Текст книги "Молот ведьм"

И о папе Сильвестре II говорили, что он заключил договор с дьяволом. Папа Сильвестр (Герберт) поражал X век огромными математическими и философскими познаниями, которыми он был обязан будто бы пакту с дьяволом. Согласно бенедиктинскому историку Вильгельму Мальмесбэри, Герберт родился в Галлии и в свою бытность монахом бежал в Испанию, где изучал у сарацин астрологию и магию; вскоре один мусульманский философ взял его в свой дом и научил его чернокнижию, благодаря чему он вступил в дружбу с дьяволом. Последний обещал ему содействие в достижении папской тиары. Вернувшись во Францию, Герберт открыл школу и имел многочисленных учеников, между прочими – и французского короля Роберта. Шумный успех руководителя школы обеспечил ему епископское кресло в Реймсе. Но епископство его не удовлетворило, и он переселился в Рим, где нашел в подземелье хранившийся клад императора Октавиана. Золото открыло ему путь к папскому престолу, и Герберт стал папою Сильвестром II[6]6
  О папе Сильвестре см. известный труд проф. Н. М. Бубнова. Сборник писем Герберта. 1890. 3 тома.


[Закрыть]. Он изготовил магическую голову, которая отвечала на все его вопросы; от нее он узнал, что умрет лишь тогда, когда отслужит молитву в Иерусалиме. Сильвестр решил никогда не ездить в Иерусалим. Однажды ему пришлось совершить молитву в церкви «Святого креста, что в Иерусалиме», и после молитвы он тяжко захворал. Магическая голова указала ему на ловушку, в которую он по собственной вине попал, и Сильвестр понял, что наступил час смерти. Он созвал кардиналов, открыл свою тайну и был живьем разрезан на части и выброшен из храма. По другой версии, его тело положили на телегу с волами, похоронили на том месте, где волы стали, затем кости были положены в мраморный гроб, и с тех пор перед смертью каждого папы этот гроб покрывается обильным потом. Хронист Зигеберт (ум. в 1113 г.), наоборот, не упоминает о гробовом поте и заявляет, что Сильвестр не покаялся и был унесен чертом.

О некоторых случаях добровольного договора с чертом говорит и Вальтер Man, указывая, в частности, на то, что «договорная грамота» зашивалась колдунами под кожу, и пока она там находилась, им ничто не угрожало; наказание могло их постичь только после извлечения этого договора из-под кожи. Цезарий Гейстербахский нам рассказывает, как один священник узнал благодаря некромантии, что под кожей у двух колдунов зашит договор с дьяволом. Узнав об этом, священник известил епископа, который извлек из-под кожи колдунов этот пакт и подверг преступников сожжению. Это было большим торжеством церкви, до того времени бессильной в отношении этих двух колдунов. Около 1270 г. известный немецкий проповедник Бертольд из Регенсбурга публично заявил, что договоры с дьяволом заключаются с целью нахождения скрытых в земле кладов. Такого же мнения был и Фома Аквинат, который различал два вида договоров: молчаливый и торжественно заключенный, так сказать, официальный.

Ввиду огромной роли, которую играл Фома Аквинат в течение ряда столетий, необходимо посвятить ему несколько строк.

Начиная со времени появления в середине XIII века главных сочинений Фомы Аквината «Сумма теологии» и «Сумма философии», Фома и по сие время считается ортодоксальными католиками авторитетнейшим учителем. Он – отец церкви, церковный учитель, князь (princeps) теологов, доктор-ангел (doctor angelicus). Папы и соборы неоднократно словословили его и ставили свои деяния под сень этого авторитета. Папа Лев XIII в самом начале своего понтификата (1879) разослал всем патриархам, примасам, архиепископам и епископам католического мира специальную энциклику, где Фома Аквинат объявлялся учителем всей философии и богословия. Среди великих учителей схоластики далеко опережает всех прочих князь и магистр Фома Аквинат.

