Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 4
Беспокойная весна

«Люди отвыкнут от чудес, они будут ходить в зоопарки, чтобы посмотреть на поэтов, они забудут тех мастеров, кто возводил соборы» – на своем языке шептал механизм, встревоженный новыми временами. Он жил уже так долго, что законы физики успели его потрепать, и он стал ленив.

Для полуграмотного Каина редкие стайки школьников в серых пиджаках были чем-то удивительным и довольно интересным; сверху казалось, что это тонкий упругий клинок шпаги пронзает разноцветную городскую толпу. Школьники были существами из совершенно иного мира, маленькими баловнями, любимцами граждан. Вот только их мамам было некогда читать им на ночь сказки. Им читали сказки незнакомцы за казенное жалованье…

В свое время долго спорили о том, может ли мальчик-стриж размышлять, как люди. К единому мнению не пришли до сих пор. Как вообще можно было сравнить его с теми самыми маленькими людьми-школьниками? Когда доктор, находясь в хорошем настроении, рассказывал Каину что-нибудь, он слушал как завороженный и крепко это запоминал. Поросшие мхом законы физики ему никто не объяснял, – это верно. И спросить о том, что, его волновало, было не у кого. Но разве он не смотрит ночами на те же самые созвездия, что и люди, знающие их названия? Уж чего-чего, а времени для того, чтобы наблюдать мир и подмечать перемены, происходящие ежедневно, ему хватало.

Две недели прошло, а замок прославленной немецкой фирмы не был снят. Каин перепробовал все. Должно быть, Платон доложил господину Орису, что старый замок для этой цели не годится, поскольку обитатель часовой башни научился его открывать. Расчет был верный: Каин еще не сталкивался с такой заумной вещью. Однажды утром, повторив позавчерашнюю бесплодную попытку, он заметил, что в механизм замка проникла влага, а значит, замок вообще не откроется.

– Бесполезно, – произнес Каин.

– Бесполезно, – повторил он, став возле окна. Воздух стал другим. Город был пропитан влагой от мостовых до низких плотных облаков. Весна вошла в свою силу, но то все еще была сиплая ранняя весна, не предвещающая ни любви, ни революций.

Но город все-таки ждал. Недаром в его подвалах прятались химеры, и неспроста именно в его сердце, в башенных часах поселился мальчик со стрижиными крыльями. В таких городах, как этот, всегда была своя площадь чудес, где фасады зданий – лишь занавесы, и за каждым занавесом – драма. Там прячется потаенное царство лицедеев, магов и заговорщиков. Там каждый носит за поясом свой нож.

Кто знает, когда табакерочные черти вырвутся наружу? И как их обуздать, если на наш век ни одного пастора не сыщешь? В это время года парк Марата – если стоять на улице Марата, той самой, что возле молодого рынка – похож на ажурную решетку, а деревья напоминают чугунные прутья. Как раз недалеко вход в парк – арка из красного кирпича. Летом недалеко от нее в парке гуляют влюбленные парочки, совсем как это было много лет назад. Но парк Марата совсем не тот, каким был когда-то. Он чудовищно разросся, поглотил два городских сквера и сад, и занял всю окраину города. Мало кто из горожан знал, как далеко он простирается теперь.

Горожан беспокоило, как выжить. Они выносили из домов люстры и тумбы, вазы и стулья, таскали их на себе по городу, чтобы выменять на соль и сахар. Кто-то выписывал больничный, а после отправлялся на вокзал за билетами, кто-то просто уезжал в провинцию к родне, не предупредив никого и оставив дела в беспорядке. По городу ходили невероятные слухи, люди пугали друг друга.

