Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 6
Падение

«Лето было скверное. Но зима сама по себе еще хуже. Нет, я скорее курица, чем стриж, если этим летом не произойдет что-то особенное. Совсем как тогда… Да, я был неумелым птенцом, а улицы были широкие и длинные. Когда по улице проходила девушка, от ее каблуков гремел гром, а когда проезжал трамвай, сверкали молнии. Ох, как мне не хватает крыш, они, благодаря трубам, так похожи на свирели».

Проходили безмолвные долгие недели лета. Мысли скапливались, как ненужная ветошь, они толпились в тех углах, где ранее была только пыль, самые свежие из них сушились на подоконнике. И конечно, флейта тоже не молчала. Иногда Каин думал о том, что бы сказала его матушка, если бы им довелось встретиться. Ему не раз приходилось слышать насмешки главы паспортного отдела, разнообразных служащих и самого мэра, наверняка они не раз говорили между собой о том, о чем в одиночестве думал подопечный господина Ориса.

– Что ж, господа, – говорил Каин, когда поблизости не было никого, кто бы мог услышать, а молчать не было сил, – пока вы спорите, хорошо иметь крылья или нет, я могу вас не бояться. В самом деле, неужели вы думаете, что можно жить без крыльев? Я не могу. А вы не смогли бы с крыльями жить…

У Каина за много лет затворничества появилась и окрепла привычка произносить некоторые мысли вслух.

Однажды он видел сон про свою матушку. Он стоял на пороге комнаты. Двери не было, вход закрывали шторы. Каин молча смотрел в пол, рассматривая собственные непривычные на вид лакированные туфли. Услышав тихое: «войдите», он вышел из-за штор и очутился в комнате, показавшейся ему огромной и пустой. У большого окна стояла спиной к нему женщина, черный силуэт на белом фоне.

– Здравствуйте, – холодно произнесла актриса Сапфир, – зачем вы пришли?

Каин остановился и опустил голову:

– Извините, я ни в коем случае не хотел вас потревожить, я просто хотел посмотреть на вас.

– Вам просто любопытно, как и многим другим.

– Не просто любопытно, а я вас никогда не видел!

– Странно. Кто вы такой?

– Я могу ошибаться, простите меня, если я не прав, вы меня должны помнить. Вы… вы же моя мама.

Женщина не шелохнулась.

– Вы зря сюда пришли. На что вы надеетесь? Вы думаете, я обрадуюсь вам сейчас? Да вы и когда родились, не походили на румяного крепыша из колыбели. Крылья были, точно у отварных цыплят…

– Сам я как тряпичная кукла.

– Вот-вот, – произнесла актриса, – только не вздумайте плакать, вы уже слишком выросли, чтобы лить слезы по маме. Слезы не сделают вас маленьким любимцем и желанным подарком. Слезы еще никому не помогли.

Каин не собирался плакать, ему этого совершенно не хотелось. Но, как это часто бывает во сне, мы совершенно неожиданно становимся храбрее и сильнее, чем в жизни, и сражаемся с целой армией или, наоборот, слабеем и не можем пошевелиться от страха, когда к нам ползет змея. Каин увидел комнату размытой, так будто смотрел на нее сквозь призму слез.

Женщина так и не обернулась.

– Полно же, полно же плакать, – говорила Цецилия Сапфир. Что же, тебе так жалко себя оттого, что здесь ты всем в диковинку? Эдакое чудище.

Каин хотел было крикнуть, что он не плачет и ему вовсе не так горько и жалко себя. Но тут же проснулся.

Он часто представлял, как бы мог красиво, с достоинством ответить на тот или иной вопрос главы паспортного отдела и его подчиненных, как его довод идет против их доводов и спор становится настоящим сражением мыслей. Но он чувствовал, что ему никогда не хватит смелости, чтобы возразить им.

– Вы ошибаетесь, если бы вам довелось хот раз посмотреть на мир с высоты, вы бы захотели иметь крылья, – произносил Каин, обращаясь к невидимому собеседнику, и улыбался. – С высоты видно всё.