Можно сказать, что в соборах Лиона, Вьенны, Флоренции, Ватикана присутствовал святой Фома, который разбил с сокрушительной силой все ошибки греков, еретиков и рационалистов. Величайшая почесть, которая не выпадала на долю никого другого из учителей, была оказана Фоме отцами Тридентского собора, когда они во время торжественного заседания возложили на алтарь вместе со Священным Писанием и папскими энцикликами книги святого Фомы, чтобы черпать из них советы, правила и доказательства.

Из этих книг явствует, что ошибочно, преступно считать веру во всемогущество дьявола иллюзией, что дьявол есть действительный глава целого демонского царства, что демоны с попущения божьего обладают силою портить погоду, приносить людям всякого рода зло и мешать находящимся в браке выполнять их супружеские обязанности. Мало того, когда от совокупления дьявола с женщиной рождаются дети, то они произошли не от семени дьявола или того образа мужчины, в который воплотился дьявол, а от того семени, которое приобрел дьявол от другого мужчины. Дьявол в образе женщины, совокупляющейся с мужчиной, может принять и образ мужчины и совокупляться с женщиной (Summa Fheol, часть I, вопр. 51, а. 3).

И эту «мысль великий Фома всячески повторяет и в «Сумме против язычников», подробно останавливаясь на чародеяниях всяких колдуний и волхвов и оперируя такими понятиями, как incubus (лежащий на женщине мужчина-дьявол) и succubus (дьявол-женщина, лежащая под мужчиной). Богословски и философски обсудив эти положения, Фома допускает, впрочем, что есть дьяволы, которым благородство их натуры (ex nobilitate naturae) не позволяет прибегать к некоторым деяниям, они даже чувствуют к ним отвращение.

Вся эта философия находит одобрение не только в век особливо дьявольский, как называет XIII век Густав Росков, но и в наши дни. В 1889 г., ровно через 100 лет после Великой Французской революции, по распоряжению и на средства наместника бога на земле вновь были напечатаны бессмертные труды Фомы Аквината – конечно, с тем, чтобы верующее человечество твердо усвоило все изречения Фомы о «сверху» и «снизу» лежащих дьяволах (инкубах и суккубах). И по какой-то непонятной стыдливости немецкий переводчик «Сумм», доминиканец Чеслав-Мария Шнейдер, опустил некоторые места, казавшиеся ему, по-видимому, чересчур циничными, хотя с чисто иезуитской честностью он в предисловии говорит о совершенно полном немецком переводе творений Фомы[7]7
  Graf von Hoensbnoech. Das Papsthum in seiner SoziallKulturellen Wirksamkeit. 2 тома. Лейпциг, 1900.


[Закрыть].

Почти одновременно с Фомой Аквинатом о деяниях дьявола, о заключении с ним добровольного договора и о близости к дьяволу колдунов заговорил и папа Григорий IX. Его выступление в защиту тезиса о существовании вредоносного дьявола было вызвано «чрезвычайно серьезными мотивами».

Жители округа Штединга (в Ольденбурге), крепкие и зажиточные крестьяне, происходившие из Фрисландии, имели частые столкновения с бременским архиепископом на почве нежелания крестьян платить десятину и другие повинности. Так как упорство штедингских жителей наносило ущерб материальным интересам бременской епархии, то архиепископ испросил в 1198 г. разрешения папы предпринять Крестовый поход против «еретиков», не повинующихся требованию церкви. Папа считал, что отказ от установленной церковью десятины – достаточный повод для объявления Крестового похода, и Штедингу была, казалось, приуготовлена тяжелая судьба.

Однако фризско-штедингские крестьяне оказались упрямыми и храбрыми вояками, и спор затянулся: крестоносные отряды терпели одну неудачу за другой, а бременская церковь оставалась без десятины. При таких обстоятельствах решено было прибегнуть к очень серьезным мерам. В Риме заговорили о необходимости создания многотысячной крестовой армии, об устрашающем наказании штедингцев и об искоренении ереси, подрывающей материальные ресурсы церкви.

