Текст книги "Тривиа. История жизни Иоанна Крестителя"

***

Пьяный священник

Дядя Аарон так и не пришел ночевать. В такие напряженные моменты синедрион обычно созывает срочное собрание, куда приглашают все духовенство. Наверняка он там или где-то с друзьями-саддукеями.

Ворота дома открылись лишь на следующий день, ближе к ночи. Аарон был пьян. Иоанна это привело в крайнее смущение – никогда ранее он не видел хозяина дома таким.

– Откуда он? – подумал Иоанн. – Мало того что пьян, так вдобавок какой-то настороженный и уставший.

Левый бок и рукав черно-белых одежд Аарона были в пыли, платок надвинут на голову больше необходимого, от чего терялась его степенность. Ко всему этому на груди красовалось хоть и небольшое, но заметное пятно от вина, напомнившее Иоанну почему-то морду льва. Аарон дошел до лавки под гранатовым деревом и рухнул на нее, тяжело выдыхая. Даже не глядя, он почувствовал взгляд Иоанна через приоткрытую дверь.

– Иди сюда, сынок! Как ты?

– Волновался, – ответил юноша. – Но пергамент я закончил.

– Принеси вина из погреба! – громко крикнул священник и добавил: – Того, что слева!

– Хорошо.

– И кружки возьми!

Иоанн пошел, не торопясь и обдумывая что-то по пути. Вскоре он вернулся с кувшином вина и кружками. Аарон что-то бормотал под нос, опустив подбородок и, как всегда, пытаясь разглаживать бороду средним и безымянным пальцами.

– Что у тебя с правой рукой? – резко спросил он.

– А что? – растерялся Иоанн, глядя на свою правую ладонь.

– Наливай уже! И себе не забудь.

Юношу насторожила такая речь – ведь перед ним был образованный и воспитанный священник. Аарон вмиг осушил свою кружку и жестом потребовал тут же наполнить ее вновь.

– Там что, мятеж был? – решился спросить Иоанн, сделав вид, что не знает о событиях на площади.

– Валерий Грат, скотина, опять решил сменить первосвященника. Духовенство уже устало, каждый год назначает нового. Ломает наш дух, собака, – язык Аарона заплетался, – хочет, чтобы во всем подчинялись ему, ублюдок! – Голос его наполнялся ненавистью, и он начал выдавать то, что накипело внутри. – Хочет рассорить синедрион и полностью все контролировать. Управлять нами, как куклами! – Аарон разом опустошил следующую кружку, треть ее пролив на бороду и одежды.

– Анна решил показать свою власть… вывел людей на мятеж, чтобы сохранить зятю должность. Если бы народ понимал, что на самом деле стоит за этим! Ты бы знал, ты бы только знал, сынок, какие страсти кипят в Иерусалиме! Они же… утопают в роскоши, и им все мало! Такой, как я, для них отребье, нищий! Что толку в моем происхождении! В их партии я никто… должен молчать… Чувствую себя мерзкой тварью. Устал я. Сердце ведь видит все, а сказать боюсь, – в голосе появился плачущий стон, будто Аарон взывал к жалости. – И если фарисеи правы, то… – коэн наполнил легкие воздухом, – даже не хочу думать! Что я скажу Всевышнему, если придется с ним встретиться? Чем я оправдаю свою трусость?! А?!

Многие мысли, наполнявшие Иоанна со вчерашнего вечера, лишь подтвердились словами Аарона. Парень сидел молча, не подавая вида, но внутри все кипело, штормили бури, и барабанная дробь содрогала оболочку души. Его дух будто отшлифовывался под наковальней в кузнеце Небес.

– Нет, – подумал он, – это все не зря! Это Бог через префекта создал этот случай, специально для меня создал! Пусть я ненормальный, но я так чувствую! Столько шума и проблем – и все ради того, чтобы мой дух вырос! Пора брать ответственность. Действовать пора, – нашептывал про себя Иоанн. – Рим нами играет, а мы все дальше уходим от Бога. Наши праотцы не простят нам этого.

Юноша почувствовал себя выше и значительнее от собственных мыслей, на душе потеплело от ощущения своей призванности, и, как ни странно, это чувство совсем не смущало его, а, напротив, казалось, даже подбадривало.

