Текст книги "История эмоций"

В середине 1980‐х годов история эмоций совершила большой рывок вперед, связанный с именем Питера Стернса (*1936), основателя и редактора влиятельного Journal of Social History, и Кэрол Зисовиц Стернс (*1943), историка и психиатра. В привлекшей большое внимание статье в American Historical Review Стернсы предложили четко отделять индивидуальный эмоциональный опыт человека от эмоциональных норм и изучать в первую очередь именно их. Для этой области исследований они придумали название «эмоционология» (emotionology). Определяли они это понятие как

установки или стандарты, которые общество или поддающаяся определению группа в обществе поддерживает относительно базовых эмоций и подобающих способов их выражения; то, как институты отражают и поощряют эти установки в поведении людей221221
  Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology: Clarifying the History of Emotions and Emotional Standards // American Historical Review. 1985. № 90. P. 813.


[Закрыть].

Итак, историкам следовало сосредоточить свое внимание на правилах, которыми регулировалось выражение чувств в обществе или в составляющих его социальных группах. Важное значение уделялось при этом таким институтам, как детский сад, школа и армия, а также брак и семья. В них воспитывали в юношестве почтение к старшим, солдат во время срочной службы учили скрывать страх, в семье родители своим примером демонстрировали детям идеал супружеских отношений, базирующихся на романтической любви. Конечно, эмоциональные стандарты не были жесткими и статичными – они подвержены историческим изменениям. Так, благодаря антиавторитарному воспитанию, распространившемуся в 1960‐е годы, почтение к старшим превратилось в любовь между равными; в ходе реформы армии США во время войны во Вьетнаме пропагандировалось более открытое признание солдатского страха (пусть даже с той целью, чтобы потом лучше с ним бороться); выяснилось, что романтическая любовь – исторически весьма недавний конструкт, возникший после Великой французской революции.

Стернсы рассматривали эмоции и эмоционологию как два раздельных аналитических комплекса, между которыми они устанавливали взаимосвязи. В эмоциональной экономике исторических субъектов отношения между эмоциями и эмоционологией являются предметом непрерывного заключения и перезаключения договоренностей. Если в один исторический момент вспышки ярости во время семейных скандалов были социально приемлемыми, а в более поздний уже нет, то люди продолжают испытывать чувство ярости, но в новой исторической констелляции это порождает у них чувство вины, доступное для изучения историками благодаря, например, дневникам222222
  Пример взят из: Ibid. P. 825.


[Закрыть]. Это подводит нас к проблеме источников – она перед историей эмоций стоит особенно остро, и Стернсы это подчеркивали. В своей первой статье 1985 года они упоминали эго-документы (дневники и автобиографии), произведения художественной литературы, а также классические для социальной истории источники – свидетельства акций протеста (забастовок, демонстраций, революций), – из которых, по мнению авторов, нужно, с должной осторожностью, пытаться извлечь информацию о чувствах. Позже Стернсы основное внимание сконцентрировали на сборниках советов по этикету223223
  См., например, Stearns C. Z., Stearns P. N. Anger: The Struggle for Emotional Control in America’s History. Chicago, 1986.


[Закрыть]. С самого начала они, будучи социальными историками, отдавали себе отчет в том, что исследователю очень трудно получить доступ к эмоциям представителей низших слоев населения, особенно неграмотных224224
  См. Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology. P. 830.


[Закрыть]. Когда впоследствии они сосредоточились на сборниках советов, их часто стали обвинять в том, что они забыли об этой проблеме и переоценили социальный охват своих источников. Барбара Розенвейн отмечала, например, что почерпнутые из таких книг данные о нормах, касающихся гнева, зависти или страха, не репрезентативны для общества в целом, они относятся только к определенной части среднего слоя225225
  См. Rosenwein B. Worrying about Emotions in History. P. 824–825.


[Закрыть].

Питер и Кэрол Стернсы рассматривали историю эмоций как расширение истории общества. Сегодня это может показаться удивительным, ведь в начале XXI века многие скорее отнесли бы ее к новой культурной истории или, может быть, сочли бы ее частью истории дискурсов, истории тела или гендерной истории. Но тогда, в конце 1970‐х и в 1980‐е годы, Стернсы ориентировались, с одной стороны, на исследования Хёйзинги, Февра, Элиаса, Делюмо и Зелдина, а с другой стороны – на то, как с 1960‐х годов англо-американская и французская социальная история разветвлялась на историю семьи, историю сексуальности, гендерную историю и т. д. Именно в этих отраслях – у историков раннего Нового времени, работавших в Гёттингене и Париже, у гендерных историков, – обсуждались в то время любовь, страх, гнев и зависть. К тому же Джон Демос (*1937) тогда именно с позиций истории общества описал отношения между ранними поселенцами в Новом Свете – пилигримами в Плимуте в XVII веке, – у которых поощрение любви между супругами представляло собой, на его взгляд, попытку снизить разрушительный для общества эффект семейных ссор, а Абрам де Сваан (*1942) показал, что количественный спад протестных акций трудящихся в западном мире во второй половине ХХ века мог быть связан со стратегической политикой в сфере управления персоналом: он утверждал, что на предприятиях стали назначать мастерами людей, которые были более покладистыми и позитивно настроенными по отношению к работодателям; за счет этого было «оптимизировано» управление эмоциями работников и протест подавлялся в зародыше226226
  См. Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology. P. 818 (Демос). P. 832 (Де Сваан).


