Текст книги "Препараторы. Зов ястреба"

– Прости, – ему действительно стало неловко. – Если тебе показалось… Я ничего такого не имел в виду. Я понимаю, что тебе тоже, наверное, нелегко… Ты скучаешь по близким, но…

– Не по кому скучать, – отрезала она и стрельнула в него хитрыми светлыми глазами. – Давай не будем грустить, ладно? Погрустить мы, может, ещё успеем. Учёба начинается ещё не теперь. До того – давай веселиться?

– Давай, – согласился он и покрепче прижал её к себе.

И они веселились, хотя Ульм не думал, что страх перед будущим позволит ему по-настоящему веселиться.

Лудела, в отличие от Хельны, ничего не боялась, не вызывала в нём чувства вины – и ничего от него не ждала. Она не была похожа на девушек, с которыми ему посчастливилось быть в Ильморе. Там всё было робко и украдкой – потому что все знали друг друга и, отдаваясь ему или даже позволяя много меньшее, любая боялась кривотолков даже больше возможных последствий. Это могло показаться абсурдным жителю большого города – но в Ильморе имело смысл.

Луделе, видимо, было плевать на слухи. Она не рассказывала Ульму о своём доме и семье; у неё была гладкая кожа и упругая попка – а хитрые глаза разгорались, как пламя, когда им удавалось уединиться в одной из комнат общежития.

Такие встречи, само собой, не поощрялись – но и прямого запрета на них не было.

Здорово оказалось быть с девчонкой вот так, без опаски и запретов – хотя Унельм, конечно, ничего не рассказывал о Луделе в письмах, которые относил на почту каждый день. Он знал, что их возят на поезде в Ильмор лишь дважды в месяц, вместе с остальным грузом, но его это не смущало. Родителям наверняка приятно будет получить сразу много писем – будто дневник его жизни здесь, который он вёл для них.

Только вот дневник этот получался однобоким – если бы неизвестный исследователь из будущего судил по нему о ситуации, в которой оказался Ульм, он бы ничего не понял ни про препараторов, ни про службу. В письмах всё это упоминалось вскользь, а опасности как будто не существовало – зато Унельм много писал об архитектурных красотах города, чудесах Парящего порта, ленивой морде быка в Зверосаду.

С Луделой они ни о чём опасном тоже не говорили – разве что пару раз, мельком.

Однажды, например, когда они лежали, приятно обессиленные, тесно переплетясь руками и ногами, на его узкой постели, рассчитанной на одного, Лудела вдруг спросила, глядя в потолок:

– Ты когда-нибудь думал о военной службе?

– В смысле? – Он и вправду не понял, что она имела в виду. Военной службы в Кьертании не существовало – и не могло существовать.

– В смысле, если бы не было Стужи, всем в Кьертании, наверно, пришлось бы проходить эту самую службу – а может, и на войне сражаться. – Она заворочалась у него под рукой, устраиваясь поудобнее. – Но до нас никому не добраться, а значит, армия в том смысле, в каком она есть в других странах, там, за границей, не нужна.

– Охранители есть…

– Охранители – да, но это не то. – Лудела помолчала, морщась, как всегда, когда она обдумывала какую-то мысль. – Я просто думаю: из-за Стужи есть препараторы, так? И их служба очень даже похожа на военную. Но не всякий человек может стать препаратором. Получается, если бы не мы, всем пришлось бы проходить службу? Хорошо бы это было или плохо? Я думаю, что…

Унельм перестал слушать – и в качестве извинений за то, о чём она не могла знать, покрепче прижал её к себе, уткнулся носом ей в макушку.

Под мерное течение её голоса он думал об отце, маме, Хельне – её лицо быстрее, чем он ожидал, начинало стираться из памяти, Гасси – вот чьё лицо никакому времени не дано стереть, парителях – он купил книгу о самых знаменитых паритерах и прочёл уже до середины, Сорте, Миссе… Ему любопытно было, как они осваиваются в городе, началось ли уже их обучение. За прошедшую неделю он пару раз подходил к их общежитию, но не решился зайти внутрь.