И папа Григорий IX, полный ужаса и возмущения по поводу тех страшных преступлений, которые совершаются насильниками и безбожниками, называющими себя штедингцами, опубликовал в 1233 г. буллу, в которой подробно излагались неслыханные и невиданные по своей гнусности дела жителей округа Штединга. Когда в эту школу отверженных вступает новый человек, писал глава христианского мира, ему является видение в образе лягушки, которую иные называют жабой. Некоторые гнуснейшим образом целуют ее в зад, другие – в рот и тянут ее язык и слюну, вкладывая их в свой собственный рот. Иногда жаба бывает натуральной величины, иногда она разрастается до размеров гуся или утки, а временами она величиной в кухонную печь. Далее новичку является удивительной бледности мужчина с поразительно черными глазами, худой и истощенный, без всякого мяса, из одних лишь костей. Новичок целует этого кощея и после поцелуя теряет всякое воспоминание о католической религии, и из его груди совершенно уже вырвана мысль о вере. Затем садятся за трапезный стол, а по окончании трапезы из стоящей возле стола статуи вылезает черный кот, ростом с собаку, он плетется задом с опущенным хвостом. Кота целуют все наиболее достойные; те, которые не имеют права его целовать, получают, однако, прощение от старейшего учителя, который обращается к коту с просьбой о прощении, сопровождающейся заверениями других о готовности слушаться и покоряться всем приказам черного кота. После этого тушатся огни и начинаются отвратительнейшие оргии, невзирая ни на какое родство и т. д. Если мужчин оказывается больше, нежели женщин, то мужчины живут половой жизнью с мужчинами же, и отвратительные оргии принимают чрезвычайно противоестественное течение. Точно так же поступают и женщины, если их больше, нежели мужчин. Удовлетворив временно свою похоть, они снова зажигают огни; из темного угла появляется человек, верхняя половина которого сияет солнечным светом, а нижняя половина – темна, как уже знакомый нам черный кот, но комната освещается лучами верхней части этого человека. Старейший учитель отрывает кусок одежды новичка и передает его сияющему со словами: «Господин, я это получил, а теперь передаю тебе». Сияющий в ответ: «Ты хорошо мне служил и еще лучше и вернее будешь мне служить. Твоему попечению передаю то, что я от тебя получил». Сияющий мгновенно исчезает.

И булла Григория IX, передавая с ужасом все подробности этих событий, точно боясь пропустить какую-либо деталь и стремясь в точности передать то, что действительно творится в пределах бременских епархий, в заключение восклицает: «Кто может не разъяриться гневом от всех этих гнусностей!? Кто устоит в своей ярости против этих подлецов (Filii nequitiae)!? Где рвение Моисея, который в один день истребил 20 тысяч язычников? Где усердие первосвященника Финееса, который одним копьем пронзил и иудеев, и моавитян? Где усердие Ильи, который мечом уничтожил 450 служителей Валаама? Где рвение Матфия, истреблявшего иудеев? Воистину, если бы земля, звезды и все сущее поднялись против подобных людей и, невзирая ни на возраст, ни на пол, их целиком истребили, то и это не было бы для них достойной карой! Если они не образумятся и не вернутся покорными, то необходимы самые суровые меры, ибо там, где лечение не помогает, необходимо действовать мечом и огнем гнилое; мясо должно быть вырвано».

И булла, адресованная 13 июня 1233 г. епископам Майнцу и Гильдесгейму и известная под названием «Голос в Риме» (первоначальные слова буллы), настаивает на вмешательстве в дело штедингцев светского меча и на вооруженном походе против них всех верующих во Христа. Мы же в уповании на божественное мягкосердие и на мощь апостолов Петра и Павла предоставим отпущение грехов, в силу данной нам власти развязать и отпускать всем, которые вооружатся и предпримут поход с целью искоренения этих еретиков, те же права и преимущества, которые даруются идущим в Крестовый поход в Святую землю.

То был первый, раздавшийся с высоты папского престола, призыв действовать огнем и мечом против тех, которые очутились во власти лягушечно-кошачьего дьявола, принимающего иногда размеры кухонной печи. Призыв папы возымел, разумеется, свое действие, и со всех концов северной Германии люди толпами стали устремляться в Бремен, где должен был быть назначен исходный пункт крестового похода.

«26 июня, – пишет историк Шумахер[8]8
  Die Stedinger. Бремен, 1865.


