Текст книги "Тривиа. История жизни Иоанна Крестителя"

***

Вода или камни

На следующий день, к вечеру, из Эммауса вернулась Илана. Ужин был полон рассказов о впечатлениях, полученных в дороге и в гостях. О напряжении, которое еще не успело выветриться из домов жителей Иерусалима, женщины не знали, поэтому вели себя непринужденно. В то же время и Аарон, и Иоанн за столом были скованны и с трудом делали вид, что им интересно. Пришлось сослаться на то, что они много работали и не выспались. Едва завершился ужин, как Илана схватила своего друга за запястье и вывела во двор.

– Пойдем, я должна тебе столько всего рассказать, – сказала она, таща Иоанна на крышу дома, ее излюбленное место, где она проводила почти каждый вечер, иногда даже засыпая там. Девушка сияла радостью, полная мыслей о чем-то неземном.

Иоанн же был погружен в себя. Он знал, что в синедрионе и среди народа царят напряжение и неприязнь к прокуратору. В юноше закипали мятежные мысли, и если он о чем-то и хотел мечтать, так это о том, как освободить Израиль и позволить Божьему представителю хозяйничать на святой земле. Рим все больше представал перед ним злобной и разрушительной машиной насилия и угнетения, а духовенство казалось прогнившим и не способным отстаивать интересы Всевышнего. От всего этого голова юноши была полна мыслей о том, что со всем этим делать и какова воля Бога в его отношении.

Илана же без устали восхищенно тараторила о том, что была на полпути к своей мечте – к морю. Она почти чувствовала его воздух и манящий запах, находясь в Эммаусе, хотя до моря было более ста стадий. Она уже все рассчитала и теперь просила Иоанна бежать вместе с ней к морю.

– Это же наша общая мечта, Иоанн! Нам и говорить никому об этом не надо. Просто сбежим в Кесарию, и все! – подстрекала она. – Ну что, ты пойдешь? Ну? – она шутливо толкнула его в грудь. – Кесария, представляешь себе? Это жемчужина мира. Чудо неписанное. А потом… потом поплывем в Грецию! Ну? Пойдешь?!

– Ну да, – вяло ответил Иоанн, – конечно, пойду. – Его глаза уже не горели влюбленной страстью, хотя за последнее время между ними сложились настолько тесные отношения, что все вот-вот ожидали свадьбы.

– Еще бы, – сказала она, – я знаю, как ты хочешь этого. Я ведь не для себя это все придумала – хочу, чтобы ты был счастлив!

– Спасибо, Илана, – стараясь не выдавать грусти, ответил он. – Извини, мне надо выполнить поручение твоего отца.

– Что с тобой? – с тревогой спросила девушка. – Уже поздно. Побудь со мной – я так соскучилась!

– Правда, надо идти, – уходя к лестнице, отвечал ее возлюбленный, – я обещал!

В ответ послышалось обиженное «Хммм…», но юноша уже стремительно направлялся к своей обители. Войдя внутрь, он даже запер дверь, чтобы Илана не беспокоила его там.

Молодой человек зажег лампаду и бросился на кровать. Душа его разделилась и наполнилась болью. Он искренне любил дочку Аарона. Уже не раз представлял, как они счастливо живут вместе, вдохновляя всех вокруг своими образцовыми отношениями. Как он будет касаться ее нежной матовой кожи, как будет страстно гладить ее лицо и как зацелует ее с ног до головы. Илана казалась ему идеальной половинкой, безупречной матерью их будущих детей, и он мечтал о том, чтобы стать ее истинным не только партнером, но и другом, оберегающим ее до самой смерти. Иоанн знал, что и она мечтает о том же. Что желает посетить вместе с ним Александрию, Афины и Рим. Но хочет ли этого Всевышний? Видит ли Он его таким или ждет чего-то иного? Душа боролась. Что-то перерождалось в его еще юном сознании. Вещи казались новыми – не то чтобы другими, нет, но выражались с большей глубиной. Чувства набирали амплитуду, желания поглощали полностью, и все это отрывало его от реального быта, к которому он так привык, связывая с чем-то неземным, толкая к исполнению Воли Всевышнего.

