться вражеские атаки. Тогда слонам обязательно придавали большие отряды поддержки из тяжелой пехоты и кавалерии. Против плотного слоя вражеской тяжелой пехоты слонов бросали, когда их было очень много, и тогда натиск стада из нескольких десятков четвероногих гигантов – огромной слоновьей массы – было остановить очень трудно. Когда слоны играли роль тарана вражеского строя, то сзади их поддерживала тяжелая пехота, но шла она на дистанции и скорее всего с интервалами, чтобы было, куда пропустить отраженных врагом животных в панике кинувшихся назад. Точно так же поступала вражеская тяжелая пехота, которая не стояла сплошным фронтом. Скорее всего она имела интервалы, чтобы пропустить бегущих на них слонов либо вовремя расступалась перед «живыми танками». Правда, в этом случае требовалась очень высокая выучка и психологическая стойкость пехотинцев и четкое ими командование, что в суматохе боя было выполнить очень сложно, порой чуть ли не невозможно. Лучше всего это удавалось вымуштрованным римским легионерам, да и то не «с первого захода» и не всегда.

Долгое время было принято считать, что четвероногим гигантам присуща психическая неустойчивость и во время сражения они могут быть легко напуганы и броситься на своих же солдат. У современных ученых сложилось предвзятое отношение к этому роду войск. На самом деле, чтобы научиться отражать атаку чудовищно сильных четвероногих гигантов, нужно было придумать эффективные способы противоборства, тем более что одно только появление слонов на поле боя так или иначе на многих солдат оказывало сильнейший психологический эффект. Рассказывали, что против слонов были очень эффективны горящие метательные снаряды. Возможно, оно и так, но едва ли это было возможно в открытом бою, где у воинов, находящихся в гуще схватки, вряд ли была возможность зажечь стрелу. Другое дело – обстреливать животное из-за укрепления.

Зато другой способ – «ежи» (3 склепанных металлических шипа; как бы «ежик» не упал, одна из его «иголок» всегда «смотрела» наверх). Именно это средство могло быть одним из самых успешных в борьбе с наступающими четвероногими гигантами. Такой же эффект могли давать доски со специально вбитыми в них огромными гвоздями или острыми шипами. Имя их разработчика осталось истории неизвестно. Возможно, это случилось еще во времена Александра Македонского. Правда, те и другие еще надо было умело рассыпать на пути следования слонов, причем непосредственно перед их атакой, т.е. прямо под «гусеницы» «четвероногой бронетехники». Иначе эти «примочки» не успели бы сработать: враг постарался бы убрать их с пути «катящихся в атаку «живых танков». И хотя последние считались весьма эффективными, но их применение все же грозило значительными потерям среди пехотинцев, отчаянно кидавших смертоносные доски под ноги гигантам, чьи могучие хоботы ловко хватали их, ломали им ребра, душили либо просто с силой бросали оземь на те же самые доски. Правда, специально подготовленные бойцы ухитрялись подкрадываться к слонам вплотную, стремясь поразить их копьем в брюхо либо подрубить им серповидным мечом или боевым топором с длинной рукояткой сухожилия под коленями колонноподобных ног – самые чувствительные части тела животных. Напомним еще раз, что ноги у слонов всегда сильно перегружены и любые повреждения быстро выводили их из строя; в отличие от других животных, слон не может не только передвигаться на трех ногах, но даже долго стоять, если одна нога серьезно ранена. Но и подобные трюки чаще всего заканчивались смертью его исполнителя: разъяренное от боли животное успевало отомстить обидчику с помощью смертоносного хобота. Тем более что, как уже говорилось выше, отрубить нависающий хобот из упругой и твердой кожи (своего рода кожаный панцирь) ударом снизу – задача почти непосильная, требовавшая исключительной физической силы, невероятной ловкости, особой сноровки, очень острого меча и, что самое главное – отчаянной храбрости. Это как с гранатой на танк: либо ты его, либо он тебя.

По некоторым данным, слонов можно было остановить с помощью баллист, заряженных особо крупными метательными снарядами. Правда, реальные свидетельства их применения до нас так и не дошли. Впрочем, это могла быть и небыль, если реальной подоплеки не было. Много шума наделали рассказы об очень эффективном средстве по борьбе со слонами: против них пускали свиней и поросят, обмазанных смолой и подожженных. Бедные животные от жуткой боли дико визжали и стремительно неслись на слонов. При этом гиганты боялись не столько их пронзительного визга, сколько пламени, которое они несли на себе, приближаясь к ногам слонов. В то же время возникает пара вполне естественных вопросов. Во-первых, может ли поросячий визг заглушить гром и грохот сражения – лязг и скрежет оружия, ржание лошадей, вопли и стоны раненых, топот конницы и трубный рев слонов. Во-вторых, надо было еще добиться того, чтобы горящие поросята бросились бежать именно на слонов, а не куда-нибудь в стороны.