В те дни господина Ориса часто можно было увидеть на рынках и площадях, гуляющего по старым улицам и принимающего приветствия от школьников в серой форме. На улицах он появлялся в пальто шоколадного цвета, во время парадов или посещения кадетских корпусов, которые становились все чаще, он надевал свой лучший мундир. Начальник полиции не терял самообладания и достоинства и перед сборищами строптивых граждан, поверивших тем или иным слухам. В детстве Каину доводилось быть свидетелем того, как господин Орис выступал перед толпой. Крылатый человек до сих пор помнил, как тогда жался к ногам начальника полиции, боясь поднять голову и увидеть лица людей. Он терялся в бесконечной шеренге длинных ног и казался самому себе меньше ростом, чем обычные дети. Еще Каин помнил, что господин Орис долго звучным голосом говорил перед горожанами, но о чем – крылатый человек не мог понять, так как был еще мал. Обычно свою речь начальник полиции начинал словами: «Дорогие товарищи!» или просто «Товарищи!», когда не было времени на длинные речи.

Когда в самом начале весны на улице Взрывников собрался митинг, господин Орис даже не появился на нем. Требования были не новы – свобода слова, печати – и отчасти бредовы: выгнать Дракона из парка Марата. Ведь, по словам митингующих, «Дракону не место в нашем городе!». Скоро эти слова начальнику полиции пришлось выслушивать чуть ли не во время каждой прогулки по городу, их выкрикивали мальчики-газетчики, их знали наизусть полуглухие престарелые попрошайки.

Но, похоже, вряд ли горожане представляли себе, как трудно это сделать. Они не хотели мириться с существованием мальчика-стрижа, и газеты, писавшие обличительные статьи, не раз поддерживали их. Но то был лишь потешный уродец, а Дракон поражал воображение и представлялся всем царем чудовищ. Солидный горожанин ни за что бы не стал воевать с ним. Оставалось ждать, когда власти примут какие-нибудь меры.

Но власти не торопились. И потому господин Орис появлялся то на Большом вокзале, то возле сожженной библиотеки в старой части города. Он увещевал и успокаивал. Посмеивался, что даже если ни одного Дракона не осталось бы на наш век, то рано или поздно он все равно бы объявился.

В середине весны он в присутствии мэра и вернейших служащих разоблачил фокус стихотворства. Он читал стихи великих поэтов и потом неожиданно для гостей свои, где насмехался над некоторыми строками, что казались собравшимся слишком сложными и замысловатыми, называя их ребусам и стихотворцев. «Как видите, – писали газеты, – красиво связывать слова способны и порядочные достопочтенные граждане, но нет ничего хуже, чем когда под красивой оболочкой всякие сомнительные личности, смутьяны, ненормальные проносят свои собственные ненужные мысли».

С этого самого праздника обитателя часовой башни просто измучили самые разнообразные комиссии. Господин Орис появлялся несколько раз на дню в башне часов. Он мог прийти очень рано или нагрянуть в середине ночи, так что Каин старался не спать как можно дольше, чтобы дождаться его прихода. Длинные коридоры городской ратуши, мутные расплывчатые лица проносились, словно сквозь сон. Раздражали одни и те же вопросы:

– Сколько вам лет?

– Знаете ли вы своих родственников?

– Ваши крылья у вас от рождения?..

Однажды, правда, все это могло и закончиться.

Когда главный судья произнес:

– Этого не может быть, наверняка все это обман, так не бывает! Каин, дрожа от холода, без рубашки, которую велели снять, дабы почтенный судья мог видеть, что крылья растут у него из спины, робко сказал:

– Послушайте, вот я стою перед вами, если вы ударите меня, мне будет больно, точно так же, как и вам в подобном положении. Вы можете проверить. но, прошу, не стоит.

С тех пор Каин на все вопросы отвечал невнятно, а полный ответ давал господин Орис.

