Электронная библиотека » Яна Лапутина » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Игра в гейшу. Peek-a-boo"


  • Текст добавлен: 26 мая 2022, 13:29


Автор книги: Яна Лапутина


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 5

Ирка засыпала. Капельница, подключенная к тонкой ниточке вены, дозированно вводила ей в кровь что-то отодвигающее ее от всего-всего на этой земле. Почему-то привиделся заснеженный, продутый поземистым, искристо-холодным ветром перрон какого-то вокзала. Ирка стояла на самом краю его, провожая глазами беззвучно уходящий куда-то состав. При этом она видела себя из-за намертво обмороженного тамбурного окна последнего вагона, в котором продышала и проскоблила колечком крохотное отверстие.

Это было странно и непонятно, видеть себя одновременно с двух, медленно-медленно отодвигающихся друг от друга сторон. Ирка, стоящая на краю перрона, была в неимоверно роскошном и практически навылет прозрачном вечернем платье со шлейфом от Valentino. Такое когда-то бесстрашно надела, показывая себя всю, бесподобная Ума Турман, любимейшая Иркина актриса, на благотворительном гала-ужине Swarovski Fashion Rokcs.

Ирка, припав глазом к протайке на тамбурном стекле, жадно всматривалась в отплывающую от нее в снежную замять Ирку-Турман и слышала ее-свой голос:

 
Вы уедете скоро. У платформы вокзала
Будет биться метель в паровозную грудь,
Улетая, завьюжится талая муть.
Я назад возвращусь, спотыкаясь о шпалы…
 

Больше Ирка не видела ничего. Уже были сделаны тампонада и гидропрепарация, и сейчас Отари, наш друг, знаменитый пластический хирург из КЛАЗКО, тридцатисемилетний грузин московского разлива, мама русская, чуткими, как у пианиста, пальцами сделав внутриносовой скальпельный разрез по слизистой, тупыми ножницами производил отслойку мягких тканей Иркиного носа.

И это можно было считать только самым-самым началом ринопластики. До того, как Отари перекроет носовые ходы новыми тампонами, проклеет нос специальным пластырем и аккуратно обложит его спинку гипсовой повязкой, секундная стрелка настенных часов в хирургической почти пятьдесят раз пробежит по своему кругу. А дальше Отари, не размывая, без пересадки, заметно растащит в стороны Иркины щеки, придав через разрезы во рту и введение в них заранее рассчитанных имплантов, новую скуластость. Затем, не останавливаясь на перекур, сделает Коркиной совершенно другой, более рельефный подбородок, украсив его, как и просила Ирка, сексапильной ямочкой и, в завершение всего этого пахнущего кровью и медицинскими препаратами колдовства, подкачает ей гиалуроновой кислотой до этого узковатые губы, которые раньше можно было только зрительно увеличить помадой.

– Слушай, между нами, а зачем тебе все это надо? – спросил Отари у Ирки перед подписанием обязательного договора.

Ирка кокетливо улыбнулась:

– Хочу быть еще красивей.

– Как телевизор?

Ирка непонимающе вопросительно покосилась на Отари.

– Это моя бабушка по маме так говорила. И про меня тоже, что я красивый, как телевизор.

– А ты и в самом деле красивый, – решила пококетничать Ирка. Отари по-дружески приложил к ее губам отмытый до белизны тонкий указательный палец правой руки.

– Ирина… – он сверился с договором, – Михайловна… Ты – пациентка. И я тебе уже когда-то говорил…

– Что хирурги крайне редко влюбляются в своих пациенток, – закончила за него Ирка.

– Молодец. Хорошая память. Давай будем переодеваться.

Несколько лет назад, когда мы еще только-только познакомились с Отари и он первой из нас сделал блефаропластику Ирке, мастерски подобрав заметно ослабевшую кожу нижних век, она, по привычке, немедленно попыталась влюбиться в него.

Из этого ничего не вышло. Отари тогда был женат, но мне, односторонний, быстро отгоревший Иркин роман помог написать небольшое эссе для журнала, в котором я имя Ирина поменяла на Марину.

…Сидим в кафе, моя подруга Марина заказывает еще чашечку чая и просит плед. Я молчу, я слушаю ее в сотый раз, вот уже несколько недель ее лихорадит. Она влюбилась в своего пластического хирурга, то есть в того, кто сделал ее лучше. Она восхищалась его мастерством, удивлялась тому, как красивы его руки и как ловко он жонглировал фломастером, разрисовывая ее тело перед операцией. Но еще большая волна восхищения ее накрыла, когда были сняты последние швы и она увидела себя в зеркале.