[Закрыть], посвятивший специальную монографию штедингцам, – крестоносцы вторглись в восточную часть Штединга. Разгромы и грабежи приняли широкий размах. Убивали и детей, и женщин. Земля и небо становились красными от пролитого моря крови. Но не только пожиравший целые деревни огонь свидетельствовал о безумной ярости шедших под знаменем церкви людей; это подтверждало и пламя костров, в которое бросали взятых в плен, и неимоверная жестокость творилась именем религии, именем Христа. Однако штедингцы не поддавались. Отступив в западный угол своего большого округа, они создали в нем неприступную позицию и даже целиком истребили отряд в 200 рыцарей, во главе с графом Бурхардом Ольденбургским».

Когда бременский архиепископ Гергард убедился, что папскими «мечом и огнем» не истребить дьявольских сынов, он решил прибегнуть к действию водой и уничтожил шлюзы и плотины рек и ручьев штедингской области. Но и тут крестоносцев постигла неудача, и поход пришлось отложить до весны 1234 г. С первыми весенними днями появились, по словам аббата Эмо из Витт-Верума, словно тучи (quasi nubes), в Рейнланде, Вестфалии, Голландии, Фландрии и Брабанте целые толпы проповедников, которые звали и приглашали знатного и простолюдина на святое дело истребления впавших в чертовщину еретиков. Некоторые из проповедников забрели даже в Англию, доказывая бенедиктинцам Сент-Албанса необходимость участия в походе, так как штедингское зло может далеко распространиться и охватить весь христианский мир.

В апреле 1234 г. весь цвет германского рыцарства тронулся в поход.

В походе приняли участие граф Людвиг Равесберг, граф Флорентин Голландский, граф Отто Гельдернский, герцог Генрих Брабантский, Адольф VII Бергский, Вильгельм VI Юлихский, Дитрих из Клеве и многие другие.

День 25 мая, посвященный св. Урбану – первому папе, провозгласившему Крестовый поход, был торжественно отпразднован съехавшимися в Бремен рыцарями, а через два дня огромная армия, насчитывавшая до 40 тыс. человек, в сопровождении высших представителей духовенства, под церковное пение, тронулась в путь, и при деревне Альтенеш завязался бой между крестьянами и крестоносцами. 6000 крестьянских трупов покрыли местность у деревни Альтенеш, и папа Григорий IX, опасаясь, что рядом с трупами еретиков и проклятых мертвым сном покоятся и праведники из крестовой армии, распорядился снова освятить церкви и кладбища близлежащих местностей и воздвигнуть особый крест в память события, ежегодно воспеваемого в Бременском соборе при торжественных процессиях как избавление долины нижнего Везера от страшного зла. Жертвующему «в день Альтенеша» милостыню дается двадцатидневное отпущение грехов, и еще в 1511 г. бременское духовенство напоминает своей пастве о необходимости празднования для победы над штедингцами, самое имя которых, по словам Риполла, чья книга одобрена святейшим Бенедиктом XIII, означает смесительство, ибо штедингцы прибегали к самому отвратительному виду кровосмесительства.

Призывая к поголовному истреблению штедингцев и описывая в булле «Голос в Раме»[9]9
  Рама (собственно – «высота») – название нескольких местностей в Палестине, сохранившиеся в некоторых случаях поныне в форме er-Ram. Наиболее известен тот город Рама, где будто бы родился, жил и умер израильский пророк Самуил. Город этот находился на расстоянии шести римских миль от Иерусалима, против Бет-Эля. Средневековые библейские комментаторы нередко толковали слово «Рама» не как собственное имя, а как обозначение понятия – «громкий голос». Рама, под греческим именем Аримафия, упоминается в евангелиях, в Аримафии жил, согласно Еванг. от Иоанна (XIX, 38–42) и Лук (XXIII, 50–53), Иосиф Аримафейский, который испросил у Пилата позволения снять тело Иисуса с креста.


