Текст книги "Чужие сны"

Глава 7

Мир Зеро. Венгрия. Будапешт. Октябрь

Выстрел был наудачу.

Только самоуверенный новичок мог рассчитывать на то, что попадет в бегущего человека с такого расстояния. А Кира новичком не была. Просто никаких других вариантов не оставалось. Этот плюгавенький мужчина в разодранном на спине пиджачке так шустро рванул за девушкой в гипсе, что догнать его или успеть сократить дистанцию до того момента, как он разрядит ей в спину свой револьвер, было нереально.

«Глок» – прекрасное оружие, но есть ситуации…

Возможно, Кире помогло то, что она не бежала, а скользила на роликах. Или то, что плюгавый ни разу не исчез из виду и она могла корректировать стрельбу. Какая теперь разница? Когда Давыдова увидела падающего противника, то едва не заорала от радости.

Подстрелила! Она его подстрелила!

Рик, задыхаясь, бежал вслед за ней. Вернее, думал, что бежит… Кира слышала сзади шумное сопение. Еще бы, волочь на себе такую тушу! А Давыдова летела на своих роликах, лавируя среди поредевшей толпы. Работала мышечная память чужого тела, чужие рефлексы, и это приносило новой хозяйке несказанное удовольствие. Все было как на многолюдном катке в детстве. Только теперь в ее родном мире катание на стальных полозьях по льду перестало быть развлечением. А ведь как это здорово – мчаться навстречу ветру. Здесь ветер не резал щеки и не сковывал губы: он был теплым и ласковым. Он должен был пахнуть листвой, дунайской водой и сдобой, которую продавали с лотков на Набережной. А пахнул порохом, страхом и чужой кровью. Но это не могло испортить Кире удовольствия. В чужой крови кипел чужой адреналин, но это Давыдова смотрела на плюгавого, раненого в колено ее пулей. Еще два-три движения – и она окажется прямо над ним, резко затормозит пяткой и выстрелит в голову врага, навсегда разорвав связь между носителем и захваченным телом, отправит эту тварь из чужого мира в небытие.

Давыдова так упивалась своей близкой победой, что не сразу сообразила, что именно прервало ее стремительный полет к цели. Смешной старикан подсек ей опорную ногу своей массивной тростью, и она полетела кубарем, выронив из рук пистолет. В плече что-то хрустнуло, и острая боль пробила Киру от ключицы до копчика. Казалось, кто-то вогнал в нее раскаленный кривой прут. Еще один кувырок – и Давыдова, привстав на колено, рванулась в сторону, кусая от боли губы до крови. Старикан оказался достаточно быстрым и, не вскочи она вовремя на ноги, мог бы проломить Кире череп своей клюкой, а так палка просвистела мимо виска и дед, потеряв равновесие от собственного замаха, брякнулся об асфальт и закричал, засучил ногами от боли – какая-то из костей явно не выдержала падения.

Пистолет! Где пистолет!

Плюгавый был совсем рядом – полз прочь, волоча за собой искалеченную ногу, но не душить же его голыми руками, право слово? Пистолета нигде не было видно. До бэкджампа оставались считанные минуты или секунды, у Киры не было времени выяснять, успеет раненый выстрелить в спину убегающему объекту или не успеет. Она подхватила тяжелую трость здоровой рукой, и в тот момент, когда плюгавый поднял ствол для выстрела, метнула ее почти параллельно земле в голову стрелку, как бросает биту игрок в городки в надежде сбить фигуру с первого раза.

Трость попала раненому в затылок, но по касательной. Дерево глухо ударилось о черепную кость. Грянул выстрел. Кира сразу сообразила, что пуля ушла выше, – от удара трости плюгавенький дернул кистью и промазал. Прижимая к груди поврежденную руку, Давыдова бросилась на лежащего, метя коленями ему в позвоночник. Но человек в порванном пиджаке успел развернуться. Кира увидела ствол, который смотрел в грудь ее носителя, казалось, рассмотрела даже потемневшие от времени каверны на дульном срезе и лишь потом уткнулась взглядом в лицо противника – невыразительное, с размытыми чертами и черными свирепыми жучиными глазами.