На самом деле, эффективнее всего против слонов действовали небольшие отряды метателей снарядов (лучники, пращники и дротикометатели). Они, подобно осам, роились вокруг четвероногих гигантов, методично обстреливая со всех сторон. Причем главной целью для всех видов стрелков были погонщики слонов, которые, сидя у них на шее, служили прекрасной мишенью. Тем более что на «махутах» был лишь шлем и легкая хламида – так им было легче управлять «бронетехникой». Убив или тяжело ранив его, враги обычно обезглавливали «боевую машину». Гибель махутов превращала «живые танки» в беспомощное стадо. Оставшись без вожатого, слон становился совершенно непредсказуемым и мог начать бесцельно метаться по полю сражения, давякак чужих, так и своих, либо и вовсе покинуть его. Именно поэтому «четвероногую бронетехнику» – слоновьи отряды – обязательно защищали лучники и дротикометатели.

Помимо махута слон ориентировался на вожака своего стада. И стоило тому погибнуть либо повернуть назад, как все слоны могли, не обращая внимания на команды своих погонщиков, обратиться в бегство, смяв-перетоптав по пути свою же пехоту и распугав свою же конницу. Не только раны, но и грохот боя нередко приводили к тому, что врагу удавалось обратить перепуганных слонов против своих воинов. Как только погонщик понимал, что животное, получив слишком много ран, либо по еще какой-то причине стало неконтролируемым и вот-вот повернет на свое же войско и нанесет тому непоправимый урон, ему приходилось срочно умерщвлять четвероногую «бронетехнику», вбив в затылок слону свинцовым молотком большое металлическое долото. Умные животные, намереваясь бежать, могли скидывать своего седока-убийцу.

Рассказывали, что кое-кто из античных полководцев пытался бороться с «живыми танками» врага с помощью специально обученных и экипированных отрядов «слоноборцев». В них набирали очень подвижных и в то же время столь же физически сильных, отчаянных сорвиголов. Их шлемы, щиты, наручники и наплечники были покрыты шипами или остриями, чтобы гигант не мог схватить их своим смертоносным хоботом, когда они кидались к нему, пытаясь его обездвижить, подрубив ему топорами и секирами сухожилия ног. Впрочем, веских свидетельств о применении именно этих «спецназовцев» против слонов у нас нет.

В общем, как это всегда было в истории развития военного дела, на всякое новое оружие люди стремились поскорее найти противоядие, причем не одно, а желательно несколько видов, причем максимально эффективных. Так они и сосуществовали: на каждый «ход конем» противник отвечал адекватным «ноу-хау»; здесь все средства были хороши.

Содержание больших «живых танковых бригад» во все времена стоило столь огромных средств, создавало так много организационных трудностей, что со временем они перестали себя оправдывать. Ведь нередко сражение с применением «живых танков» заканчивалось весьма плачевно: обратившаяся по тем или иным причинам в паническое бегство «четвероногая бронетехника» сминала свою же пехоту, распугивала свою же конницу; воодушевленный противник, преследуя бегущих, разил направо и налево. И все же, несмотря на легкопрогнозируемую непредсказуемость «живых танков» в ходе боя, даже такой гениальный полководец, как Ганнибал (а еще раньше – знаменитый эпирский царь Пирр) так и не смог подняться выше модных тенденций той поры и отказаться от их использования. В конечном счете этот консерватизм сыграл роковую роль в его (и Пирра тоже!) военной карьере.

Но на этом военная история «элефантерии» еще не закончилась, до ее конца было очень далеко. Тактические приемы использования боевых слонов в последующие после Античности эпохи изменились. Гигантов предпочитали использовать как живые подвижные «башни» с настоящими башнями в которых размещались многочисленные отряды стрелков. Ну, чем не прототипы живых «танков», где в башне находится «экипаж машины боевой»? Впрочем, пройдет свыше тысячи лет, прежде чем человек выпустит на поля сражений настоящие танки – вернее, они сами выкатятся-выползут, надсадно ревя, ужасно грохоча, противно дымя, сотрясая и утюжа своей металлической «поступью» землю. Точно так же как пару с лишним тысячелетий назад, они будут наводить ужас внешним видом и смертоносным огнем на «царицу полей» – пехоту. Последняя вспомнит, как она боролась с этим «чудо-оружием» в древности и, как во все времена, вступит с ним в смертельную схватку, которая продолжается до сих пор; танкисты стремятся «затоптать-раздавить» и поразить все, что движется, а все остальные норовят их уничтожить с относительно безопасного для себя расстояния. Но начало-то все равно было за боевыми слонами древности…

