Текст книги "Пустая"
Автор книги: Яна Летт
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– А что за кодекс?
– Ну, например, Птицы никогда не выдают ни заказчика, ни друг друга. Само собой, если кто попадется, остальные делают все, чтобы его вытащить – или за него отомстить.
– А если кто-то из них все же сделает это?
– Сделает что? – Сорока нарочито небрежно скормил костру сухую еловую ветку. Костер принял подношение с громким хрустом.
– Ну, если кто-то все же выдаст заказчика.
– Правильные вопросы, сестренка, твой конек! – Сорока потянулся, зевнул. – Не стоит так переживать. Все это вряд ли будет иметь к тебе хоть какое-то отношение.
Я почувствовала себя уязвленной, хотя вовсе не горела желанием становиться членом воровской шайки – пусть даже и с кодексом.
– Вот только одно дельце, которое им поручили… Для него очень нужна девчонка вроде тебя.
– Пустая?
– О да. – Сорока отхлебнул из своей чашки. – Редкая удача, что я встретил тебя. Если откажешься, придется подбираться к делу с другого конца. Но если согласишься – поможешь мне стать одним из них и сама станешь другом Вольным Птицам – это, поверь мне, может тебе пригодиться… И, конечно, заработаешь. Скажем, пятьсот флоров сразу после того, как нам заплатят. Сумма солидная, а?
Я закашлялась, и Сорока, хмыкнув, стукнул меня по спине.
Пятьсот флоров – можно безбедно жить в столице пять или шесть месяцев. Можно купить новую лошадь и фургон – или новомодную диковину, автомобиль. Я видела их – быстрые, не знающие усталости. Интересно, сумела бы я водить такой?
– Работа проще простого, – вкрадчиво заметил Сорока, – абсолютно безопасна. Нужно будет прийти в одно место – пустую туда пропустят, – кое-что разведать и вернуться с информацией. Я сам передам ее заказчику, тебе больше ничего не придется делать.
В ночи гулко ухнула сова, я вздрогнула, и морок спал.
– Нет, спасибо, – пробормотала я, с трудом ворочая непослушным языком.
Призраки собственного автомобиля и безбедной жизни в столице были слишком заманчивы, чтобы распрощаться с ними вот так сразу.
– Как хочешь. – Сорока с легкостью согласился, поэтому я не обманывалась: наверняка он еще попытается меня уговорить.
– Извини, – неловко пробормотала я. – Просто… у меня свое дело, не могу отвлекаться и… не хочу связываться с правителем.
– Ничего противозаконного я не предлагаю, сестренка. Но как хочешь. Может, оно и к лучшему. Только трудные пути ведут к славе. – Сорока снова зевнул, на этот раз неподдельно. – Ладно, давай-ка спать? В любом случае нам обоим нужно в столицу. Не уверен, что у меня будет время познакомить тебя с городом, но проводить тебя туда я точно смогу… А дорога вдвоем веселее. По рукам?
– Почему ты так добр ко мне? – Не выпей я целую чашку чая с чем-то крепким, ни за что бы не произнесла это вслух. – Пустых сторонятся, а ты хочешь со мной путешествовать?
– Сестренка, ты еще не поняла? – Сорока укоризненно покачал головой. – Можешь сколько угодно жалеть себя, но куче людей пришлось не лучше… Если спросишь меня, отсутствие воспоминаний – это просто подарок судьбы. Думаешь, в Сердце города на меня посмотрят приветливее, чем на тебя? – Сорока фыркнул. – Все. Ты как желаешь, а я точно спать. Забросай костер, когда захочешь присоединиться.
Он укатился под свою ковровую палатку так быстро, что я не успела понять, не обидела ли его. Некоторое время я сидела у костра, терзаясь этим вопросом, дожевывая сухарь, думая о Руне и своих вещах, письме к Прют и Вольных Птицах.
Над головой снова ухнула сова, и мне стало не по себе. Слегка забросав землей еле тлеющие угли, я попыталась плотнее завернуться в плащ, приткнувшись к пологу палатки с подветренной стороны, когда Сорока сонно пробормотал:
– Не глупи, залезай сюда, сестренка… Алисса, или как пожелаешь. Тут тепло, а снаружи околеешь.