– Еще ни один мужчина в моей жизни не выполнял так точно свое обещание, – восторгалась Марина.

Как легко и заманчиво влететь в эту паутину! Общение между пациенткой и пластическим хирургом интимно по сути. Eye contact (по-русски, звучит куда романтичней – встреча глаз) происходит мгновенно, и времени, пока пациентка проходит от входной двери кабинета до кресла на самом первом приеме, становится вполне достаточно, чтобы хирург, хороший хирург, смог понять: подойдет он именно этой женщине, впишется ли он, так сказать, в ее образ или нет.

А пациентки принимают этот профессионализм за сходство взглядов.

– Его руки так уверенно скользили по моему телу. Он исследовал меня, в его глазах и прикосновениях не было похоти, но было невероятное умение, даже напор, твердость и это стало для меня открытием, – рассказывала Марина.

Я знала, что пластический хирург трогает женское тело совсем по-особому, ничего общего между врачом-терапевтом или мужчиной, вожделеющим ваше тело. Скорее, он художник, который будет писать и прежде должен понять «материал», то есть вас. А еще пластический хирург, в определенной степени, становится вашим «первым мужчиной», способным дать возможность увидеть и ощутить что-то совсем уж невиданное в столь привычном до этого облике.

Кто же может забыть своего самого первого? Как же не отозваться на внесенную в тебя, пусть и скальпелем, красоту?

И чувство влюбленности – тут как тут. Женщины податливо переносят любовь к своей «новой» красоте на человека, который помог ее получить. Отсюда задачка-вопрос: чьи же жертвы встречаются чаще: пластической хирургии или пластического хирурга, читай – любви к нему?

Эстетическая хирургия сегодня – это шоу-бизнес. Операции становятся менее травматичными, более желанными и доступными. В моде теперь равноправно актеры, спортсмены, топ-модели, музыканты, художники, стилисты и – пластические хирурги. Причем сейчас они овеяны еще и неким особенно гламурным ореолом. Оттого влюбленность в них сегодня – что-то терпко-желанное и соблазнительное.

Что же в ответ? Вежливая и очень тактично отмеренная дистанция, ближе которой хороший хирург никого не подпустит. «Служебный роман» разрушает истинную стерильность чувств, как и секс с первой встречи. Поэтому пластический художник очень редко влюбляется в тех, с кого пишет картины. У медсестры или случайной знакомой шансов гораздо больше. Восхищенно глядя на пациентку, мастер конечно же восхищается собственной работой.

И пусть. В конце концов, «своего» хирурга найти сложнее, чем любовника. И еще неизвестно, кто ценней для современной женщины.

Отари уже почти заканчивал делать щеки Ирки. И вдруг вспомнил, как я лет пять назад, когда он еще не набрал сегодняшнюю востребованность, возле дверей клиники схватила его и буквально прижала к ним одна из пациенток, пару месяцев назад перенесшая повторный латеральный лифтинг.

– Я же просила не растаскивать мою морду в разные стороны, а только поднять щеки. Понимаешь? Из-за тебя я теперь выгляжу, как все эти выдохшиеся кинозвезды, которые никак не могут понять, что давно пора остановиться, – захлебываясь, выпалила она.

Ирка спала, всецело доверяя себя надрессированным пальцам Отари. А Танька, уже переодетая для операции, лежала на высокой никелированной кровати в палате, дожидаясь своей очереди к нему. Она только что перешутила со знакомой медсестрой:

– Вот времена… Раньше в очередях за колбасой стояли, а теперь лежим в очередь под нож.

Танька почти не глядя перелистывала страницы какого-то глянцевого журнала и вдруг обратила внимание на знакомые лица. Среди них был и Отари, и миловидная Этери, с хорошо уложенным каштановым пикабу, хозяйка клиники эстетической медицины КЛАЗКО.

Она поискала глазами фамилию автора фотосессии и приятно удивилась – Алексей Беляков – Леша – Машкин tough guy,[5]5
  Крутой парень (англ.)


[Закрыть]
как его окрестил после знакомства в Shatush Артур.

Танька тут же набрала на мобильном номер Маши:

– Это я, безребрая, привет. Я в КЛАЗКО. Жду. Нет, Отари еще над Иркой шаманит. Я тебе вот зачем звоню, тут в журнальчике одном фотосессия твоего Лешки про КЛАЗКО и про всех, кто здесь. Классные фотки! Глаза у tough guy, как снайперский прицел. Все, не скучай, целую.