За завтраком и ужином он видел других рекрутов; со многими они стали узнавать друг друга в лицо, здороваться и робко улыбаться при встрече. Кажется, некоторые уже держались небольшими группами, но над такими витал дух неуверенности. Никто не знал, что ждёт их дальше, не придётся ли им вскоре разделиться – и даже самые потерянные должны были понимать, что сближаться с кем-то здесь и сейчас неразумно и несвоевременно.

Ульм с Луделой, не сговариваясь, приходили в столовую порознь – и уходили так же. Её мотивов Ульм не знал, но подозревал, что ей, может, тоже не хочется, чтобы их считали парой. Может, у неё был другой в городе? Или она надеялась найти потом кого-то получше?

Мысли об этом не тревожили и не уязвляли. Их полудружба-полувлечение, вспыхнувшая так быстро, могла и погаснуть в любой момент.

Каждый день, медлительный, полный гуляний по городу и чинных трапез в общей столовой под цепким взглядом госпожи Сэл, ощущался неделей, и в какой-то момент Ульму начало казаться, что это странное межсезонье, в котором все они зависли – ещё не препараторы, уже не вчерашние мальчишки и девчонки – будет длиться вечно.

А потом, однажды утром, на следующий день после прибытия ещё нескольких рекрутов, всё изменилось.

За завтраком почти все столы оказались заняты – вновь прибывших было всего человек десять, но они как-то быстро всё заполнили собой, взволнованно галдя, громыхая подносами и нервно посмеиваясь. Наблюдая за ними, Ульм почувствовал себя почти старожилом, хотя всё преимущество заключалось в том, что он развлекался с Луделой да праздно шатался по городу.

Сорта, должно быть, не теряла времени даром. Наверняка узнала, что было можно, про то, как здесь всё работает, набрала книг в местной библиотеке, выяснила, чему их будут учить и начала учиться самостоятельно, расписала план расходов на ближайшие несколько месяцев и нашла себе партнёра по тавлам, чтобы держать разум в тонусе, в придачу.

В столовую вошла госпожа Сэл в сопровождении ещё нескольких препараторов, и гул немедленно стих.

Все заняли свои места – и госпожа Сэл заговорила, негромко, уверенно. Ей не нужно было повышать голос, чтобы быть услышанной.

– Я ещё раз приветствую вас от лица Десяти – и всех препараторов Химмельнов. – Она сказала «Химмельнов», а не «Химмельборга» или «Кьертании» – как будто все они были теперь личной собственностью семьи владетеля. До сих пор Ульм не слышал подобной официальной формулировки.

– …Некоторые из вас уже успели освоиться здесь, другие только приехали – но мы не можем позволить себе терять больше времени. – Порыв ветра ворвался в приоткрытое окно – но белоснежная грива госпожи Сэл осталась лежать на спине, как приклеенная. Ульм вспомнил слухи о том, что она носила парик, полностью облысев под действием эликсиров. – Ваша учёба начнётся с завтрашнего дня. Пока что учить вас буду я, госпожа Рурре и господин Олке. – Она кивнула на невысокую полную женщину в костюме кропаря и тощего, как жердь, мужчину с болезненным цветом лица и высокими залысинами надо лбом, одетого в коричневый – цвет менханикеров. – Мы поможем вам найти лимит своих способностей – и, разумеется, найти этим способностям наилучшее применение. Многие из вас уже приблизительно представляют, чем будут заниматься – я говорю прежде всего о тех, кто прошёл только одну Арку на Шествии.

Ульм машинально распрямил плечи, будто она говорила исключительно о нём. Судя по нервному ёрзанию и перешёптыванию других ребят в зале, это было совсем не так. Более того, ёрзающих, по первым прикидкам, было больше половины.