Помедлив, я с опаской забралась под защиту палатки. Внутри был расстелен ковер, прохудившийся в паре мест, пропахший сушеными травами, и развернутый спальный мешок. Еще парой Сорока укрылся, а несколько то ли свитеров, то ли кофт, скрутив, подложил в изголовье. По бокам лежбище было обложено предметами одежды, обувью, свертками, сумками – они прижимали полы ковровой палатки так, чтобы под них не задувал ветер.
– Там прищепки есть – закрой вход, теплее будет.
Я послушалась, вдруг почувствовав, что пальцы стали неуклюжими, как будто окоченевшими. Возясь с прищепками, я подумала: что, если Сорока начнет ко мне приставать? При мысли об этом меня прошиб холодный пот. Меньше всего мне хотелось ссориться с ним – куда я пойду одна, в лесу, посреди ночи? Как мне поступить, чтобы не обидеть его? Конечно, пустых никто не жалует, но до сих пор Сорока будто внимания не обращал на мою непохожесть.
Я осторожно вытянулась с краю так, чтобы не соприкасаться с ним, но Сорока, видимо, не понимавший моих терзаний, тут же накинул на меня свой ком из спальных мешков, прижался плотнее, свернулся клубком и мгновенно уснул.
А вот я долго не могла уснуть – боялась ворочаться, чтобы не разбудить его, поэтому просто лежала, глядя в темное ковровое небо, вслушивалась в ровное глубокое дыхание Сороки, чувствовала идущее от него тепло и размышляла.
Непривычно было засыпать рядом с кем-то. Я подумала, что было бы здорово подружиться с Сорокой – таким смелым и веселым, совсем не похожим на меня. Жаль, что Сорока предложил путешествовать вместе только потому, что ему что-то от меня нужно, – поразмыслив, я поняла, что иначе и быть не могло.
Придя к этому неутешительному выводу, я наконец уснула сама – мне было тепло, спокойно и ничего не снилось.
Глава 5
Сделки
На следующее утро мы продолжили путь вместе. Позавтракали остатками сухарей с чаем, тщательно потушили костер. Сорока очень долго сворачивал свой ковер-палатку, прилаживал внутрь кулечки и крышки, привязывал скрученные спальные мешки к рюкзаку и заталкивал в него мятую одежду.
Мы шли вдоль дороги, и я с надеждой посматривала по сторонам, ища Руну, но тщетно – она пропала вместе с моими вещами. Теперь, если Прют меня не примет, я даже не смогу разбить палатку в ближайшем лесу. Придется искать гостиницу – или работу с проживанием. Захочет ли кто-то взять пустую на службу?
Несмотря на мои опасения, о вчерашнем Сорока больше не заговаривал. Рассказывал о Уондерсмине, расспрашивал о моем путешествии, делился городскими байками и сплетнями.
Он как раз дошел до животрепещущей истории о дерзком ограблении бандой Портовых Кошек – видимо, конкурентов Птиц – главного городского банка, когда в конце дороги замаячили стены Минты.
Когда-то красные, судя по пятнам проступающих из-под грязной побелки камней, теперь эти стены были где серыми, где бурыми от трудов ветра, дождя и снега. Одной стороной город лепился к горе, как будто прося о защите. Наивно – наверху ослепительно сияла застывшая снежная лавина. От нее город отделяли луга и тропы, покрытые горными соснами и стлаником, и все равно – опасное соседство.
– Хочу пополнить запасы провианта, – заявил Сорока и, остановившись, запихнул свою заплечную суму под ближайший куст. Поймав мой недоуменный взгляд, он заговорщически улыбнулся:
– Это будет только мешать. Мы потом вернемся за ним.
– Мы?
– Ну да. Или ты собралась здесь сидеть?
– Нет. – Я начала злиться. Сорока относился ко мне так, словно я была такой же, как все, но безумием было ждать этого от остальных. – Но тебе не кажется, что я могу, ну, привлечь к нам излишнее внимание?
– Конечно, кажется! – Сорока накинул на лицо капюшон куртки. – Более того, насколько я знаю Минту, ты произведешь настоящий фурор! Люди там простые, суеверные, но не злые. Никто не будет ставить тебя к столбу, не переживай. Просто выкинут из города – и дело с концом.
– Замечательно.