…Между прочим, именно с боевыми слонами Тамерлана связано одно любопытное предание, в котором принимал участие знаменитый персонаж турецкого фольклора мудрый и насмешливый Ходжа Насреддин. Каждый год великий завоеватель распределял своих слонов для содержания по различным селеньям, что было бедствием для крестьян, посевы которых могучие слоны вытаптывали. Ходжа Насреддин с группой доведенных до отчаяния односельчан отправился к Тамерлану просить его забрать из их деревни огромного слона, приносящего им непоправимые бедствия. Но спутники Ходжи в последний момент струсили и скрылись, так что он остался один на один с грозным владыкой. Ходжа не растерялся и льстиво попросил: «О, великий повелитель, мы признательны тебе за честь ухаживать за твоим слоном, но ему в нашей деревне одному скучно, вели прислать нам еще и слониху». Когда Ходжа Насреддин оказался на улице, его окружили перепуганные односельчане, спрашивая: «Ну что, тебе удалось что-нибудь сделать?» «Ради таких верных друзей, как вы, – сказал Ходжа, – я все сделал. Поздравляю вас: завтра нам пришлют еще и слониху! Скоро у них могут появиться дети.»

Глава 4
…И снова о любимом детище «Демона войны»

Войска Тамерлана, как и у Чингисхана, были разделены на десятки, сотни, тысячи, тумены (10– или 12-тысячные отряды), возглавляемые десятниками, сотниками, тысячниками и эмирами. Однако появились изменения – подразделения численностью от 50 до 300 человек, называвшиеся «кошунами», численность более крупных подразделений – «кулов» также была непостоянной).

Подбору военачальников Тамерлан уделял особое внимание. Выборность командиров была лишь в десятниках, а далее (от сотника и выше) все решал эмир. «Начальник, – говорил он, – власть которого слабее кнута и палки, недостоин звания». Командный состав армии Тамерлана состоял из 300 наиболее преданных ему воинов: 100 человек командовали десятками воинов, 100 – сотнями и последние 100 – тысячами. И лишь наиболее близкие и доверенные сподвижники получили должность эмиров.

…Кстати сказать, командира, бежавшего с поля боя, лишали оружия, привязывали к седлу осла лицом к хвосту и так несколько дней возили по лагерю или городу под смех и улюлюканье воинов или горожан, затем казнили. С рядовым воином поступали несколько иначе: его одевали в женское платье, делали женскую прическу, мазали красной и белой красками, заставляли бродить по улицам и лишь после публичного унижения казнили.

Как уже отмечалось, каждая конная тысяча, а порой и сотня сидела на лошадях одной масти, что имело важное значение для организации боя и его управления. Каждый воин должен был знать свое место в десятке, десяток – в сотне и т.д. в предстоящем бою, чтобы исполнять приказы своих военачальников с максимальной быстротой. Жесточайшая воинская дисциплина делала полчища Тамерлана неодолимой силой. Так, беспорядок пресекался мгновенно: отставшему на марше насыпали песок в сапоги, привязывали их к шее провинившегося и заставляли весь следующий переход двигаться босым. Если он снова отставал, то его казнили. Перед походом непременно проходили военные смотры. Тамерлан обожал бравый и элегантный вид – одно это должно было деморализовывать неприятеля – и требовал этого от своих воинов неукоснительно. Неукомплектованных нерях и разгильдяев ждала позорная смерть. Но наказания, основанные на круговой поруке – как это было у Чингисхана, когда за вину одного казнили весь десяток – уже не практиковались. Для этого применялись денежные взыскания: удержание 10-й части жалованья.

Каждый воин получал жалованье, составлявшее стоимость от 2 до 4 лошадей – в зависимости от того, как он нес службу. Десятник получал жалованье своего десятка и потому был лично заинтересован в исправном несении службы своими подчиненными. Сотник получал жалованье шести десятников и т.д. «Господа большой руки» («генералы») получали сказочные суммы, но их было не более 300 человек. Выдавалось денежное жалование раз в год либо раз в полгода, порой авансом, но лишь в тех случаях, когда предстоял долгий и опасный поход. Добыча, завоеванная в походе, могла обогатить любого рядового воина раз и навсегда. Широко практиковались меры поощрения: прибавка к жалованью, подарки, чины, звания. Уволенные по увечью либо вышедшие в отставку получали из казны очень приличную пенсию.