– …Но вам не стоит расслабляться. Круг возможной работы механикеров очень широк. Контроль климата, наблюдение за границами Стужи, обслуживание абсолютно всех систем жилых пунктов, работа с автомеханиками, поездами, парителями… Инженеры и рабочие на заводах и пунктах добычи дравта – механикеры. И это не всё. После обучения некоторые из вас останутся в Химмельборге – другие отправятся по распределению в иные города Кьертании. Но будьте уверены: как бы ни сложилась ваша судьба после того, как вы покинете эти стены, какую бы работу вам ни доверили, – ваша служба будет очень важна для Кьертании. Для всех нас. – Госпожа Сэл сделала паузу, прежде чем её голос, взлетевший под потолок почти одухотворённым, упал до прежнего деловитого тона. – Все, кто прошёл только первую Арку, после этого собрания идут в общую комнату. Там вами займётся господин Олке.

Она поглядела на тощего, явно ожидая, что он тоже скажет несколько слов, но тот только коротко кивнул и продолжил сидеть молча и неподвижно, буравя взглядом пространство перед собой. Ничего интересного, кроме пустых котлов на раздаче, там не было, и Ульму стало не по себе. Он бросил быстрый взгляд на Луделу. Она прошла две Арки, а значит, их пути теперь, возможно, разойдутся.

Лудела сидела, напряжённо хмурясь, и смотрела только себе в тарелку.

– …С теми, кто прошёл две Арки, всё менее определённо. Ваше усвоение демонстрирует возможность, – госпожа Сэл резко перекатила это слово на языке, – стать кропарём. Но возможность – не гарантия. Работа механикеров и кропарей в чём-то похожа – но одни работают с условно мёртвой плотью…

«Вот, значит, как они решают для себя вопрос с двигающимися частями снитиров. «Условно мёртвые» – решение не хуже и не лучше любого другого».

– …Другие – с живой. И хотя работа многих механикеров требует не меньших ответственности, чёткости, собранности… Ума, в конце концов. – Видимо, в этих последних словах ни одному Ульму послышалась снисходительность, потому что тонкий господин с залысинами вдруг тихо хмыкнул. – Так вот, несмотря на это, чтобы быть кропарём, необходимо не только хорошее усвоение – потому что, как и механикерам, вам придётся много работать в том числе с ненейтрализованными препаратами – но и особый склад характера. Работать с живым, человеческим телом способен не каждый.

Взгляд госпожи Сэл пробежался по обращённым к ней лицам. То, с каким напором она говорила о высоком предназначении кропаря, должно было воодушевлять – но Унельм, как и многие другие, по-прежнему не чувствовал ничего, кроме облегчения. Пока что из её слов он сделал один, но самый важный вывод: работа кропаря наверняка требовала большего, менее защищённого и более частого контакта с препаратами.

Ульму стало стыдно. Многие из сидевших сейчас с ним за одним столом станут кропарями – от этого никуда не деться. И всё же он не мог не радоваться тому, что не будет одним из них.

В конце концов, некоторым из механикеров доставалась самая опасная работа – ведь кто-то должен был нейтрализовывать препараты. Расходовать небывалое усвоение ястребов и охотников на такое никто бы не стал – а механикеров каждый год прибывало немало.

Унельм вспомнил ежегодную разделку перед Шествием. Именно механикеры руководили мужчинами в защитной одежде, готовившими препараты к установке. Унельм никогда не бывал среди них, но знал, что часть работы требовала прямого контакта с необработанной плотью. Если бы механикеры не обрабатывали добычу перед тем, как доставить её на окраину, к ней нельзя было бы прикоснуться ни с какой защитой.

Кого отправляли на такую работу? Наверняка тех, кто за всё время обучения не смог доказать, что может работать головой. Ульм почувствовал, как холодная струйка пота скатывается, ползёт по спине. До сих пор он вёл себя глупо – теперь ему нужно постараться.

С самого начала в компании Сорты и Гасси он был не самым умным – что уж там, говоря откровенно, мерк на их фоне… Но почему-то ведь они дружили с ним, так? Он любил мечтать о путешествиях и читать книжки о дальних странах и необыкновенных приключениях – а потом пересказывал так, что эти двое заслушивались и просили ещё. Умел показывать фокусы и смешить людей. Может ли это как-то помочь ему здесь?