Давыдова зарычала и рухнула на плюгавого всем телом. А тела было немало – под семьдесят килограммов мышц и костей, еще и разогнавшихся до приличной скорости.

Агггггхххх!

Воздух вылетел из разинутого в крике рта врага, но и Кира заорала дурным голосом от невероятной боли в левом плече. Она практически теряла сознание, но слышала, как лопаются под наколенниками ребра плюгавого, и внутренне ликовала.

Аггггхххх!

Их лица практически соприкоснулись. Глаза в глаза. Почти сокрушенный ее весом плюгавый вдруг вытек из-под тела Давыдовой, оказался в стороне. Рот его оскалился, показались красные от крови резцы. Кира увидела несущийся к ее виску револьвер, его рубчатую рукоять…

Это был конец. Она вдруг поняла с абсолютной ясностью, что этот плюгавый, нет, это порождение чужого мира в теле совершенно постороннего человечка сейчас проломит ей череп. И даже если Кирсаныч успеет выхватить ее назад до того, как она умрет, то домой вернется не она, Кира Давыдова, а овощ в ее теле.

Кира невольно зажмурилась.

Все.

Но удара не было. Она открыла глаза и столкнулась со взглядом плюгавого: он замер с поднятой для смертельного удара рукой и смотрел на нее так, будто бы увидел привидение близкого родственника – взглядом, до краев полным недоумения, растерянности, боли, но уж точно не той яростной ненависти, которая пылала в его зрачках еще секунду назад.

– Не может быть… – прошептал он по-русски.

И в тот же миг Киру швырнуло в бэкджамп.

Мир Зеро. Аруба. Октябрь

Его вырвало водой. Целым океаном воды.

Давыдов попытался вдохнуть, но в горле заклокотало, и он снова изрыгнул наружу воду, смешанную с какими-то остатками полупереваренной еды, и уткнулся лицом в пайол. В голове били колокола, виски пульсировали. Хотелось дышать полной грудью, но гортань нестерпимо драло, как во время жесточайшей ангины.

Денис закашлялся, и на выгоревшие планки настила брызнуло темным. На языке стало солоно. Он потрогал нос – на пальцах осталась кровь.

– Ложись на бок, – попросила Карина.

– Что случилось? – просипел Давыдов, с трудом переворачиваясь на бок.

Только теперь он увидел жену, стоящую рядом с ним на коленях. Увидел и попытался улыбнуться. Улыбка вышла слабенькая, на три балла, но он все-таки попытался.

– А ты не помнишь?

Денис покачал головой, отчего мозг внутри черепной коробки захлюпал, словно желатиновое желе, которое пытаются вытряхнуть из формочки, качнулся пару раз, вызывая головокружение, и остался на месте.

– Я тонул?

Карина кивнула и вытерла кровь, вытекшую из ноздри мужа, каким-то клочком мокрой ткани.

– Are you OK, guys? Something wrong?[13]13
  – Все в порядке, ребята? Что-то пошло не так?


[Закрыть]

В кадре появилось еще одно лицо – инструктора по дайвингу. Как его…

Давыдову пришлось напрячься, чтобы вспомнить имя парня – его просто стерло из памяти. Руди? Или, кажется – Родни…

– Nothing wrong, Rodney, I’am OK. Don’t worry about…[14]14
  – Все так, Родни, я в порядке! Не волнуйся!


[Закрыть]

Родни был не просто озабочен, он был испуган до крайности – смуглая кожа посерела, глаза бегали. Утопить туриста в разгар сезона – еще то удовольствие. Он должен был идти на дайв вместе с подопечными, какими бы опытными те ни показались, а не прохлаждаться в лодке! Теперь инструктор пытался оценить размер ожидаемых неприятностей, который явно находился в прямой зависимости от полученных Денисом повреждений.

– Ты вытащила меня?

Карина закусила губу и кивнула.

– Я что? Застрял? Или ударился головой?

Давыдов потрогал гудящий затылок. Шишки не прощупывались, но в нескольких местах болело, и сильно.

– Ты потерял сознание, – сказала Карина, и глаза ее наполнились слезами. – Плыл передо мной, потом у самого судна, выронил загубник и упал в трюм. Я не сразу поняла, что произошло. Думала – эйфория.

