Текст книги "Зима во время войны"

– Aufmachen![8]8
  Открывайте! (нем.)


[Закрыть]

Приказ, несомненно, был исполнен, потому что до Михиля донесся испуганный голос отца Дирка и громкие выкрики немцев, которых юноша не понимал. Солдаты вошли в дом, и на улице стало тихо.

«Значит, план Дирка провалился», – в смятении подумал Михиль. Его друга поймали, либо немцам известно, что он участвовал в налете. Готовое выскочить из груди, сердце юноши бешено колотилось.

Задняя дверь дома Михиля приоткрылась, и менейр ван Бёзеком тихонько окликнул его в темноте:

– Михиль, ты всё еще в сарае?

– Я здесь, – прошептал стоявший всего в полуметре от отца юноша.

Бургомистр вздрогнул от неожиданности и издал какой-то чудной звук.

– Тс-с!

– Что ты тут делаешь, Михиль?

– У Кнопперов обыск.

Отец прислушался. Ни звука. Только вдали залаяла собака.

– С чего ты это взял?

– Я только что видел, как фрицы вошли в дом. Сапогом в дверь – и вперед.

– Не могу себе представить, чтобы Кноппер решился хоть в чём-то пойти поперек режима. К тому же у них ведь расквартированы немецкие офицеры. Или они обыскивают все дома подряд?

– Нет, – возразил Михиль. – Они целенаправленно приехали к Кнопперам.

Бургомистр задумался.

– Может быть, это из-за Дирка? У него же есть справка об особо важной работе, освобождающая его от отправки на рытье окопов в Германию. А вдруг он связан с подпольем?

Михиль чуть не выложил отцу про налет на бюро по распределению карточек в Лахезанде и письмо в курятнике. Но вовремя прикусил язык. Отец тоже ничего не говорил. Оба размышляли о своем.

И вдруг дверь дома Кнопперов открылась. Немцы вышли на улицу и направились к машине. Михиль видел, что они никого с собой не забрали. Едва заметная в темноте мефрау Кноппер застыла в дверях, судорожно причитая:

– Не убивайте его. Он мой единственный ребенок. Не убивайте его.

Дверцы захлопнулись, машина уехала.

– Я к ним зайду, – решительно произнес бургомистр. – Объяснишь маме, где я?

– Хорошо.

Михиль вошел в дом. Гости уже устроились на своих спальных местах, а мама возилась в кухне при свете свечного огарка. Юноша рассказал ей об увиденном.

– Я хочу дождаться папиного возвращения.

– Конечно, – разрешила мама. – Только пойди надень пижаму.

Михиль на ощупь отправился к себе наверх. Поднявшись по лестнице, он с удивлением обнаружил, что в комнате горит слабый свет.

– Не пугайся, – произнес чей-то голос. – Это я.

Голос принадлежал дяде Бену.

– Что вы тут делаете?

– Мне понадобился английский словарь, – шепотом объяснил дядя Бен, – я нашел его у тебя на полке. Надо бы написать письмо в Англию, а по-английски я уже давненько не разговаривал. Так-так, вот, нашел. «Динамит». Разумеется, всё просто: dynamite. И как я сам не догадался! Ладно. Спасибо и спокойной ночи.

– Можете взять словарь вниз, мне он пока ни к чему, я же теперь не хожу в школу. А в жизни мне, к сожалению, чаще бы пригодился немецкий словарь, будь он неладен.

– Да нет, я уже нашел, что искал. Но в любом случае спасибо!

Дядя Бен убрал словарь на место, пожелал юноше доброй ночи и спустился в комнатку, где обычно спал, когда ночевал у ван Бёзекомов. Михиль надел пижаму и вернулся к маме на кухню. Ждать им пришлось недолго. Отец возвратился белый как мел.

– Говорят, Дирк участвовал в налете на распределительное бюро в Лахезанде. Его арестовали. А парня, что был с ним, по слухам, убили. Дом Кнопперов обыскали – правда, насколько я понял, без особого рвения, – но ничего не нашли. Кноппер с женой просто не в себе от свалившегося на них горя.

– Могу представить, – вздохнула мефрау ван Бёзеком. – Что же теперь будет с Дирком?