[Закрыть]. Вместе с тем Стернсы дистанцировались от новых левых социальных историков 1960‐х годов, таких как Чарльз Тилли и Джордж Рюде, которые – дистанцируясь, в свою очередь, от Лебона – утверждали, что толпа во время бунтов и других коллективных форм социального протеста состоит из рациональных субъектов, которые действуют целенаправленно, руководствуясь собственными интересами, а не хаотично, непредсказуемо, временами даже вопреки своим интересам227227
  См., например, Rudé G. F. E. The Crowd in History, 1730–1848: A Study of Popular Disturbances in France and England, 1730–1848. N. Y., 1964 [сокр. рус. изд.: Рюде Д. Народные низы в истории, 1730–1848 / Пер. с англ. Е. И. Бухаровой, А. О. Зелениной. М., 1984]; Tilly C., Tilly L., Tilly R. H. The Rebellious Century, 1830–1930. Cambridge, Mass., 1975; Tilly C. From Mobilization to Revolution, Reading MA, 1978.


[Закрыть]. В отличие от этих авторов, заявленной целью Стернсов было вновь обратить внимание историков на бурные чувства, которые были задействованы в коллективных акциях протеста прошлого228228
  См. Stearns P. N., Stearns C. Z. Emotionology. P. 816–817.


[Закрыть].

После программной статьи 1985 года Стернсы за последующие два десятилетия опубликовали впечатляющую серию монографий, посвященных ярости и контролю над эмоциями в истории США, зависти, страху, а также «спокойствию» (coolness) как эмоциональному стилю американцев в ХХ веке229229
  См. Stearns C. Z., Stearns P. N. Anger; Stearns P. N. Jealousy: The Evolution of an Emotion in American History. N. Y., 1989; Idem. American Cool: Constructing a Twentieth-Century Emotional Style. N. Y., 1994; Idem, Lewis J. (Ed.) An Emotional History of the United States. N. Y., 1998; Stearns P. N. American Fear: The Causes and Consequences of High Anxiety. L., 2006.


[Закрыть]. По мнению этих исследователей, важнейшей цезурой в истории эмоциональных норм стало начало Нового времени (ок. 1600). В связи с этим медиевист Барбара Розенвейн впоследствии обвинила их в том, что они просто некритически переняли «большой нарратив» Элиаса: не разбирая его, они просто начали свои изыскания после того водораздела, который постулировали Хёйзинга, Февр и Элиас230230
  См. Rosenwein B. Worrying about Emotions in History. P. 826.


[Закрыть].

Стернсы пользовались влиянием в академическом мире; с 1993 года Питер Стернс издавал вместе с Джэн Льюис книжную серию «The History of Emotions Series», что было уже зачатком институционализации, однако утвердиться в качестве самостоятельной дисциплины история эмоций тогда не смогла – во всяком случае, в той мере, в какой утвердились в конце 1980‐х и в 1990‐е годы гендерная история, история тела, постколониальная история и др.231231
  Следует упомянуть также конференцию «The Historicity of Emotions» (1998), возникшую на основе шестимесячного семинара в Institute for Advanced Studies при Еврейском университете в Иерусалиме. В конференции принимали участие выдающиеся историки, такие как Натали Земон Дэвис и Энтони Графтон. Организаторами были Майкл Хейд и Йосеф Каплан. – Сообщение по электронной почте от Михали Альтбауэр-Рудник, 10.06.2007.


[Закрыть]

Литература по истории эмоций, которая выходила, отражала изменение теоретической парадигмы. Если в германской исторической науке в середине 1990‐х годов с запозданием начался лингвистический поворот, то в США наметилось изменение, которое имело гораздо более значительные последствия для всей науки в целом: на лидирующие позиции стали выходить науки о жизни. Ниже, особенно в главе III, мы более подробно рассмотрим этот тектонический сдвиг, пока же следует лишь сказать, что с эпистемологической точки зрения триумфальное шествие наук о жизни обещало реанимировать те сферы, которые понесли сокрушительный «побочный ущерб» в результате лингвистического поворота: объективность, эмпиризм, универсализм (то есть независимость от хода истории и от культурных границ), серьезноcть в изложении. Кончались времена, когда процветали плавающие знаки и меняющиеся значения, текучие идентичности и постмодернистское «все дозволено» (anything goes), языковые игры и ирония. В американской исторической науке – включая ту, которая занималась чувствами, – эта перемена стала заметна очень скоро. Историки все больше стали пользоваться формулами и выводами наук о жизни. Подкреплялась эта тенденция еще и тем, что эмоции – в отличие от, скажем, социального неравенства или политической культуры – являются одним из главных предметов исследования в этих науках.

В начале 1990‐х годов Уильям М. Редди (*1947), американский историк, антрополог и специалист по Франции, первым стал использовать данные, почерпнутые из наук о жизни – прежде всего из когнитивной психологии, – в своих исследованиях, посвященных эмоциям. В результате он выпустил ряд программных статей, таких как «Против конструктивизма: историческая этнография эмоций» (1997), и фундаментальный теоретический труд «Навигация чувств» (2001)232232
  См. Reddy W. M. Against Constructionism: The Historical Ethnography of Emotions // Current Anthropology. 1997. № 38. P. 327–351; Idem. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge, 2001.


