Текст книги "Тривиа. История жизни Иоанна Крестителя"

***

Позже Иоанн познакомился и со средней дочерью Аарона – Эммой. Будучи на год старше Иоанна, она была мудрой и послушной, и намного красивее своей младшей сестры. С особой чуткостью Эмма слушалась во всем и желала порадовать мать, в противовес папиной дочке. Иоаннову другу, Матфею из Хеврона, понравилась бы Эмма – она была безусловно в его вкусе – но не во вкусе Иоанна: не прошло и двух дней, как он утонул в симпатии к Илане. Поначалу он был если и не шокирован, то сильно удивлен ее раскованностью и свободой. Да и внешность ее не казалась привлекательной. Но стоило ей заговорить с ним, как парень сразу попадал под власть ее голоса и обаяния.

Илана была любознательна, всегда всем интересовалась и многое знала. Душа ее была открыта и лишена предрассудков. Казалось, она плевала на все запреты. Не общаться с самаритянами? С чего бы? Не разглядывать радугу? Забудь! Иногда она даже выбегала за ворота дома с непокрытой головой. Некоторые предписания в законе казались ей странными, и порой она была готова бросить вызов самому Моисею, утверждая, что не мог Бог такого сказать пророку, что это глупо и несправедливо. Конечно, за такие выходки матери часто приходилось отчитывать ее, в ответ на что она еще больше протестовала. Девушка зачастую манипулировала окружающими, имитируя свою якобы слабость, но это выходило у нее так мило, что сразу располагало к ней людей. Но самым главным качеством Иланы было ее умение сопереживать. И даже не тон, которым она говорила, был важен, хотя говорила она с нежностью, дело было в ощущении, что тебя понимают. Его-то, вот этого самого ощущения, как правило, и не хватает всегда. А тут человек, да еще и женщина, да еще и совсем молоденькая, показывает и взглядом, и интонацией, и всем существом, что ей интересно выслушать тебя, и не просто услышать, а понять!

Иоанну нравилось подолгу беседовать с Иланой, поражаясь тому, как она умела слышать его. Не навязать что-то свое, не защитить свою идею и не просто проболтать, а, напротив, смирить свои заботы и спокойно и с искренним интересом выслушать то, что думаешь именно ты. И пусть после этого она непременно высказывала и страстно отстаивала свою точку зрения, – сказать, что она не услышала тебя, значило обмануться. Вот это и поражало!

Как же часто можно встретить такого человека? Иоанн невольно задавал себе этот вопрос и, поразмыслив, так и не сумел вспомнить ни одного знакомого, кто был так открыт его словам. Да ведь людей, способных на этакое, наверняка единицы во всем мире!

Может, парень и преувеличивал таланты Иланы, а может, другие чувства добавляли восхищения этой девочкой, но это уже было не важно – важно было то, что она смогла удивить его, как никто прежде, и это удивление навсегда запечатлелось в нем. Не прошло и месяца, как Иоанн понял, что влюблен в Илану.

***

Перерождение на Храмовой горе

Иоанн обживался и привыкал к жизни в столице. Переехав в домик для прислуги и организовав там все по своему вкусу, он утопал в Божьей любви. С разрешения Аарона, он мог свободно заходить к нему в библиотеку и брать оттуда книги для изучения. Священника радовало пристрастие юноши. Он верил, что благодаря книгам тот сможет легче пережить серьезные изменения в своей судьбе. При Храме коэну приходилось иметь дело с молодежью, и он знал, как ранима душа в таком возрасте, сколько опрометчивых поступков свойственно совершать юным. Аарон волновался за парня. Иоанн же был рад отеческому отношению.

Изучая Писания и другие книги, он стал переписывать полезные ему вещи – мечта о собственной библиотеке давно жила в нем. У себя в Хевроне он бережно хранил те несколько свитков, что остались от отца, и теперь страстно желал преумножить свое сокровище. В то же время душа прониклась Святым Духом, и юноша уже даже привык слышать внутренний голос, который остерегал его от искушений и вдохновлял на духовный рост. Благодаря ему парень не мог думать об одиночестве.

Наступил Шаббат, и утром, после омовения в микве1212
  Водный резервуар для омовения с целью очищения от ритуальной нечистоты.


[Закрыть], вся семья направилась в Храм. Иоанна бросило в дрожь, когда он приблизился к нему. Монументальное величие внешнего убранства, самой могущественной святыни того времени, взволновало парня до потери контроля над телом: когда он поднимался по ступеням арочного моста для священников, его ноги будто налились свинцом, и он с трудом мог их передвигать, голова раскалывалась.