3

Мысль о письме не давала Михилю покоя всю ночь. Он то забывался беспокойным сном, то просыпался, а спрятанный в курятнике конверт всё не шел из головы. Юноше казалось, что этот листок бумаги может спасти Дирка. Соседу не позавидуешь! Оказаться в немецком застенке – это ужасно, особенно если фрицы надеются выбить из тебя какие-то показания. «Завтра утром я должен вести себя так, чтобы никто ничего не заметил, – размышлял Михиль. – Чтобы никто не догадался, что я выполняю какое-то поручение. И не увидел, как я пойду к Берту Тугоухому. Надо быть очень, очень осторожным». И хотя юноша мог поклясться, что всю ночь не сомкнул глаз, неожиданно оказалось, что уже утро. Встав, он сперва занялся своими обычными делами и только в десять часов незаметно достал письмо из курятника. Ну или почти незаметно – пришлось согнать с места одну из куриц, а она подняла такой гвалт, будто ее хотели насадить на вертел. Однако, справедливо рассудив, что по квохтанью курицы трудно догадаться, в чём дело, Михиль спрятал письмо под свитер и вскочил на велосипед. Крутить педали предстояло очень долго, поскольку жил Бертус по меньшей мере километрах в восьми от их деревни.

Увы, доехать до Бертуса в тот день ему было не суждено. Буквально на каждом шагу Михиля подстерегали неудачи. Сначала с колеса слетела цельнолитая шина. И шина эта, будь она неладна, оказалась так сильно повреждена, что самому починить ее не удалось. Пришлось отправиться в мастерскую. Закрыто. Поехал в другую. Там у мастера не нашлось запасной шины. Ничего не поделаешь, надо чинить эту. «Но придется немного подождать», – предупредил мастер, который еще не закончил другую работу. Всё это вместе заняло полтора часа. Ничего себе! Но вот Михиль наконец снова оседлал велосипед.

Он еще не выехал из деревни, когда увидел движущуюся ему навстречу машину. А все жители Вланка отлично знали: если рядом автомобиль, надо быть начеку. Самолеты союзников словно издалека чуяли немецкие транспортные средства и тотчас прилетали их обстрелять. Вот и теперь произошло то же самое. Реакция Михиля оказалась мгновенной. Он быстро спрыгнул с велосипеда и юркнул в укрытие рядом с дорогой. Во время войны по сторонам от шоссе и проселков было вырыто множество таких простейших окопов-укрытий, куда мог поместиться один человек. И рыли их именно для таких случаев, как сейчас. Машина остановилась, из нее выскочили два солдата и со всех ног бросились к лесу. Как раз вовремя. Самолет опустился совсем низко и дал пулеметную очередь по машине. Михиль втянул голову в плечи и сжался в комочек. Сердце у него замерло, когда он услышал, как пули стучат по камням мостовой совсем рядом с ним. Но вскоре всё кончилось. Где-то вдали затих рокот моторов. Михиль выглянул из укрытия и увидел, что машина охвачена огнем. Солдаты уцелели, а вот одну из коров на пастбище ранило. Несчастное животное лежало на боку и жалобно мычало. Солдаты вышли из-за дерева и грустно посмотрели на горящую машину. Потом пожали плечами и, даже не попытавшись ее погасить, двинулись к деревне.

Письмо под свитером казалось Михилю таким тяжелым, словно весило килограммов десять, а то и больше. Но корова продолжала надрывно мычать. Нельзя же оставить раненое животное просто так умирать. Подумав, юноша сообразил, что пастбище принадлежит фермеру Пюттестейну. Надо ему сообщить! Но из мужчин дома никого не оказалось, только жена Пюттестейна, а она едва ходит. Переговорив с ней, Михиль с тяжелым сердцем сел на велосипед и поехал на скотобойню, чтобы попросить кого-нибудь забрать корову. Вылечить ее уже было невозможно.

За всеми этими заботами пролетел не один час. В три Михиль предпринял третью попытку доехать до Бертуса Тугоухого. Проделав примерно полпути, он обогнал человека, который тут же окликнул его. К ужасу Михиля, это оказался Схафтер.

– Эй, да никак сын бургомистра!

– Добрый день, Схафтер!

– Куда это ты так спешишь? На пожар, что ли?