Потом что-то поменялось, и вот уже начальник полиции, по-отечески крепко держа Каина за руку, вел его через оживленную полуденную Правильную улицу к ратуше. Каин чувствовал себя посмешищем и старался не смотреть по сторонам, ведь каждый взгляд прохожего был точно камень, брошенный в голову. Он шел, спотыкаясь на ровном месте, никого не замечая, не в пример Орису, одевавшему для ратуши свой парадный мундир с золотыми эполетами и звеневшему шпорами, добытыми в молодости у одного ветерана. Увидев странную пару, прохожие замедляли шаги или вовсе замирали на месте, а потом, почтительно опустив взгляд под ноги, брели по своим делам. Дневная жизнь города шла своим чередом, непривычная, чуждая для крылатого человека. Как-то раз к остановке подошел трамвай, Каин случайно увидел колеблющееся в серебряном потоке окна отражение Ориса, упивавшегося своей величавостью. Но лишь на мгновенье – трамвай с грохотом уехал.

Потом все эти походы внезапно прекратились.

Поздним вечером в начале мая случилось непредвиденное: на севере города из парка на пустынную Кирпичную улицу вышли люди. Их никто не видел, хотя некоторые горожане утверждали, что слышали негромкое пение среди ночи. А утром оказалось, что стены многих домов на севере города покрыты крамольными надписями. Кое-где были выбиты стекла и опустошены прилавки.

Ночь после этого прошла спокойно, но следующая написала подобные же слова на фасадах домов по улицам Марата, Энгельса и Взрывников.

А на стене арки, ведущей с молодого рынка, красовался написанный крупными буквами от руки манифест:

Т О В А Р И Щ И!

Мы обращаемся к тем, у кого есть паспорта. Полицейская свора вам лжет. Они никогда не избавят вас от страха перед Драконом и незаконными поселенцами. Кому достается хлеб, что п о праву ВАШ? Не верьте полицейским и их выкормышам.

С Р Е Д И Н И Х Н Е Т Л Ю Д Е Й!

В то же утро горожане, скитаясь из очереди в очередь, от прилавка к прилавку, обнаружили, что хлеба больше нет.

Так уже в конце весны, когда грязное смутное время миновало, когда небо, зажатое между карнизами зданий, напоминало сапфир, люди заперлись в квартирах, запретив детям гулять, и с нетерпением ожидали лишь темноты, чтобы спрятаться под одеялом.

Когда Каина перестали водить в городскую ратушу, он уже догадывался по обрывкам разговоров Ориса с подчиненными о том, что в окрестностях парка творится неладное. И, пожалуй, он знал о его обитателях больше, чем рядовой горожанин.

Это была не оппозиция, о которой время от времени писали газеты, чтобы читатель не забыл о ее существовании. Кто бы они ни были – «последние поэты», как они сами себя называли, или просто разбойники – надо отдать им должное: эти люди – единственные, кто проходил по аллеям парка Марата и бывал на руинах маленького сгоревшего театра и студенческого кинотеатра под открытым небом.

Жители парка Марата придумали себе собственный символ – это был попугай ара, своего рода насмешка над всеми имперскими орлами на свете. Когда дело доходило до больших стычек с полицией, чучело попугая, привязанное к палке, поднималось над головами дерущихся. За это жителей парка прозвали аровцами.

Когда-то давно по примеру своих легендарных предшественников аровцы собирались у святой Марты, но это было слишком известное место, кроме того, собор всегда мог обрушиться.

С тех пор как господин Орис приказал следить за парком и создал ночной патруль, аровцы оказались взаперти. Возможно, многие из них месяцами ночевали на скамейках амфитеатра. Иногда аровцы предпринимали вылазки в город, опустошая близлежащие магазины и склады, но это было редко, скорее всего, они запасали и хранили провиант в беседках и парковых павильонах, и сами по одному время от времени проникали в город и растворялись в толпе.

Они считали себя непримиримыми врагами Дракона и в своих надписях обещали народу, что его, равно как и прочих чудовищ, живущих в городе, они в цепях выставят на посмешище на площади перед часами. Дракон не удостаивал этих бунтарей своего внимания и был снисходителен, как и всякий царь.

Глава 5
Узнаешь эти стены?

Разношерстное разноголосое племя выстроилось в несколько рядов вдоль тротуара. Это были статуи, но не каменные, а из плоти и крови. Что-то веселое, студенческое сияло на их лицах вместе с веснушками и детским румянцем. За ними виднелся железный каркас вагона, кое-где обшитого рифленой желтоватой медью.