На дубовом столе, что стоял у лавки, продолжала теплиться лампада, скудно освещая двор. Этот дубовый предмет роскоши, умело вырезанный из дерева одним из лучших дамасских мастеров (о чем дядя любил часто упоминать), был гордостью семьи священника. И хоть он не был изготовлен на заказ, его вид явно отражал вкус хозяина. Изогнутые ножки, напоминающие боевой лук, под самой столешницей представали мордами уверенных в себе львов. И хотя Илана как-то заметила, что было бы лучше, если бы все четыре морды выражали бы разные эмоции, ее отца удовлетворял и такой вид: уверенный, а не устрашающий взгляд зверей. У основания ножки переходили в львиные лапы, практически слитые в одну, но за счет растопыренных пальцев, служащие достаточной опорой. Сама же столешница по периметру была украшена резным пальмообразным узором. В центре умелец поместил контрастное поле для шахмат, покрыв пол доски темной смолой. Но поскольку Аарон так и не обучился этой игре, она никогда и не использовалась по задумке мастера. Восемь лет назад Аарону пришлось выложить огромную сумму за то, чтобы украсить свой дом столь шикарным столом. В те времена, когда в Израиле практически все предметы быта и мебели изготовлялись из камня, дерево было редкой роскошью, которую могли себе позволить лишь состоятельные люди, и наличие подобного стола в хозяйстве говорило о многом. Именно поэтому тетей Бейлой было решено вынести его из дома во двор, на обозрение все гостям. Но не только это было ее подоплекой, а скорее просто предлогом для того, чтобы перенести частые застольные беседы супруга подальше от собственного личного пространства.

Неожиданно из хлева раздалось фырканье лошади, которая, видимо, проснулась из-за шума. Пламя лампады затанцевало на ветру, от чего тень кружки, отраженная в кувшине, тоже заплясала. И хоть темнота съедала даже воздух, Иоанн заметил, как слезы стекали по морщинистым щекам священника и, выделывая мудреные зигзаги, терялись в густой бороде и падали на пол. Иоанну оставалось только со скорбью смотреть на него и ждать, что будет дальше.

Но ждать пришлось недолго. Аарон еще сильнее зарыдал, заставив юношу напрячься и насторожиться. Внутри все скукожилось и замерло в неприятном ожидании. Священник сделал несколько глотков и, тяжело вздохнув, наконец расслабился.

– Иудеи будут спорить из-за Торы, писать о ней, сражаться и умирать за нее – но только не жить по ней. Да и я ничтожество, сынок! Предаю свое сердце, а ведь совесть тысяча свидетелей. Как же я хочу покоя в душе, сынок! – со стоном проговорил коэн, – как я хочу покоя в душе! Как устал от этого! Тупая, никчемная жизнь… – он закрыл лицо ладонями, вытирая слезы. – Обещай, что никогда не будешь трусом, как я! Потом никогда не сможешь себе этого простить. А совесть – ведь она несговорчивая. Бьет так, что лошадь копытом. Тут ни власть, ни богатство не помогут, ее, сынок, ничем не подкупишь, – жестко закончил священник и уронил голову.

Иоанн замер и не знал, отвечать ему или нет. Честно говоря, он и не понимал до конца, о чем вообще идет речь, лишь догадывался, что дядя не доволен тем, как власть имущие принимают решения в городе, или как синедрион управляет делами в Храме. Что-то из этого, но какие именно страсти кипели там, он точно не знал.

– Ты для чего живешь!? – вдруг резко и громко вопросил Аарон.

Иоанн дернулся от неожиданности, а затем напрягся, пытаясь найти подходящий ответ, но ничего не придумал:

– Ну, как сказать…

– Как?! Так и скажи. Для… чего… ты… живешь?! – голос священника звучал так свирепо, что юношу охватил трепет.

– Не знаю, – побоялся даже что-то предположить Иоанн.

– Не знаешь?! Так вот и я тоже не знаю! Больше полувека прожил в полном неведении. И сейчас сдохну, так и не поняв смысла…

Наступила пауза. Иоанн очень робко поднял взгляд, но, заглянув в лицо Аарона, тут же испуганно отвернулся. Глаза старика блестели от слез, в них проглядывали печаль и разочарование.

Молчание. Опять молчание. Они молчали около трех минут. Три минуты в такой ситуации – это целая вечность. Иоанн, было, подумал, что Аарон вообще уснул, но тот не сдавался – он осушил еще одну кружку вина, вновь половину пролив на себя.

– Зачем вы пьете? – вдруг спросил парень, настолько неожиданно для самого себя, что в тот же миг даже засомневался, действительно ли он произнес эти слова вслух или они прозвучали только внутри него. Аарон поначалу никак не отреагировал, и Иоанн стал склоняться ко второму варианту, но тут священник с пьяным сарказмом усмехнулся:

– Зачем?! – повторил он, словно пытаясь указать на глупость такого вопроса. Его мутные глаза были скрыты под восковыми веками, отчего казалось, что он бормочет в дреме.