[Закрыть] подробности мнимого ритуала страшных еретиков из Штединга, Григорий IX отождествлял их с катарами и вальденцами и в то же время сближал этих еретиков с колдунами, которые, правда, до сих пор не считались еретиками в прямом смысле этого слова, но которые в своей «практике», в своих «ритуалах» будто были близки катарам. Ведь катары на своих тайных собраниях, на синагогах сатаны якобы совершали те же отвратительные акты, что и колдуны, а так как катары представляют собою еретиков, то и колдуны не могут не быть еретиками, подлежащими ведению инквизиции.

Как колдуны, так и еретики являются вассалами своего сеньора – дьявола и приносят ему обычный в феодальном мире гомагиум (почтение), выражающийся поцелуем. Если место поцелуя отвратительно, то это, по мнению Вильгельма Парижского, объясняется тем, что именно из-за отвратительности акта бог допускает его, и если бы он не был так гнусен, то был бы вообще невозможен. И на тему о синагогальных оргиях, о дьявольских поцелуях, о ночных собраниях еретиков и колдунов, о блуде, богохульстве, о повальном грехе, о содомских извращениях пишутся многочисленные «ученые» и «неученые» работы, выводы которых сводятся к тому, что еретики и колдуны мало чем отличаются друг от друга, и если первые подлежат инквизиционному суду, то нет основания изымать вторых из-под его власти, так как в действиях колдунов еретический элемент достаточно силен, чтобы останавливаться еще на вредительской стороне их деятельности.

Они в большей степени грешники, чем преступники; они не должны пользоваться льготами светских и епископских судов. И авторитетный инквизитор Николай Эймерик много раз в своем руководстве подчеркивает, что с юридической точки зрения важно не зловредительство колдуна, а характер его связи с дьяволом и выяснение того, требует ли колдун от дьявола того, что, по учению церкви, доступно исключительно лишь богу Если он этого требует и верит, что дьявол не уступает во всемогуществе богу, то он еретик, ибо это есть ошибка в мышлении (error in ration).

Сближение колдунов с катарами, сделанное церковниками в интересах распространения на первых жестоких норм инквизиционного судопроизводства, вело к тому, что из индивидуального преступления колдовство превратилось как бы в коллективное, и возникла мысль о колдовской секте, члены которой, собравшись группой, совершают общий акт поклонения дьяволу, получают от него общие указания и совместно осуществляют его волю, его приказания. Разумеется, групповые, сектантские преступления приобретали в глазах церкви более тяжкую форму, чем индивидуальные, и с конца XIII века каждый разоблаченный колдун влечет за собою розыски его сообщников, братьев по секте. Эти розыски, сопровождавшиеся в инквизиционном судопроизводстве сознанием преступников во время пыток, выдачей мнимых соучастников преступления, доносами, ссылкой на общее мнение, разными формами подозрения, временным заключением на предмет более определенного установления вины, стали ныне применяться к получившему характер сектантского движения колдовству и вызвали здесь такие же отвратительные явления, как и при преследовании других видов ереси. Начинаются массовые казни и открытия целых гнезд колдунов.

Оправданием для вмешательства инквизиции послужили еще и постановления папы Александра IV, а также ряда богословских авторитетов о том, что в круг ведения инквизиции входит не только ересь в узком смысле, но и все, что «явно пахнет ересью» (haeresim manifesto sapit). Разумеется, установление «пахучести» дела предоставлялось произволу суда, которого нисколько не ограничивала оговорка о явности еретического запаха. Бесконечные схоластические толкования выражения «явно пахнет» в конечном счете клонились к подведению всякого колдовства под понятие о ереси, подлежащей инквизиционному суду. Так «синагоги сатаны» с их собраниями, на которых приносилось почтение (гомагиум) дьяволу, имели роковое значение для колдунов, загнанных этим «коллективным почтением» в страшные колодки инквизиционного суда.

Эти же синагогальные собрания расширили и объем представлений о колдовстве и создали новый вид колдовства – мы имеем в виду ведовство.