[Закрыть]. В этой книге, которая подробно будет представлена в главе IV, Редди, сводя воедино социально-конструктивистские подходы из антропологии эмоций и универсалистские из когнитивной психологии, предложил синтетическую теорию истории эмоций, а затем приложил ее к истории Франции XVIII века и к истории террора во время Великой французской революции.

4. 11 сентября

Книга «Навигация чувств» вышла из печати 10 сентября 2001 года233233
  См. https://www.amazon.com/Navigation-Feeling-Framework-History-Emotions/dp/0521004721/ref=sr_1_1?ie=UTF8&qid=1514546493&sr=8–1&keywords=Navigation-Feeling-Framework-History-Emotions (последнее обращение 16.07.2008).


[Закрыть]. Следующий день вошел в историю как «9/11». Это было, конечно, совпадение, но все-таки невозможно отделаться от впечатления, что некая связь между этими двумя событиями была. С одной стороны, событиями 11 сентября громко и решительно заявила о своем возвращении реальность. С другой стороны, они стали катализатором, ускорившим течение долговременных процессов. И первый, и второй эффект способствовали тому, что в настоящее время историческое изучение эмоций переживает глобальный бум.

Сначала казалось, что теракт 11 сентября – это драматичное свидетельство того, какой силой являются негативные эмоции фанатиков. В первом после событий выпуске программы Дэвида Леттермана «Late Show», вышедшем в эфир 17 сентября, Дэн Разер, ветеран американских теленовостей, попытался описать мотивы террористов как «глубокую, непреходящую ненависть». Дважды слезы не давали ему говорить234234
  Media Monitor // The Hotline. 18.09.2001.


[Закрыть]. Сразу после теракта многие другие тоже говорили, что люди, совершившие его, были движимы ненавистью и завистью235235
  См., например, Williamson J. F. Properly Fought, A Just War is Defensible // The Commercial Appeal, 12.10.2001. P. B5, здесь: «Террористы не обращают внимания на презрение сообщества наций, потому что они движимы ненавистью, завистью и религиозным фундаментализмом»; о среднестатистических афганцах, с которыми союзники встречались во время войны в Афганистане: «Это люди, которые, очевидно, не исполнены той ненависти, которая движет террористами». World Must Pitch in to Rebuild Afghanistan // Press and Sun Bulletin, 18.11.2001. P. 14A.


[Закрыть]. Поэтому, когда Сенат США 15 ноября 2001 года проводил слушания о «террористических организациях и мотивациях», оба приглашенных эксперта по терроризму – один психиатр, другой старший советник президента Буша – начали свои выступления именно с того, что оспорили этот тезис:

Первое, что нужно подчеркнуть: террористы не страдают серьезным расстройством психики. Они не сумасшедшие фанатики. На самом деле террористические группы изгоняют из своей среды эмоционально неуравновешенных лиц точно так же, как это сделало бы подразделение «зеленых беретов»236236
  Post J. Clinical Professor, Psychiatry and Behavioral Sciences, George Washington University. Цит. по: U. S. Senator Mary Landrieu (D-LA) Holds Hearing on Terrorist Organizations and Motivations, Document 3 // Federal Document Clearing House (FDCH) Political Transcripts. 15.11.2001.


[Закрыть].

Одновременно теракт 11 сентября вызвал гигантский вал в высшей степени эмоциональной коммуникации, прежде всего в США, но и в других странах тоже. Поскольку эта коммуникация шла главным образом через электронные медиа – SMS, видеозаписи, снятые на мобильные телефоны, чаты, блоги, электронные письма, – историки заговорили о history in e-motion237237
  Выражение «history in e-motion» описывает прежде всего хронологическую путаницу, возникшую из‐за огромного количества сообщений, которые были вызваны событиями 11 сентября 2001 года и в которых смешалась последовательность событий и уже неясно было, что происходило до, а что после. См. Valatsou D. History, Our Own Stories and Emotions Online // Historein: A Review of the Past and Other Stories. 2008. № 8. P. 114. Статья посвящена главным образом Цифровому архиву 11 сентября в Центре истории и новых средств медиа (CHNM) при Университете Джорджа Мейсона в США.


[Закрыть]. Главный вопрос, который при этом встает: привели ли эти коммуникативные последствия событий 11 сентября 2001 года к тому, что эмоционально насыщенная коммуникация стала больше цениться вообще и мужчинами в частности? Нет сомнений в том, что возведение таких мужчин, как пожарные Ground Zero, в ранг национальных героев, не исключало описания американскими СМИ их эмоционального мира, в том числе слез и горя238238
  См., например: 9/11: We Will Never Forget // The New York Post. 31.05.2002. P. 4; Corcoran T. Officers Recall the Cheers // The Journal News (Westchester County NY). 10.09.2002. P. 1A.


[Закрыть]. Когда 2001 год подходил к концу, слово «завершение» (closure) – профессиональный термин, обозначающий окончание эмоциональной переработки травматического события, – стало широко использоваться в прессе и обсуждаться колумнистами; хотя чем больше разговоров было о «завершении», тем больше отдалялось реальное завершение на уровне чувств239239
  См. Dewan S. K. Closure? A Buzzword Becomes a Quest // New York Times. 25.11.2001. Section 1A. P. 41.