– Это была не эйфория, – Денис снова заперхал, чувствуя во рту вкус желчи.

– Я знаю.

– Какая была глубина?

– Больше тридцатки. Метров тридцать пять…

– То-то я думаю, от чего у меня задница чешется!

– На остановки времени не было, – Карина шмыгнула носом и снова вытерла натекшую ему на щеку кровь. – У тебя уже были полные легкие воды. Так что я тащила прямо наверх.

– А как ты сама? Ничего не болит?

– Бывало лучше…

– Испугалась?

– Как никогда в жизни!

– Не помню, – просипел Давыдов, переворачиваясь на спину. – Ни хрена не помню! Как погружались – помню. Помню судно на дне. Мурену помню, как я ее снимал. А дальше – не помню. Ах, мать моя женщина, голова болит! Как же ты меня доперла, сердце мое?

– На энтузиазме…

– Свершилось чудо! – продекламировал Денис, копируя Карлсона. – Друг спас жизнь друга!

С Карлсоном получилось еще хуже, чем с улыбкой.

Он закрыл глаза, но солнце продолжало светить сквозь кожу век.

Карина молча сидела рядом, держа мужа за руку.

– Как ты думаешь, это давление? – спросил он чуть погодя.

– Не знаю.

– Приедем домой, схожу к врачу.

– Обязательно. Ты уже не мальчик.

– Я еще и не девочка, – сказал Денис, кривовато улыбаясь. – Могу показать.

Он попытался сесть, но зашипел от боли. Зад чесался невероятно, теперь Давыдов понимал, что чувствует медведь, усевшийся на муравейник.

– Успокойся, Ден, – Карина придержала его за плечи, помогая опереться спиной о надувной борт лодки. – Покажет он… Покажешь, если найдешь. Ты фотоаппарат уронил внизу, я за ним спущусь, ладно? Мне сейчас под воду врачами показано…

– С удовольствием составил бы тебе компанию, но… увы…

– Твое чувство юмора не утопить.

– Ну почему не утопить? – резонно заметил Денис. – Можно! Но только вместе со мной…

– Rodney, – сказала Карина, поворачиваясь к инструктору, – I need dive to bottom, we lost camera.

– You can’t dive alone, – возмутился Родни. – You saw what’s happened…

Карина покачала головой.

– Someone need watch him, – приказала она. – I’ll be back as soon as possible, don’t care about me. I’ll find camera and go back, Rodney. It’s simple for me. Beliеve, I can do it.

Инструктор вздохнул с тоской, но помог Карине надеть BCD. Усевшись на надувной борт, она натянула ласты, сунула в рот загубник и с переворотом спиной вперед ушла в воду.

– Your wife is а really brave girl! – провожая Карину взглядом, сообщил Родни.

– I know…[15]15
  – Родни! Я должна спуститься вниз. Мы потеряли камеру.
  – Ты не можешь нырять в одиночку! Ты видела, что случилось…
  – Кто-то должен присмотреть за ним. Я вернусь так быстро, как смогу, не волнуйся. Найду камеру и вернусь. Это просто, поверь, я все могу сделать.
   …
  – У тебя действительно храбрая жена!
  – Я знаю…


[Закрыть]– отозвался Давыдов.

Мир Зеро. Варшава. Ноябрь

Снег в Варшаве валил вторые сутки.

То, что их самолет сел в Шопене[16]16
   Аэропорт имени Фредерика Шопена в Варшаве.


[Закрыть], походило на чудо. Полосу успели расчистить как раз между двумя снегопадами – утренним и вечерним. Рейс из Нью-Йорка приземлился в 19:30 по местному времени и ВПП тут же закрыли. Для начала ноября такая погода в Польше считалась аномальной – об этом говорили на всех новостных каналах, на каждом плазменном экране кто-то высказывал свое крайне компетентное мнение о климатических изменениях и о страшной судьбе, которая ждет человечество в самом ближайшем будущем.

Все время, что Давыдовы стояли в очереди на пограничный контроль, по ТВ транслировали последствия метели – парализованные Аллеи Ерозалимски, машины, замерзающие на заснеженных проспектах, мигающие желтым светофоры, которые давно ничем не управляли. Набережные, снятые с верхней точки, напоминали реки, наполненные тревожными огнями. То там, то тут вспыхивали аварийные лампы, пульсировали синим проблесковые маяки спецмашин. Днем тоже мело, но в сравнении с тем, что началось вечером, можно было считать, что до того снега и не было.