Синагогальные собрания изображались злостными фантазерами в виде многолюдных сходок, на которых присутствовали катары, вальденцы и колдуны из разных местностей; чем больше было посетителей на этих сходках, тем более торжественный они носили характер и тем ярче проявлялись на них блуд, богохульство и поклонение дьяволу. Инквизиторы поэтому подчеркивали многолюдность собраний и утверждали, что истинное число их посетителей скрывается попавшим в руки суда еретиком. Необходимость изобретения огромных сходок толкала богословскую мысль на путь преодоления дьяволом дальности расстояния и перебрасывания им своих поклонников с места на место с помощью наделения их способностью летать по воздуху и совершать таким образом самые далекие путешествия. Об этой способности говорил еще Августин Блаженный, и если он определенно утверждал лишь о «фантастикуме», т. е. о перелетах души, то вопрос о телесном путешествии по воздуху он оставлял открытым, заявляя, что не знает, вознесся ли к третьему небу апостол Павел телом или душой. Колебания Августина составляли предмет бесконечных рассуждений богословов. Казалось, что канон Episcopi, долгое время приписываемый Анкирскому собору, решал этот вопрос бесповоротно в сторону невозможности телесных полетов и снимал его окончательно с обсуждения, заявляя, что вера в ночные путешествия людей по воздуху является впадением в заблуждение язычников и внушается маловерным волею не божественного, а злого духа.

На самом деле, однако, этот канон оказался бессилен в борьбе с церковной схоластикой, продолжавшей, после некоторых колебаний и временной нерешительности, утверждать сначала возможность, а затем и реальность воздушных человеческих путешествий.

Ввиду огромной роли, которую играл канон Episcopi в католической литературе, приводим его полностью согласно «Корпусу канонического права» (2-е изд. Лейпциг, 1879. С. 1030–1031).

Он гласил:

«Епископы и священники должны стараться всеми силами искоренить совершенно из своих приходов дьяволом изобретенное пагубное искусство гадания и колдовства, и если кого-либо, мужчину или женщину, заподозрят в принадлежности к подобного рода преступлению, пусть епископы и священники изгонят их из своих приходов самым постыдным образом, ибо апостол сказал: “Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковый развратился и грешит, будучи самонужден” (Послание к Титу, гл. III, с. 10). Будучи развращены, пленены дьяволом и покинуты создателем, они ищут помощи у дьявола, а посему церковь должна быть очищена от подобной заразы. Не следует упускать из внимания и того, что некоторые преступные женщины, совратившиеся вслед сатаны (I послание к Тимофею) и соблазненные внушением и нашептываниями демонов, верят и утверждают, будто они ночною порой скачут на каких-то животных с Дианой, языческой богиней, или с Иродиадой и бесчисленным множеством других женщин и будто они проносятся таким образом в безмолвии глубокой ночи через необозримые пространства, повинуясь во всем велениям богини и являясь по ее вызову на служение ей в известные ночи. И пусть бы они одни погибали в своем неверии, а то они увлекают на путь погибели и других. Ибо бесчисленное множество, обольщенное этим ложным мнением, верит, что это правда и, веря так, уклоняется от правой веры и впадает в заблуждение язычников, полагая, что кроме Единого Бога существуют какие-то другие божественные существа. А посему священники во вверенных им церквах со всею настоятельностью должны проповедывать народу, что все это сущая ложь, и внушать, что подобные видения вселяются в души маловерных силою не божественного, но злого духа. Именно сам Сатана, который преображается в ангела света, пленяет женщину, подчиняет ее себе, понуждает к отпадению от веры, затем принимает образы и подобия различных лиц и ведет с нею во время сна демонскую игру, показывая ей то веселые, то печальные виды, то знакомых, то незнакомых лиц. При этом совратившийся ум полагает, что все это происходит не духовно, но в телесном виде. С кем же, конечно, не бывает, что в ночных грезах он будто покидает самого себя, и кто во сне не видывал того, чего не приходилось никогда видеть наяву. Но кто же может быть столь глуп и безрассуден, чтобы все подобное, что происходит с духом, относить и к телесному существованию? Пророк Иезекииль, как он сказал, видел и слышал Господа не в плоти, но в духе и ап. Павел не решился сказать, что был восхищен во плоти. Посему всенародно должно быть объявлено, что тот, кто верит чему-нибудь подобному, является отступником от веры; а кто не имеет правой веры в бога, тот уже не чадо божье, а чадо того, в кого он верит, т. е. дьявола. Ибо самим Господом написано: «“вся тем быша”» (еванг. от Иоанна). Следовательно, если кто верит в возможность того, что какое-либо существо может измениться или преобразиться в лучшее или худшее состояние, в иной образ или подобие без участия самого Создателя, который все творит и которым все создано, тот, вне сомнения, неверный и хуже язычника» (2-я часть Декрета Грациана, предм. XXVI, вопрос V, канон XII)»[10]10
  Кельнский ученый Иосиф Ганзен убедительно доказывает, что пресловутый канон «Епископы» не был принят ни собором в Анкире (ныне – Ангора), ни другим собором. Скорее всего, мы здесь имеем дело не с каноном и даже не с каким-нибудь церковным решением, а со светским распоряжением, ошибочно приписанным собору и вообще духовной власти. Эта мысль проф. Ганзена как нельзя лучше подтверждается упомянутыми нами распоряжениями лонгобардского короля Ротара и императора Карла Великого, так резко осудивших веру в ночной полет женщин.