Схафтеру доверять нельзя, это знали все. Он частенько захаживал к немцам в казарму, иногда сидел с солдатами в столовой и охотно работал по немецким заказам. А еще его подозревали в том, что он выдал скрывавшихся у ван Хуненов евреев. Их в прошлом году забрали и увезли в Германию. Самих ван Хуненов – тоже. И больше о них ни слуху ни духу. Поэтому Михиль поспешно ответил:

– Я еду к заместителю бургомистра Лахезанде, к ван Клейвеху.

– Какое совпадение! И мне туда же. Поехали вместе.

Михиль произнес про себя все известные ему ругательства. Вот ведь! Похоже, перемудрил. Теперь придется ехать не к Бертусу, а в Лахезанде. И что он скажет ван Клейвеху? Михиль даже не знал, как этот человек относится к немцам, плохо или хорошо. И пока Схафтер разглагольствовал о том о сем, юноша ломал голову, как бы сообщить этому неожиданному и совсем нежелательному попутчику, что у него вдруг изменились планы и ему уже не надо в Лахезанде. Но так ничего и не придумал.

– Ты уже слышал, что вчера вечером в Лахезанде кто-то попытался ограбить распределительное бюро? – поинтересовался Схафтер.

– Да, кажется, сегодня утром что-то такое вроде обсуждали, – буркнул Михиль.

– Кто обсуждал?

– Не… не помню. То ли у нас дома – у нас же всегда столько народу! – то ли я к кому-то заходил и там услышал.

– А к ван Клейвеху тебя, наверное, послал отец, да?

– Что вы всё меня расспрашиваете? Пеленку ему сменить е́ду! – зло огрызнулся Михиль.

– Я подумал, было бы вполне логично, если бы тебя послал отец, – спокойно ответил Схафтер, словно не замечая, как накалился Михиль.

Через пятнадцать минут они доехали до дома заместителя бургомистра, который сам и открыл им дверь.

– Заходите, пожалуйста! – приветливо улыбнулся он.

– Нет, нет, спасибо, – выпалил Михиль, – я заскочил только передать сообщение от отца. Он просил сказать, что собрание по вопросам водоснабжения состоится на следующей неделе, во вторник, в обычное время.

– Спасибо! Значит, во вторник, в четыре часа. Передавай отцу, что я обязательно буду. До свидания!

– До свидания!

– У меня здесь работы минут на пять, – сказал Схафтер. – Если немного подождешь, поедем обратно вместе.

Однако Михиль не испытывал ни малейшего желания еще почти целый час терпеть занудство Схафтера.

– Я очень спешу, – быстро отозвался он. – Простите. В другой раз – с превеликим удовольствием.

Изо всех сил крутя педали, юноша помчался обратно во Вланк. Письмо всё еще тяжким грузом лежало у него под свитером. Однако прямиком поехать к Бертусу он не решился. Следовало сначала удостовериться, что он не наломал дров, сказав ван Клейвеху о собрании в ближайший вторник. Это не было чистой выдумкой: Михиль недавно слышал, как отец говорил, что на следующей неделе планируется собрание по вопросам водоснабжения. Юноша всерьез размышлял, не рассказать ли отцу о письме. «Нет, – всё-таки решил он, – пока совсем уж не прижмет, буду молчать. Постараюсь сам всё уладить».

К счастью, отец оказался дома.

– Папа, я сейчас собираюсь в Лахезанде, – глазом не моргнув, солгал Михиль. – Сегодня утром вы что-то говорили о собрании по поводу водопровода. Может быть, мне стоит заехать к ван Клейвеху и сообщить ему об этом?

– Да, – удивленно согласился бургомистр. – Какой ты молодец, что об этом подумал. Передай ему, что собрание состоится на следующей неделе, в среду, в обычное время.

– В среду, в четыре часа?

– Да. И спасибо тебе.

– Хорошо. Ну я поехал.

– А вообще-то ты туда зачем едешь?

Михиль неразборчиво пробормотал что-то о покупке курицы для некоей женщины из Амстердама, что сидит сейчас у кого-то из соседей, и пробкой вылетел из кабинета отца. Всё в порядке, отец не станет доискиваться. Хуже, что опять придется в Лахезанде ехать. До разговора с отцом Михиль так надеялся, что попал в точку, назвав вторник. Ведь собрания по водоснабжению обычно и проводятся по вторникам. Но нет. Ошибся на один день! Значит, придется снова оседлать железного коня! Разумеется, по дороге он опять встретил Схафтера. Тот взглянул на Михиля с явным недоумением, но юноша только махнул ему рукой и помчался дальше. «Теперь этот проныра будет ломать голову, отчего это я всё езжу и езжу туда-сюда, – раздраженно рассуждал он. – Ну и пусть, он же, надо думать, не ясновидящий». Но и близоруким Схафтер не был – об этом тоже забывать не следовало.