В конце переулка появился человек, одетый во все серое, за ним в строгом порядке шли молодые люди в темно-синих шинелях. Человек в сером приветствовал Ориса, сияющего, как золотая монета, в своем любимом парадном мундире. Молодежь в синих шинелях бойко крикнула «Ура!».

То были ребята из военных училищ: холеные, всеми любимые дети. Им были знакомы законы Ньютона и военные походы римлян. Когда нынешние чиновники сойдут на койки богаделен, эти мальчики займут их место.

И тут же, передразнивая, издеваясь и стремясь их превзойти, завопили оборванцы Ориса. Их «ура» мгновенно превратилось в вой. Так началась борьба против бунтарей из парка Марата. Это была война за центр города.

Беспризорники и кадеты ненавидели друг друга. Орис, величавый и щедрый, завоевывал любовь как римский император, он позволял толпе своих юных полицейских творить все, что угодно, так что дни на пролет они размахивали дубинами длиной в руку и стреляли из ружей. А теперь им был дан приказ «не трогать принцев». Стоит ли говорить, как часто он нарушался, и как часто дрались «принцы»-кадеты с орисовой голытьбой.

По ночам, когда бунтовщики затевали уличные бои, сыпля из ракетниц сигнальными фейерверками, от звука выстрелов просыпался обитатель часовой башни. Ничего не соображая спросонья, Каин накрывался простыней и на некоторое время снова засыпал.

От раската выстрелов вздрагивали веки сморщенных дряхлых кариатид на улице старушек, у львиных масок было такое выражение, словно они вот-вот заплачут. Но самое жуткое, что на флюгере дома в самом начале Марата через четыре дня после появления там надписей уже развевался зеленый флаг аровцев. В тот же день Платона видели у пропускного шлагбаума на улице Зарецкой на самой окраине города, больше потом его не видел никто.

* * *

«Так бывает очень редко, я слышу, как ветер бьется о крыши города. Трубы, по которым с карнизов течет дождевая вода, сейчас вот-вот завоют, как бродячие собаки. Я не должен забыть их голоса», – думал Каин, глядя в мутное окно на шпили города, точно нарисованные углем.

«Музыка есть, а музыканта нет».

Каин прислонился спиной к низко висящей шестеренке.

«Значит, она была всегда…»

Щелкнул замок.

«И я ее слышу».

Господин Орис вошел очень тихо, на нем было серого цвета пальто со множеством пуговиц и сапоги с мягкой кожаной подошвой.

– Каин, Каин!

– Я здесь, – отозвался мальчик, устроившись в самодельном гамаке, висящем на зубьях шестеренок.

– Одевайся!

– Куда мы идем? – спросил Каин, свесив ноги.

– К главе паспортного отдела, – бросил Орис, – собирайся быстрее.

Каин бесшумно, по-кошачьи спустился вниз, но так и не коснулся пола. Его появление у главы паспортного отдела всегда вызывало у этого человека с похожей на желудь головой приступы безудержного остроумия.

Каин накинул на себя свое безобразное пальто и замотал шею шарфом. Это было холодное лето. Начальник полиции брезгливо поморщился.

– Идем, – только и сказал он, как обычно стиснув каиново запястье.

Но по гулкой металлической лестнице они не шли, а бежали.

– К чему такая спешка, за нами что, кто-то гонится? – крикнул мальчик, чтобы его голос не заглушали шаги.

Орис остановился и повернулся к своему подопечному, его зубы как-то странно сверкнули.

– А если да?

Каин виновато улыбнулся и спрятал руку в карман. В кармане была флейта.