[Закрыть]. Подводя в конце декабря итоги года, пресса писала, что «мы, спотыкаясь, вступаем в 2002 год, а эти картины остаются с нами, и мы выучиваем слова для новых эмоций, чтобы удержаться на узкой грани между местью и стремлением к справедливости»240240
  May P. 2001: A Year of Uncertainty // San Jose Mercury News. 30.12.2001.


[Закрыть].

Что можно сказать о долговременных последствиях событий 11 сентября 2001 года? Одним из их побочных эффектов стало то, что отход от лингвистического поворота, и без того уже начавшийся в США, теперь ускорился. Отовсюду слышались вопросы: как средствами постструктурализма, столь модного с середины 1980‐х годов, можно объяснить такое «грубое» насилие, когда самолет с пассажирами направляют на небоскреб, полный людей? Что скажет анализ дискурса о таких явлениях, как религиозный экстаз и ненависть, – феноменах, которые после 11 сентября казались настолько неопосредованными, доязыковыми, что их то и дело сопровождали эпитетами «архаический» и «стихийный»? Теракты в Нью-Йорке, Вашингтоне и Пенсильвании поставили под сомнение аналитический инструментарий постструктуралистской исторической науки и способствовали дальнейшему подъему наук о жизни.

Это внезапное осознание неадекватности постструктурализма имело еще и эстетический эффект. Модные в культурной истории 1990‐х годов темы сразу показались тривиальными и даже этически сомнительными, а ироничный тон, которым писали о них, – неуместным. В историографии и во многих отраслях искусства началcя период «ироноборчества». Правда, длился он недолго241241
  Этот тектонический сдвиг был зарегистрирован и сейсмографами культуры – газетными обозревателями. См., например: Mehr Ironie wagen! // Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung. 28.10.2001. S. 21; Ostwald S. Ende der Ironie: Jedediah Purdy und die Halbwertszeit der Kulturkritik // Neue Zürcher Zeitung. 21.01.2003. S. 51; Snyder-Körber M. A. Was kommt nach dem 11. September? Die Terroranschläge des Jahres, 2001 in den USA haben die Alltagskultur Nordamerikas nachhaltig verändert // Der Tagesspiegel. 08.08.2007, Sonderthemen. Именно благодаря антииронизму 2001 года историки обратили внимание на «волну иронии», поднявшуюся в результате переломных событий 1989 года, – см. von Pettersdorff D. Die Schule der Ironie. 1789, 1989 // Merkur. 2010. № 64. S. 407. О возвращении иронии во второй половине нулевых годов: Kreye A. Die leicht Verzweifelten: In den USA kehrt die Ironie zurück – als neue Ernsthaftigkeit // Süddeutsche Zeitung. 28.02.2005. S. 13; Müller B. Sei niemals nicht ironisch. Empirisch gesichert: Kurssturz für das uneigentliche Reden // Süddeutsche Zeitung. 26.11.2008. S. 13.


[Закрыть].

И наконец, события 11 сентября ускорили начавшуюся еще во второй половине 1990‐х годов биологическую революцию, в ходе которой биология окончательно оттеснила физику с позиции главной естественно-научной дисциплины, и разговор о «вечных» вопросах человечества – о свободе воли, о «я», а также о чувствах – стал теперь вестись не там, где прежде, в гуманитарных науках, а в новом поле биологически ориентированных естественных наук, объединенных теперь общим названием «науки о жизни». Теперь жгучие вопросы формулировались так: в какой мере мы можем говорить о вменяемости убийцы, который независимо от среды, как бы автоматически, выполняет то, на что он был генетически запрограммирован? Как он может сказать: «Я убил», если «Я» неотделимо от мозга и если, следовательно, утверждение «мой мозг убил» недопустимо, так как оно предполагает, что возможна позиция вне собственного мозга и можно говорить о своем мозге в третьем лице? Или: может ли способность к состраданию рассматриваться как положительная характеристика человека, если эта способность регулируется зеркальными нейронами? Для прояснения этих и других, зачастую сформулированных в упрощенной и заостренной форме, вопросов, с конца 1990‐х годов даже редакции газет стали охотнее предоставлять свои страницы нейробиологам, нежели специалистам по этике или философии права.

Вообще говоря, конец ХХ века был временем головокружительных событий: это было время взлета «новой экономики», казавшегося нескончаемым роста после крушения социалистической системы; время, когда интервью с Крейгом Вентером – владельцем фирмы, занимавшейся расшифровкой человеческого генома, и человеком, которого в естественных науках многие считали шарлатаном, – занимало больше места в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung, чем статья Юргена Хабермаса242242
  См., например, Schirrmacher F. Die Patente der Fliege: Eine Begegnung mit J. Craig Venter // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 18.04.2000. S. 49.


[Закрыть]. Это было время, когда Мишель Уэльбек в романе «Элементарные частицы» (1998) разбирал любовь на языке эволюционной биологии243243
  См. Houellebecq M. Les particules élémentaires. P., 1998. [Рус. изд.: Уэльбек М. Элементарные частицы. М., 2001.]