Ван Клейвеху Михиль сказал, что всё напутал и собрание на самом деле состоится в среду. А затем поспешил домой, чтобы успеть до темноты. Значит, Бертус получит письмо только утром. На всякий случай Михиль снова спрятал конверт в курятнике. Лишь бы в этом письме не говорилось о чём-то, что следовало сделать непременно сегодня! Михиль и так чувствовал себя в высшей степени несчастным и бесполезным. Дирка арестовали фрицы, а он, Михиль, не смог выполнить даже такого простого задания. К тому же его вымотала езда на велосипеде. В доме опять собралось множество незнакомых людей, дядя Бен ушел, Эрика на целых полчаса забрала у него фонарик-жужжалку и без конца прихорашивалась перед зеркалом, а Йохем каждые две минуты шмыгал носом…

Фу-ты ну-ты, ох уж и денек…

4

Но следующий день оказался еще хуже.

С утра пораньше Михиль сел на велосипед и поехал к Бертусу. На сей раз ему удалось добраться до фермы без приключений. Во дворе никого не было, и только цепная собака так заливалась лаем, словно ей подожгли хвост. Михиль зашел в дом. В сенях никого. В кухне тоже. Куда же подевались Берт и его жена Яннехин? Двери не заперты – хозяева должны быть у себя.

– Есть кто дома? – закричал он во весь голос.

Бертус-то его, понятно, не услышит, но почему не отзывается Яннехин?

Михиль снова вышел на улицу. А-а, кажется, из сарая доносится позвякивание ведер? Да, правда, Яннехин несла два ведра с кормом для свиней, ей явно было очень тяжело.

– Доброе утро, Яннехин!

– Михиль, сын бургомистра, это ты? Принес новости о Бертусе?

– Новости о Бертусе?

Хозяйка поставила ведра на землю, вид у нее был какой-то подавленный.

– Я думала, может, бургомистр знает, что они сделали с Бертусом.

– Сделали с Бертусом?

– Ты что, не слыхал, что они вчера забрали Бертуса?

– Кто – они? Фрицы?

– Они самые, кто ж еще.

– А что такого Бертус сделал?

Яннехин, которая была на полголовы ниже Михиля, аж притопнула от возмущения.

– Да ничего он не сделал. Свиней кормил, как я сейчас. А они приехали и перевернули вверх дном весь дом. Даже комод с моей одеждой перерыли. Но ничего не нашли. Вообще ничего.

– Но Бертуса всё равно забрали?

– Да! Твари! Я Кейса на них с цепи спустила. Он мигом вцепился одному из них в глотку. Тогда остальные принялись колошматить бедного пса прикладами, пока он зубы не разжал. Удивительно, что не пристрелили, фрицы поганые.

Михилю показалось, что земля уходит у него из-под ног.

– Вы… вы говорите, это случилось вчера вечером, да, Яннехин?

– Примерно в полпятого.

Михиль глубоко задумался. Скорее всего, это случайность. Схафтер никак не мог догадаться, что он ехал к Бертусу. В котором часу он встретил его во второй раз? Часа в четыре? Нет, нет, Схафтер никак не может быть тут замешан.

– Скажите, Яннехин, а к другим фермерам они тоже наведались? Или только к вам пожаловали?

– Так к нам только, по-моему. Прямиком сюда приехали, на этом ихнем фургоне. Знаешь, Михиль, если Бертус что-нибудь сделал – хоть я и понятия не имею что, но если он что-то и сделал, то кто-то его совершенно точно предал.

– Откуда вы знаете? – встревожился Михиль.

– Вчера вечером, когда Бертуса моего увезли, я вроде как сама не своя была, горевала сильно и, чтоб полегче чуток стало, к сестре собралась, знаешь, к той, что замужем за Хендриком ден Оттером. Они живут у пересечения шоссе и Дримансвеха, что к нам сюда ведет.