В этот момент Иоанн почувствовал, как из-под правой подмышки скатилась капля пота. Она щекотно скользнула до самого живота, и там, прикоснувшись к рубашке, впиталась в ткань. Он не знал, что делать. Даже подумал уйти, но оставить сейчас этого человека в одиночестве он не мог. Нет, потом он бы себе этого не простил.

– Какой ты еще сырой! Еще не знаешь о жизни, – произнес священник, все так же не открывая глаз, и затем добавил:

– Как глупо, я прожил свою жизнь и даже не знаю, что тебе, молодому, сказать.

Такие люди, как Аарон, как правило, ищут покой. Ничто в жизни не радует их так, как умиротворение. И не то чтобы коэн был абсолютно лишен всяких амбиций или тщеславия. Просто его притязания были очень своеобразны – неэгоистичны и нетребовательны. Он даже при первом взгляде напоминал улитку, которая в случае опасности прячется в своей раковине, лишь бы не быть тревоженной. Однако если этот покой отнять у нее или же как-то на него покуситься, улитка сразу же преображалась в собаку, обороняющую свое пространство; обороняющую, но в то же время лишенную клыков и свойственных собаке инстинктов. От этого Аарон казался мягок и неуверен, и собака в нем представала неким притворством, фальшью. Именно от этого странного сочетания подобные Аарону люди часто страдают внутри себя. Но стоит заметить, что страдают лишь тогда, когда нарушен их покой, который они не способны защитить или обеспечить.

Иоанн уткнулся глазами в пол и напряг мозги, а через некоторое время оптимистично сказал:

– Я буду искать справедливости.

– Что? – Аарон наконец открыл глаза. Да не просто открыл, а распахнул, при этом взгляд его исполнился удивления. – Ты что, Платона прочел в моей библиотеке? Тебе делать нечего?

К тому времени юный Иоанн значительно продвинулся в своем самоопределении, сражаясь, порой осознанно, а иногда и вовсе отвлеченно, за свой потенциал. Сердце продолжало косвенно убеждать его в том, что необъятный мир вполне возможно объять, если на твоей стороне Небеса. Эти порывы юного сердца бывали настолько сильны, что, даже атакованные Аароновым пессимизмом или же ворчливостью тети Бейлы, они продолжали порождать грандиозные видения грядущего величия. Казалось бы, молодой человек мог питать силы в мечтательности и смелости своей возлюбленной Иланы, однако ее цветущие мысли были, как правило, оторваны от Палестины и уплывали в иные цивилизации, где жизнь проходила непринужденней и радостней.

И все же подобные порывы были еще довольно туманны и мало влияли на повседневную жизнь Иоанна. Он чувствовал, что внутри него жила и зрела природа льва, знающая, что в будущем суждено выходить на охоту и побеждать. Пока же он оставался юным зверем, в котором совмещались гордость идентичности и опасения неопытности. При этом сердце было уверено – храбрости суждено себя проявить, и это время близится.

– Да, и если понадобится, посвящу этому всю жизнь! – уверено заявил юноша, осмелевший от вина.

– Дурак!!! – воскликнул коэн. – Ничего ты пока не понимаешь! Но я тебе открою одну вещь, – чуть слышно добавил он, видимо, чтобы парень сконцентрировал свое внимание, – о ней ты никогда не должен забывать. Она поможет тебе раскрыть если не все, то множество тайн.

Иоанн почувствовал, как его мозг открывает свои хранилища, готовясь поглотить услышанное.

– Так вот, – произнес священник, – просто смотри на все сверху! Понял?

– Да, конечно, – торопливо ответил юноша в недоумении.

– Ни чего ты не понял!!! – раздался крик. – Но скоро поймешь. Главное – запомни.

Иоанн действительно не понял, что имел ввиду Аарон. Вино навело немало хмари в голове, и как он ни пытался разогнать ее, не выходило.

– Давай выпьем, – предложил священник, наполняя кружки. Вся его серьезность куда-то ушла.

– Эх! Хуже вина лучше нету, – бодро сказал он и принялся пить. – Где этот чертов певчий Ровоам? Я бы его сейчас в петтейю1414
  Древнегреческая игра шашечного типа.


[Закрыть] обыграл. Он у меня сейчас заплакал бы, плут.