Вот только кому об этом скажешь, ведь даже доктор всегда считал, что за крылья Каин расплатился с природой умом и здоровьем. Несомненно, тощий, смуглый, большеглазый, ну куда ему было до детишек, знавших вкус шоколада. После революции предшественник Ориса купил у Дракона одних только диковинных сладостей столько, что их хватило бы, чтобы замазать глаза, уши и рты всем детям, начиная с трех лет и дальше – по старшинству. А Каин рос в стороне, его детство было тихим, оно было смутным, как утренний сон, о котором, проснувшись, все же жалеешь.

Правда, ему ни разу ни о чем не пришлось пожалеть – например, о том, что с прилавков многое пропало. Но ему было проще. В конце концов, он был стрижом, птицей.

Вот и сейчас середина лета миновала. Как-то раз доктор, зайдя в комнату мальчика, принес ему кружку молока с раскрошенным там хлебом – пожалуй, единственное любимое кушанье, вкус которого нравился ему еще в детстве.

– Тебе надо гулять в коридоре, – строго сказал доктор. – Скверно, что ты все время сидишь в тёмной комнате. Ты совсем зачах без солнечных лучей.

После этого разговора странный мальчик, как когда-то, стал выбираться из палаты, подолгу просиживать на подоконнике в коридоре, залитом жёлтым светом, точно жидким золотом. Со спины казалось, что это просто огромный стриж с крыльями-клинками. Стриж, которому восемнадцать лет, и ему бы играть на флейте для величавых статуй, уснувших под полуденным солнцем южных стран, ловить приливные волны ветров и смотреть в единственный бездонный глаз тропического урагана. Ему бы… Нет, все это слишком красиво для больничного мира. Здесь это все не к месту.

Он мало что знал о происходящем в городе. Иногда он слышал голоса полицейских, долетающие из северных корпусов, иногда слышал что-то от доктора об уличных сражениях ребят Ориса с пращниками. Но этого было мало.

Однажды вечером, впервые за долгое время, господин Орис вошел в комнату своего подопечного. Мальчик в полудреме попытался накрыть голову простыней, совсем как если бы спал на кровати, а не над ней, но услышал опекунский баритон:

– Проснись сейчас же!

– Я не сплю.

– Хорошо.

Голос Ориса прозвучал на удивление мягко. Каин скинул простыню и спустился на пол.

– Я принес тебе подарок.

С этими словами начальник полиции протянул Каину сверток серой бумаги, очень большой и тяжелый. В свертке оказалось нечто вроде лоснящейся синей тоги с блестящим шитьем.

– Дело в том, – начал господин Орис, – что ты очень давно не летал, ведь так? Но не мог же ты разучиться! Я дам тебе возможность размяться. Надевай это, и через два часа я за тобой вернусь.

Господин Орис повернулся к двери.

– Но зачем это вам? – Удивлённо хлопая глазами на васильковую синеву ткани, спросил Каин.

Начальник полиции остановился, как вкопанный.

– Почему бы не показать тебя, как пугало, безмозглым крикунам! Посмотрим, как они закричат, когда увидят человека с крыльями над городом, – глухим голосом произнес он.

– Я что же, должен буду их напугать?! Столько раз я слышал, что я чудище, но.

– Глупости! Посмотри на себя хорошенько! – внезапно обернувшись, прошипел Орис. Кого ты сможешь напугать? Ты одним своим видом напоминаешь о тех, кто твердит о невидимом и зовет невесть куда. Отсюда революции и вечные метанья в поисках того, что всего-навсего пригрезилось. Крылатый человек! Глупая детская мечта тех, кто век за веком возводил соборы, кто твердил людям, что есть другие миры, кроме этого, миры, куда мы идем всю жизнь, как домой. Бред! Обман! Мысли не ко времени и не к месту! Люди выстроили из своих преданий и домыслов нечто вроде треклятого собора, и теперь, когда вдруг среди них наконец-то объявился крылатый человек, они не смогут поверить, что это лишь усмешка природы. Они будит гадать и думать, не кроется ли за этим что-то еще, правы или нет были богомазы. Ты думаешь, твоя маменька сильно бы удивилась? Еще бы, ее сын оказался давней детской мечтой всех зовущих вдаль. Каково ей, заставлявшей людей верить фарсу, было осознать, что ей никуда не деться от той шутки, которую судьба сыграла с ней? Я боюсь, что за все наши старые мечты и преданья мы поплатимся маразмом.