За огромными стеклами аэропортовских окон вздымались сугробы. Компактные снегоочистители ворчали, захлебываясь в коричневой каше, все быстрее и быстрее заполнявшей мостовые и тротуары под эстакадами. Снегоуборочные машины были бессильны. Люди – тоже. На столицу тяжелой белой грудью навалилась зима.

Такси в город не ехали. Они вообще никуда не ехали – стояли в пробке. В центр можно было проехать только на танке или БТРе с отвалом. Стихия есть стихия. Когда на любой большой город за 24 часа выпадает двухмесячная норма осадков, происходящее в нем можно назвать только концом света.

В Варшаве осталось работоспособным последнее и самое демократическое средство сообщения – метро. И Миша Курочкин, их куратор в польском издательстве «Прометей».

Он ждал их возле своего громадного джипа (страсть к таким монстрам Курочкин сохранил со времен своей буйной молодости, протекавшей в громовых 90-х, когда он, по его словам, поддерживал движ, в результате которого и оказался в Польше без возможности вернуться на родину).

Сейчас Миша больше походил на зимующего в Антарктиде полярника или замерзшего пингвина, чем на референта почтенного столичного издательского дома – в смешных затоптанных уггах и пуховике с капюшоном, из-под которого торчали заиндевевшие очки и красный влажный нос.

Забросив Давыдовские чемоданы в багажник «шевроле тахо», все трое заползли в примороженный салон слегка вспотевшими, краснощекими и мокрыми от налипшего на одежду, обувь и лица снега. Курочкин завел мотор, заработала печка, они тронулись с места, прокатились несколько метров и стали в бесконечной, как лента Мебиуса, пробке, ведущей центр Варшавы.

Дальше пути Карины и Дениса расходились.

Денису нужно было домой, в Киев, и его поезд с Варшавы-Главной уходил через три с половиной часа. А Карине следовало остаться в Польше еще на три дня – ей предстоял доклад на международной конференции по пластической хирургии и отменить его не было никакой возможности.

– Ехать будем долго, – сообщил очевидное воспрянувший духом Курочкин. – Отвезем тебя, Денис, к поезду и поплетемся с Кариной ко мне, пироги[17]17
   Пироги – вареники (польск.).


[Закрыть] кушать! Зина уже налепила, наверное, к вашему приезду!

– А в гостиницу? – спросила Карина.

– В гостиницу поедем после ужина, когда безобразие разгребут. Часам к одиннадцати тебя повезу. Все стоит. Ты просто не представляешь, что творится! Если к ночи станет лучше. А если нет, то останешься у нас! Зина будет очень рада!

Ни Денис, ни Карина никогда не питали болезненного пристрастия к вареникам и галушкам, даже к пельменям относились холодно, но в среде их коллег и друзей почему-то укоренилась традиция кормить гостей из Украины украинскими национальными блюдами. Наверное, так здесь понимали гостеприимство.

Борщ, сваренный бывшей коренной москвичкой Зиной Курочкиной, походил на настоящий украинский борщ так же, как воробей на орла, но и его приходилось хлебать с благодарным выражением лица, чтобы не обидеть хозяйку.

С варениками-пирогами дело обстояло лучше, но ненамного, хотя внешне они практически копировали настоящие. Лучше всего Зине удавались пельмени, но пельмени считались украинским блюдом чисто условно, так как приходились вареникам всего лишь дальними родственниками.

– Так что – сначала Зиночкины пироги потребим! Она и с картошкой приготовила, и с капустой… Жаль, что Денис не попробует! – посочувствовал Курочкин на полном серьезе, продвигаясь еще на пять метров. Его широкоскулая физиономия с веселыми шкодливыми глазами возникла в зеркале заднего вида.

– Вы, наверное, в самолете не спали? А, Давыдовы? Глаза красные, как у вампиров! Не писатель с женой, а порождение сумерек!