Он лежал в темноте и думал о судьбе Аарона.

Быть таким? Нет. Это подобно предательству. Знать, каков ты, но всю жизнь притворяться другим. Это не для меня! Я вижу, как он ненавидит себя, бедный Аарон. Видит, но не может говорить. Боже, что же с нами делает страх!..

***

Однажды, в их дом зашел знакомый Аарона – книжник Самуил, с которым они решили обсудить тему, начатую день назад в синагоге. Касалась она того, что происходит с человеком после смерти. Иоанн любил такие разговоры, поэтому сел за дверью, притворившись спящим. Уже не раз он прибегал к таким хитростям, особенно когда чувствовал, что тема беседы не будет отдавать томительно-ссохшимся бытом.

За годы, проведенные в доме отцовского друга, Иоанн видел его разным. Он бывал совершенно изнуренным, правда, усталость чаще была вызвана не зноем или телесной истомой, это была больше усталость угнетающей обиды и порой даже гнева, который тяготил душу. Видел он коэна и купающимся в радостной легкости. В такие дни тот просто вбегал во двор, почти никогда не закрывая ворота до конца, а лишь толкая их, не оборачиваясь. Шутки из него тогда летели одна за другой. Илане, как правило, доставались объятья, а супруга, как ни увертывалась, награждалась вдобавок и поцелуем в левую щеку (не то чтобы ей это было не по душе, просто ее смущали прилюдные ласки).

В общем, видел, видел Иоанн его разным: и задумчивым, и угрюмым, и веселым, и осуждающим, однако более всего он любил, когда глаза дяди светились жаждой мудрости. Это было счастливое осознание грядущих, причем именно грядущих, а не постигнутых уже познаний. Подобный блеск в глазах Аарона Иоанн и не мог понять иначе – это была именно она, жажда нового понимания таинственной небесной истины, что поражала подобно заразе. И коэн в такие моменты мог и не спать вовсе, до утра проводя в библиотеке; без устали перебирая тексты Писаний.

Иоанн обожал дядю таким и в подобные минуты желал быть ближе к нему. Вот и сейчас, увидев этот самый запал на лице коэна, он прибег к своей хитрости и внимательно вслушивался в беседу.

Самуил был праведным книжником. Из разговора Иоанн понял, что он был саддукеем, который недавно стал поддерживать партию фарисеев. Аарон же пытался обратить его назад, однако сам Самуил наверняка пришел в дом с таким же желанием, поскольку заметил в Аароне склонность к учению фарисеев. Иоанна сразу же привлек голос книжника. Он был таким добрым! Вроде простые слова, а в них слышалась святость. Интонация, отношение, с которым это все говорилось, были освежающие – Иоанн будто умылся в холодном горном источнике после похода через знойную пустыню. Даже кожа покрылась мурашками.

Держался Самуил важно, словно саддукей, однако говорил с огромным энтузиазмом о вещах совершенно не свойственных им.

– Самуил, ты должен помнить, насколько важен порядок. Если мы поддадимся искушениям, что исходят от фарисеев, мы посеем смуту.

– Аарон, родной мой, если тебя мучит жажда, какое тебе дело до формы кувшина? Пойми, что времена меняются, и мы так долго не протянем. Народ ненавидит саддукеев до такой степени, что нам скоро предстоит во всем потакать несчастной горстке фарисеев в синедрионе. Простолюдины все больше полагаются на фарисеев и доверяют им. Если мы хотим сохранять власть, мы должны подумать о том, как они смотрят на нас. Народ уже отождествляет саддукеев с римлянами, за людей не считает.

– Но те темы, что ты поднял в галерее, не должны там обсуждаться. Молодые не поймут, а глядишь, заразятся идеями ессеев.

– Да я же лишь слегка упомянул о них. Парень действительно был очень воспитан и образован, из почетной семьи и рода. Я не удержался.

– Иоанн! – раздалось во дворе. Это был голос Иланы.

В разговоре священников наступила пауза. Иоанн не хотел выдать себя, он замер, затаил дыхание и, на всякий случай, закрыл глаза.