[Закрыть].

В духе этого канона Альберт Великий, как и Александр Гальский, заявляет, что ламии (летающие существа женского рода) не являются ни демонами, ни людьми; они – кровожадные звери, лишь принимающие образы женщин, но они не опасны ни для женщин, ни для мужчин. Против этого мнения, хоть и опиравшегося на канон, богословская наука выдвигала два аргумента. Во-первых, доказана сила дьявола, двигающая по воздуху телесное существо; во-вторых, известны факты вознесения человека ввысь, так называемый рапт, о котором убедительнейшим образом говорил Августин Блаженный. О безансонском епископе Антидии, например, было известно, что он за несколько часов совершил ночной полет из Безансона в Рим и обратно. Это чудесное путешествие было описано в его «Житие» в XI веке; оно было подтверждено в том же веке Зигбертом из Жамблу, а позже и Викентием из Бове. И знаменитый Цезарий Гейстербахский около 1220 г. рассказывает, как в Гассельте одна женщина задом вылетела из бочки, крикнув: «Вот я из власти бога передаю себя во власть дьявола». Дьявол немедленно ее подхватил, и изумленный народ долго наблюдал, как она неслась высоко над горами и лесами. Тому же Цезарию был известен случай с северо-французским рыцарем, который за одну ночь пропутешествовал в воздухе из своего дома в Индию и обратно, несомый дьявольской мощью. По скорости полета с ним мог конкурировать разве что тот крестоносец, который на заколдованном коне за час прилетел из Иерусалима в Льеж и обратно.

Подобные путешественники иногда терпят крушения, как констатирует тот же Цезарий: «Так, за иглу на башне в Изенбурге зацепился летевший на черном быке пономарь». Гораздо счастливее его оказался любекский монах, поднявшийся намного выше купола всех любекских церквей. Но не только несколько легковерный Цезарий приводит в большом числе несомненные доказательства ночных полетов – от Цезария по существу ничем не отличается серьезный и авторитетный доминиканец Томас из Шантемпрэ (Кантипританус), близ Камбрэ.

В своем «Пчелином государстве» (см. А. Кауфман, Т. Шантемпрэ. На нем. яз. 1899) Томас приводит немало эпизодов в духе Цезария и рассказывает нам, как некоторые мужчины играли роль путеводителей для множества крестоносцев; путь в Палестину был хорошо знаком этим путеводителям, ибо они ночью на своих волшебных конях нередко перелетали из Иерусалима в разные города Западной Европы.

Тот же Томас упоминает о том, как в 1256 г. в Брабанте опасно заболевшие женщины уносились из кровати дьяволом, заменявшим их другими «ложными телами» (flgmenta); последние умирали, их хоронили, а улетевшие женщины продолжали где-то спокойно жить, как ни в чем не бывало. Томас нисколько не удивляется этому: ведь даже самые обыкновенные колдуны при фараоне могли превращать палку в змею, вызывать лягушек и воду обращать в кровь…

И как, в самом деле, можно было отрицать способность дьявола переносить человека по воздуху, раз человеческая душа, человеческий дух может приводить в движение наше тело, телесное существо? Ведь дух дьявола сильнее человеческого духа, и то, что доступно последнему, не может не быть доступным и первому. Сомневающимся указывали на последние две главы книги Даниила, в которых говорилось о полете Хабакука[11]11
  Xабакук, или Аввакум, – пророк, автор названной по его имени восьмой книги сборника так назыв. «Двенадцати пророков». В греческих прибавлениях к книге Даниила рассказывается, что Аввакум, будучи в Иудее, чудесным образом был перенесен ангелом в Вавилон, к львиной яме, где содержался Даниил, для того чтобы доставить узнику пищу.