– Да-да, я их знаю.

– Так вот, приезжаю я к ним, а сама реву, Бертуса, говорю, у меня забрали, а сестра-то и охнула: «Вот ведь же как! Яннехин, так это было около половины пятого? Видела я, значит, видела, как к вам эти машины ехали, как повернули на Дримансвех. Но мне и в голову прийти не могло, что это к вам!»

– Вы о предателе начали, Яннехин. Где же тут предатель?

– Ах да. Сестра-то мне дальше и рассказала, что машины эти до-о-олго на обочине стояли и фрицы с кем-то из местных беседовали, а как кончили говорить, так сразу и свернули на Дримансвех, прямо к нам. А этот мужик, из тутошних, значит, рукой им махнул, куда ехать.

– И кто же это был?

– Да как бишь его зовут… Рожа у него еще такая бледная, и всё он по округе на велосипеде колесит.

– Схафтер, что ли?

– Ну да, Схафтер и есть. Про него ж все говорят, что он за немцев.

Михиль ничего не ответил. Он чувствовал себя виноватым, но… но как Схафтер о письме-то мог узнать? Даже если этот тип догадался, что Михиль к ван Клейвеху для отвода глаз заглянул, откуда ему было знать, что это хоть как-то связано с Бертусом Тугоухим? Да уж, теперь Михилю просто необходимо побыть одному и всё спокойно обдумать.

– Мне пора, Яннехин. Надеюсь, Бертуса скоро отпустят.

– Ты же расскажешь отцу? Вдруг он может что-нибудь сделать?

– Обязательно расскажу. Хотя не уверен, что от него что-то зависит. До свиданья. Всего доброго.

К счастью, Яннехин не спросила, зачем Михиль приходил. Бешено крутя педали, он помчался прочь. Отъехав на некоторое расстояние, юноша слез с велосипеда и уселся на землю, прислонясь спиной к дереву, чтобы хорошенько обо всём поразмыслить. Разложить по полочкам. Итак. Дирк рассказал ему о запланированном налете и передал письмо для Бертуса Тугоухого. Это письмо Михиль спрятал, да так, что его никто и в глаза не видел. Налет закончился провалом. Один из нападавших убит, другой спасся, третий – Дирк – сидит за решеткой. Он, Михиль, на следующий день попытался было передать письмо Дирка Бертусу, но всё пошло наперекосяк. Какой же он недотепа! Когда сломался велосипед, надо было просто-напросто отправиться к Бертусу пешком. Схафтер, возможно, заметил, что Михиль сказал ван Клейвеху неправду, а позже, в четыре часа, опять увидел сына бургомистра на пути в сторону Лахезанде. А в половине пятого тот же Схафтер указал двум немецким машинам дорогу к дому Бертуса. Нет, концы с концами не сходятся. Между этими событиями нет ну никакой связи!

Неожиданно до Михиля дошло, как всё случилось. Должно быть, Дирк всё-таки проговорился: немцы так страшно его пытали, что он выдал имя Бертуса. А Схафтер просто показал фрицам дорогу к дому Бертуса, когда они спросили, где тот живет. Наверняка так и было. Михиль покрылся холодным пóтом, когда представил себе, что должны были сделать немцы с Дирком, чтобы выбить из него эти показания. Дирк не из тех, кто после первого же удара кулаком в зубы выболтает всё, что знает.

И тут Михилю в голову пришла еще одна мысль, от которой кровь застыла в жилах. Если Дирк назвал немцам имя Бертуса, то он запросто мог проговориться и о том, что письмо находится у него, у Михиля. Ведь именно это письмо фрицы наверняка и искали – видимо, решили, что примерно к половине пятого посыльный успеет доставить его Бертусу. Они же не знали, что сын бургомистра такой лопух. Но ведь это значит, немцы сейчас поджидают его дома, чтобы заполучить разом и его самого, и письмо.

Этого допустить никак нельзя. Михиль вытащил письмо из-под свитера. На конверте ничего не написано. Надо его побыстрее уничтожить, разорвать на тысячу клочков и закопать. Но, может быть, сперва прочитать? Нет, лучше не читая, чтобы не знать лишнего и никого не выдать, если и его, Михиля, арестуют. Да, надо срочно избавиться от письма! Юноша решительно разорвал конверт с письмом на две части, затем сложил половинки и еще раз проделал то же самое.