– Слушай, у тебя не так-то много вариантов, сестренка. – Кажется, теперь начинал злиться Сорока. – Я не прочь добраться до столицы вдвоем, но, раз уж у тебя нет ни припасов, ни денег…
– У меня есть деньги.
– …то уж предоставь думать, как действовать, мне! – Он меня почти не слушал, но я сделала еще одну попытку.
– Деньги…
– Оставь свои деньги при себе, девица в беде. – Сорока царственно махнул рукой. – Кто знает, когда пригодятся. Сегодня я угощаю – но ты пойдешь со мной и потерпишь гостеприимство Минты. По рукам?
– Ладно, – пробурчала я. – По рукам.
– Вот и отлично! Тогда пока надень капюшон. Чтобы произвести эффект, нужно хорошо выбрать время.
Я ожидала, что у городских ворот мы затеряемся в толпе, но желающих попасть в Минту было не много – да и вообще это оказался далеко не такой большой и оживленный город, каким я успела представить его по размерам на карте. Узкие каменистые улочки, храм с огромными круглыми часами, расписанными звездами и лунами. По одной из улиц, тесня нас к облупленной стене дома, прошла, меланхолично пережевывая жвачку, рыже-белая корова в ошейнике из бубенцов.
Хорошо, что Сорока был в Минте не в первый раз, – сама я ни за что не догадалась бы, какая именно из кривых улочек ведет в сторону местной торговой площади.
Чем ближе к ней мы подходили, тем больше становилось людей – женщин с корзинами в цветастых длинных юбках и мужчин, степенных, с трубками – все как один, как будто трубки здесь выдавались всем горожанам мужского пола по достижении совершеннолетия. Пахло табаком, сеном, навозом, парным молоком.
У старой колонны стоял храмовый проповедник. С виду он был не старше Сороки. Глаза его горели таким огнем истовой веры, что все от него шарахались. Бледный, всклокоченный, в своем белоснежном храмовом наряде он напоминал огромную моль. Отчаянно жестикулируя, он говорил резкими рублеными фразами, как будто своими словами хотел разрезать воздух на куски.
– Жители и гости! Славного города Минты! Сегодня мы празднуем! Годовщину сражения! Которое положило конец! Страшной войне! Слава Отпустившему! Что вселил в сердца людей жажду мира! Слава мудрому правителю, что услышал его! – Проповедник захлебнулся словами, глубоко вздохнул и продолжил – теперь немного медленнее. – Но не все, чего желает Отпустивший, сделано. Надмаги все еще среди нас! Следите! Ищите! Будьте готовы! Враги нам те, кто отринул природу человеческую…
Я ниже надвинула на глаза капюшон. Конечно, к пустым все сказанное не относилось. Пустые были людьми – и человеческую природу «отринули» не по собственной воле. Вот только мало кто хочет вникать в такие детали. С каждым шагом мне все менее уютно становилось от идеи снять капюшон, и Сорока, почувствовав это, поймал мою руку и крепко сжал:
– Не бойся, сестренка, один раз живем!
– Честно говоря, это не слишком успокаивает.
– Вспомните страшные годы войны! – Проповедник все никак не унимался. – Вспомните тех, кто по собственной воле превратил себя в оружие! Они пошли против Отпустившего – против человечности! Им нет места среди честных людей!
– По собственной воле, ага, – пробормотал Сорока, когда проповедник остался позади. Судя по тому, что из-за спины наконец перестали доноситься его вопли, он или охрип, или закончил свое выступление.
Мы вышли на торговую площадь. Она оказалась абсолютно круглой и сейчас – видимо, по случаю выходного дня – была густо уставлена палатками. Мне стало трудно дышать – в прошлый раз мое посещение городской ярмарки закончилось очень плохо.
На площади было буквально яблоку негде упасть, и скоро нас с Сорокой увлекла толпа, в которой каждый, азартно сопя, мечтал первым добраться до какого-нибудь особенно жирного гуся или причудливого пряника. С непривычки меня оглушили разговоры.
– Слепой Судья закручивает гайки… И правильно!
– У меня бабку надмага вылечила. И младенца спасла…
– Ты права, дорогая. Пирог с грибами в этом году просто отменный.
– А я ей и говорю: в Уондерсмине осядешь в Портовом Котле, а хорошей работы там…
– Очень хорошая корова – но дорого, Гневный их разбери…
– Она теперь в столице – думает, может, там лечат зеленую лихорадку.