[Закрыть], а также на унесение дьяволом Иисуса на вершину храма, а оттуда – на высокую гору.

Но как примирить эти факты и выдвинутые богословской мыслью теоретические положения со знаменитым каноном Episcopi, считающим полеты женщин бредовой фантазией людей, ставших хуже язычников? Много изощренности и лукавой мудрости было потрачено, чтобы смягчить запрещение веры в летающих ночных женщин и добиться положения, что канон этот по существу вовсе не исключает возможности веры в женский ночной полет, а когда «факты», собранные инквизицией под пыткой, засвидетельствовали «реальность» этих полетов, нетрудно было робкие высказывания о совместимости канона «Епископы» с верой в ночные полеты превратить в твердое категорическое положение и воспеть победный гимн в честь истины, гласящей: вступившие в договор с дьяволом женщины, получившие название ведьм, слетаются ночью на свои собрания, именующиеся шабашем.

Выгодное для инквизиции толкование канона началось с того утверждения, что канон не имел в виду тех женщин, которые привлекаются к ответственности в качестве ведьм; женщины канона «Епископы» не отрицали Христа, не поклонялись дьяволу, не блудствовали с ним и не причиняли малефиций. Летающие по ночам женщины вместе с Дианой или Иродиадой действительно представляют собой жалкую фантазию, вера в которую была осуждена пресловутым каноном; но из этого не следует делать вывода, что околдованные женщины, исповедующие самые отвратительные учения, должны отождествляться с упоминаемыми каноном женщинами и не могут летать по воздуху и совершать самые ужасные преступления. Ежедневные факты свидетельствуют, что канон не может относиться к этому новому виду преступления, с которым инквизиции впервые пришлось столкнуться в 1239 г.

В этом именно году были в один день сожжены в Монт-Эме близ Шалона на Марне 182 катара; сожжение носило очень торжественный характер и собрало много представителей духовенства и массу горожан и крестьян. Инквизитору удалось добиться от одной преступницы признания, что она в одну ночь совершила полет из Шампани в Милан, где присутствовала на торжественной трапезе, совершавшейся миланскими и иными катарами. При своем воздушном путешествии она вместо себя оставила в кровати рядом с мужем дьявола, принявшего ее образ и ввергшего мужа в заблуждение относительно ее исчезновения. Правдивость и точность этих слов тем меньше могли вызывать сомнения, что сознания этой «жалкой катарки» добился известный инквизитор Роберт Лe-Бугр, который в течение 20 лет был в Милане катаром, прекрасно знал нравы и верования этой секты и в 1233 г. был назначен папой Григорием IX инквизитором, чтобы, применяя свои обширнейшие познания в этой области, лучше служить делу искоренения ереси[12]12
  Бывшие катары и перешедшие затем в лоно истинного католицизма Роберт Ле-Бугр, Петр из Вероны и Райниер Саккони были самыми грозными инквизиторами в XIII веке; их руками были сожжены сотни катаров и вальденцев.


[Закрыть].

Случай в Монт-Эме, с «очевидностью, бросавшейся в глаза», показал возможность многолюдных ночных собраний, не считавшихся ни с дальностью расстояния, ни с различием языков и обычаев, ни с полом, ни с возрастом. Отныне инквизиция заговорила о слетающихся из разных концов Европы стаях и для уловления этих преступников разбросала по многим странам настоящую сеть инквизиционных трибуналов. Эти собрания, получившие название «шабаш», были почти однообразны, построены в общем по одному и тому же типу, с одинаковым ритуалом.