Орис вышел. Каин бросил на пол шутовскую тогу и зарыдал. Он плакал, и ему казалось, что он видит самого себя плачущим в канареечной клетке. «Вот он я, сбывшееся забытое желание, вроде тех, что погубили десятки тысяч людей, которых несбыточные мечты увели на край мира. Подходите, оно не кусается, ведет себя смирно, его перья можно погладить, оно не причинит вреда…»

– Вреда… – глотая слезы, повторял Каин за своими мыслями, не видя сквозь слезы ничего вокруг, не замечая никого.

– Тоже мне, пятилетняя девочка! – услышал он над собой голос. Каин поднял глаза, чистые, как листва на окраине города после дождя. Рядом стоял доктор и теребил тонкими ледяными пальцами оправу очков.

– Убирайтесь, – прошептал Каин, пряча лицо в ладони.

– Выслушай, если осталась, хоть капелька разума!

– Убирайтесь! – уже громче и твёрже повторил Каин. – Я цирковое животное, дайте мне пять минут привыкнуть к этой мысли! Мне все равно никуда не убежать…

Доктор замер:

– Убежать?! Да, это возможно. Я покажу, куда.

Каин ухмыльнулся.

– Мальчик, – через некоторое время сказал доктор, решившись на что-то крамольное. – Я помогу, пошли быстрее.

– Постойте! Ее нельзя здесь оставить, она ведь последняя!

Каин быстро разыскал в комнате свое пальто, извлек из кармана флейту и, спрятав ее в рукаве, перевязал рукав бечевкой у самого запястья.

Доктор наскоро вытолкал Каина из комнаты в галерею, ведущую в северные корпуса, где окна были без решеток. Здесь он открыл одно из окон.

– Знай: я все-таки считаю, что есть еще люди со стрижиными крыльями, просто скрываются. Видел же Марко Поло собакоголовых! – Доктор улыбнулся и быстрым шагом пошел по галерее прочь.

Каин встал у окна и замер, глядя в бездонную ночь. Он хотел было перемахнуть через подоконник, как вдруг почувствовал боль в плече: двое оборванцев, схватив его за крылья, стали оттаскивать его от окна. Каин заметил ещё третьего, который стоял в стороне и с жабьей улыбкой наблюдал за происходящим, а потом подошел и хлестнул крылатого человека по лицу фуражкой:

– Что, несладко, страхолюдина?! А как нас позавчера оттузили аровцы! А ты сбежать хотел, смыться, трус!

Последовал еще один удар. Кокарда на фуражке разорвала щеку. Каин вскрикнул.

– Его надо отвести к Орису, – произнес оборванец, и невесть откуда взявшиеся пять товарищей туго связали Каину руки и крылья.

По разодранной щеке бежала алая капля крови, и голытьба наперебой упражнялась в остроумии:

– Говорят, ты ангел, где же твой нимб, куда ты его продал? Порезвее, страхолюдина!

Они то и дело толкали Каина так, что он часто падал и с трудом поднимался под хохот полицейских, связанные туго крылья казались тяжелей свинцовых. Мальчик невольно терял равновесие.

– Что же, где сияние, исходящее от тебя, где чудеса, в которые люди верили, где?

Они вытащили его на улицу. Была ясная летняя ночь: мелкие звезды – сахарная пудра, крупные – миндаль. Оборванцы провели его через весь город, сумрачный и тяжелый, как страшный сон. Лишь над парком Марата ночь немного редела, уступая место оранжевым сполохам.

Парк Марата, улица Марата…

Каин услышал голоса и понял, что это ему не кажется. Орис и доктор здесь.

– Каин, что ты натворил?! – произнес рядом голос доктора.

– Не надо доктор, весь город мог увидеть чудо, полет, вознесение! Мой замысел был так красив! – проговорил Орис.

Каин осмелился поднять голову и посмотреть на них. Он увидел все очень четко: начальника полиции, немолодого усталого человека рядом с ним, полицейских – своих ровесников, он увидел все до последней искры сигнальной ракеты над парком Марата, и навсегда запомнил этот миг. Его грубо толкнули, и он упал на мостовую. Мальчик тихо простонал.

– Развяжите его! – ледяным баритоном приказал господин Орис.

Тугие веревки разрезали. Каин попытался подняться, но не мог это сделать сам. Тело его не слушалось. Тогда его подняли и поставили перед Орисом. Орис был в привычной синей шинели, на поясе у него висела сабля, в руке он держал револьвер.