Так, подождите-ка. А вдруг в этом письме что-то важное? Иначе зачем бы Дирк стал его писать? Бертус уже не сможет выполнить то поручение, о котором говорится в письме. «Значит, теперь это моя обязанность», – твердо осознал Михиль. Его охватила паника.

Минут пять юноша, совершенно оглушенный, сидел с четырьмя клочками бумаги в руках, не решаясь ничего предпринять. Если прочесть письмо, пути назад уже не будет, он окажется вовлечен в деятельность Сопротивления. А если не читать… если не читать, будет то же самое. На самом деле он согласился работать на подполье, когда взял у Дирка письмо.

Михиль достал четвертинки письма из разорванного конверта, торопливо разгладил и сложил вместе. Вот что там оказалось написано:

Раз ты это читаешь, значит, меня схватили немцы. Один человек нуждается в помощи. Помнишь воздушный бой над Вланком три недели назад, во время которого сбили английский самолет? Пилоту тогда удалось спрыгнуть с парашютом. Немцы его искали, но не нашли. Мне повезло больше – я его обнаружил. У него была сломана нога и прострелено плечо. Я постарался ему помочь. Один доктор (неважно, кто именно) перевязал ему рану и наложил на ногу гипс. Потом я спрятал пилота. Помнишь, в 1941–1942 годах я работал в лесничестве? Мы высаживали саженцы в Дахдалерском лесу. Я тогда вырыл землянку-тайник. Мы засадили четыре делянки, каждая площадью в гектар. Землянка находится в середине северо-восточной делянки. Вокруг входа густо растут молодые елки. Если не знать, что там тайник, ни за что не отыщешь. Там и скрывается пилот. Раз в два дня я ношу ему еду. Он не может ходить. Так что, если ты не будешь его кормить, он умрет. Будь осторожен, у парня есть револьвер и он всегда настороже. С ним трудно общаться, потому что он говорит только по-английски. Боюсь, английский ты знаешь не лучше меня. Об этом тайнике никому неизвестно. Держи язык за зубами.

Д.

Михиль перечитал письмо трижды. Затем разорвал на мелкие клочки и спрятал под мох. Он вдруг почувствовал себя совершенно спокойно, хотя желудок и сводило от напряжения. Значит, у него теперь есть подопечный – английский пилот. За помощь англичанам, как известно, полагается расстрел. Знать бы еще, что именно Дирк сообщил фрицам. Наверняка немного. Скорее всего, он назвал только имя Бертуса Тугоухого, а про него, Михиля, ничего не сказал. Надо вернуться домой, всячески соблюдая осторожность, и постараться выяснить, приходили ли за ним немцы. Нет, пока идти домой рано. Сперва следует разыскать пилота. Ведь вчера он точно ничего не ел, а может быть, и позавчера тоже. Так, значит, надо как можно быстрее раздобыть еды. Взять из дома? Опасно. «Заеду-ка я к ван де Верфу. С ним легко договориться. К тому же он живет здесь неподалеку», – решил Михиль, сел на велосипед и налег на педали.

Жена ван де Верфа прибирала в пекарне. Они прожили в этом маленьком домике всё лето, а теперь, с наступлением осенних холодов, перебрались в большой дом. Так что пекарню следовало подготовить к зиме.

– Здравствуй, Михиль, – поприветствовала его жена фермера.

– Здравствуйте, хозяйка. Ух и отличная сегодня погодка, правда?

– Да уж. Здо́рово же ты вырос. Смотри, как бы тебя фрицы на работу в Германию не угнали. Сколько тебе лет?

– Шестнадцать с небольшим.

– Будь осторожен. На прошлой неделе они забрали сына моего деверя и отправили работать к себе на завод. Ему еще семнадцать, но всё равно взяли… Уже совсем мальчишек ловят.

– Постараюсь не попадаться им на глаза.

– Так ты, наверное, не просто так к нам пришел? Наверное, за продуктами какими-то?

– Да, если у вас для меня что-нибудь найдется.

– А что тебе нужно?

– Кусок окорока, если можно.

– Для тебя сыщем.

Они вместе вошли в дом. Под колпаком дымохода висело несколько окороков, колбас и огромных кусков грудинки. Хозяйка сняла один из окороков с крюка и отрезала от него увесистый шмат.