– Ничего они там не лечат.
– Смотри, она с яблоком… Кушай, миленькая.
Волей-неволей я смотрела по сторонам из-под капюшона, как завороженная. Их разговоры были мне чужды, и сама я была чужая, но теперь, когда схлынула первая паника, мне даже захотелось хоть недолго побыть частью веселой гомонящей толпы. Я собиралась сказать об этом Сороке, как вдруг сквозь толпу увидела ее.
– Сорока! Там Руна! Руна! Ее… продают?
И это действительно была Руна – белое пятнышко на угольно-черном лбу, кончик правого уха отрезан еще до того, как она стала моей.
– Ох, гнев! – Сорока тяжело вздохнул. – Ты видишь, что за цвета у той палатки? Это бродяги-кочевники. Что попадает им в руки, к хозяевам не возвращается. Досадно, конечно, но про лошадь забудь. Или у тебя есть деньги ее купить?
Денег в моем кошельке не хватило бы даже на четверть лошади.
– Не могу я бросить ее там, не попытавшись. – Я и не думала, что так разволнуюсь при виде Руны. Конечно, она была только лошадью, но преданной и умной.
– Ладно. – Сорока страдальчески закатил глаза. – Не снимай пока капюшон. Бродячие тебя не выдадут, даже если увидят… Видишь, как на них поглядывают? Им и самим тут не слишком рады. Блюстителям только дай повод кого-то выставить… Разведаю пока, где тут и что. Встретимся через полчаса у того памятника толстухе.
– Мне кажется, это медведь.
– Медведь так медведь, главное – будь вовремя, сестренка. – Сорока растворился в толпе.
Мне не сразу удалось пробиться к разноцветной палатке, у которой была привязана Руна. Палатка казалась безразмерной: сквозь прорези в пологе было видно, как смуглые люди – мужчины, женщины, дети – шумно переговариваются, бранятся, смеются. Руну никто не охранял.
Завидев меня, она громко заржала, сделала шаг ко мне, мягко ткнулась мордой в ладонь. Словно из-под земли, рядом с ней тут же возникла старуха с намотанным на голову огромным разноцветным тюрбаном, морщинистая, как изюм, ниже меня на голову, с цепким паучьим взглядом.
– Хочешь купить лошадь, деточка? Она не продается. – Голос у нее оказался под стать взгляду – как будто кто-то водил гвоздем по стеклу.
– Конечно, не продается, – сказала я, с трудом сдерживаясь, – потому что она моя. Она напугалась в лесу, убежала с вещами… Мои вещи тоже у вас? Где они?
Старуха даже в лице не изменилась – только фыркнула.
– Ты что-то путаешь, деточка. Эта лошадь у нас уже давно.
– Ничего подобного, она… – Я осеклась: старуха заглянула мне под капюшон и отшатнулась.
– Пустая, – прошептала она.
Я почувствовала, как ее запах изменился, и машинально потянулась к карману, в котором лежало синее стекло.
– Ни к чему это, дорогуша. – Опаска ушла из ее взгляда, а голос стал сладким, как карамель. – Оставь свое стеклышко в кармане – не ровен час, порежешься.
Но я достала из кармана стекло, поднесла к глазам. За плечами у старухи клубилась тьма – от тьмы пахло дождем и лесом. Она была древней, более древней, чем женщина в красном, но безобидной – лучшие ее времена были позади.
– Отдайте мою лошадь.
– Она не твоя.
– Отдайте лошадь, или я расскажу этим людям, кто вы. – Я невольно понизила голос, и старуха насмешливо улыбнулась.
– Ну давай, пустая. Тяжело тебе, должно быть, приходится, а? Не одна из нас, но и не одна из них. Люди – бессовестное племя. Как легко они отрекаются от тех, кто хоть чем-то на них не похож…
– Пусть меня выгонят из города… но с моей лошадью.
– Ну что же ты заладила: лошадь, лошадь! – Старуха скорчила жалостливую гримасу, и зеленый полог за ее плечами всколыхнуло ветром, как крыло. – Думаешь, тебе она нужнее, чем немощной старушке? Я древнее, чем эта площадь, девчонка… Мне не пристало ходить пешком.