– Хорошо, что папа – коэн, – весело сказала Илана, глядя, как толпы паломников и горожан теснятся у других ворот на гору. Они вместе вошли на Храмовую площадь и устремились под колоннадой по направлению к Антонии.

– Представляешь, – сказала Илана, обращаясь к Иоанну, который с трудом тащился позади, – Ирод создал большую часть этой горы искусственно. Под нами целый город с арками и лабиринтами, правда, папа?

– Правда, дочка, но давай не будем сейчас об этом, – ответил Аарон.

Строителей в субботу не было, но материалы и леса лежали кругом. Часть колонн уже была обработана и украшена прекрасным орнаментом, но большинство выглядело пока просто и незатейливо. Вдруг ближе к Храму под ногами появилась цветная мозаика, изображающая переход еврейского народа через Иордан с ковчегом завета. Впереди была арка с великолепными резными деревянными воротами. Вокруг искусно уложенный мрамор, отдающий вечностью, на котором изящно вырезаны заповеди с Моисеевых скрижалей, однако Иоанн даже не обратил бы на это внимания, если бы Аарон, поворачивая к Храму, не сказал:

– Этими воротами входят Антипа и Филипп, когда приезжают из Галилеи и Итуреи.

Иоанн по-прежнему ощущал тяжесть на душе и в теле. Голова кружилась, и казалось, его вот-вот стошнит.

Бейла с дочерьми отправились по внешнему двору к двенадцати ступеням, что вели в женский двор Храма. Аарон же с юношей прошли через барьер из резного камня, что отделял внешний двор от внутреннего. На нем были укреплены таблички с надписями на греческом и латинском языках, предупреждавшие, что неевреям под страхом смерти запрещено входить на священную территорию Храмового двора. Затем они напрямую вошли в священнический двор. И тут, при виде белоснежного Храма, уходящего высотой в небо и украшенного огромными тяжелыми пластинами из золота, Иоанн вдруг ощутил небольшое облегчение и даже святость. Проходя мимо огромного жертвенника всесожжения с рогообразными выступами по углам, он почувствовал, будто какие-то небесные силы, а может, и сам Бог ведут его и поднимают к Храму. И хоть сейчас на алтаре не было огня и левиты не разделывали туши баранов, специфический запах сразу же напомнил о том, что это за место.

Внезапно Иоанн почувствовал, словно какая-то тварь, сидевшая внутри него, вышла под воздействием чего-то неземного. Будто сами ангелы окружили его. Горло заболело, тошнота усилилась, словно что-то действительно выходило из него, только это «что-то» было не материальным, а духовным. Тошнило его душу, и как при отравлении непереваренные остатки пищи выходят наружу, так и сейчас его покинуло некое невидимое, но вполне реальное существо. Наконец пришло освобождение, причем так внезапно! От чувства тяжести не осталось и следа. Напротив, юноша ощутил, словно какая-то часть его оторвалась и испаряется в воздухе. «Невероятно, – подумал он, – это знак свыше». Еще мгновенье назад он сжимался от бессилия, с трудом передвигая ноги, и вдруг такая легкость, что он готов пуститься в пляс, и была бы воля – обежал вокруг Храма десяток раз. Да что там обежать – в таком состоянии он в миг вскарабкался бы на Храм, если бы тот был скалой! Парню казалось, он заново родился, было даже страшновато от такого преображения.

«Я должен запомнить этот день навсегда, – сказал он себе, – это день, когда сам Бог прикоснулся ко мне. Да, сам Бог!» – пораженно повторил он, глядя на могущественные колонны у входа в Храм. Вокруг стояли левиты и воспевали гимны, а молодой Иоанн не мог оторвать взгляда от помпезного святилища. Сквозь огромнейшие, в двадцать локтей высотой, украшенные золотом двери, открыть которые могли не меньше пятнадцати человек, юноша завороженно смотрел внутрь Храма. Он понимал, что в святилище могут войти лишь священники, но все же страстно желал разглядеть великую золотую минору или покрытый тем же вечным металлом жертвенник воскурения, о которых он слышал на уроках в синагоге. Однако он не решился подняться в притвор Храма и смог увидеть лишь легкий дымок, восходящий от жертвенника, на фоне багровой завесы, где красовались два льва со щитом Давида. Именно за этой завесой, в Святая Святых, девятнадцать лет назад его отцу явился ангел и возвестил о том, что у него родится сын, который станет предтечей Спасителя.