Они спускались так быстро, что Каину стало казаться, будто он планирует вниз. Лестница говорила каким-то непривычным высоким голосом, словно расстроенный музыкальный инструмент. На улице Каин не почувствовал себя лучше. Здесь, внизу воздух был тяжелый, пыльный; Каин ощутил, как мостовая с трамвайными рельсами и крыши из листового металла впитывают в себя тяжесть города, услышал, как они стонут, словно придавленные свинцовыми облаками, и как утопает в шуме города и ветра низкий ропот человеческих слов. Ему казалось, что его самого тянет вниз, вглубь, спрятаться.

Совсем близко от мальчика призраком промчался абсолютно пустой трамвай. На секунду остановившись, Каин пришел в себя. Господин Орис не держал его за руку, он стоял и вдыхал пахнущий электричеством воздух. На лице начальника полиции сквозь маску гордости проступила какая-то странная, почти детская радость.

– Ты ведь не будешь летать в грозу, – промурлыкал Орис, – Тем лучше. Иди позади меня и попробуй только отстать! Я должен чувствовать твое дыхание за спиной!

Город не был притихшим зверем, прижавшимся к земле в ожидании бури, – нет, напротив, таким оживленным он не был давно. Трамваи следовали по главной улице один за другим, пассажиров внутри не было. Люди на ходу оглядывались на господина Ориса и его подопечного, некоторые долго смотрели им вслед. Каин никогда раньше не видел таких лиц: бледных, мутных, словно мыльные пузыри. Кто-то, оказавшись достаточно далеко от начальника полиции, осмелился крикнуть:

– Куда дели мясо и шоколад, мошенники?!

Среди бредущих по улице людей то и дело мелькали пестрые газетные герольды, одетые во что-то синее.

– Купите брошюру! Почему Дракон не выходит из парка Марата? Зачем нынешняя власть поддерживает монстров?

Господин Орис с презрением взглянул на мальчишек-газетчиков, но ничего не сказал, только улыбнулся вымученной улыбкой. Иногда мимо проходили шумные компании в зеленых кепках и с зелеными знаменами. И тогда в пахнущем электричеством воздухе разносились раскаты смеха.

– Долой полицию, долой мэра и его воров! Смерть Дракону и другим чудищам!

Полицейских нигде не было видно.

Более того! В первый раз Каин заметил, как на улице ставят представление, ему захотелось остановиться хоть на минуту. За ширмой из зеленой ткани Пьеро и Коломбина в зеленых колпаках показывали горожанам фарс. Люди стеной обступили лицедеев так, что понять что-либо было невозможно. Тем более увидеть. Но Каин все-таки услышал:

 
В городе нет хлеба —
Виноватых в небо!
Взять, и пусть там спросят
В облаках небес:
Нищий, полуночный,
Тот, кто крылья носит,
Орисов сыночек —
Ангел или…
 

– Почему ты отстал? – не оборачиваясь и не сбавляя шаг, спросил Орис и усмехнулся. – Тебе хочется остаться здесь?

– Куда мы идем?

– Куда нужно! Быстрей!

Они прошли почти всю Правильную улицу и свернули только у здания старого театра. Здесь им почти никто не встретился. Даже с подоконников не смотрели на улицу вездесущие герани. Потом начальник полиции и его подопечный снова свернули. Каин с горечью подумал, что не более чем через четыре минуты оказался бы тут после того, как взлетел бы с карниза, просто шагнув вниз. «А идти так утомительно! Да и вообще, с какой легкостью я бы запомнил дорогу, если бы летел, а тут… – думал Каин все время, пока шел за Орисом. – Ох, как мы петляем, мне не найти пути назад, если буду идти по земле».

А гроза все не начиналась. Здесь, на пустынных улицах, царил дух заброшенности и ожидания. Каину все это напомнило его детство. Странническое детство, полное приключений, детство, в котором был вкус хлеба с молоком.

– Почему отстаешь? – раздраженно осведомился начальник полиции и обернулся.

С лица Каина мгновенно сошла непрошеная улыбка, от воспоминаний не осталось и следа.

– Долго еще? – опомнившись, спросил мальчик-стриж.

– Не слишком, – ответил Орис.