[Закрыть]. Значительная часть этого романа читается как учебник по основам биологии. Отношения между полами в нем сведены к борьбе за оптимизацию мужского генофонда. «Элементарные частицы» – это научная индульгенция для всех тех мужчин, которые, даже зная, что «строить отношения – это труд» и что представления о красоте «социально сконструированы», все равно чувствуют, что тянет их к более молодым и более привлекательным женщинам. Из-за этой книги распалась не одна гетеросексуальная пара между Парижем и Петербургом.

События 11 сентября, с одной стороны, положили конец этому буму новой экономики и биотехнологий, но, с другой стороны, привели к тому, что выводы и эпистемологические теории наук о жизни пришли в те области, которые традиционно считались территорией гуманитарных наук. Все эти линии сошлись в один узел под названием «9/11». Таким образом, если писать историю современной истории эмоций «с самого начала», от некой воображаемой нулевой отметки, то местом ее рождения надо признать Манхэттен, а временем – утро 11 сентября 2001 года.

Сегодня история эмоций переживает бум. Свидетельством тому – конференции, которые проводятся по всему миру, и исследовательские группы, работающие на трех континентах – в Америке, в Австралии и в Европе244244
  Конференции: Representing Emotions: Evidence, Arousal, Analysis с участием Питера Бёрка, Отниэля Дрора и др., в Манчестерском университете в мае 2001 года; Emotions in Early Modern Europe and Colonial North America в Германском историческом институте в Вашингтоне в ноябре 2002 года; четыре конференции, организованные Рабочей группой «История + теория» (Arbeitskreis Geschichte + Theorie): Medien und Emotionen: Zur Geschichte ihrer Beziehungen seit dem 19. Jahrhundert (Бохум, февраль 2005), Rationalisierungen des Gefühls: Zum Verhältnis von Wissenschaft und Emotionalität, 1880–1930 (Берлин, октябрь 2006), Die Präsenz der Gefühle: Männlichkeit und Emotion in der Moderne (Берлин, сентябрь 2007) и Eine Geschichte der Tiere – eine Geschichte der Gefühle: Historische Perspektiven auf das 18. bis 20. Jahrhundert (Берлин, май 2010); конференция «Эмоции в русской истории и культуре», организованная Центром франко-российских исследований и Германским историческим институтом в Москве в апреле 2008 года; Interpreting Emotion in Eastern Europe, Russia, and Eurasia (Иллинойсский университет в Урбане-Шампейне, июнь 2008); The Cultural History of Emotions in Premodernity (Университет Умео, октябрь 2008). Важнейшие исследовательские центры: Институт исследования эмоций при Университете штата Флорида (на открытии в 2002 году выступали Редди и Стернс); секция Die Rolle der Emotion: Ihr Anteil bei menschlichem Handeln und bei der Setzung sozialer Normen в Collegium Helveticum (Цюрих, с 2004); сеть Les Emotions au Moyen Age (EMMA), базирующаяся во Французском университетском институте в г. Экс-Марсель и в Монреале (Квебек) (с 2006); международная сеть по культурной истории эмоций в домодерную эпоху International Network for the Cultural History of Emotions in Premodernity (CHEP) в Университете г. Умео (с 2007); исследовательский центр Geschichte der Gefühle в Институте исследования образования Общества им. Макса Планка в Берлине (с 2008); кластер передового опыта Languages of Emotions в Берлинском Свободном университете (с 2008); Queen Mary Centre for the History of Emotions в Лондонском университете (с 2008); центр Emotional Culture and Identity (CEMID) в Институте культуры и общества при Наваррском университете (с 2010), а также Australian Research Council Centre of Excellence for the History of Emotions (с 2011).


[Закрыть]. В повседневности тема эмоций тоже присутствует теперь повсюду. Например, современный болгарский художник Недко Солаков в Боннском музее искусств оборудовал выставку под названием «Эмоции»245245
  См. Die Zeit. 01.10.2008. S. 55.


[Закрыть]. Германия участвует в международном конкурсе на проведение Кубка Райдера по гольфу 2018 года под лозунгом «Эмоции, сделанные в Германии»246246
  См. Golf Time 12 (July/August 2009). P. 33.


[Закрыть]. Рекламщики зазывают нас на футбольные матчи словами «эмоции в чистом виде»247247
  См. URL: http://de.fifa.com/worldfootball/news/newsid=1198668.html (последнее обращение 15.10.2011).


[Закрыть]. Существует глянцевый журнал по популярной психологии под названием Emotion. Автомобили покупаются за свою «добавленную эмоциональную стоимость». Если кто-то кажется нам симпатичным и чутким, мы говорим о его высоком «эмоциональном интеллекте», а когда наш сосед опять позволяет своему догу бегать без поводка, мы ругаемся, говоря, что у него низкий уровень EQ248248
  Об «EQ» и «эмоциональном интеллекте»: Goleman D. Emotional Intelligence: Why It Can Matter More Than IQ. N. Y., 1995 [рус. изд.: Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. Почему он может значить больше, чем IQ. М., 2013].