– Я хочу…
– А! – Старуха ткнула костлявым коричневым пальцем мне в грудь. – Ладно. Раз ты так упряма, предлагаю сделку. Лошадь останется у меня – но я назову тебе имя. Знаю, что одно у тебя уже есть.
В животе стало пусто и легко.
– Имя?
– Верно. Тебе уже назвали имя женщины… – Глаза старухи странно блеснули, и, сама не знаю как, я твердо поняла, что прямо сейчас она различает незримое. – Вспомни. Ведь оно звучало совсем недавно… Из уст такой же, как я, не правда ли?
«Малли Бликвуд. Интересно, жива ли еще пройдоха, перебежчица, спасла ли ее лисья хитрость?»
– …Я могу дать еще одно. Имя человека, причастного к твоей беде. Взамен – лошадь. По рукам?
Я провела ладонью по блестящей и теплой шее Руны.
– «Причастного к моей беде?»
Старуха пожевала губами и нехотя добавила:
– Кто имеет прямое отношение к тому, что с тобой случилось.
– Того, кто сделал меня пустой?
Старуха беспечно пожала плечами:
– Быть может. Мне дано узреть имена причастных – как именно они причастны, выясняй сама.
Я увидела, как прямо ко мне сквозь толпу торопливо пробирается Сорока, с любопытством поглядывая по сторонам, и быстро сказала:
– Хорошо. Забирай лошадь. Давай имя.
Глаза старухи блеснули торжеством.
– Умница пустая. Выгодная сделка… Вот твое имя – не потеряй. Джонован Вайс.
Я прошептала имя себе под нос, чтобы лучше запомнить.
– Удачи! – пропела старуха. Руна негромко, печально заржала – но я ничего не могла поделать. Старуха увела ее за шатер.
– Привет! – Сорока наконец пробился ко мне. Он запыхался, но выглядел довольным. – Прости, что не стал дожидаться тебя на месте встречи… Как дела?
– Не вышло, – пробормотала я. – Как ты и сказал.
– Досадно. – Особенно расстроенным он не выглядел. – Но предсказуемо. Так… Алисса, иди вон туда – к столбу, где мы должны были встретиться. Подожди с минуту и снимай капюшон. Встретимся на выходе из города – там, где оставили вещи.
Судя по его взбудораженному виду, спорить было бесполезно, поэтому я повиновалась. Идя к столбу, я тихо шептала себе под нос: «Джонован Вайс. Малли Бликвуд».
Я была слишком занята этим, поэтому сняла капюшон механически, машинально и высоко подняла голову – белые волосы струились по плечам, – давая жителям Минты возможность вдоволь мной налюбоваться.
Их возмущение было похоже на ураган – по моему плащу хлестали ветки их рук, ветер их ярости толкал меня в спину. Я почти не замечала этого: пока волна их недовольства гнала меня к городским воротам – хорошо, что Сорока оказался прав и они не стали прибегать к силе, – в моем мозгу бились, как пташки в тесной клетке, Джонован Вайс и Малли Бликвуд. Кажется, весь город бежал за мной. На мгновение мне показалось, что в толпе мелькнуло лицо старухи-надмаги – она гримасничала, подмигивала, смеялась надо мной.
* * * *
Сорока явился, тяжело ступая и пыхтя: так сильно его нагрузил раздобытый где-то огромный мешок.
– Вот. – Он с торжеством сложил его к моим ногам. – Этого нам хватит надолго, сестренка. Я и одежды прихватил – на нас обоих. А мы неплохо сработались. – Он вытянул из-под куста свой скарб. – Пока эти растяпы отвлеклись на тебя, я… Что с тобой? Что-то случилось? Тебе сделали больно?
Я покачала головой.
– Нет… Слушай, Сорока… Ты знаешь Малли Бликвуд?
– Нет. А кто это? – Он не лгал – или лгал очень уверенно.
– А Джонована Вайса?
Сорока помедлил, нахмурившись, вспоминая. У его лица была забавная особенность – позднее я узнала, что он умело ей пользуется: из-за обилия веснушек иногда было не так-то просто различить его выражение. Но от него не пахло ложью.
– Малли Бликвуд? Странное имечко. Вайс?.. Вот это совпадение, но… но мне это ни о чем не говорит. – Он хихикнул. – А зачем тебе они? Только давай говорить на ходу, сестренка. Не хочу здесь торчать, а то как бы они не опомнились.