Он хихикнул. Для бывшего участника бандитского движа Курочкин был прекрасно образован, мягок и дружелюбен в общении. До того момента, как речь не заходила о деньгах и бизнесе. Тут пушистость исчезала и обалдевший от напора и волчьей хватки клиент бросался искать пятый угол. Но с Давыдовыми Михаил был сама нежность и заботлив, как отец.

– Так что давайте поспите пока. Подавите подушку. Ехать долго, места хватает.

Давыдовы действительно практически не спали с момента неудачного погружения, вернее, спали урывками. Несколько часов короткого тревожного сна, полного ярких сновидений – незнакомых людей, образов, улиц, на которых они никогда в жизни не были, городов, которых никогда не посещали – не приносили облегчения. Каждую ночь они обреченно, словно удавленники, неспособные выбраться из удушающей петли, висели между сном и явью, не понимая, где кончается одно и начинается другое.

Давыдову всю жизнь хватало на отдых шести часов, но если ему доводилось неделю-другую спать меньше нормы, то он постепенно начинал терять энергичность и засыпать едва ли не с открытыми глазами. Накопившаяся в организме усталость заставляла мозг переключать сознание в режим сна без приказа хозяина. Это был своеобразный защитный механизм, который сейчас не срабатывал. Давыдов буквально валился с ног, и казалось, готов был отрубиться на ходу, но закрыв глаза, не мог уснуть, что ни делал.

Ни алкоголь, ни снотворное не могли помочь отправить его в нокаут. От смеси таблеток и спиртного он пошел мелкой сыпью, как при крапивнице, а после бутылки виски, выпитой с Кариной на двоих, получил ужасное расстройство желудка.

Как ни странно, ни у Дениса, ни у Карины головы от постоянной бессонницы не болели. Стали тяжелыми – это да, но мигрени не было. Просто Давыдовы, словно мухи, глубже и глубже увязали в смоле чужих снов, которые изо дня в день становились все страшнее, и вязкая густая смола иной реальности застывала янтарем, превращая Дениса и Карину в скованных желтым камнем диковинных насекомых.

В салоне «тахо» было тепло, и после пробежки по морозу совет Курочкина казался дельным. Карина положила голову на плечо Давыдова. Урчал мотор, негромко ворковало радио, джип двигался рывками, то застывая на несколько минут, то оживая, чтобы продвинуться на пару метров.

Денис обнял жену за плечи и закрыл глаза…

Мир Параллель-1Начало ноября

…И вздрогнул от того, что мучительно кололо висок. Ощущение было странное – будто бы только что проснулся, но он точно помнил, что встал еще в восемь вечера прошлого дня. Сейчас время перевалило за полдень, Кирилл сидел в машине у дневного клуба со странным названием «Отросток» и не мог сообразить, как он сюда попал. Кондиционер работал на полную мощность – еще бы! – термометр на приборной доске показывал 61 градус по Цельсию, а в салоне можно было вполне нормально дышать.

Райончик, где находился «Отросток», был так себе – полно отселенных домов, в которых еще жили те, до кого не добралась коммунальная полиция, полсотни пустых, брошенных своими хозяевами, отправившимися севернее искать новую и более легкую жизнь. В безлюдных кондоминиумах из некогда красного, а теперь выжженного светилом до желтизны кирпича, до сих пор работали системы жизнеобеспечения – дармовая энергия лилась на крышные солнечные батареи с небосвода, питая кондиционеры, нагнетатели и холодильные установки. Постепенно оборудование выходило из строя, но все же изрядная его часть все еще продолжала исполнять свои функции. В брошенных домах, как водится, бузила молодежь, собирались разного рода криминальные элементы, селились беглые, кому встречаться с полицией было вредно для здоровья, и просто изгои, которым не было места в существующем мире, или те, кто хотел из этого мира сбежать.

Ночью мертвые жилища зажигали окна, в подъездах гудели изрисованные лифты, где-то хлопали двери и звучали человеческие голоса. В подворотнях, словно ночные птицы, просыпающиеся с первыми лучами луны, появлялись торговцы ковисом и проститутки. По дорогам, стараясь не попадаться друг другу на глаза, курсировали наряды полиции и мотобанды – район оживал. Под утро, еще до восхода солнца, приблизительно в то время, как «Отросток» распахивал свои двери перед изголодавшейся до зрелищ и удовольствий толпой, улицы замирали, дома затихали, подворотни пустели. Все отступало перед испепеляющей мощью дня, кроме любителей дневных развлечений, прожигателей жизни, которые, как мотыльки на огонь, слетались в «Отросток», чтобы выйти из его чрева только с последним отблеском дневного света или еще позже.