Ровоамом был левит, который жил через пять домов от коэна и частенько заходил к нему на беседу или поиграть в ту самую петтейю.

– Что ты так переживаешь? Все нормально! – Аарон улыбнулся и продолжил пить. Иоанн тоже улыбнулся и глотнул немного вина.

– Эх, мальчик! Если бы ты знал, что у этого старого дурака в голове, – сказал он, постучав кулаком по своему лбу.

– Не легкое это дело – искать смысл жизни. Эта тварь, чуть было не довела меня до грани… Не знаю, наверное, сам Господь уберег меня от этого. А ты зря ее недооцениваешь… Это не просто фраза – это ключ в другой мир, где все намного выше и умнее. И то, что кажется в этом мире всем, в том мире – ничто, – Аарон говорил так тихо и настороженно, что Иоанн замер и старался ничего не упустить, хотя не понимал, о чем болтает коэн. Лишь интонация подсказывала, что сейчас будет нечто важное.

– Так что, готов к путешествию?

Иоанн что-то пробурчал себе под нос.

– А ничего, – ответил священник, как будто парень спрашивал его о чем-то.

– Я же сказал: Просто посмотри на все сверху… Ну хорошо, хорошо. Будет лучше, если ты закроешь глаза.

Иоанн последовал совету и озадаченно закрыл глаза.

– Для начала, я думаю, не стоит подниматься слишком высоко. Представь себе, что мы вдвоем сидим на облаке… представил?

– Да.

– Теперь посмотри вниз, видишь Грата?

– Нет.

– Дурак! Так представь себе, что видишь!

– Хорошо-хорошо.

– Видишь толпу мятежников?

– Да, – согласился парень, только бы не злить собеседника.

– Ну так вот, на земле он префект и вроде бы имеет власть, может что-то решать, но отсюда, с облаков, он просто точка, как многие другие. Отсюда все словно становятся равными. Ты понимаешь, что если у него и есть власть, то она временна. Скоро его не станет. До него были сотни таких же, и будут после. Что думаешь, они там, в Риме, боги, что ли? Что этот Сулла, Помпей, Цезарь, а теперь и эти Август с Тиберием возомнили себя… – коэн хоть и был пьян, но не настолько, чтобы изругать императора. – Все они, сынок, простые люди. Отбери власть, прижми к стене и погляди в их глаза… А люди им храмы, города возводят, богами величают.

Наступила пауза.

– Посмотри на первосвященника. Он думает и живет так, словно его власти не будет конца и что он судьбу иудеев держит в ладони. Но на Небесах ты понимаешь, что это ничто. Время все меняет. Власть может прийти и так же неожиданно уйти. Вспомни Архелая. Он был такой довольный, что Иудея досталась именно ему, а не братьям, и что? В ссылке теперь!

– Давай в Рим полетим, сынок. Видишь императора?

– Вообще-то трудно представить то, чего я никогда не видел.

– Ащщ… – пробурчал с досадой пьяный Аарон. – Это уже на твое воображение. Как хочешь, так и представляй. Он думает, что он бог, что весь мир у его ног и он будет решать его судьбу вечно. Но это не так. Умрет, как и всссе, – он нарочно протянул последнее слово, словно вынося приговор. Это доставило ему такую радость, что он даже горделиво задрал подбородок.

– И Римской империи когда-то придет конец, вот увидишь. Время меняет все. А мы, наивные, живем так, будто мы вечные…

Вот ты сейчас сидишь на облаке, и тебе все видно с высока. Проблемы кажутся никчемными и временными… Вот так, сынок, это и спасает меня, выводит из отчаяния, помогает смирение найти пред Богом.

Для Иоанна такие вещи казались странными. Он с трудом понимал печали Аарона. Его кровь, напротив, кипела, в предвкушении великого будущего, судьбоносных перемен в истории Израиля. А тут взрослый мужчина разочаровался в жизни и пребывает в такой апатии, будто в мире не осталось ничего светлого, ради чего хотелось бы жить.

– Только имея власть, сынок, можно узнать себя.

– О чем вы?

– О шестилетней войне век назад. Была у нас, саддукеев, власть и что? Как только ее получили, сразу в дикарей превратились. Пятьдесят тысяч фарисеев убили… Вот что власть делает – убивает в тебе все доброе. А пока ее нет, ты и представить не можешь, что ты за человек.

– Поэтому править должны такие люди, как вы, дядя Аарон!