Мы пустились в путь, шатаясь под тяжестью вещей.
– Ты все это украл?
– Конфисковал! – Сорока улыбнулся и сдул с лица рыжую прядь. – Богатые должны делиться с бедными. Это не воровство… а философия. Но не будем о грустном. Лучше расскажи про тех двоих, Алисса. Кто они и зачем тебе понадобились?
Помедлив, я рассказала ему о женщине в красном, а потом о старухе на площади и нашем с ней уговоре.
– И ты ей поверила? – Сорока подтянул лямки рюкзака. С мешком на плече и заправленным под рюкзак ковровым рулоном он был похож на бродячего комедианта. – А если она просто назвала тебе случайное имя, и все?
– Этого не может быть. Ведь… Она знала, что у меня уже есть одно. Знала даже, что мне сказала его другая надмага… Нет, она доказала, что не лжет.
Возможно, мне просто очень хотелось в это верить.
* * * *
Тем вечером мы снова разбили лагерь в лесу. Когда Сорока разложил перед костром все, что ему удалось украсть на площади: два огромных окорока, несколько голов сыра, необъятный каравай, пакет пирожков с малиновым вареньем, отрезы дорогой изумрудной ткани, две пары штанов, куртки с капюшонами, несколько рубашек и шейных платков – все зеленое, несколько туго набитых кошельков, жемчужные бусы, две бутылки настойки, три хороших ножа в кожаных ножнах, – мне стало не по себе.
– Нас точно посадят в тюрьму, если поймают.
– Не поймают. – Сорока беззаботно пожал плечами. – Вот, возьми себе нож.
– Спасибо, у меня есть револьвер.
– Да брось, сестренка. – Сорока подмигнул мне и протянул нож. – Стрелять из него ты все равно не умеешь. Это видно. Нож всегда пригодится. И вообще, ты помогла мне. Можно сказать, сестренка, ты теперь – моя подельница.
– Никакая я не подельница…
– …А значит, имеешь полное право на часть добычи. В столицу надо въезжать при параде – так что я бы на твоем месте пока все это приберег. Не успел взять новые сапоги… Но твои вроде и так ничего. Вот себе я бы взял, ну да ладно… – Сорока бросил мне один из кошельков, и я его поймала. – Хочешь бусы? Пойдут к твоим волосам.
– Мне ничего не нужно. – Я предприняла слабую попытку вернуть ему кошелек, но Сорока картинно отмахнулся:
– Не скромничай, сестренка. Этот мир тебе задолжал – так не стесняйся брать. Не хочешь бусы – продадим, все польза.
И я сдалась – но про себя решила обязательно вернуть Сороке все, кроме самого необходимого, сразу, как доберемся до Уондерсмина.
Вскоре костер запылал, палатка с зеленой птицей раскинулась рядом с ним, закипел травяной чай в котелке. Я соорудила бутерброды из хлеба, сыра и ломтей окорока, и мы набросились на еду.
– Тебе правда кажется, что, воруя, ты восстанавливаешь справедливость? – Я заговорила, только почувствовав, что наконец наелась.
– А то. – Сорока не медлил с ответом. Выражение его глаз на миг стало холодным, жестким. – И советую тебе побыстрее разделить это убеждение… Жизнь будет гораздо проще.
– Ну, ведь люди, у которых ты украл, не виноваты в том, что тебе пришлось несладко. – Сама не знаю, зачем я стала с ним спорить.
– Это вопрос философского свойства, сестренка. – Сорока протянул мне чашку. – Кто виноват, что я попал в приют? Родители? Злое общество? Ростовщик, который отказался дать матери в долг? Молочник? Соседи? Рыбная фабрика… Виноваты законы правителя? Виноват мой отец? Может, отец правителя, который начал войну? Можно вести бесконечные разговоры о том, кто виноват… или восстановить справедливость.
– Я не уверена, что для этих торговцев…
– Эти торговцы, Алисса, часть одного большого круга, который крутится, крутится и крутится без конца. Все мы – ты, я, мои родители, твои родители, кто бы они ни были, – все мы заключены внутрь этого круга. Или нет… Мы и есть этот круг. Знаешь, что такое муравьиный круг?
Я покачала головой.