– Я хотел показать людям ангела, чудо, они бы уверились в нашей силе, когда увидели, кто за нас, а ты посмотри на себя, жалкая курица! – говорил начальник полиции, снимая перчатки из черной кожи. Его руки были маленькими и такими белыми, точно их создали из фарфора. Господин Орис мог убедить любого, что белая вещь черна, а потом с такой же легкостью он мог уверить в том, что черное бело. Он бы заставил своих солдат поверить в чудо полета и силу небывалого, чтобы они дрались за него. Он бы вынудил их даже признать правоту мастеров собора, если бы это упрочило его власть над ними.

Господин Орис дотронулся до Каина, увидев кровь на щеке подростка.

– Я ведь не враг тебе, – мягко и тихо сказал начальник полиции. – Люди забыли о той силе, которую чудо имеет над их душами. Их мозги заплыли жиром, они ни во что по-настоящему не верят, ни в предания, ни в правителей. Но тем больнее их ранит то, чему они не нашли места в мире, окружающем их.

– Но теперь ты не моя головная боль! – крикнул господин Орис, обернувшись на своих солдат, и те одобрительно загоготали.

– Пусть о тебе позаботятся аровцы, – продолжал начальник полиции. – В конце концов, пусть они станут мучителями ангела, а не мы. Доктор, поторопитесь сделать свое дело, скоро здесь будут дикари.

Оборванцы смеялись и балагурили. Доктор открыл какую-то ампулу. Каин, услышав противный звук, зажмурился.

– Доктор, что со мной будет?

– Куриные мозги…, – как можно тише прошептал доктор ему на ухо, – ты мог бы сбежать, у тебя была возможность… Я же хотел тебе помочь!

– Что со мной будет? – в отчаянье повторил мальчик.

– Ты должен будешь подставить крыло. Я сделаю тебе укол. Введу одно вещество, отчего крылья у тебя онемеют и станут как деревянные. Это состояние продлится примерно два дня. Не шевелись и не дергайся, будет хуже. Ты почувствуешь холод, но потерпи, слышишь, потерпи!

– Но вы же собирались мне помочь!

– У меня – приказ!

Игла прошла сквозь кожу у самого сустава, сгибающего левое крыло. Сначала не было ничего, потом оно заныло так, как бывало раньше из-за перепада температур, когда из потока сильного холодного ветра Каин спускался вниз туда, где было теплей. Это ощущение быстро усиливалось.

Доктор отошел от обмякшего мальчика, но прежде чем он приблизился к нему с новой ампулой, над городом хрипло, нечеловечески заревели сирены. Каин очнулся от оцепенения. С силой, неожиданной для тщедушного паренька, он отпихнул полицейского, державшего его справа, так, что тот упал. Второй успел вовремя отскочить, чтобы левое крыло не ударило его по голове. Никогда бы болезненный обитатель часовой башни не подумал, что у него сильные крылья.

Упавший уронил ракетницу. Каин рывком поднял ее с мостовой прежде, чем волна холода прошла по всему телу. Он рухнул на мостовую. Сквозь неумолкающий гул в ушах он еле узнал голос Ориса:

– Спокойно, спокойно, идемте, доктор. Пусть аровцы получат его на десерт.

Мальчика прошиб холодный пот: его бросают. Где-то совсем близко просвистела и разорвалась сигнальная ракета, обдав его оранжевым светом и теплом. Он поднялся, покачиваясь, как пьяный, и оторвавшись от мостовой, дал упор на одно крыло. Каин понесся над городом, не разбирая дороги. Оранжевые отсветы на крышах домов, темные зеркала луж, в которых застыло отражение святой Марты, топот бесчисленных бегущих ног, – все это промелькнуло и пропало. Весь мир перевернулся.

Каину казалось, что он вот-вот сойдет с ума. Что, если крыло, ужаленное той холодной медицинской иглой, станет тяжелее? Нет, конечно же, нет, но как оно ноет! Словно сквозь сон, мальчик почувствовал липкие прикосновения мокрых веток. Он понял, что падает, и сделал попытку повиснуть над кронами парка Марата, но не успел и провалился в тяжелый обморочный мрак.