– И все же, – продолжил дядя Аарон, – не стоит затрагивать ессейское учение на публике, мне кажется.

Иоанн медленно приподнялся и нехотя вышел во двор. В голове была одна мысль – побыстрее развязаться с Иланой и скорее вернуться обратно. Увидев девушку, принесшую воду с источника, он не сразу обратился к ней, не желая выдать себя. И даже после того как она заметила его и обратилась, он сделал несколько быстрых шагов и спросил негромко:

– Да, Илана, ты звала?

– Да, звала! Я пойду к резервуарам еще раз, пока не стемнело, а ты помоги, пожалуйста. Отнести воду на кухню и добавь масла в лампады. Вообще-то мог бы и со мной прогуляться, – добавила девушка и кокетливо взмахнула ресницами.

– Конечно, – ответил Иоанн, взяв кувшины с водой и отправившись на кухню, – то есть я сделаю, но, извини, не пойду. Ты же знаешь, немужское это дело – носить воду.

Тут, как всегда, раздалось обиженное «Хмм…».

Не прошло и минуты, как Иоанн, так же неслышно, вернулся в дом и улегся на старое место.

– Мне самому интересна эта тема, Самуил, – послышался голос дяди Аарона, – у меня нет четкого ответа на это. Кто знает, что будет после смерти, но хочется верить…

– Поэтому я и говорю, – перебил его Самуил, – разум говорит одно, а сердце чувствует иначе!

– Зато посмотри, в какие глупости они верят, все их оскверняет, да и где это видано, чтобы иудей жил без семьи и детей? Что может быть важнее?

– «Глас вопиющего в пустыне» – так они называют себя, – сказал Самуил.

После этих слов у Иоанна будто что-то зашевелилось в груди, озноб прошел по телу. Он вздрогнул и широко раскрыл глаза. Перед ним в этот момент появилось лицо матери, вспомнились эти же слова, произнесенные ею, словно она была рядом и послала скрытый знак. Молодой человек прослезился, почувствовав огромное блаженство, сменяющие напряженность. Подобно младенцу, он окунулся в чарующую, успокаивающую любовь матери.

– Они что, пророка Исайю смеют изучать?

– Что ты, Аарон, говорят, это одна из их любимых книг!

– О ужас, не представляю как они интерпретируют ее!

В комнату вошла тетя Бейла, и юноша, тут же вскочив, решил выйти, пока та не стала приставать с вопросами, что он тут делает, или не попросила помочь. Он вышел во двор, но сразу осознал, что это было не самым мудрым решением, поскольку он в любом случае не слышал, о чем говорят мужчины.

Самуил пробыл в доме еще около получаса и удалился.

Иоанн же испытывал невероятный прилив сил. Его рутинная жизнь словно наполнилась энергией и главное целью. Очертания ее пока не были ясны, однако он испытал некую осмысленность, которая послужила толчком. Уже в который раз пришло ощущение, что все происходит не зря, что это Небеса специально направляют его.

***

С тех пор он серьезно заинтересовался темой ессеев и стал всячески пытаться узнать об их учении как можно больше. Говорил с левитами, с книжниками в колоннаде внешнего двора Храма и даже с людьми на рынке; правда, делал это в секрете от дяди. Со временем ему удалось поймать слухи, что ходили в народе. Большинство из них были предвзяты и критичны, поскольку расходились с общепринятым ходом вещей. Однако чем больше Иоанн слышал осуждений в адрес ессеев, тем сильнее сердце толкало его навстречу к этим странным «изуверам», которые живут отшельнической аскетичной жизнью в пустыне. Самый распространенный слух, что ходил по Палестине об этой секте, отделившейся от общего потока иудаизма, был о том, что ессеи воздерживаются от испражнения в Шаббат, дабы не осквернить себя в этот священный для Всевышнего день. Также ходили слухи об их фанатичном отношении к гигиене и очищению, но практически никто не мог рассказать что-либо об особенностях их веры.

После месяца исканий Иоанн решил заговорить с дядей Аароном. Подходящий момент представился, когда они вместе возвращались с Храмовой горы. В этот день священник почему-то решил похвалить парня.