– Хочешь пройти в притвор? – вежливо предложил Аарон, указывая на ступени.

– Нет, спасибо. В другой раз.

Покидая Храмовую гору, Аарон, еще не спустившись по ступеням арки, остановился и уставился вниз, где у повозок с роскошными белыми лошадьми беседовали два богато одетых человека. Один из них был в облачении священника, другой одет в красивую пурпурную тунику, каких Иоанн никогда раньше не видел. Туника была украшена золотыми нитями и драгоценными камнями, да и сам мужчина был в золоте – на груди большая звезда Давида, а руки увешаны браслетами и перстнями. Рядом с повозкой в ожидании стояли рабы и наемные солдаты.

– Кто это? – спросил Иоанн.

– Это Анна, самый влиятельный человек в городе. Хоть первосвященник сейчас Каиафа – его зять, все понимают, что настоящая власть и контроль в его руках. А это Ленар, богатейший купец города, который покровительствует Анне. Половина менял города работают под его крылом, да и караваны в первую очередь идут к нему. Говорят, что Ленар имеет власть решать, какие товары ввозить в Иерусалим, какие нет, и цены сам устанавливает. Но ты держи язык за зубами!

– Конечно, дядя Аарон, я… не… не переживайте!

– Люди многого не знают сынок, да и тебе не стоит. Тут в тени такие дела решаются… Сам префект со своей разведкой всего не знает.

– А люди? – почему-то шепотом спросил парень.

– А им что? Если радуга задержится на небе, то о ней начинают забывать. Так и тут: поговорили немного – и смирились. А вот смотри, какие паломники странные к Храму идут, – сменил тему Аарон.

Иоанн увидел четверых мужчин и двух женщин. Одеты они были на удивление ярко и броско. У каждого на руках браслеты, причем у мужчин даже больше, чем у восхитительных дам, в красивых, но не прилично коротких платьях.

– Артисты! – произнес Аарон и добавил с непроизвольной нежностью: – Дочка очень хотела сходить.

– Да, дядя, она рассказывала.

– Ну вот… нравится ей это. Говорит, что акробаты у них и танцоры потрясающие. Сходите! – подтолкнул Иоанна коэн. – Бейла, конечно, против, но мы ей и не скажем.

Один из мужчин показал пальцем на мальчугана лет семи, который шел ему навстречу. Тот остановился в недоумении. Артист взмахнул тростью, и она, как по волшебству, превратилась в платок. Глаза малыша засверкали, и раздался смех. Люди, видевшие это, остановились. Кто-то стал подходить ближе. Виртуоз показал мальчику монету, потом резко спрятал ее в другую руку и тут же раскрыл ладонь. Мальчонка в удивлении с визгом закричал: «Пропала!» Толпа засмеялась. А когда монета неожиданно появилась из-за левого уха мальчишки, раздался второй взрыв смеха. Другой артист взял из корзины торговца четыре граната и стал жонглировать ими, а одна из девушек положила дощечку на цилиндр и начала балансировать на ней под мелодию, что наигрывал на дудочке высокий и худощавый музыкант. Даже у дяди Аарона глаза засветились по-детски.

– Зазывают, – усмехнулся он.

– Вот это да! Им понадобился всего миг – и они привлекли внимание десятков людей, да так, что те позабыли про все на свете, куда шли и зачем! – Иоанн стоял завороженный, чувствуя восхищение и какую-то добрую зависть.

– В душе я тоже хотел бы быть артистом и веселить людей… – пробормотал он, но Аарон ничего не услышал.

Неподалеку Иоанн заметил странную повозку с двумя изящными лошадьми рыжей масти. Их головы были украшены перьями, а в шелковистые гривы вплетены разноцветные нити. И хоть они и были запряжены в повозку, их крупы были покрыты попонами, украшенными разноцветными бусинами и блестками, которые переливались на солнце, слепя глаза. В самой повозке стояла клетка с двумя яркими диковинными попугаями, лежали обручи и копья, украшенные мехом, а также сетка с шарами, видимо, для жонглирования. При виде всего этого пестрого великолепия глаза Иоанна разбежались, рот расплылся в улыбке, и он хоть на миг захотел окунуться в этот мир.