* * *

«Ох, вот каково было несчастным каменным статуям из собора! – подумал Каин, лежа на земле, покрытой влажной листвой, скопившейся здесь за долгие годы и ставшей словно одеяло. Перед глазами по-прежнему плыли черные и разноцветные круги, но голова соображала на удивление ясно, пожалуй, как никогда до этого, а память была свежа и чиста, как страницы нового учебника. А еще совсем недавно он гадал, на самом ли деле все это случилось и… что же он держит в правой руке так, что затекли пальцы. Оказалось, ракетницу.

Света было совсем мало, в том, что сейчас утро не придет, Каин был уверен. Были густые сумерки вечера, вечера следующего дня. Воздух с кисловатым привкусом дыма впитал в себя прохладу, идущую от земли. Было такое чувство, словно огромный оркестр замолчал, и музыка исчезла, но не умерла, а поселилась здесь, под темно-фиолетовыми кронами лип.

Каин попытался встать, и это удалось ему с большим трудом. Одно крыло не сгибалось, оно волочилось по земле так, как будто и в самом деле стало деревянным, вот только кукловод забыл приладить к нему ниточку, и теперь его игрушка не оживет. Крыло беспощадно ныло.

Стволы были словно каменные колонны. Флейта по-прежнему спрятана в рукаве, туго перевязанном у запястья бечевкой.

«Если это парк Марата, то где же аровцы, и вообще, где же аллея?»

Каин заметил между стволов нечто странное: вроде бы фигуру собаки, но собаки совершенно не похожей на тощих бродяжек города. Она повернула голову, посмотрела на Каина тяжелым бульдожьим взглядом и, наделав немало шума, исчезла в сгустившейся темноте. Почему-то Каин был уверен, что она не ушла. Он попятился назад и, сделав пару шагов, чуть было не наткнулся пяткой на острый металлический шип. Он не поверил своим глазам. Это был шип капкана, капкана, который был гораздо больше и ужаснее тех, что он видел иногда на молодом рынке. Капкан был присыпан листвой, но торчащие из-под нее шипы говорили о многом.

Каин отошел от него. Все, что было у него, это ракетница, флейта… ах, да, и зажигалка в кармане штанов, подаренная доктором. Каин обернулся на хруст листьев.

Зверь, не торопясь, шел к нему. Сложно даже сказать, на кого он был похож. В первое мгновенье казалось, что он похож на медведя, в следующее – на волка, а потом на пса. Зверь шел, немного покачиваясь, высунув длинный острый розовый язык. Удивительно было, как гибкие изящные песьи лапы несут такое мощное тяжелое тело, покрытое буро-коричневой шерстью.

Каин засмотрелся на него. Зверь ускорил шаг, круглые бульдожьи глаза фосфорически блеснули. Каин вскрикнул. Изо рта вырвалось что-то вроде: «Помо-ги-и-и-те!», – но это было уже не важно, рука с ракетницей взметнулась вверх, у него даже не осталось времени пожалеть об этом выстреле. И вместе с ракетницей его крик разорвался над парком Марата на тысячу золотых осколков. В этот момент зверь прыгнул:

– Кто ты такой, чужак? Я видел, как ты упал.

Глава 7
Дракон

Каин еле дышал. Одной лапой зверь стоял у него на груди, другой – на здоровом крыле. Для собаки он был непомерно огромен и тяжел, кроме того, от него сильно пахло мясным прилавком. Морда зверя была прямо над лицом Каина, и мальчик готов был признаться, что он курица, если бы в бульдожьих глазах в тот же миг не блеснула насмешка.

– Кто ты такой, чужак? Отвечай.

– А-а-а вы не видите? – произнес Каин в полнейшей растерянности.

В хриплой глотке существа родилось какое-то странное бульканье. Каин догадался, что это смех.

– Лучше ответь мне, пока я тебя спрашиваю.

– Я стриж, – сказал Каин и почувствовал, что дышать стало легче. Зверь вроде бы поднял голову. Тут Каин заметил, что лапы существа были лишены шерсти и покрыты чем-то вроде морщинистой слоновой кожи.

– Стриш-ш-ш-ш, нет, ты вреш-ш-шь. Ты насквозь пропах городским ветром, но еще от тебя за версту несет каким-то лекарством, солеными слезами и книжной пылью. И. пожалуй, все, запах других слабый, ты слишком долго жил один. Ты умник?