Тогда он сказал ему:

– Иоанн, сынок, мы с женой восхищаемся тобой. Хочу, чтобы ты знал это. Ты очень усердно изучаешь Закон Божий и много помогаешь нам в хозяйстве. Даже за лошадьми не брезгуешь прибираться. Твое сердце искренне. Уверен, что родители гордились бы тобой.

Иоанн сразу догадался к чему, вероятно, будет клонить Аарон – наверняка он хотел снова поговорить об их отношениях с Иланой и намекнуть на то, что пора бы придать им другой статус, но юноша перебил его, решив использовать упоминания о предках как предлог для своих вопросов.

– Дядя Аарон, а что вы думаете о душе? – он решил сыграть на чувствах. Ведь если напомнить в разговоре о родителях, священник будет более мягок и осторожен в выводах, – вот вы говорите, что родители гордились бы мной. А возможно ли, что души моих родителей живы, что они видят меня и что я после смерти смогу вновь встретиться с ними?

Аарона озадачил такой вопрос, даже испугал. Как саддукей, которые не верят в ангелов и в загробную жизнь, он обязан был сразу же пресечь такие взгляды. У него пронеслась вереница мыслей о том, что и где он упустил и как парню в голову могли прийти эти идеи.

– Понимаешь, Иоанн, твои родители были прекрасные служители Господа, люди послушные и праведные.

– Но зачем вести такой образ жизни, если наказания не существует?

– Как не существует? Все в жизни взаимосвязано. Вот ты, например, так талантлив из-за заслуг твоих родителей. Так что давай прежде позаботимся о том, чтобы жизнь здесь прошла праведно, чтобы твои дети унаследовали благодать от твоих родителей и от тебя.

Иоанна ответ не устроил. Он желал разговорить дядю и ожидал, что тот спросит, почему Иоанн задал такой вопрос, но Аарон дал понять, что ему не очень хочется говорить на эту тему. Юноша замолк, но внутри крутилась мысль, спросить его или нет, произнести слово «ессеи» или нет?

Аарон же не ожидал долгого молчания и, решив уйти от темы, начал разговор о завтрашнем дне, а парню так и не удалось победить внутренний страх. Разговор вновь не состоялся.

***

Молодому человеку вдруг стала очень интересна книга пророка Исаии, с которой священники были так осторожны. В следующие две недели все свободное время он посвятил жадному изучению этой важнейшей книги, не понимая, почему ее не читают в синагогах. Сон ушел, аппетит пропал, он заметно похудел, даже тетя Бейла сделала ему замечание. Илана же обиделась за то, что он стал игнорировать ее.

Приближалась суббота, но Иоанн уже двое суток не выходил из дома, испытывая ужасную головную боль. Все надоело и наскучило. Дни были похожи один на другой, и от этой похожести хотелось бежать. Последним и решающим позывом было прочтение книги пророка Даниила. Читая ее, Иоанн вдруг подумал о том, что в один день его книга также войдет в канон Закона Божьего, и ее будут изучать в синагогах будущие поколения. Такие люди, как Даниил, Исаия, Иеремия, Михей, Малахия, были уже не какими-то заоблачными героями, а его близкими друзьями. Он видел себя среди них и грезил о том, как стать подобным им. Только вот молод он был еще и не опытен.

Юноша прочел в книги Исаии: «Ибо младенец родился нам – сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира».

– А что, если он уже родился? Я должен отыскать его.

К тому же Иоанн побаивался слов пророка Исаии: «Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас».

– Моя судьба зависит от меня, – думал он, – мои поступки определят, каким будет мое будущее, поэтому я должен, обязан действовать.

***

Парня стали преследовать необычные чувства, будто он взрослеет неестественно быстро. Голова постоянно полнилась мыслями. Он мог часами валяться в кровати и так и не уснуть. Блуждая по лабиринтам внутри себя, он наслаждался тем, как находил ключи к любой двери в своей голове. Буквально каждую минуту ему казалось, что он делал новые небывалые открытия. Воображение росло и поражало. Мечтая о том, каким должен быть Израиль и как должен жить его народ, он представлял идеальные образы правителя и духовенства, наделял их божественными качествами и убеждал себя, что это все может стать реальностью; что именно такое будущее ждет его народ. Более того, ему предстоит стать не только свидетелем этого преобразования, но и непосредственным участником, ключевой фигурой. Отношение к самому себе менялось, и он ощущал себя уже не подростком, а будущим великим героем Израиля, которому необходимо серьезно подготовиться к этой миссии. Одновременно с этим глубоко на сердце таились наставления, данные мамой. Ее образ словно парил вокруг и подталкивал к действиям.