[Закрыть]. Неудивительно, что в науке все чаще заходят разговоры об «эмоциональном» или «аффективном повороте»249249
  Anz T. Emotional Turn? Beobachtungen zur Gefühlsforschung, http://www.literaturkritik.de/public/rezension.php?rez_id=10267. № 12. Dezember 2006; Schützeichel R. Emotionen und Sozialtheorie – eine Einleitung // Idem (Hg.) Emotionen und Sozialtheorie: Disziplinare Ansätze. Frankfurt a. M., 2006. S. 7; Clough P. (Ed.) The Affective Turn: Theorizing the Social, Durham NC, 2007; Agnew V. History’s Affective Turn: Historical Reenactment and Its Work in the Present // Rethinking History. 2007. № 11. P. 299–312; Frevert U. Was haben Gefühle in der Geschichte zu suchen? // Geschichte und Gesellschaft. 2009. № 35/2. S. 183–184; Kaube J. Tränenkunde. Die Dämpfe des Herzens. Rezension von Sontgen B., Spiekermann G. (Hg.) Tränen. München, 2008 // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 10.06.2009. S. N3: Каубе пишет: «Вследствие того, что еще никем не было названо „эмоциональным поворотом“, а между тем именно им и является, то есть вследствие охватившего ныне культурологов увлечения чувствами, „присутствием-здесь-и-теперь“, эмоциями, страстями, аффектами и прочими состояниями возбуждения…»; Plamper J. Emotional Turn? Feelings in Russian History and Culture // Slavic Review. 2009. № 68. P. 229–237.


[Закрыть]. Правда, пока никто не может сказать, появится ли и закрепится ли надолго в исторической науке соответствующая новая субдисциплина, институционально оформленная, со своими кафедрами, журналами, организациями и конгрессами. Возможен и такой сценарий: в отличие от, например, экономической истории, история эмоций может раствориться в других субдисциплинах: эмоции могут стать – наряду с гендером, сексуальностью, телом, окружающей средой и пространством – просто еще одним аспектом национальной, глобальной, социальной или экономической истории.

Что же можно сказать о плодах, которые принес этот бум истории эмоций? Какие результаты мы имеем? Что мы могли бы прибавить к тем подробным обзорам состояния исследований, которые представили в 2010 и 2011 годах Беттина Хитцер (*1971), Сьюзан Мэтт (*1967) и Нина Ферхайен (*1975)?250250
  См. Hitzer B. Emotionsgeschichte – ein Anfang mit Folgen // H-Soz-u-Kult. 23.11.2011. URL: http://hsozkult.geschichte.hu-berlin.de/forum/2011–11–001 (последнее обращение 23.01.2012); Matt S. J. Current Emotion Research in History: Or, Doing History from the Inside Out // Emotion Review. 2011. № 3. P. 117–124; Verheyen N. Geschichte der Gefühle, Version: 1.0 // Docupedia-Zeitgeschichte. 18.06.2010. URL: http://docupedia.de/docupedia/index.php? title=Geschichte_der_Gef%C3%BChle&oldid=74436 (последнее обращение 23.01.2012). Ср. также историографические обзоры по более узким темам, в том числе: Reddy W. M. Historical Research on the Self and Emotions // Emotion Review. 2009. № 1. P. 302–315; Weber F. Von der klassischen Affektenlehre zur Neurowissenschaft und zurück: Wege der Emotionsforschung in den Geistes– und Sozialwissenschaften // Neue Politische Literatur. 2008. № 53. S. 21–42; Przyrembel A. Sehnsucht nach Gefühlen: Zur Konjunktur der Emotionen in der Geschichtswissenschaft // L’Homme. 2005. № 16. S. 116–124; Schnell R. Historische Emotionsforschung: Eine mediävistische Standortbestimmung // Frühmittelalterliche Studien. 2004. № 38. S. 173–276.


[Закрыть] Хотя трудно составлять карту области, которая расширяется и быстро меняется, я все же постараюсь очертить ее контуры и пределы по состоянию на 2012 год.

Первая граница видна сразу: история эмоций до сих пор есть история по преимуществу европейская и североамериканская, хотя существует уже несколько статей и монографий, посвященных другим регионам, – например, теориям эмоций, существовавшим в ранней китайской медицине и философии, или гневу в средневековой мусульманской арабской литературе251251
  См. Messner A. C. Emotions, Body, and Bodily Sensations within an Early Field of Expertise Knowledge in China // Santangelo P., Middendorf U. (Ed.) From Skin to Heart: Perceptions of Emotions and Bodily Sensations in Traditional Chinese Culture. Wiesbaden, 2006. P. 41–63; Eadem. Making Sense of Signs: Emotions in Chinese Medical Texts // Santangelo P., Guida D. (Ed.) Love, Hatred, and Other Emotions: Questions and Themes on Emotions in Chinese Civilization. Leiden, 2006. P. 91–109; Virag C. Emotions and Human Agency in the Thought of Zhu Xi // Journal of Song Yuan Studies. 2007. № 37. P. 49–88; Ghazzal Z. From Anger on Behalf of God to «Forbearance» in Islamic Medieval Literature // Rosenwein B. (Ed.) Anger’s Past: The Social Uses of an Emotion in the Middle Ages. Ithaca, 1998. P. 203–230.


[Закрыть]. Японские представления о чести тоже изучены с точки зрения истории эмоций, равно как и поднятая средствами массовой информации волна общественного сочувствия к женщине-убийце в Китае в 1930‐е годы252252
  См. Ikegami E. Emotions // Rublack U. (Ed.) A Concise Companion to History. Oxford, 2011. P. 334–353; Lean E. Public Passions: The Trial of Shi Jianqiao and the Rise of Popular Sympathy in Republican China. Berkeley; Los Angeles, 2007.