– Это явление загадочное. – Сорока поднял с земли подходящую палочку и принялся чертить на земле контуры бесчисленных насекомых. У него выходило очень хорошо – так же, как с картой Уондерсмина. – Время от времени муравьи выстраиваются в круг и бегут. Они бегут друг за другом – я читал, что, возможно, дело в какой-то жидкости, которую вырабатывают их железы. В чем бы ни была причина, эти бедные муравьи бегут, бегут и бегут.
– И что с ними происходит потом? – Я уже знала ответ.
– Начинают умирать – но других это не останавливает. В конце концов не остается ни одного. Только черный круг на песке… Мы, Алисса, – как эти муравьи. – Палочка Сороки замерла на земле, а сам он теперь неотрывно смотрел на огонь. – И у любого, кто хочет быть хозяином собственной жизни, может быть всего одна задача.
– Какая?
– Покинуть круг. – Сорока свирепо ткнул палкой угли в костре. – Не просто разбогатеть, прославиться, жениться на красавице, подняться на самый верх… Нет никакого толку в вершине, если остаешься внутри круга.
– И все равно воровать – нехорошо.
– Чтобы добиться своего, все средства хороши, сестренка. Есть те, кому с самого начала повезло иметь деньги, связи, семью. Кстати, часто они это совсем не ценят. Мысли о круге даже не приходят им в голову… У нас с тобой все куда хуже, чем у них, – а значит, придется добирать где-то еще, вот и все. Или смириться – и остаться в круге навсегда.
– Значит, Вольные Птицы – вне круга? – Искры костра летели вверх, в черное небо, глубокое, как колодец.
– В каком-то смысле, – произнес Сорока. Кажется, он ушел в себя – возможно, своим вопросом я заставила его задуматься. – Ты знаешь легенду про Отпустившего? – вдруг спросил он.
Костер потрескивал, вечер был теплым, воздух – прозрачным и чистым, и мне было хорошо.
– Ну… Я читала Крылатую книгу. О том, что он отпустил людей, чтобы они творили свою судьбу сами, и все такое… Но ты, наверное, имеешь в виду другую легенду?
– Неофициальные версии всегда самые интересные. – Сорока помешал палкой угли в костре, и искры полетели во все стороны. – Я слышал, что Отпустивший бог когда-то сам был человеком, как я или ты.
Я была благодарна за то, что он и меня назвал человеком.
– Как такое возможно?
– Точно никто не знает. Возможно, он с боем добился власти. А может, действовал хитростью. Это было слишком давно, чтобы кто-то мог знать или рассказать наверняка. Мне думается, что была битва, в которой он доказал свое право стать богом. Кстати, его часто изображают девятипалым. Почему, никто не знает. Я вот думаю, что пальца он мог как раз в той битве лишиться.
– Но с кем? – Я осеклась. – Ты имеешь в виду, что были и другие боги? И Отпустивший не единственный?
– Во всяком случае, был не единственным – если верить этой легенде. Человек стал одним из богов, доказал, что им равен… Можешь себе такое представить?
– Но куда делись другие боги, если когда-то их было много? – Я представила себе богов-коней, вроде Руны, богов-кошек и богов-жуков… Может быть, даже богов-пустых, кто знает? – В Крылатой книге написано только об Отпустившем. И в храмах ни о чем таком не говорят.
– Ну еще бы. Боги никуда не ушли. Это Отпустивший ушел от них – и увел людей с собой.
По шее пробежал холодок, костер хрустнул тонкой веткой, и сухие листья на ней скукожились в пламени, мгновенно превращаясь в серый прах.
– Увел? Но куда? И… откуда?
– Да, последний вопрос – самый интересный. Человек, который рассказал мне эту легенду, сказал, что мир, в котором мы живем, – не единственный. Существует бесчисленное множество других. Мир, в котором когда-то давно – может, сотни, может, тысячи лет назад – человек стал равен богам, не был так уж дружелюбен к людям. В нем жили самые разные существа, и для многих из них люди становились врагами или добычей. Отпустивший… Ну, тогда он, выходит, еще не был Отпустившим, делал все, чтобы примирить между собой людей и всех остальных. Но выходило плохо. Его влекло торжество человеческого разума. Он хотел, чтобы люди создавали новое, стремились к знанию…
– И тогда он отпустил людей. Об этом написано в Крылатой книге…
– Отпустил, да. Но ты никогда не задумывалась о том, что именно имеется в виду? Если верить древней легенде, он «отпустил» людей в иной, новый мир, где они могли развиваться… Потому что уже никто не помешал бы им в этом.