За окном был почти полдень, однако Иоанн лишь открыл глаза. Всю ночь он провалялся в постели, пытаясь побороть головную боль, и думал о том, какого было его предкам, царям Саулу и Давиду. Он жаждал сна, так как терпеть боль было уже невозможно, но мысли не отпускали его. О если бы он только мог перестать думать, он уснул бы в ту же минуту. Но так не получалось. Одна мысль вела к другой, другая к третьей и так далее. Юноша думал и о том, как не думать, но даже это не помогало. Наконец, под утро его организм сдался, и он погрузился в сон. Вставать не хотелось. От лени он лишь повернулся на бок и вновь задремал.

Вдруг, как и прежде, на него снизошло чувство легкости. В один миг тело стало легче воздуха и начало медленно, словно облако, подниматься вверх к потолку. Все произошло в один миг, но за этот миг беглый испуг Иоанна достиг своего апогея, и его буквально разрывало от страха. А затем все прошло – он открыл глаза в полном спокойствии. По-прежнему чувствовалось обескураживающее состояние невесомости. Но куда подевалась чувствительность? Он был поражен: лежал на диване и ничего под собой не ощущал. Это было непередаваемое ощущение. Юноша ясно смотрел на свое тело, чувствуя, как оно парит в воздухе. Его словно парализовало. Опять появился страх. «Ну уж нет», – сказал он себе и попытался разжать ладонь, сжатую в кулак, но безуспешно. Тело его не слушалось. Ему даже не удалось повернуть шею или пошевелить пальцами ног. Как он ни старался напрячь мускулы, это не выходило. Затем пришла борьба, борьба изнутри: организм словно заново рождался, чувствительность постепенно восстанавливалась. Он вновь закрыл глаза, и тогда ему удалось повернуть голову, затем туловище. Иоанн прижал к себе руки, несколько раз сжал и разжал ладони, согнул и разогнул ноги в коленах. И только после этого испытал наслаждение восхитительным подарком, который ему преподнесла природа.

Он стал благодарить Бога за то, что тот подарил ему такой редкий причудливый миг. Парень, сполна ощутив ценность здоровья и молодости, встал с кровати.

– Душа есть! Тело тленно! – прозвучало внутри – Сейчас или никогда!

Иоанн схватил сумку, набил ее всеми ценностями, что остались от родителей, сбережениями от аренды дома в Хевроне и вещами, что понадобились бы в дороге. Написав записку, юноша, полный энтузиазма и жажды приключений, покинул дом.

В записке, оставленной на столе, было всего несколько слов: «Со мной все хорошо. Всевышний призвал меня».

Часть II – Рост

***

Иерусалим позади

Иоанн направился на восток, стараясь избежать встречи с женой и дочерьми Аарона, которые, возможно, отправились на рынок. И, лишь выйдя за стены города, юноша ощутил окрыляющую радость. Его жизнь исполнилась смысла и осознанности, а также чувства гордости за себя, за самостоятельно принятое решение. Конечно, немного пугало неопределенное будущее, но это было ничто в сравнении с тем чувством свободы, что он испытывал. Парень не замечал земли под ногами, вчерашние усталость и вялость испарились, и казалось, сам Бог несет молодого Иоанна на руках, навстречу неизвестности.