Каин вздохнул. В конце улицы за углом маленького, некогда желтого особняка стоял доктор. Таким бодрым его еще никто не видел. Доктор робко поприветствовал начальника полиции, сделал даже намек на поклон, а потом быстрым шагом пошел впереди Каина и Ориса по широкой улице, обсаженной чахлыми липами. В конце улицы виднелись корпуса городской больницы. Покосившаяся металлическая калитка была открыта. Они прошли казавшийся бесконечным каменный двор и поднялись на крыльцо. Доктор вытащил железный ключ, которому было явно не меньше ста лет.

– Помните эти стены? – голос доктора звенел от воодушевления. – Здесь было сердце квартала врачей. Да, больница была здесь всегда, может быть, даже с самого основания квартала… От этих времен ничего больше не осталось.

Каин поморщился: корпуса больницы казались ему уродливыми серыми коробками в три этажа высотой, стены внизу были обклеены плиткой, в печи мечтавшей стать ляпис-лазурью, но этого не произошло. Да и не важно. Хорошо, что от тех времен ничего не осталось.

Когда дверь открылась, на улицу вырвался запах йода, хлора и еще какого-то вещества, очень знакомый Каину. Доктор сиял, он был похож на великодушного хозяина, пускающего к себе погорельцев.

– Проходите скорее. Подумать только, мы первые за столько лет! Каин, узнаешь эти стены?

– Нет, а где мы?

– Ну, сначала это была просто лечебница, – вяло протянул Орис, – потом она стала самой большой больницей во всей стране. Теперь здесь наша крепость, так что ведите меня, доктор. В северных корпусах будет лучше всего разместить на ночлег отряды полицейских. Но прежде мой дорогой подопечный.

– Подопечный? – эхом повторил Каин и застыл в трех сантиметрах от пола.

– Успокойся, – сказал доктор и положил ему руку на плечо. – Ты прошел по земле полгорода, – потерпи еще немного, скоро ты поймешь, зачем.

Стены и пол были покрыты пылью. Через каждые десять шагов коридор резали полосы света из окон.

– Доктор, разве тут лечат? – прошептал Каин. – Когда сюда входишь, то думаешь, что уже больше не выйдешь!

– Да. А разве больницы созданы для здоровья людей? Больница – это крепость, где от глаз здоровых и сильных прячут немощь, старость и нищету. Видишь ли, у каждого есть уязвимое место, червоточина, недостаток. Все это записывалось в летопись, имя которой больница. Клянусь, здесь история всего нашего города обретала второе лицо: каким бы сильным и могущественным ты ни был вне этих стен, здесь ты беспомощен и беззащитен. Я не должен тебе говорить, но было одно время, здесь были только страдающие от обжорства люди. Потом здесь держали художников – ох, забыл как называлось это дело, а ведь оно наделало немало шума. Кажется, дело о чрезмерной нервной деятельности. Ну, а семь лет назад именно в этих стенах ты попал под мое наблюдение…

Пока шел разговор, они поднялись на второй этаж, и где-то в середине коридора доктор сказал: «Пришли» и дернул ручку двери. На пол пролился голубовато-серый свет.

– Я больше не вернусь в башню часов?

Доктор замялся.

– Доктор, делайте свое дело, нам некогда! – бросил Орис.

Доктор и мальчик со стрижиными крыльями вошли в просторную комнату, где на полу свет рисовал узор решетки.

– Каин, я должен сделать тебе укол, подставь крыло и зажмурься. Э-э-э. тебе будет довольно противно.

Каин уселся на деревянной кушетке. По всему левому крылу вдруг пробежала волна обжигающего холода. Потом все медленно, как в вальсе, поплыло перед глазами и, потемнев, исчезло.

– Доктор, доктор! – кричал господин Орис. – У нас еще есть дела!

Доктор посмотрел на него усталыми глазами, собрал свои вещи и покинул комнату. Господин Орис вновь улыбался, как триумфатор:

– Ну что, усыпили мальчишку? Отлично! Дня два хотя бы не будет путаться под ногами.