Глава 6

Я стояла в пробке на Тверской и бездумно цеплялась глазами за прохожих. Sungate – прочитала я вывеску ресторана и увидела за эркерно-выпуклым витринным стеклом Лешу. Не одного. Он сидел, подперев лицо левой рукой, напротив Ярославы Петелиной, жены Олега Попцова.

Пробка, похоже, надолго, видимо, еще где-то в районе Маяковки кто-то с кем-то «поцеловался», так что я оказалась свидетельницей встречи молодого фотографа Белякова и писательницы Петелиной. На Леше была желтая, фактурно-прессованной кожи куртка от Brioni, на безворотниковую стойку которой выплескивалась белизна рубашки от Gucci. На Петелиной черный пиджак Cristine Effe с предельно открытой, безо всяких украшений грудью и шеей.

Перед ними стояли чашки с эспрессо. И все бы ничего, подумаешь, Лешина профессия сама по себе предполагает разносторонние встречи и связи. К тому же, как известно, фотографа, как и волка, кормят ноги.

Но вот ведь какая штука – Леши-то сейчас в Москве не было. Он еще месяц назад отправился в рабочее турне по Сибири, делая заказные фоторепортажи из научных центров Новосибирска, Томска, Красноярска, Иркутска. И сегодня утром, когда мы завтракали, звонил Машке из аэропорта в Екатеринбурге, целуя ее и скучая о ней. Его командировка растягивалась на три с лишним месяца. Этим-то и воспользовалась Астахова, затеяв кардинальные хирургические перекройки. До Томаса Линджера над ней основательно потрудился наш Отари, на размер нарастив ей грудь, выровнял до того с природной горбинкой нос и хорошо подсушил пока еще редкостной для России тумисцентной липосакцией Машкины бедра.

– Лешка сказал мне, что я очень похожа на его маму, – рассказывала нам Машка. – Я нашла в альбоме ее фотографию. Вот и решила хоть как-то, но усилить сходство. Сделать Леше сюрприз.

А познакомились они очень просто. Леша приехал к офису «Глобус Гурмэ» на почти неслышном – так, даже приятный для уха рокот – ярко-красном Suzuki JSXR-1000, аккуратно накренил мотоцикл в сторону блескучей от хрома подножки и поднялся к Астаховой, бренд-директору сети гастрономов. Высокий, спортивно подтянутый и с ходу приметный исходящей от него светлотой.

Белесые, коротко остриженные волосы, с напуском на лоб не больше, чем два пальца, двухдневная, тщательно ухоженная щетина, такая же светлая, как и прическа, выцветшие, будто отбеленные брови и ресницы, сами черты бледноватого, но не болезненно, лица правильные, с красиво изогнутыми губами.

Мне запомнился Лешкин взгляд. Подумав, я решила, что здесь точнее и уместнее будет слово «вгляд». Леша неощутимо проникал им глубоко-глубоко, до чего-то понятного только ему, изредка прикрывая остановившиеся зрачки желтоватой белизной не по-мужски длинных ресниц.

Танька однажды сказала мне:

– У него глаза цвета гречневой каши.

Потом, помолчав, добавила:

– С маслом.

– Это плохо? – спросила я.

– Я не знаю… но сварена эта каша круто-круто.

Петелина достала из сумки и протянула Леше что-то в узком конверте. Он взял его небрежно, не меняя позы.

Пробка тронулась с места, и я метров на пятьдесят отъехала от Sungatе.

Глава 7

По пятницам, в постный по православному календарю день, на «ферму красоты» приезжает священник Илларион, в миру Сергей Иванович Носов. Основная его служба происходит в небольшой церквушке Бориса и Глеба на восемнадцатом километре Рублево-Успенского шоссе.

Когда я впервые увидела его здесь, в этом старательно просчитанном и, наконец, совершеннейшем гламуре, я подумала, как же прекрасно вписывается божественное во все: убогое, нищее и ослепительно-богатое.

Батюшка шествовал по коридорам «фермы», будто клубясь в своей черной, с отсветом, атласной рясе. Его борода, усы и длинные, спадающие до плеч волосы из-под монашеского черного клобука проснежила ясная, чистая седина.