Местные бандиты в «Отросток» не совались. Мало того, что клуб охранялся и существовал риск быть выброшенным на улицу, прямо на раскаленный камень мостовых без чувств и изжариться за пару минут до состояния подрумянившегося стейка, так еще и завсегдатаями «Отростка» были веселые ребята из нескольких силовых ведомств, способные просто на месте свернуть шею наглецу, посягнувшего на их спокойствие во время заслуженного отдыха.

Заведение занимало огромный реставрированный дом на полквартала и прятало за высокими стенами, выполненными из современного термоизолятора, множество неприглядных тайн, сотни запретных и несколько десятков разрешенных официально удовольствий. Хороший прибыльный бизнес, конечно, не без хлопот, но вполне себе ничего – хозяева явно не бедствовали. Денег хватало и на шоу-программы, и на взятки полиции, и на содержание целой банды секьюрити, не уступавшей по свирепости самым отъявленным головорезам, и на полусотню девок-эскортниц, которые охотно исполняли не только прямые служебные обязанности, заплатил бы кто получше! А еще в «Отростке» неплохо кормили. Без изысков, но сытно и свежим, что стоило отдельных денег. В общем, место, хоть и располагалось не в лучшем районе, было заслуженно популярным. Оставалось только надеяться, что клуб сохранит нынешних хозяев и не превратится в притон, каковых в пределах трех кварталов можно было насчитать десяток.

Кирилл обычно приезжал сюда к исходу дня, когда глаза уже слипались от усталости и выпитого, с одной целью – найти себе кого-то на вечер, чтобы не спать одному. Один он не высыпался. Он знал, что даже если потратит еще час на секс, то встанет бодрым и энергичным. Если же подруга на вечер не найдется, то и несколько лишних часов сна погоды не сделают – он будет зол и разбит, как и положено быть человеку, проведшему сутки без отдыха.

Он помнил весь сегодняшний джамп и возвращение в реальность – жесткое, болезненное. Как он катался по полу джамп-центра, держась за колено, простреленное в иной реальности, которое разрывало немыслимой болью уже в реальности этой. Как вываливались из чужого мира ребята, так и не нашедшие его на набережной Дуная и потратившие зря еще один драгоценный прыжок. Помнил техников, пишущих энцефалограмму, пока Кирилла трясло и ломало, словно после передоза ковиса, помнил, как ему кололи обезболивающее, как он пил – сначала воду, а потом разведенный водой спирт…

Но вот как он попал сюда, к «Отростку», в памяти не удержалось.

Больше всего Давыдова поразило то, что ему до сих пор было холодно. Вернее, он чувствовал, что ему только что было холодно – пальцы все еще зябли, и он невольно сунул их подмышки. Ткань футболки под руками оказалась влажной от пота, несмотря на антиперспирант. Пот снаружи и холод внутри… Может быть, он заболел? Кирилла даже тряхнуло пару раз, как от озноба, зубы лязгнули, но он быстро взял себя в руки.

Не надо бояться! Скорее всего, это был какой-то послепрыжковый эффект – никто не знал до конца, что испытывает организм в моменты переноса и как реагирует тело на потерю и скорое возвращение носителя. В общем, не страшно… Он жив, здоров, не рвет зубами смирительную рубашку, не мочится под себя, пуская слюни. А тактильные галлюцинации – это фигня. Это даже лечить не надо, он и так справится.

Давыдов вытащил ладони из подмышек и прижал в боковому термостеклу. Кожу сразу обдало жаром. Снаружи машина разогревалась градусов до восьмидесяти – восьмидесяти пяти и, если бы не керамическое покрытие и жидкостное охлаждение брони, никакой кондиционер не спас бы человека, забравшегося вовнутрь железно-пластмассовой коробки.

До входа в клуб надо было пробежать метров сорок – мест для машины поближе не было. На парковке стояло минимум пятьдесят авто, а ведь день еще и не начался. Перед закатом тачек станет раза в четыре больше, тогда без парковщика не обойтись – в «Отростке» таких было пять, и скучать им не приходилось. Кирилл не любил передавать свою машину в чужие руки, предпочитая пробежать через жаровню паркинга до занавеси воздушной защиты на дверях клуба. Но только не сегодня…

Не сегодня.

Он подрулил к самому входу, подождал, пока парковщик в неуклюжем термоизоляционном скафандре распахнет перед ним дверцу, и вывалился из прохладных внутренностей своего «колибри» под козырек, с краев которого стекал охлажденный жидким азотом воздух, создавая хоть какое-то подобие защиты от раскаленной улицы. Под пристальными взглядами охраны – эти мальчики явно напряглись не на шутку, чувствуя спинным мозгом агрессию, исходившую от гостя – Кирилл вошел в вестибюль, сдал на ресепшн кобуру с пистолетом и проследовал в бар. Один из секьюрити потянулся было за ним, но из полутьмы служебного помещения вынырнул Стефан (худой, весь в черном, с бледным острым лицом, за которое получил прозвище Стилет), шепнул парню на ухо пару слов, и тот испарился, словно и не было его. Стефан двинул бровями, растянув тонкие губы в нить, которая должна была изобразить радушную улыбку, и сделал приглашающий жест ладонью: мол, проходи, развлекайся, все к твоим услугам!

Кирилл кивнул в ответ.

Новая охрана. Сам Стилет на посту у входа. Значит, или ждут важного гостя, или случилась серьезная лажа, после которой сам глава секьюрити решил все загладить и настроить как надо.

На танцполе лениво переминались несколько пар, явно на подпитии или под сырцом. Время ковиса еще не наступило. В туалетах его начнут продавать ближе к середине дня – наркотик дорогой, серьезный, от которого тащит просто с паровозной тягой, штука не для баловства. А вот сырец – действующий почти как алкоголь, только дешевле и быстрее (покурил – и готов!) – был в самый раз!

Давыдов наркотики не любил, хотя иногда покуривал или закидывался ковисом перед сексом (особенно хорошо получалось, если принять полграмма на пару с очередной девочкой), предпочитая расслабляться чистым алкоголем или любовью без стимуляторов. Так было приятнее, честнее и без привыкания. Если говорить серьезно, то Кирилл страшно боялся повредить мозг, глотая или нюхая разную химическую дрянь. Повреждение мозга означало одно – работа джампера больше не для него, а ничем другим заниматься он не хотел. Да и не умел, если уж быть откровенным до конца. И страх оказаться за бортом, скатиться в обычную жизнь обычного человека был сильнее желания развеяться при помощи препаратов. И даже сильнее страха смерти.

Бармен – тощий до болезненности парень славянской внешности – узнал Давыдова, кивнув в знак приветствия, а потом налил в стакан граммов сто пятьдесят виски и поставил перед Кириллом еще до того, как тот успел усесться на табурет у стойки.

На эскортниц Давыдов даже не посмотрел. Нет, девчонки были нормальные, компанейские, веселые, некоторые даже красивые, но водить их к себе Кирилл не хотел – потом не отвяжешься. В принципе, любая из них спала и видела, как выйти замуж за северянина с деньгами и умотать из столицы побыстрее. Но стать постоянной подругой госчиновника или военного и получить все блага столичной сытой жизни, не меняя места жительства (да и места работы), тоже было неплохо. Давыдов не хотел проблем. Девицы из «Отростка» об этом знали и его не трогали, разве что иногда, когда Кирилл был в настроении, подсаживались поговорить. Знали, что он парень не бедный, не жадный и в случае чего у него можно перехватить пару сотен или попросить решить какой-то не слишком глобальный вопрос.

Кто Давыдов в действительности, кем служит и чем занимается, не знал никто. Стилет, конечно, догадывался, что постоянный клиент совсем не прост, но о том, что Кирилл – джампер, и не просто джампер, а джампер-марафонец, не подозревала даже родная мать Давыдова, вот уже лет семь живущая на небольшой вилле у самого берега теплого Белого моря.

Виски, если честно говорить, был паршивый. Крепкий, но паршивый. И называть этот самогон благородным именем «виски» было чистой воды издевательством над напитком, но забирало пойло здорово, особенно, когда ложилось на старые дрожжи. А в желудке у Давыдова еще плескались остатки спирта, которым его отпаивали после возвращения. Тогда выпивка не брала, побеждал адреналин, а от обжигающей жидкости только тошнило и хотелось кашлять, зато сейчас, сделав первый глоток, он почувствовал, как мир вокруг него начал терять резкость. Он знал такое состояние – еще граммов двести, и его вырубит напрочь, словно кто-то невидимый погасит свет, а потом… Потом будет утреннее пробуждение из серии «врагу не пожелаешь». Следовало торопиться. Он обвел глазами зал, стараясь рассмотреть лица сквозь дымную пелену приближающегося опьянения.

Девушек в зале было немного. По понятиям тех, кто вел исключительно дневную жизнь, время было раннее, и основной поток должен хлынуть в зал только после двух пополудни, когда в «Отросток» поедут гуляки из центра, пресытившиеся тамошними пафосными барами и стерильными безопасными клубами. Ни одного лица, за которое Кирилл мог хотя бы зацепиться взглядом, ни у стойки, ни за столиками, ни на танцполе не наблюдалось, а до состояния, когда внешность временной подружки уже не будет иметь значения, Давыдов не допился.

Он еще раз отхлебнул из стакана и с трудом пропихнул едкую жидкость в горло.

«Это лекарство, – подумал Кирилл, облизывая горькие губы. – Просто нужно принять лекарство, чтобы забыться…»

Он вспомнил набережную Дуная, осеннюю прохладу и едкий запах пороха, бьющий в ноздри. И как сильна была боль, разрывавшая его ногу. И как в момент, когда рукоять нагана уже летела в висок едва не убившей его женщине, он вдруг…

Почему он не нанес смертельный удар? Это не было бы победой, он вряд ли успел бы догнать и уничтожить цель, но ликвидация вражеского носителя – тоже выдающийся успех. Что помешало ему ударить? Он узнал в ней… Кого? Кого можно было узнать в этой роллерше с замашками профессионального киллера? Он никогда не видел ее до того, она даже отдаленно не напоминала Давыдову никого из тех, с кем он был связан. И все-таки он узнал ее и не убил! Бред какой-то!

Кирилл снова поднес к губам стакан и на этот раз неожиданно легко сделал большой глоток.

Такого с ним никогда не случалось. Он мог сомневаться до того, как ввязывался в драку. Мог переживать после того, как схватка заканчивалась. Но никогда не рефлексировал в момент боя – иначе его давно бы не было в живых. То, что сегодня он выжил, было чистой случайностью. Не его заслугой, а стечением обстоятельств. Это значило одно – стоит задуматься над произошедшим, потому что в следующий раз звезды могут сойтись иначе. Может быть, он нездоров? Что-то случилось с его уникальным мозгом, и тот подает сигналы бедствия? Наведенные галлюцинации? Внутри девушки на роликах был такой же джампер, как он сам. Непонятно – женщина или мужчина. Просто джампер. Иная сущность, захватившая тело носителя. Он не знал девушку – это абсолютно точно. Он узнал джампера? Исключено! Это даже не противоречит теории, теория здесь ни при чем! В таком предположении нет ни малейших следов логики. Чушь, однозначно.

Кирилл зажмурился и снова хлебнул виски. В животе уже бушевало пламя – горячая волна бежала по жилам. Пора. Допить и ехать. Завтра будет завтра. Этим вечером джампа не будет точно. Он сейчас не способен ни на что, даже фигурально. В крови все еще кипел адреналин, но алкоголь, похоже, одерживал победу. Конечно, будет плохо, но тащить в кровать первую попавшуюся девку он не хотел. Был бы трезвее – хотел бы, а сейчас желания отступили, их смывало, растворяло в себе тяжелое, как кошмарный сон, опьянение. Наступит ночь – разберемся. Дома есть аспирин. В конце концов, выкурю сигарету ковиса – точно полегчает. Во всяком случае, сегодня он больше не прыгнет. Пусть, если приспичит, прыгают те, кто может. Сегодня он – никакой.