***

Мятеж

Шли годы. Иоанн легко влился в ритм столицы. Дядя Аарон помог ему проникнуться тайнами политики и закулисных сцен, которые обыватели не всегда понимали. И конечно, он изучил суть обрядов в Храме, Тору и другие философии и верования. Для саддукеев было странно уделять внимание не только языческим философиям, но даже иным иудейским пророкам, однако Аарон был не как все. Иоанн же, в свою очередь, видел его внутреннюю борьбу за самоопределение и сочувствовал. Симпатии Аарона к другим учениям, выбивали его из общей массы власть имущего сословия саддукеев, контролировавших Судейский совет и принятие основных решений в городе. Казалось, что Аарон давно должен был готовить Иоанна к священничеству, особенно видя, что тесная дружба с его любимой дочкой может перерасти в супружество, тем не менее этого не происходило.

Однажды тетя Бейла, взяв с собой Илану и Эмму, отправилась к двоюродной сестре в Эммаус, городок западнее Иерусалима. Вернуться планировали на четвертый день. Аарон принес в дом чистого пергамента и перевод одной греческой книги – Иоанну следовало ее переписать, чтобы через три дня вернуть владельцу. Автором книги был некий греческий врач Гиппократ, который считал, что в теле человека имеются четыре основные жидкости: кровь, слизь, желчь и черная желчь. Преобладанием той или иной жидкости в теле Гиппократ объяснял разницу в поведении людей и их способность к общению.

На второй день после того как женщины покинули дом, к Аарону прибежал один из его знакомых. Иоанн встречал его до этого на Храмовой горе, однако имени не знал. Очевидно, что-то произошло, и взволнованный мужчина спешил поделиться этим с Аароном. Они о чем-то быстро переговорили и удалились, дядя предупредил, чтобы Иоанн никуда не уходил и дождался его возвращения, а если будет поздно – ложился спать.

– Что-то явно случилось, – подумал парень. За забором послышалась суета. Люди, покидающие рыночную площадь, проходили за воротами дома необычно быстро.

– Неужели снова мятеж?.. – внутри Иоанна боролись любопытство со страхом. – Что ж делать?

Он выглянул за забор и увидел людей, спешащих в разных направлениях. Юноша вышел из дома и направился за потоком, который шел в сторону Храма. Преодолевая волнение, он остановился в переулке, словно прячась от кого-то и не решаясь выйти на площадь, что открывалась за углом. Дыхание его участилось, во рту пересохло.

– Люди… какие-то они непонятные, – подумал Иоанн про себя.

Вот мужчина, одетый в черные одежды, быстро двигается, подгоняя идущих перед ним двух парней лет пятнадцати и восемнадцати, видимо, сыновей. На лицах их написан страх, будто они от кого-то спасаются. За ними старик с женщиной и детьми, мальчиком и девочкой. Дети бегают и смеются – им, похоже, в радость видеть, как старшие, которые обычно еле плетутся, вдруг сами подгоняют их. На лице старика страх смешан с обидой. Он что-то бормочет под нос, обвиняя кого-то.

На площади раздался женский крик. Иоанн выглянул за угол и увидел четырех римских солдат. Они бежали в сторону Храма.

– Наверное, сейчас все сбегутся туда. Что же случилось?

Он вновь посмотрел на прохожих, но уже не тех, кто шел ему навстречу, спеша по домам, а тех, кто направлялся к Святой горе. На их лицах страха будто и не было. Они были полны решимости и бесстрашия.

– Те же горожане, – подумал Иоанн, – но в глазах совершенно другое послание.

Иоанн, в юной душе которого уже зрел бунтарский дух, решил последовать за ними. Приближаясь к западной стене, он приметил группу из семи-восьми мужчин, направляющихся от крепости к арочному мосту, где располагалось здание синедриона. Юноша последовал за ними. Площадь перед мостом была переполнена – несколько сот человек. Большинство просто стояли молча, другие возмущенно переговаривались. Были и те, кто выкрикивали из толпы: «Руки прочь от священства!», «Свободу синедриону!», «Язычники, убирайтесь!»

Пробравшись в толпу, Иоанн по разговорам понял, что прокуратор Грат приехал из Кесарии в Иерусалим. Приехал очень недовольным, так как в его планы не входило посещение столицы в ближайшие месяцы. Римляне схватили бунтаря, которого давно искали. Тот, вероятно, на допросе выдал, что члены синедриона знали, где он, но покрывали его. Теперь префект зол на первосвященника, как никогда, и, видимо, жаждет назначить нового, преданного ему. Грат сейчас находился в Антонии, но пока он вызвал первосвященника Каиафу на разговор, Анна поднимал народ, чтобы продемонстрировать, что власть в руках священников и префект не должен идти против нее.