Семьям запрещалось сопровождать воинов, но зато за ними следовала целая толпа менял, ремесленников, торговцев и «ночных бабочек». Надо ведь было кому-то удовлетворять всесторонние потребности солдат. Основной пищей на марше были жареная баранина и конина, кумыс. На очень дальние переходы воинам выдавался сухой мясной паек в виде мясных шариков, приправленных сушеными травами. И все же порой армия серьезно голодала, и тогда в пищу шло чуть не все, что движется, вплоть до собак. Страны, через которые проходило Тамерланово воинство, представляли голую пустыню, поскольку оно «столовалось» всем, чем только можно. Так, когда оно покинуло Мазандеран, то, как записано в местных хрониках, не осталось «ни одного петуха, чтобы петь, ни одной курицы, чтобы нестись».

…Между прочим, даже в походе воины Тамерлана не отказывали себе в одном из своих любимых занятий – бане. Передвижные «банные модули», вода в которых грелась в котлах, имелись в армейском обозе всегда.

Полководческие пристрастия (кредо) Тамерлан определялись особенностями его войска. Поскольку поле сражения он называл «танцплощадкой», то всегда уделял много внимания его выбору, чтобы его воинам было удобно «танцевать» под «бравурную музыку» – боевые кличи, звон оружия, крики раненных, хрип коней и стоны умирающих. Для своей конной армии он стремился выбирать для сражений ровную местность с источниками воды и растительностью, где он мог полностью использовать обходной фланговый маневр. Войска он выстраивал так, чтобы солнце не светило в глаза и не ослепляло его лучников. Тамерлановы полки, построенные в несколько линий, представляли гибкий боевой порядок, готовый к постепенному вводу в бой и повторению ударов. Начинала бой легкая конница, причем обычно правофланговая, а левый фланг (обычно более слабый, чем противоположный) ждал своего часа. Обычно он вступал в бой на завершающем этапе сражения. Центр вообще редко ходил вперед – только в случае крайней необходимости. Завершал битву, когда противник уже был сильно ослаблен, свежий конный резерв, отборная тяжелая кавалерия.

…Кстати сказать, если в начале своей полководческой биографии Тамерлан не выделял своим войскам, стоявшим в центре, ни авангарда, ни резерва, то после крайне тяжелой битвы с золотоордынским ханом Тохтамышем на р. Кундурче (Кондурче) (ныне Самарская область) в 1391 г., где очень долго чаша весов колебалась, он скорректировал свою расстановку. Теперь он всегда усиливал свой центр авангардом, а сзади – частным резервом. Более того, у фланговых войск появилось боевое охранение для парирования обходного маневра врага. В нем служили самые опытные и стойкие воины. К концу жизни Тамерлан превратился в матерого полководца, умевшего решать задачи любой сложности, благо под рукой у него была превосходная военная машина – могучая, маневренная и быстроконная.

Этот мощный конный резерв численностью не менее 1/3 всей армии, играл исключительную роль в бою. Его вводили в бой только в ключевые моменты сражения, что позволяло выбрать для главного удара наиболее слабое место в построении войск противника. Резерв действовал максимально стремительно и неожиданно (по возможности из засады) и часто решал исход боя. «Девятая атака, – любил повторять Тамерлан, – дает победу!»

…Кстати, при отступлении (если позиция была неблагоприятна или у противника неожиданно оказывалось большое превосходство в силах) именно конный резерв, нередко жертвуя собой, прикрывал отход армии.

Разгром противника обязательно завершался энергичным преследованием. Когда войска останавливались на ночлег, вокруг лагеря всегда создавалось несколько колец боевого охранения через каждые 3 – 5 км. Часовой любой ценой должен был оповестить о появлении неприятеля.

…Кстати сказать, одной из систем оповещения в армии Тамерлана посвящена знаменитая картина великого художника Николая Рериха «Цветы Тимура (Огни победы)», написанная в 1933 г. На картине изображена система оповещения с помощью больших костров, разжигаемых на сторожевых башнях.