– Глупый ты еще, Иоанн. Если мне дать власть, то сердце сразу же зачерствеет, и я, возможно, стану хуже Ирода. Без власти мы все хорошие. Да и ты можешь о себе думать все что хочешь, но если в руках окажется сила, только тогда поймешь, кто ты на самом деле, Иоанн. Запомни эти слова, сынок.

Коэн подпер щеки кулаками, одновременно закрыв глаза. Он даже думал было опереться локтями, но осознав, что перед ним нет стола, лишь встрепенулся и тут же потянул плечи назад. Отрезвляющая бодрость слегка напрягла его размякшее тело.

– Ооох… – протянул Аарон, – ох-ох-ох, иногда легче пережить боль и страдания, чем успех. Вот так, сынок. Я лучше буду страдать, да что там я – большинство! А вот справиться с победой, это… это испытание! Придет слава в твои руки – вспомни Навуходоносора. Не глупость, нет, да и не слабость свела его сума, а гордость, гордость, сынок, гордость… – Священник опрокинул голову и мутными глазами уставился на холодный свет звезд. Небо местами заволокли облака, и ветер разбивал эти серые от света луны клубы, превращая их в бесформенный дымок. Именно эту пелену пронзал проникновенный взгляд Аарона.

– Ведь все, все было в его руках! Успех за успехом. Вавилон, ох, великий Вавилон… – Аарон выждал паузу, а затем резко обратился к собеседнику, уставившись в его лицо: – А хочешь, расскажу тебе свой любимый анекдот?

– Давайте, – торопливо ответил Иоанн.

– В общем, корабль терпит крушение. Два раввина спаслись и плывут в лодке по морю. Плывут они час, другой. Вокруг ничего не видно, одно море. Вдруг в лодке появляется пробоина, и начинает затекать вода. Младший раввин запереживал: «Равви, равви, смотри – вода!» Старший – ноль внимания. Гребет себе, как раньше. Младший закрывает дырку ногой. Вода все равно затекает. Тогда он снимает одежду и пытается заткнуть ее, но вода не останавливается. «Равви, равви, – засуетился он и стал бегать по лодке, что-то ища. – Мы же утонем, равви!» Ничего не найдя, он закрывает дыру своим телом… ну, ты понял чем, в общем. Но и это не помогает. Он в панике. Уже пол-лодки залито водой, а старший по-прежнему гребет, хоть бы что. Младший в истерике и в слезах: «Равви, мы же утонем!» Старший спокойно поднимает весло, замахивается и со всей мощи ударяет того по лбу. Младший в недоумении: «За что, равви?!» – «А что делать, Симон?… Что делать?»

Иоанн сначала в недоумении посмотрел на Аарона, и только после того, как старик улыбнулся, сам разразился смехом. Да так, что сам поразился. Вроде и не должен смеяться, и непонятно как-то, но он смеется и не может остановиться, словно захлебываясь в смехе.

Аарону понравилось, что он смог рассмешить парня, и он решил продолжить:

– Еще один?

– Ну давайте.

– Встречает погонщик ослов по пути раввина. И спрашивает: «О мудрейший, Небеса послали мне тебя, помоги же понять загадку природы. Мне нужно перегнать из одного города в другой десять ослов. Перед тем как отправиться в путь, я их посчитал. Их на самом деле было десять, и я беззаботно отправился в путь. По дороге я опять посчитал головы, а их оказалось девять. Я расстроился и решил устроить привал. Когда ел, решил снова посчитать ослов, и их стало десять. Я, конечно, обрадовался и продолжил путь, а через некоторое время гляжу: животных опять стало девять. Я заметил, что ситуация повторяется: в пути у меня всегда девять голов, а на отдыхе десять. Скажи, равви, сколько ты видишь здесь ослов?»

– «Одиннадцать!»

В этот раз они засмеялись одновременно и, глядя друг на друга, еще долго не могли остановить смех.

Наконец обессиливший Аарон, закрыв глаза, опустил голову на грудь.

– Сейчас вспомню еще, – зевая, чуть слышно пробормотал он. Однако Иоанн так и не дождался – священник уснул. Поднять его юноша не решился, но принес из дома мешок со шкурами, подложил ему под голову и накрыл покрывалом.

Одурманенный вином, Иоанн отправился к себе и лег на кровать. Слезы потекли к ушам, на душе было свободно. От предвкушения будущих побед в нем взыграл некий азарт.

– Я рожден для чего-то великого, – сказал он себе тогда, – я должен… я нужен… – он пытался зацепиться за мысль и дать ей хоть немного продолжения, но вино расслабило его настолько, что все мысли пролетали мимо.

– Я нужен… Могу…

Юноша уснул.