[Закрыть]. Исследованы некоторые аспекты колониальной истории – например, голландская исламофобия и взаимосвязанные культуры страха у коренных жителей Калифорнии и их испанских колониальных владык253253
  См. Laffan M. White Hajjis: Dutch Islamophobias Past and Present // Idem, Weiss M. (Ed.) Facing Fear: The History of an Emotion in Global Perspective. Princeton, 2012. P. 202–216; Haas L. Fear in Colonial California and within the Borderlands // Ibid. P. 74–90.


[Закрыть]. По Индии в последние несколько лет вышел ряд важных работ, посвященных истории любви, языковому национализму и эмоциям, а также взаимосвязи истории тела и эмоций254254
  См. Ali D. Anxieties of Attachment: The Dynamics of Courtship in Medieval India // Modern Asian Studies. 2002. № 36. P. 103–139; Orsini F. Love Letters // Eadem (Ed.) Love in South Asia: A Cultural History. Cambridge, 2006. P. 228–258; Ramaswamy S. Passions of the Tongue: Language Devotion in Tamil India, 1891–1970. Berkeley; Los Angeles, 1997; Mitchell L. Language, Emotion, and Politics in South India: The Making of a Mother Tongue. Bloomington, 2009; Kugle S. Rebel Between Spirit and Law: Ahmad Zarruq, Juridical Sainthood and Authority in Islam, Bloomington, 2006; Alter J. S. Gandhi’s Body: Sex, Diet and the Politics of Nationalism. Philadelphia, 2000. См., кроме того, взгляд на колониальную историю с точки зрения истории эмоций: Rodman M. C. The Heart in the Archives: Colonial Contestation of Desire and Fear in the New Hebrides, 1933 // Journal of Pacific History. 2003. № 38. P. 291–312.


[Закрыть]. Наряду с ними следует назвать публикации Маргрит Пернау (*1962), в которых анализируются мусульманcкие индийские сборники советов по этикету – с одной стороны, гендерная специфика содержащихся в них рекомендаций, касающихся чувств и их выражения, с другой стороны, – переплетенный индийско-мусульманский дискурс о хороших манерах и его эмоциональные компоненты255255
  См. Pernau M. Male Anger and Female Malice: Emotions in Indo-Muslim Advice Literature // History Compass. 2012. № 10. P. 1–10; Eadem. An ihren Gefühlen sollt Ihr sie erkennen. Eine Verflechtungsgeschichte des britischen Zivilitätsdiskurses (са. 1750–1860) // Geschichte und Gesellschaft. 2009. № 35/2. S. 249–281; Eadem. Teaching Emotions: The Encounter between Victorian Values and Indo-Persian Concepts of Civility in nineteenth century Delhi // Sengupta I., Ali D./Majeed J. (Ed.) Knowledge Production, Pedagogy, and Institutions in Colonial India. N. Y., 2011. P. 227–247; Eadem. The History of Emotions in India (готовится к печати). В берлинском Институте исследования образования Общества им. Макса Планка, в Исследовательском центре по истории чувств, который возглавляет Уте Фреверт, Маргрит Пернау руководит подготовкой нескольких диссертаций по истории эмоций, посвященных Индии. В ходе этих работ уже опубликованы первые статьи – см.: Freier M. Cultivating Emotions: The Gita Press and Its Agenda of Social and Spiritual Reform // South Asian History and Culture. 2012. № 3. P. 397–413; Rizvi M. S. A. Conceptualizing Emotions: Perspectives from South Asian Sufism // Economic and Political Weekly (на рецензировании); Schleyer M. Ghadr-e Dehli ke Afsane // Annual of Urdu Studies. 2012. № 27. P. 34–56.


[Закрыть].

Что мы наблюдаем в европейской истории, если начать с классической эпохи? Об эмоциях и археологии уже говорилось во введении256256
  См. Tarlow S. Emotion in Archaeology // Current Anthropology. 2000. № 41. P. 713–746.


[Закрыть]. В Древнем мире, как показал, в частности, Эгон Флайг (*1949), римские политики целенаправленно применяли эмоционально кодированные жесты257257
  См. Flaig E. Wie man mit Gesten zwingt: Der Einsatz des Emotionalen in der Politik des antiken Rom // SOWI. 2001. № 30. S. 72–83. Ср. также Kneppe A. Metus temporum: Zur Bedeutung von Angst in Politik und Gesellschaft der römischen Kaiserzeit des 1. und 2. Jhdts. n. Chr. Stuttgart, 1994; Barghop D. Forum der Angst: Eine historisch-anthropologische Studie zu Verhaltensmustern von Senatoren im Römischen Kaiserreich. Frankfurt a. M., 1994; Meier C. Die Angst und der Staat: Fragen und Thesen zur Geschichte menschlicher Affekte // Rössner H. (Hg.) Der ganze Mensch. München, 1986. S. 228–246. Ср. также сборник, отражающий взгляд филологов-классиков, – Konstan D., Rutter K. (Ed.) Envy, Spite and Jealousy: The Rivalrous Emotions in Ancient Greece. Edinburgh, 2003; по Риму, прежде всего по «Тускуланским беседам» Цицерона, см. Kaster R. Emotion, Restraint, and Community in Ancient Rome. N. Y., 2005.