Возможно. Если, например, некоторые механикеры занимаются тем, что заговаривают пойманных снитиров до полной покорности перед разделкой.

Госпожа Сэл передала тем временем слово госпоже Рурре, и голос у той покатился так же быстро и под уклон, как бы, наверное, покатилась она сама под гору на своём пухленьком коротком туловище. Унельм пытался слушать, но её речь была настолько пронизана «любовью к родной стране», «долгу и честью», «святыми для каждого примерами», «Миром и Душой, благословившими наш труд», что он сперва потерял нить, а потом порадовался, что попадёт к молчаливому Олке – который, кстати, ничуть не стесняясь, встал из-за стола и пошёл к раздаче, чтобы взять добавки.

Ульм заметил, что его коричневый плащ механикера потёрт, шейный платок повязан кое-как, а карманы топорщатся так, будто вот-вот лопнут. Что-то в его походке – торопливой и немного боком – напомнило Унельму Гасси, и он невольно приободрился.

Когда Рурре набрала воздуха в лёгкие, явно собираясь продолжить нескончаемый монолог, госпожа Сэл резко встала с места:

– Благодарю вас, госпожа Рурре, – и повернулась к раздаче. – Когда вы наедитесь, господин Олке, я попрошу вас отвести рекрутов, прошедших первую Арку, в общий зал. Рекруты, прошедшие две Арки, могут заканчивать трапезу и идти в большой тренировочный зал. По итогам ближайших пары месяцев некоторые из вас присоединятся к группе господина Олке. Господин Олке и госпожа Рурре, в свою очередь, будут знакомить вас с другими преподавателями – все вместе мы поможем вам определиться с наставником в будущем. Не переживайте. Если по поводу кого-то из вас возникнут сомнения, мы проведём дополнительные испытания и тесты, чтобы убедиться, что вы окажетесь ровно там, где нужны больше всего… Да?

Девушка с двумя очень длинными косами и пухлыми щеками, раскрасневшимися от волнения, изо всех сил тянула руку, привставая над столом.

– Госпожа Сэл… – голосок у неё оказался тонким, как у мыши.

– Да, Ласси.

– Бывает ли такое, что… – Ласси на мгновение запнулась. – Что рекрут прошёл только одну Арку, но всё-таки стал кропарём?

– Нет. К сожалению, такого не бывает, – голос Сэл зазвучал мягко; возможно, потому, что она видела: девочка вот-вот расплачется. У неё, в отличие от Ульма, видно, не вызывало удивления то, что кто-то может так страстно желать себе подобной участи. – Если вы прошли только одну Арку, ваш организм недостаточно крепок для того, чтобы выдерживать воздействия препаратов, которые требуются для работы кропарём. Но не стоит отчаиваться. Работа господина Олке – и других механикеров, с которыми вы познакомитесь в ближайшие месяцы – заключается в том, чтобы найти призвание, которое подойдёт вам наилучшим образом. И возможно, это будет что-то, очень тесно связанное с деятельностью именно нашего круга – если ваши таланты совпадут со стремлениями, разумеется. Если это все вопросы, прошу вас пойти со мной и госпожой Рурре или присоединиться к господину Олке.

Идя к двери, Лудела оказалась рядом с ним и на миг задержалась у его стола; криво улыбнулась ему, подмигнула.

– Ну что ж, удачи тебе, красавчик из Ильмора.

– И тебе удачи, красавица из Химмельборга. – Ульм хотел коснуться её руки, но она увернулась. – Но мы ведь продолжим жить рядом, и всё такое…

– Что с того. Теперь тебе стоит быть умницей. Как и мне. Учёба, тренировки, учёба и тренировки! – Она кокетливо надула губы. Ульм так и не понял, даёт ли она ему отставку в шутку или всерьёз – решил разобраться с этим позже.

Постепенно все, прошедшие две Арки, ушли из столовой, и Ульм бегло пересчитал оставшихся. Смотреть очень внимательно времени не было, но их здесь было около сорока-пятидесяти. А станет ещё больше, когда части покинувших столовую покажут, что ремесло кропаря им не по силам. А ведь их общежитие было не единственным. Сколько всего рекрутов приехало в этом году в Химмельборг, чтобы встретить свою судьбу? Возможно, об этом напишут в газетах.