– На, вот тебе.

– Большое спасибо, хозяюшка.

Михиль заплатил за мясо и уже было собрался уходить.

– Хочешь еще хлеба с сыром?

– Честно говоря, не откажусь, – благодарно кивнул Михиль.

Крестьянка прижала буханку хлеба к груди и отрезала от нее два толстых ломтя. Потом намазала их маслом, шлепнула сыр и, сложив два бутерброда вместе, отдала угощение Михилю. В Амстердаме за такое роскошное лакомство охотно заплатили бы десять гульденов.

– Огромное спасибо, – еще раз поблагодарил Михиль. – Съем по дороге, мне надо спешить.

– Конечно, беги. До свиданья.

Отъехав подальше, так, чтобы хозяйка уже не могла его увидеть, Михиль развернул ветчину, положил к ней бутерброды с сыром и снова завернул всё вместе в бумагу. Затем быстро поехал в сторону Дахдалерского леса.

Северо-восточная делянка. Найти нетрудно. Сложнее не попасться никому на глаза. Въехав в лес, Михиль спрятал велосипед в кустах и пошел дальше пешком. Освещенный ярким осенним солнцем лес безмолвствовал. Не шевелился ни один листок. Не было слышно ни топоров дровосеков, ни машин (да и не было больше машин в округе). Тишину нарушали лишь птицы.

Приблизившись к молодому ельнику, Михиль огляделся по сторонам. Но как же пробраться сквозь эти дебри? Колючие деревца росли так густо, что он не понимал, как к ним подступиться. Но вон, смотрите-ка, у самой земли веток гораздо меньше. Вполне можно попытаться проползти между стволами.

Однако это оказалось совсем не просто, и Михиль в кровь разодрал себе руки и лицо. Время от времени он выпрямлялся во весь рост и настороженно осматривался, желая удостовериться, нет ли кого поблизости, и понять, куда двигаться дальше. Наконец ему показалось, что он добрался до середины делянки. Ну и где же выкопанная Дирком землянка? Как ни старался Михиль ползти беззвучно, у него под коленями то и дело похрустывали сухие веточки.

– Don’t move![9]9
  Не двигайся! (англ.)


[Закрыть]

Михиль испуганно замер. Голос прозвучал совсем близко.

– Свои! – с трудом выдохнул он.

Юноша и сам не знал, почему так ответил. Наверное, прочел это слово в какой-нибудь книжке. Про индейцев, что ли? Ах нет, это же Яннехин часто говорит так своей собаке.

– Who are you?

Михиль понял вопрос, это значило: «Кто ты?»

– Друг Дирка.

– Where is Dirk?

Как ответить на вопрос, где Дирк? Дирк в тюрьме.

– In prison.

– Come closer[10]10
  Подойди ближе (англ.).


[Закрыть], – велел англичанин, и Михиль пополз в направлении его голоса.

Вскоре он заметил ведущий под землю лаз. Перед его глазами предстал молодой человек лет двадцати в форменных военных брюках с отрезанной штаниной, из-под которой виднелся покрывавший ногу гипс. Правая рука пилота висела на перевязи. На плечи накинут китель. Щеки и подбородок покрыты густой бородой. В левой руке англичанин держал пистолет. Этим самым пистолетом он сделал движение, приказывая Михилю войти в землянку. С непривычки сыну бургомистра показалось, будто внутри кромешный мрак, но, когда глаза привыкли, он обнаружил, что через вход проникает достаточно света, чтобы рассмотреть, как устроена эта нора. Видимо, сначала Дирк вырыл большую яму. По ее краям он поставил невысокие балки, чтобы не обрушились земляные стенки, а поверх уложил большой деревянный щит – возможно, стену сарайчика или что-то в этом роде. Щит Дирк засыпал землей, на которую тоже высадил елочки – правда, они выросли гораздо более чахлыми, чем деревца вокруг. Должно быть, их корням не хватало простора.

Землянка имела размеры примерно два на три метра, а высота потолка была чуть меньше двух метров. Дирк, конечно, молодец, что соорудил такое укрытие, но находиться здесь днем и ночью, да еще раненому… У стены лежала куча сухих листьев, накрытых лошадиными попонами. Рядом с лежанкой Михиль увидел фляжку и кружку, поверх попон валялся старый шерстяной шарф; больше в землянке ничего не было. Неужели этот человек прожил здесь уже несколько недель?