– А надмагия, – медленно сказала я, – была частью этого мира, так? Мира, в который он нас привел?
– Думаю, да. – Сорока неотрывно смотрел на огонь. – Мне одно интересно: где он сам, Отпустивший? В Крылатой книге говорится, что он всегда рядом с нами, но я вот думаю: что, если он остался там, в другом мире, и отправил нас сюда одних?
– Ну, может, так было бы честнее, – осторожно отозвалась я, не зная, какого он ждет ответа. – Он ведь этого и хотел… Чтобы мы могли полагаться только на себя.
– Да, – сказал Сорока с непонятным выражением, – и так мы и делаем. Те, кто не верит в бредни Крылатой книги, само собой. И что-то мне подсказывает, что нами он бы был доволен больше.
Я хотела сказать, что вряд ли кому-то из нас дано знать, чем именно был бы доволен бог, но промолчала. Пора было спать.
Я первая заползла в палатку, Сорока устроился рядом. Ночной ветер утих, и в нашем укрытии было тепло и уютно.
Я уже начала засыпать, как вдруг Сорока повернулся ко мне – в кромешной темноте полога я видела его хуже, чем при свете дня, но гораздо лучше, чем видят простые люди, – и положил руку мне на плечо.
Все мое тело, кажется, скрутило одним большим спазмом, как будто я стала улиткой в панцире. Как будто издалека я смотрела, как его рука осторожно, но уверенно переместилась мне на бок, скользнула вниз. Сорока прижался ко мне чуть теснее – совсем чуть-чуть, можно было бы не заметить, если бы мои нервы не были напряжены до предела.
Это все же случилось – то, что случается в дороге, если не проявить осторожность. Сорока сказал, что хотел бы жениться на красавице, – но, видимо, здесь, на обочине, сгодится и пустая.
Он смотрел прямо на меня – без улыбки, внимательно и немного напряженно, и этот взгляд – осмысленный, разумный – вывел меня из оцепенения.
– Извини, – прошептала я и разозлилась сама на себя – за что я извинялась? – Не нужно…
Сорока моргнул, и напряженное выражение на его лице пропало, как будто вода лизнула песок. На мгновение мне показалось, что он и сам почувствовал облегчение, как будто кто-то заставлял его класть руку мне на плечо, заставлял придвигаться ближе.
– Конечно. – Он ответил почему-то тоже шепотом. – Это ты извини меня, сестренка. Без обид, ладно? – И он уснул почти мгновенно – или притворился, что провалился в сон.
А вот я еще долго не могла уснуть.
* * * *
Мы добрались до Уондерсмина быстро и без происшествий. О том, что случилось ночью в палатке, никто из нас не заговаривал, а Сорока наутро выглядел ровно так же, как обычно. Весь следующий день я чувствовала себя не в своей тарелке, но потом подумала: видимо, для него это дело обычное, и он и впрямь не хотел меня обидеть.
Перед тем, как идти в город, мы переоделись в зеленые наряды, украденные Сорокой, и теперь будто несли с собой частицу леса. Зеленые штаны и рубашка, изумрудный шейный платок, темно-зеленый широкий кожаный ремень – никогда прежде я не одевалась так ярко, поэтому постаралась плотнее запахнуть плащ. Сорока же, наоборот, широко расправил плечи и гордо поглядывал по сторонам, словно был хозяином города, вернувшимся домой после долгой отлучки.
Мы вошли в город через малые ворота, потому что приблизились к Уондерсмину со стороны Черной Ленты. После долгих дней в пути с остановками в деревнях и маленьких городках мне хотелось увидеть что-то красивое, величественное, и я ждала появления городских пейзажей с трепетом. Однако Уондерсмин встретил меня бесконечными рядами дымящих фабричных труб, запахами гари и рыбы, варящихся костей, масла и металла. Фабричный люд – мужчины в серых кепках и рабочих комбинезонах, женщины с мышиными волосами – не обращал на нас внимания. Казалось, все здесь привыкли смотреть только себе под ноги, ссутулив плечи и нахмурившись, подсчитывая доходы и убытки, прикидывая и сомневаясь.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?