Господин Олке продолжал есть, полностью сосредоточенный на рыбной котлете с золотистым картофелем и зелёным горохом. С одной стороны, Ульм мог его понять: кормили здесь хорошо, а по меркам Ильмора – великолепно. С другой – вряд ли механикеру это было в новинку. Он смутил всех – никто не решался выйти из столовой первым; все дожидались знака от руководителя их группы. Который как ни в чём не бывало продолжал расправляться с котлетой. Проверял их?

Ульм рывком встал со своего места и первым, не глядя на господина Олке, пошёл к выходу. Следом за ним робко, потом увереннее потянулись другие рекруты.

Только когда они все расселись на разномастных стульях, мягких скамейках и лавках у стены – всем мест не хватило, и кое-кто стоял, прислонившись к книжному шкафу и явно надеясь слиться за стеной, – господин Олке зашёл в общую комнату и направился к высокому креслу в центре комнаты, оставленному для него свободным.

Унельм засмотрелся на то, как Олке движется. Его длинные худые конечности вихляли, как будто на шарнирах, но как-то плавно, почти изящно. Больше всего он смахивал на водомерку, скользящую по поверхности пруда.

Теперь Ульм мог рассмотреть его поближе и увидел, что глаза у него непривычно тёмные для кьертанцев – почти такие же тёмные, как у Сорты. Возможно, и волосы у него когда-то были такими же, но сейчас они стали пепельно-седыми – только над залысинами слегка темнели. Взгляд у господина Олке оказался неожиданно цепким и тяжёлым – как будто в столовой он только притворялся расслабленным и сонным, копя силы, как змея в спячке.

Он сидел молча, ожидая, пока стихнут последние шепотки. Под его взглядом в зале стало тихо – кажется, все неосознанно затаили дыхание.

Тогда господин Олке заговорил – спокойно и негромко.

– Ещё раз приветствую всех вас. Думаю, многие не в восторге от того, что попали сюда, и я могу вас понять. – Пока что он был первым в Химмельборге, кто выражал это так открыто. – Позвольте мне говорить с вами откровенно, как с будущими членами моего круга. К механикерам, как вы уже могли заметить, некоторые относятся с пренебрежением…

Он наверняка имел в виду госпожу Сэл – а может, и других кропарей.

– …Но, смею вас заверить, недооценивать нас глупо. Некоторые считают, что мы слишком мало рискуем. Другие – что нас слишком много, а лишь редкое бывает драгоценным. – Тонкие губы Олке сложились в едкую улыбку. – Позволю себе не согласиться ни с тем, ни с другим. Мы рискуем. Рискуем каждый день. Приведу простой пример. Чтобы соединить два препарата, уже нейтрализованных, между собой, механикеру, работающему с ними, приходится частично очистить места их будущего соединения. Перед праздником Шествия в похожей работе участвуют люди без усвоения – под нашим руководством, в защитной одежде. Раз в год! И даже до такой работы не допускается ни беременная женщина, ни старик, ни человек слабого здоровья… Несмотря на доказанную безопасность. Но никакая защита не спасёт от такого воздействия, когда оно регулярно. И как бы высоко ни было ваше усвоение – а оно, увы, не так высоко, раз вы все оказались в этой комнате – работа с препаратами будет влиять на ваш организм. С разной скоростью, с разными последствиями – но этого не избежит никто, и я рекомендую вам усвоить это и не питать ложных иллюзий. – Господин Олке умолк, давая им освоиться с этой мыслью, и в этот момент Ласси снова подняла руку.

– Да.

– Господин Олке, вы сказали, что…

– Мне известно, что я сказал, Ласси. Ваш вопрос? – Он, выходит, внимательно слушал в столовой, раз запомнил девчонкино имя.

Ласси смешалась и покраснела, но продолжила:

– Есть те, кто работает с уже собранными механизмами из нейтрализованных препаратов. Машинисты поездов, паритеры… Их здоровье тоже… Портится?