– Нет! Разве я похож на умника?!

– А разве я похож на человека? – и существо опять засмеялось. – Но ты назвал себя так, как только великие мира называют. Только великие могут рассказать о себе одним словом, это все равно, как если бы ты заявил, что ты Цезарь или поэт – посредственность, напротив, нуждается в многословии. Итак, кто ты?

– Я не знаю.

– Хороший ответ, – и зверь широко раскрыл пасть, показав Каину два ряда зубов и змеящийся раздвоенный длинный язык. Должно быть, это у него означало улыбку. – А ты знаешь, кто я?

– Вы? – Каин немного помедлил, – вы какое-то чудовище, но в этом нет ничего такого, меня тоже некоторые так называют.

– Замолчи… Многословие. Впрочем, ты прав. Я лучшее из чудовищ. Я – Дракон.

– Так это вы? Никогда раньше не видел дракона.

– Иш-ш-ш, истрепанная шкура! Видел и не раз еще увидишь. А ведь ты умен, ты мог бы сейчас быть не здесь. Ты мог бы даже стать царем, если бы захотел.

Зверь фыркнул, из его ноздрей вылетели струйки сероватого дыма.

– Я?! Царем? Но ведь я не знаю даже, что говорить!

– Я научу тебя, что говорить..

С этими словами чудовище убрало лапы с груди и крыла мальчика. Каину стало намного лучше, словно он проснулся после долгого спокойного сна, и весь предыдущий разговор ему приснился давным-давно. Сил у него прибавилось, он встал и спросил:

– Но как же господин Орис?!

– Орис – посредственность, – прошипел Дракон, – он и двух слов не мог бы связать без меня, а сам считает себя поэтом. Он бездарь, падкий на почести. Я предлагал ему повременить с ними, но он не захотел. Но ты не таков, тебя многие послушают.

– Тогда почему он там, а вы здесь?

– Они пока бояться меня, – тихо прошипело существо, – но они меня полюбят.

– Как они могут полюбить вас, вы же чудовище?

– Наивное дитя, я верну им все то, что они уже много лет не видели, и даже больше, они получат назад свои шелковые платки и сахарных мадонн. Они будут пить сок земли, пока не опухнут, а их головы не станут, как желуди. А ты разве не хочешь, чтобы тебя любили?

– Хочу, – немного промолчав, произнес Каин.

– Ну вот и отлично, – в голосе существа скользнуло урчание. – Только тебе нужно выбрать новое имя, царское…

– Так, – пробормотал Каин, силясь припомнить правителей, о которых когда-то давно ему рассказывал доктор. – Может, Людовик?

– Нет, – оскалился Дракон, – у всех Людовиков несчастливая судьба.

– Тогда может быть, Николай…

– Не годится! Ты будешь Клементин первый… Вечный!

Каину было очень страшно. Хорошо, пускай царь, пускай Клементин…

– Но что вам от этого?

Существо сжалось и даже немного пригнулось к земле. Очень чисто, без всякого хрипа и шипенья оно произнесло:

– Не прогоняй меня! Сажай рядом с собой на своих пирах. Я буду почти как обычный пес, обещаю.

Каин попятился.

– Нет, вы не можете сделать меня царем, – произнес мальчик, отступая бесшумно над листвой.

– Почему? – таким же голосом спросило чудовище, наступая на него.

– Потому, – медленно сказал Каин, повиснув над центром капкана, – что если бы вы могли, вы бы сами стали царем.

– Я выжидаю, – прошипел Дракон.

– Знаю я, чего вы выжидаете. Вы боитесь! Я слышал, что вас не жалуют в городе, а своих лап вы туда не запустите, только чужие, потому что вы – трус!

Тело существа сжалось перед прыжком, и чудовище прыгнуло. Каин скользнул по воздуху над мокрыми листьями и скатился вниз по склону пригорка.

В этот момент с металлическим лязгом капкан сомкнулся на страшной лапе. Раздался крик, настолько человеческий, что у Каина чуть сердце на куски не разлетелось. Он бросился бежать, напрочь забыв все эти странные разговоры. Он бежал почти вслепую через ночной парк, спотыкаясь и падая. Он продолжал бежать, даже когда крики: «Подлый чужак! Еще никто не смел, никто!» – стихли.