У входа в Палату тесаных камней1313
  Место заседаний Великого Синедриона.


[Закрыть] было порядка двадцати охранников первосвященника. Однако вокруг все было окружено римскими солдатами. Вдруг раздался шум, и еще с три десятка всадников въехали с западной стороны. За ними с гулом топали еще около двухсот солдат в полном обмундировании: кто с мечами и щитами, кто с копьями, в доспехах и шлемах. Видимо, это была часть легиона, который размещался в замке Хасманеев. Всадники взяли толпу в кольцо. Шестеро из них поскакали к крыльцу синедриона и не спешившись с коней прошли через охранников первосвященника и встали позади них у самых дверей. Напряжение нарастало. Солдаты рассредоточились вокруг толпы и перекрыли все улицы, ведущие к площади. Вслед за этим еще сорок солдат подбежали к дверям и окружили охрану духовенства. Охрана была вынуждена отступить к толпе. Один оступился, и римлянин толкнул его копьем в спину – он упал. В ответ четверо из охранников схватились за кинжалы, готовясь достать их из ножен, на что первый ряд римских солдат обнажил мечи, а крайние в ряду направили копья в сторону стражников. Те медленно отступили, не снимая рук с рукояток кинжалов. Воздух накалился от напряжения. Военачальник в шлеме с посеребренным поперечным гребнем врезался в толпу на коне и загарцевал на месте между солдатами и охраной. Его панцирь был украшен наградными бляхами на цепи, а рука сжимала палку из виноградной лозы, знак его власти. Он злобно осмотрел толпу и, оскалясь, крикнул:

– Вам что жить надоело? Даже не вздумайте прикасаться к оружию, иначе вся площадь сейчас наполниться кровью!

Из толпы раздалось: «Всех вам не убить! Убирайтесь в свой Рим! Дайте нам служить нашему Богу!»

Иоанн тоже хотел что-нибудь выкрикнуть и даже начал перебирать в уме подходящие фразы, но передумал: умирать он точно не был готов, а вокруг все окружено солдатами. Центуриона ничуть не смутили выкрики, и он так же сурово продолжал взирать на охрану и народ.

– Это не имеет ничего общего с вашей верой! – бросил он в толпу. – Поймана банда преступников, и сейчас решается их судьба!

– Вы сами преступники! – послышалось прямо позади Иоанна. Он обернулся в испуге, что кто-то может подумать, будто это он. Сердце забилось, ноги затряслись. Да, он еще явно не был готов к таким событиям. Храбрости пока не хватало. Он стал отступать в глубь толпы и тут заметил священников, узнав их по одеяниям. Среди них был и Аарон. Иоанн смутился и стал проталкиваться дальше. К его страху, что может пролиться кровь и начнутся беспорядки, добивалось волнение, что может вскрыться нарушенный им приказ дяди оставаться дома.

Начинало темнеть. Из-за спин солдат, что перекрывали проходы с улиц к площади, было видно, что толпы горожан стекаются с разных концов города. Наверху открылись ворота, те самые, украшенные искусной резьбой, через которые тетрархи и свита, а прежде и царь входили на Храмовую гору. На мосту появилось около десятка представителей духовенства, они направились в здание. Это приковало внимание людей, и после того, как солдаты пропустили их внутрь, толпа разразилась радостными криками. Прошло еще немного времени, и вокруг стали зажигаться факелы. Вдруг, по сигналу военачальника, к Палате тесаных камней сбежалось около тридцати-сорока солдат, которые усилили блокаду двери, после чего военачальник с восемью солдатами вошел внутрь. Толпа стала недовольно шуметь. Доносились крики. Но вскоре, хотя уже спускались сумерки, все заметили, что центурион с теми же солдатами вышел на мост и направился в сторону Антонии. Кто-то даже спутал его с префектом и стал кричать из толпы: «Смотрите, Грат! Грат с ними!» Военачальник еще взбирался на коня, когда из здания вышел первосвященник Каиафа и, поприветствовав толпу жестом, дал понять, что договоренность была достигнута и народ может возвращаться по домам. Солдаты тут же расступились. Часть последовала в Антонию, а центурия, что пришла из дворца Хасманеев, направилась обратно. Народ не торопился расходиться, видимо, желая узнать подробности, да и обсудить события. Иоанн же, долго не думая, поспешил домой.