– Разумный вопрос. Их здоровье действительно угнетается существенно меньше. Так же как, например, здоровье инженера, который придумывает новые механизмы вместо того, чтобы собирать их своими руками… Хотя и ему порой приходится иметь дело с ненейтрализованными препаратами – их ещё называют «дикими».

Вверх взлетела ещё одна рука, и из-за шкафа донёсся громкий и дрожащий голос.

– Как получить такую работу?.. Господин Олке.

– И снова разумно. Но, быть может, вы нам покажетесь? И представитесь?

Из-за шкафа выглянул бледный паренёк в очках, похожий на взъерошенного птенца. Если бы Унельм не знал, что всем здесь исполнилось семнадать, мог бы принять его за тринадцатилетнего.

– Меня зовут Гуррт.

– Прекрасно. Чтобы получить такую работу, Гуррт, нужно очень постараться. В ходе обучения и тестов, которые предстоят вам в ближайшее время, будут выявляться навыки и способности каждого из вас – в том числе личные качества и обучаемость. Если окажется, что из вас выйдет хороший инженер или машинист, вы поступите в распоряжение наставника соответствующей профессии.

Унельм вспомнила слова Луделы о том, кто ещё наверняка получит эти более безопасные должности. Ни о чём подобном, конечно, господин Олке не говорил.

– Наставник будет заниматься со своими учениками столько, сколько потребуется, постепенно подключая их к работе. Так что после окончания тестов он станет самым важным для вас человеком. Если вы не сработаетесь, у вас будет возможность подать прошение о замене Десяти, и если в доступе будут другие специалисты в той же сфере, вам предложат нового. Но определиться лучше в первые несколько недель. Потом поменять наставника куда сложнее. Кроме того, никто не любит людей, создающих проблемы.

Некоторое время все подавленно молчали, а потом из-за шкафа вдруг снова донёсся голос Гуррта.

– А вы ищете учеников, господин Олке?

Тот приподнял брови:

– Возможно.

– Кем вы работаете?

– А кого вы будете учить?

– Вы инженер?

Теперь вопросы посыпались со всем сторон, уже без поднятых рук, и Олке замолк, дожидаясь, пока тишина снова установится.

– Буду очень признателен вам, если впредь вы будете спрашивать разрешения перед тем, как говорить. Спасибо. Повторюсь: по итогам обучения я, может, и возьму ученика или учеников. Говорить о своей специализации сейчас не буду. Качества, которые я ищу в потенциальных коллегах, станет гораздо проще разглядеть, если вы будете вести себя естественно. – Олке вдруг улыбнулся, и в первый раз это было похоже на настоящую человеческую улыбку. – Но меня, по правде говоря, изумляет ваш энтузиазм. Подождите. Вы познакомитесь с куда более симпатичными наставниками. Сомневаюсь, что работать со мной – это то, чего вы действительно хотите.

Все притихли. Унельм, в отличие от Олке – если он не кривил душой – прекрасно понимал, почему многие начали его расспрашивать. Кажется, этот механикер был себе на уме – но он, по крайней мере, говорил с ними откровенно. В его речи не было ни приторности госпожи Рурре, ни излишней обтекаемости формулировок, как у госпожи Сэл.

– Да?

Девушка с длинными распущенными волосами, удобно устроившаяся на мягкой скамейке, тянула руку.

– Меня зовут Линна. Я слышала, что некоторых препараторов приглашают на балы, всякие светские мероприятия, танцы… Нас тоже могут пригласить?

Со всех сторон захихикали, но Олке оставался серьёзным.

– Да, препараторы действительно участвуют в светской жизни Химмельборга. Это часть нашего статуса – и наших обязанностей. Однако такая возможность – привилегия. На мероприятия приглашают тех, кто показал лучшие результаты во время учёбы, а потом – лучшие рабочие результаты, самый высокий рейтинг. Там бывают не только ястребы с охотниками, но и некоторые паритеры, кропари, инженеры. Любой может – но для этого нужно хорошо потрудиться, стать лучшим из лучших.