[Закрыть].

Один пример: в 133 году до н. э. народный трибун Тиберий Гракх внес проект нового закона о земле. Как это обычно бывало при попытках реформирования законов об аристократическом землевладении, один из девяти других трибунов выступил против него. Это фактически равнялось почти непреодолимому вето. В ответ Тиберий Гракх отказался выполнять свои должностные обязанности и тем самым парализовал работу Сената. Тогда два сенатора прервали одно из его публичных выступлений и попытались на глазах у тысяч римских граждан переубедить его, используя эмоциональные жесты. Греческий историк Плутарх описывал это так: «Манлий и Фульвий, оба бывшие консулы, бросились к Тиберию и, касаясь его рук, со слезами на глазах, молили остановиться»258258
  Плутарх. Тиберий и Гай Гракхи // Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 2 т. Изд-е 2-е, испр. и доп. М., 1994. Т. 2. Гл. 11–12. С. 751.


[Закрыть]. Поскольку правила публичной политической коммуникации, по всей видимости, предписывали, чтобы адресат таких жестов начинал действовать, Тиберий Гракх пошел в Сенат. Но там другие сенаторы по-прежнему противились его законопроекту, и тогда Тиберий пригрозил провести публичное голосование о политической судьбе своего главного противника Октавия: оставаться тому в должности народного трибуна или нет? Если человека лишали достоинства трибуна таким путем (чего в Риме еще ни разу не случалось), его ждала кара изгнанием – другими словами, социальная смерть. Поэтому перед голосованием Тиберий попытался словами и жестами убедить Октавия уступить и поддержать новый закон: «На глазах у всех он говорил с Октавием в самом ласковом и дружеском тоне и, касаясь его рук, умолял уступить народу»259259
  Там же.


[Закрыть]. Однако эмоционально нагруженный жест Тиберия не оказал ожидаемого действия, и голосование состоялось. Когда уже почти все голоса были подсчитаны и всего одного голоса не хватало для отрешения Октавия от должности, Тиберий устроил перерыв и, как сообщает Плутарх,

снова умолял Октавия, обнимал и целовал его на виду у народа, заклиная и себя не подвергать бесчестию, и на него не навлекать укоров за такой суровый и мрачный образ действий. Как сообщают, Октавий не остался совершенно бесчувствен и глух к этим просьбам, но глаза его наполнились слезами, и он долго молчал. Затем, однако, он взглянул на богатых и имущих, тесною толпою стоявших в одном месте, и стыд перед ними, боязнь бесславия, которым они его покроют, перевесили, по-видимому, все сомнения – он решил мужественно вытерпеть любую беду и предложил Тиберию делать то, что он считает нужным260260
  Там же.


[Закрыть].

В конечном счете Октавий отказался изменить свою позицию по законопроекту, был лишен достоинства трибуна и едва избежал самосуда. После этого законопроект Тиберия был принят народным собранием.

Все цитаты, рассказывающие о телодвижениях Тиберия и его оппонентов, взяты из произведения одного историка – Плутарха. Но Флайг смог, опираясь на сохранившиеся произведения других античных авторов и на многочисленные иные источники той эпохи, реконструировать «характерный для данной культуры набор действенных жестов». При этом он подчеркивал, что «семантика жестов вытекает отнюдь не из инвариантных психических или поведенческих диспозиций, а из серийности событий, из их вариативности и их встроенности в конфронтации, которые всегда являют собой еще и споры о вмененных смыслах»261261
  Flaig E. Wie man mit Gesten zwingt. S. 74.


[Закрыть]. Учитывая привычку римской элиты ориентироваться на консенсус в политике, писал Флайг, объятия и поцелуи Тиберия можно интерпретировать следующим образом:

Если верно то, что на римских сенаторов – и не только на них, но и на всех римлян, будь то в семейной или в общественной жизни, – оказывалось сильное социальное давление, понуждавшее их добиваться консенсуса или, по крайней мере, не препятствовать его достижению, то объятия и поцелуй Тиберия имели двойную семантическую нагрузку: с одной стороны, они облегчали противнику выход из непримиримой конфронтации, они строили для него мост, по которому он мог, сохранив лицо, оставить свою позицию, на которой нельзя было долее оставаться. […] С другой стороны, эти жесты сигнализировали народу, что Октавий был неумолим, что он был нравственно небезупречен, раз не мог уступить, хотя и знал, что дело его неправое, что он нарушал основные правила поведения римлянина, что он отступал от основных норм гармоничного общежития262262
  Ibid. S. 82, 76–77.


[Закрыть].

Так с помощью сравнительно небольшого теоретического инструментария – комбинации праксиологии Пьера Бурдьё и семиотики – Флайгу удалось эпистемологически продуктивно истолковать невербальные знаки политической коммуникации, которые другие историки-антиковеды интерпретировали как личные особенности данного индивида или как результат процессов в его подсознании. Кроме того, Флайг сравнил этот материал с данными более ранней греческой истории, что позволило ему выявить новизну эмоционально кодированных практик в римской политике, то есть обнаружить следы исторических перемен.