Юноша не торопился к ессеям. Он понимал, что там, в общине, его ждут жесткие правила, а он так желал насладиться свободой, свободой от всего и всех! Такое состояние стоило многого – его хотелось продлить; насладиться им, купаться в нем. Абсолютно точно, это был лучший день в его жизни! Сердце переполняла огромная любовь к природе, ко всему живому, ему хотелось приветствовать каждый куст, каждое дерево на своем пути, а прикасаясь к листьям и веткам, он словно передавал им свою любовь. Даже камни, на которые он изредка приседал отдохнуть, казалось, оживали и благодарили за то, что он оказал им честь, расположившись на них. Да, это казалось сумасшествием, но Иоанн, сидя на исполинском нагретом валуне, чувствовал, как соседние с завистью смотрят на тот, где разместился он, и каждый зазывал его к себе. Он даже извинялся перед ними, говоря, что любит их всех.

Наступала ночь, юноша выбрал место у скалы, собрал хвороста, и кремнем из сумки разжег костер. Веток было немного, но костер нужно было поддерживать больше не для тепла, нет… для уюта, для единения с глубинами самого себя. Костер помог сначала согреть, а затем и растворить душу в бескрайней темноте просторов. Колеблющееся багровое пламя заставляло двигаться безжизненные ветви, пробуждая тайну. В огне они словно заново рождались, рассказывая что-то своим потрескиванием и выстреливая искрами в желании что-то пропеть. Да, пламя убивало – при этом продлевая жизнь другим. Оно уничтожало – при этом сохраняя. И кто мог оценить и использовать этот дар, тот награждался пристрастием природы. Без огня не было бы жизни. Именно его свет помогал миру сохранять себя еще в те дни, когда наши предки были ведомы лишь мерцанием звездного неба. Звезды тогда были всем. Люди видели в них грозных богов и преклонялись пред их сиянием и могуществом. Видели в них грозного Юпитера и прекрасную Венеру. Слагали созвездия и легенды об их происхождении, о том, как коварные боги обращали людей в звезды, и о том, как звезды становились людьми. По звездам читали, по ним предсказывали и гадали.

Вот и теперь Иоанн, с умиротворенной улыбкой, которая весь день не сходила с его лица, не мог оторвать взгляда от играющего пламени костра и от исполненного магии застывшего неба.

В конце концов он воздал Богу молитву благодарности и лег спать, подложив мешок с пожитками себе под голову. Вдалеке горели огни и даже слышались песнопения. Должно быть, в соседней деревне играли свадьбу.

Наверняка Иоанн не решился бы провести ночь под открытым небом в одиночестве, да еще и с немалой суммой денег, если бы его ум был трезв и холоден. Во всяком случае, он не рискнул бы разжечь костер, чтобы не привлекать внимание. Однако его сознание было оторвано от мирских мыслей. Непоколебимая уверенность в том, что он следует воле Всевышнего, стирала все его страхи, и он был готов, полный решимости, следовать своему призванию.

В эту первую свою ночь под открытым небом юноша даже испытал прилив восторженности – он вглядывался в звездное небо и думал: «Должно же быть что-то там, за этой тайной! Неужели я так и умру на этой земле, никогда не побывав на небесах? Нет, я даже не желаю думать об этом! Уверен, Бог приготовил для нас нечто большее!» Мысли о Мессии также не покидали его: «Если ребенок Мириам, о котором рассказывала мама, родился и выжил, то Бог обязательно устроит нашу встречу. Все, что мне нужно сейчас, так это время и опыт». Иоанн закрыл глаза и погрузился в сон в надежде, что Всевышний найдет способ воспитать мудрость в нем и в его брате.

Такие мысли рождались в нем самым естественным образом. Молодой человек взрослел, учился любить. Любить мир вокруг. Любить по-настоящему. Испытывать желание отдать себя ему, объять его своими мыслями и душой. Растянуть душу до размера всего мира и окунуть мир в нее. А затем стать настолько крошечной, чтобы окунуться ею в каждую песчинку; во все живое и неживое и прокричать всему сущему о своих чувствах.

Внутри Иоанна рождался человек, способный и должный рождаться во всех. Чувство свободы распирало его сознание и лишь изредка проявлялось противоречивое, но вполне осмысленное понимание, а вместе с ним и готовность пожертвовать этой свободой, может, на время, а может, и навсегда. Ведь стать ессеем означало стать аскетом, который следует строгим уставам, более того – испытывает счастье в своих ограничениях, в своей добровольной жертве и служении высшему благу ради счастья человеческого.