В комнате зашептались – в основном девчонки.

«Какие мы всё ещё, в сущности, дети», – подумал вдруг Ульм, холодея, и это была чужая, взрослая мысль. «Нас всё ещё легко отвлечь обещаниями красивой и весёлой жизни. Ещё недавно они были напуганы до смерти – и вот, щебечут, мечтая о том, как будут танцевать с благородным динном на балу».

Он вдруг поймал на себе тяжёлый взгляд – господин Олке смотрел на него в упор, как будто отмечая что-то, а потом перевёл взгляд на кого-то ещё.

Чем может заниматься человек с таким взглядом? Наверняка это можно как-то выяснить. Олке должен быть заметным в своём объединении, как Сэл или Рурре, – в своём, раз ему поручили такую ответственную задачу.

– Мы начнём завтра, – сказал Олке, дождавшись, пока все начнут смотреть на него. – Собираемся в тренировочном зале в шесть утра. На голодный желудок. Сегодня больше не есть. Пить воду можно. С собой возьмите письменные принадлежности и бумагу. Они вам пригодятся позже, после завтрака, в аудиториях, но у вас может не оказаться времени, чтобы зайти в свои комнаты.

– К чему нам готовиться? – спросил Гуррт, осмелевший настолько, что теперь из-за шкафа, не скрываясь, торчали его нос и большая часть бледной щеки.

– На данном этапе лучшая подготовка – это крепкий сон, – мягко сказал Олке, видимо, решивший спустить на этот раз реплику не по поднятой руке. – Ложитесь пораньше. Выбросьте всё лишнее из головы. Учитесь засыпать быстро и спать крепко – это вам ещё не раз пригодится. Жизнь препаратора – это железная дисциплина. Те, кто понимает это раньше других, – Олке бросил взгляд на стайку девчонок на мягкой скамейке, – как раз и оказываются на балах, которые вас так интересуют.

Идя по коридору в свою комнату, Унельм думал о том, что господин Олке, судя по всему, знает, о чём говорит. Видимо, надежды на то, чтобы пробиться в паритеры, у него почти нет – но ведь летают не только они, но и механикеры, обслуживающие парители, и ещё другие члены экипажа, чьи функции Унельм представлял пока смутно. Весь первый раздел купленной им книги был посвящён прославленным паритерам. Остальным пока не уделялось внимания.

Машинистом, на худой конец, тоже неплохо, – но это значило изо дня в день ползать по земле Кьертании – а при мысли о том, чтобы хоть раз подняться в небо и увидеть чужие дивные края, сердце сжималось.

Кто знает? Может, господин Олке – как раз из паритеров. Он бы наверняка не стал заявлять об этом открыто, чтобы все тут же не начали с ума сходить от желания угодить ему. Хотел, чтобы они вели себя естественно.

Унельм даже остановился, поражённый этой новой мыслью. Она показалась ему вполне здравой, и догадка почти сразу начала перерастать в уверенность.

«Уймись», – сказал он сам себе. – «Возьми себя в руки. У тебя есть только догадки. Кем бы он ни был, твоя задача – показать себя хорошо. Об этом и думай. Для начала – иди спать, как он велел. И спи крепко».

Это было разумно, очень разумно. Ульм мысленно похвалил себя, но решил, что большого вреда не будет, если перед сном заглянет на минутку к Луделе. Не потому, что мысль о её хитрых глазах и умелых руках мешала ему, как говорил Олке, «выбросить из головы всё лишнее», – конечно, нет. Просто очень уж любопытно было узнать, о чём шла речь на её собрании.

Но когда он постучал в её дверь, никто не отозвался. Лудела определённо была внутри – снаружи, на коврике в коридоре, стояла её обувь.

Унельм постучал ещё раз, немного потоптался у двери – а потом пошёл к себе и лёг в постель почти сразу, но ещё долго ворочался, думая о парителях и их экипажах, господине Олке, Луделе, балах, и уснул только тогда, когда небо за окном посветлело.