Его здесь любили. Все и сразу. За ненавязчивую, мягкую мудрость негромко, но четко произносимых слов, за постоянную готовность вникнуть в душевную сложность переживаний. За способность услышать в невнятном, путано-нервном исповедальном откровении самое главное, от того и покаянно-стыдливое. Я лично впервые от него услышала и осознала разницу между откровенным и сокровенным.

– Откровение, – говорил батюшка, – всегда поверху, над душой. А вот сокровенное всегда в ней, на самом-самом донышке. От чего? От того, что оно греховно по-настоящему. Грех прячется за сокровенность, и сокровенность, следовательно, греховность. А ну-ка, выковырните в себе то, о чем вы ни при каких условиях не признаетесь. Во-от, тут же и все поймете. Грешно. Сокровенно.

Мы любим задерживаться с Машкой и Танькой в молельной, чтобы послушать всегда задушевные и рассчитанные на ответную восприимчивость батюшкины проповеди-отпусты.

Ирка, хоть и крещеная, к причастию не ходила.

– Мой Бог во мне. Он про меня все знает. Зачем еще воздух трясти?

Отец Илларион на это говорил с едва приметной усмешкой в усах:

– Невольник – не богомольник.

Однажды я украдкой записала на диктофон одно поразившее меня батюшкино раздумье:

– Меня, грешного, Господи помилуй, интересуют не только моральные нормы, признанные людьми над собой, как законы всеобщие, но и непонятные законы души отдельного человека, и наложение этих законов, и их несовпадение. В сегодняшнем мире я, грешный, Господи, прости и помилуй, вижу единственную трагическую фигуру, через которую проходят все боли этого мира – женщину. Господи, спаси и сохрани ее, продолжательницу рода человеческого.

Уже поздним вечером, когда на «ферме» все угомонилось и стихло и мы с Машкой запрятались под свои одеяла, я услышала, что она плачет. Беззвучно, выдавая себя только дыханием.

Не включая ночника, я тихонько подсела к Машкиному изголовью:

– Хочется чего-то сказать, Маш?

Она отрывисто задышала:

– Хочется…

– Ну?..

– Не скажу… – Она высморкалась в бумажный платок.

– А отцу Иллариону?

– Сказала. – Она разрыдалась.

– А он? – переждав приступ, спросила я.

– Не скажу.

– Почему?

– Не спрашивай. Я боюсь.

– Накапать валосердина?

– Накапай.

Машка выпила успокоительное и затихла. Я подошла к окну. Там, за стеклом, в желтом фонарном свете опадала листва и не было никого-никого.

О том, что я увидела на Тверской, я не сказала Машке ни слова.

Глава 8

Олег с Ярославой торчали в пробке перед самым поворотом на Рублевку. Ярославе приспичило пообедать в A.V.E.N.U.E., хотя она прекрасно знала, что Олег просто на дух не переносит этой стеклянной кубышки в восьми километрах от Barviha Luxury Village. Вот именно эту «нелюбовь» Ярославе и нравилось изредка эксплуатировать в отместку за многое, чем периодически досаждал ее муж-олигарх.

– Бесить можно любя, – заявила ее героиня, тончайше закамуфлированная внешним лоском и тактом стерва, в дописанной утром главе. – Когда человек чего-то не хочет, а выказывать это ему никак не с руки… Показушное благородство… Он вроде вытянутой из бумажника купюры. Мни, сколько хочешь…

Ярослава любила на себя примерять образы своих героинь.

– Закажу себе кусок мраморной говядины с овощами на воке, – задумчиво дразнила мужа Ярослава. – Это по-японски. А на десерт… на десерт, пожалуй, тирамису с граните «Калуа». Ты как к японо-тайским вариантам?

Олег молча усилием воли давил в себе нарастающее негодование.

– Ты меня слышишь, дорогой? – Ярослава неслышно положила Олегу на колено левую руку с идеально отманикюренными ногтями.

– Слышу, конечно, – ничем не выдавая себя, улыбнулся Олег. – Мне бы просто жареной картошки с луком. И огурца, соленого и холодного.

– А на русской печи под лоскутным одеялом тебе не хотелось бы потом переспать? Не снимая валенок?

– С тобой? – непробиваемо подыграл Олег.

– А что?

Он метра на три, не больше, передвинул вперед Merсedes, потом отозвался:

– С тобой хоть сейчас.

– Молодец. Постоянная готовность номер один.

– Славка? – Олег откинулся на подголовник. – Ну чего тебе? Петляешь, петляешь, как лиса.

– Которая все равно прибежит в магазин. На воротник, – закончила Ярослава. – Да?