Чтобы быть в курсе всех событий в своей огромной державе, Тамерлан распорядился привести в порядок все главные дороги. Вдоль них на определенной дистанции друг от друга создавались сторожевые пункты. В некоторых сторжевых пунктах всегда были наготове от сотни до двух сотен свежих сменных лошадей для гонцов к Великому эмиру. Посланцы Тамерлана передвигались по этим дорогам днем и ночью с максимальной скоростью. На всех постах обязательно находились слуги, следившие за лошадьми и сопровождавшие гонцов до следующего сторожевого поста, чтобы вернуться назад с лошадьми. В случае острой необходимости все в государстве, вплоть до сына Тимура, обязаны были предоставить своего коня для посыльного к Великому эмиру. За отказ грозила смертная казнь. Вести из любой части державы поступали в Самарканд или туда, где в данный момент находился Тамерлан, за считанные дни, не более недели. Лошадей загоняли нещадно, но вести неслись к их получателю с максимальной скоростью. Трупы загнанных лошадей по дорогам державы Тимура – явление обычное.

…Между прочим, по некоторым данным, во время осады городов и крепостей Тамерлан никогда сразу не бросал своих воинов на приступ. Рассказывали, что в первый день над его шатром вывешивали белый флаг, сигнализировавшие осажденным, что их пощадят в случае сдачи города. На второй день уже красовался красный флаг: города не будет пощажено, но у горожан еще есть шанс. А вот когда над шатром зловеще реял черный флаг, смерть была «лучшим исходом» для всех осажденных без исключения.

Тамерлан не боялся водить свои войска в продолжительные походы по отдаленным странам. Во время движения армий он тщательно охранял войска не только высылая авангардные отряды, впереди которых шло сторожевое охранение, и выставляя боевое охранение по флангам, но и вел постоянную разведку местности разведотрядами, куда отбирали самых смышленых и храбрых.

Армия Тамерлана была прекрасно отлаженным боевым механизмом, практически не дававшим осечек, что принесло ему мировую славу непобедимого полководца.

…Между прочим, Тамерлан был не только великим практиком войны, но и теоретиком. Считается, что ему принадлежит изречение о том, что победы не зависят от численности и вооруженности воинов, но только от тех чудесных дарований, которые Бог источает на своих любимцев. Так вот, его полководческая харизма основывалась в первую очередь на таких стратегических принципах: никогда не превращать свою страну в арену военных действий, не уходить в оборону, всегда искать победу в стремительном нападении. Кроме того, на войне он проявлял исключительное долготерпение, огромную силу воли, невероятную нацеленность на победу и, конечно, умение ее достичь. Тамерлана отличала исключительная дотошность в подготовке военных операций, вплоть до рисования красной краской места, откуда какой отряд должен идти на приступ крепостных стен. Он предпочитал зимние кампании, когда многие воевать не любили; тем самым он вызывал врага на бой в заведомо невыгодных для того условиях, тем более что лето в тех местах, где он в основном воевал, в его крайних проявлениях бывало ужасным. Лошади его армии, в основном конной, были неприхотливы и легко справлялись с поставленными задачами. Он регулярно выплачивал немалое жалование, причем нередко авансом. Он умел так посмотреть на своих воинов, что ослушаться его они не могли; правда, к подобного рода «гипнозу» он прибегал нечасто, а лишь в особых случаях, когда иные способы воздействия казались ему недейственными. И наконец, самое главное – даже уже будучи стариком (колченогим и сухоруким), он всегда был вместе со своими воинами, разделяя с ними все страдания и лишения, точно так же, как и они, рискуя своей жизнью. Если что-то не ладилось, то он оставался среди воинов, причем без доспехов, до тех пор, пока дело не принимало правильный оборот. Такое среди солдат всех времен и народов ценится превыше всего. Недаром в войсках его обожали, и он адекватно пользовался солдатской любовью: отправляя их в многомесячные изнурительные переходы, бросая их на штурмы и приступы, казалось бы, неприступных твердынь, затем благоразумно «закрывал глаза» на их «шалости», давая оставшимся в живых и неувечным вволю потешиться. Так поступали все без исключения великие полководцы всех времен и народов: а la guerre comme a la guerre («на войне как на войне»). Многое из своего богатейшего военного опыта он в форме завещания передал своим детям. Другое дело – как они им распорядились, но это уже иная история.

Подлинную численность Тамерлановых армий точно назвать не может никто. Средневековые хронисты, привыкшие к немногочисленным европейским армиям той поры, склонны были гиперболизировать азиатские полчища. Так, по некоторым данным, на завоевание Китая он собрал чуть ли не 200 тыс. воинов и это была самая большая из когда-либо имевшихся у него армий. Теоретически он, конечно, мог вооружить такое количество бойцов, но доподлинно неизвестно, какова все-таки была ее численность. Известно только его изречение на эту тему: «Нельзя иметь армию больше той, которую можно содержать!» А армия, как известно, во все времена была очень дорогой игрушкой…