Беседа между молодыми людьми сперва не особо клеилась. Но потом англичанин понял, что надо говорить как можно медленнее, а Михиль изо всех сил напряг голову, чтобы припомнить хоть что-то из выученного в школе, и дело пошло несколько лучше. Пилот, которого звали просто Джек, был счастлив, что наконец может с кем-то поболтать. Разговаривать с Дирком, давным-давно не бравшим в руки учебник английского, не получалось вообще. Услышав, что его спасителя схватили во время нападения на распределительное бюро и что он, по-видимому, проговорился на допросе, летчик помрачнел и сильно забеспокоился – об участи Дирка и собственной безопасности. Вдруг Дирка заставили рассказать о землянке?

Но как бы англичанин ни переживал, окорок ему пришелся по вкусу. Вскоре выяснилось, что у Джека нет ни капли воды, а Михиль только сейчас сообразил, что надо было захватить чего-нибудь попить. До сих пор ему это и в голову не приходило.

Джек спросил, сможет ли Михиль принести ему завтра воды и еще какой-нибудь еды.

– Окей, – бодро заверил Михиль. Это модное американское словечко тогда уже было известно в Нидерландах.

«Если только не окажусь рядом с Дирком в тюремной камере», – мысленно добавил он, но ничего не сказал, поскольку его английского лексикона было для этого явно недостаточно.

Пилот показал Михилю «тропку» – ту лазейку между елками, через которую к нему проползал Дирк. Действительно, этим путем выбраться из зарослей оказалось намного легче. Будьте мудры и осмотрительны, как змеи[11]11
  Искаженное евангельское выражение «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16).


[Закрыть]. Михиль, кажется, слышал эту фразу на занятиях по катехизису. Приняв ее за руководство к действию, он, прежде чем вытащить велосипед из кустов, тщательно огляделся. Очень важно, чтобы никто не увидел, как он выходит из леса. Более того, предусмотрительный юноша решил не возвращаться сразу домой, а сначала заехал к Кнопперам. Он выразил сочувствие несчастным, придавленным случившейся в семье бедой родителям. Завести речь об обысках оказалось совсем не сложно, ведь, по сути, ни о чём другом в доме Кнопперов не разговаривали.

– Вы не слышали, сегодня в деревне больше не было обысков?

– Нет, не слышал, – вздохнул Кноппер.

– Я так боюсь, что могут забрать отца, – с тревогой в голосе проговорил Михиль.

– Могу себе представить. После того как схватили Дирка…

И родители опять заговорили о своем горе, что, впрочем, было совершенно понятно.

Теперь Михиль был точно уверен, что сегодня немцы за ним не приходили. Соседи бы наверняка об этом сказали. Однако сердце его всё равно учащенно билось, когда он вошел в дом через заднюю дверь, осторожно прислонив к сараю велосипед. Но мама встретила его совершенно спокойно:

– А, Михиль, сынок, где ты весь день пропадал?

Значит, пока всё в порядке.

– Да нигде особенно. Так, катался туда-сюда, – пожал плечами он.

Мама удовлетворилась этим ничего не говорящим ответом.

В этот вечер Михиль был молчалив. Его снедало почти неодолимое желание поделиться с кем-нибудь своими новыми заботами – с отцом, или с мамой, или с дядей Беном, но юноша превозмог себя. «Хороший борец Сопротивления всегда одинок, – слышал он когда-то от отца. – Подпольщик должен самостоятельно выполнять свое задание и держать язык за зубами». Михиль прекрасно понимал, что то, чем он сейчас занимается, совсем не детская игра и на кону стоят человеческие жизни. Но быстро повзрослевший за годы войны вчерашний мальчишка терпеть не мог, когда к нему относились как к маленькому. Он уже не ребенок. А значит, будет действовать как настоящий мужчина. Поэтому юноша сделал над собой усилие и никому ничего не сказал. И хотя невольно ждал, что мама вот-вот заметит по лицу, как ему тяжело, и спросит: «Сынок, о чём ты задумался?», хотя не имел ни малейшего представления, где будет доставать пропитание для Джека, хотя ему то и дело мерещился звук подъезжающей к дому немецкой машины – Михиль ван Бёзеком молчал.