– Это все твои писательские понты.

– А ты у нас что, Лермонтов?

Олег вопросительно посмотрел на Ярославу:

– Это как?

Ярослава негромко и нарочито женственно продекламировала:

 
…Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть;
Как я любил, за что страдал
Тому судья лишь Бог да совесть.
 

– В принципе, да. Не хочу.

– Во-от по-че-му меня чуть-чуть начинают волновать кое-какие твои отвлечения.

– Можешь что-нибудь поконретнее?

– Не-ет… Что ты! – Ярослава изящно стряхнула сигаретный пепел. – Я еще в самом начале нового романа. В первых его главах.

– Ну и что? – дернул левой щекой Олег. Он не любил эти интеллектуальные кошки-мышки.

А она об этом тоже хорошо знала.

– Сюжет не позволяет пока вскрывать фабульного тайника. Главное сейчас, в первых главах, создать напряжение. Всколыхнуть интерес. Заинтриговать.

– Я заинтригован.

– Вот и замечательно. Кажется, пронесло. – Ярослава проводила взглядом вонзившийся в съезд на Рублевку кортеж правительственных машин с сиренами и мигалками.

Глава 9

Как же удивителен мир людей. Все знают друг про друга. Уж на что «ферма красоты», казалось бы, отделена и отгорожена от страстей внешнего мира и приглушенная замкнутость ее комфорта располагает к отъединению, ведь поступивший сюда сам, еще до порога «фермы», начал свою игру в прятки, избавляясь под руками пластических хирургов от чего-то, мешающего жить, а ведь это очень лично, сокровенно, здесь, на «ферме», через день или два все равно расшифрован, раскрыт, раскодирован.

Всезнайство не имеет границ, не зависит от количества вовлекаемых в его сферу людей. Главное, чтобы кто-то один что-то поведал кому-то другому…

Когда дело касается слухов, сплетен и пересудов, я вспоминаю, как однажды мой папа, услышав от мамы какую-то чушь про себя, которую ей, естественно доверительно и в самых благих целях, нашептали какие-то знакомые, усмехнулся и потом уже, глядя в тарелку с любимыми им пельменями с уксусом, процитировал Ахматову:

 
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был доносительством когда-то наречен.
 

– А сплетня – это изначальная форма доноса. – Папа внимательно, из-под бровей посмотрел на меня своими умными карими глазами. – Абзац. Тема закрыта.

О том, что на «ферму» пожалует дочь экс-президента со свитой и что потребуется пять номеров, здесь знали все. Когда же среди обладателей выдраенных до блеска апартаментов дочки не оказалось, гламурный публикум «фермы» заметно разочаровался. За столик в ресторанчике садились совсем неинтересные тетки.

Да, все они были в хорошей одежде, да, от столика на пятерых незримо отплывал несмешиваемый, от того как бы слоистый аромат – букет французских духов. Да, все вновь прибывшие притащили с собой на «ферму» под перевязками и заклейками следы уже совершенных пластических операций, но в остальном, как это ни странно, они ничем себя не явили. Я подумала о том, как же – как же! – унифицирован мир гламура. А еще, а это уже вовсе парадоксально, что живущие в нем, стремящиеся в него обречены на одинаковость своей разницей.

Я сама обалдела от этой выскочившей из меня и в меня же попавшей формулки. И сразу поняла, что куча людей не захочет понять и принять ее. Чем? Да напрямую обжигающей правдой.

После завтрака к нам опять подтянулась бабулька в розовом Juicy Couture:

– Две из них, которые полненькие, после круговой. Они дочке какие-то двоюродные племянницы, а которая самая высокая, с отрезанным носом, мать друга друга ее мужа… Резались не здесь, кажется, за границей… И с носом у нее какая-то проблема.

– Очень интересно, – сказала Машка. – А еще две кто?

Розовый спорт-костюмчик так и расцвел:

– Как только что – расскажу.

– Не забудьте, – удержала серьез Маша.

– Что вы, что вы! А сейчас я бегу на дарсонвализацию, потом на лимфодренаж. Времени просто нет. Вы меня понимаете?

Мы с Машкой синхронно кивнули.

«Ферма красоты» оснастилась масштабно. Помимо перечисленных нашей «доносительницей» услуг здесь можно было получить курс «пассивной гимнастики» – электростимуляции, чтобы снять болевой синдром, убрать отечность и мобилизовать мышечную ткань; расслабиться и улучшить обменные процессы глубоким теплом – физиотерапией; восстановить, наконец, нормальное состояние поврежденных клеток микротоковой терапией.

В лечебных и профилактических кабинетах стояли, поблескивая дисплеями и прочими циферблатами, ультрасовременные аппараты, помогающие чуть ли не на треть сократить реабилитационный период.

Вновь приобретенная красота здесь, на «ферме», оберегалась и опекалась разумным нажатием и включением бесчисленных пультов, клавишей, кнопок, рычагов и разъемов.

На «ферме» можно было уютно припрятать себя в библиотеке, в домашнем кинотеатре, в Интернет-кабинете, сюда можно было, при особом желании, вызвать гадалку на картах, кофе или же экстрасенса и астролога.

Я включила двигатель своего «порша». Закурила. Пусть движок прогреется. Я собралась в КЛАЗКО за Танькой и Иркой. В приемнике ожил голос Пэрис Хилтон, поющей знакомое о «слепоте звезд».

Подруги сидели внизу, в холле. Неузнаваемые. Не закрытые платками участки на их лицах выдавали недавность сотворенного с ними. Отеки, синяки. Вообще черт знает что. Зрелище не из приятных.

– Зато потом, – я наиграла веселость, – все мужики – наши. Поехали, карета подана. Идите садитесь, а я на секунду к Отари загляну.

– Я с тобой не поеду, – сказала Танька. – Только что позвонил Артурчик, хочет меня сам подвезти.

– В таком виде?

Танька дернула плечиком:

– А что, зато эпатирует.

Я заглянула в кабинет к Отари, он устало сидел в кресле, держа в руке чашку кофе.

– Привет, доктор.

– Гамарджоба.

– Как прошло с девчонками?

– Все хорошо. У Тани нос трудный. Навозился. Ты ей скажи, чтобы береглась. Даже по телефону много не болтала. Я прочитал одну книжку американскую, по ринопластике, так вот они не только сильно сморкаться не разрешают после операции, но и долго говорить по мобильному. Странный перегиб, по-моему, но…

Я улыбнулась:

– Танька без телефона, что Мартын без балалайки.

– Это как? – заинтересовался Отари.

– Это из словарных запасов моей прабабушки. Хорошо выглядишь. Что-то в тебе не так… Ну-ка, ну-ка…

– Да мне Илюша из «Альтернативы» вчера делал Zoom, отбеливал зубы. Видишь? – Отари широко улыбнулся.

– Вылитый Дэниел Крейг.

– Новый Джеймс Бонд, что ли?

– Да-а… – подсластила я интонацию. – Приглядись.

– Не стоит… Грузин на англичанина, что негр на азербайджанца.

– Тебе видней, рада была тебя видеть. – Я чмокнула Отари в щеку. Он был одного роста со мной, в принципе ничего, но я люблю мужчин повыше.

Когда мы вернулись на «ферму», там был переполох. По телевизору в новостях сообщили, что на Арбате, возле своего дома, выходя из машины на парковке, был расстрелян киллером пивной бизнесмен Какаулин вместе с двенадцатилетней дочкой, которую он вез из школы. Зачем при этом был убит ребенок, было непонятно. Ужас!

А переполох поднялся, когда уборщица, принеся в четырнадцатый номер полотенца и постельное белье, которые здесь меняли ежедневно, сначала остолбенела, увидев в джакузи, заполненном чем-то кроваво-красным, мертвенно-белое лицо Зинаиды Какаулиной, жены только что отстрелянного бизнесмена. Завизжала, забившись в истерике, а затем выскочила в коридор с истошным криком:

– У-у-би-и-ли!

И слава Богу что на «ферме» всегда все готово: операционная, хирург, анестезиолог, медсестры. Томас Линджер, как на ходулях пронесшийся по коридору, выхватил Зинаиду из красной купели и на руках, не дожидаясь каталки, так же бегом дотащил ее до стола в операционной и быстро начал подключать к аппаратам искусственного дыхания и переливания крови. Сестрички перехватывали жгутами перерезанные руки.

Какое-то время на осциллографе томительно тянулась зеленая ниточка отсутствия жизни, и старшая медсестра, глядя на нее, прищурилась от напряжения. Томас Линджер вдруг отчаянно грохнул отмытым кулачком в область под левой грудью Зинаиды, и она, как бы выдохнув из себя немоту, задышала, а на осциллографе замерцали острозубые зигзаги.

– Вернулась… – шепнула одними губами старшая медсестра и трижды перекрестилась.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации