Текст книги "Основы людологического познания"

Основа 12

Для человека все заданно в области чувственного. И здесь следует не ошибиться и уточнить, что для человека в области чувственного существует мир предметов, вещей, ощущений, чувств.

Мир предметов как то, что не испытывает на себе в части своего существования усилия человека. Солнце, море, земля и прочее существуют вне воли человека, он знает, что возможно все это существует в воле человеков (убежденный материалист, поворачивающий реки вспять), в воле Бога (единение с Богом как форма участия), а, может быть, существует исключительно в его воображении (последователь системы Шопенгауэра). Как бы то ни было, данные предметы могут быть включены в энтелехию человека как предметная сторона, но они не будут обладать технологическим бытием в возможности, от которого будет зависеть их чувственная перцепция человеком. Иными словами, субъект не может преобразовать их, не уничтожив как предметы. Можно использовать море для мореплавания, но нельзя определять своими действиями природу моря, заданную в чувственном столкновении с ним.

Мир вещей – продукт деятельности человека. Это то БВД, которое является непосредственным продуктом энтелехии. И здесь власть человека безгранична (если он, конечно, сопоставлен по бытию в возможности вещи, имеется в виду не только право определять судьбу вещи, распоряжаться, но прежде всего знание ее целевой причины, предназначенность вещи, сопоставленность с бытием в возможности вещи). И здесь в зависимости от того насколько сопоставлено бытие в возможности человека данной вещи зависит степень его власти над ней. Вещи окружают человека везде и всюду, мир человека – это мир овеществленных мыслей и замыслов. Начиная с детства, ребенок сталкивается с игрушками и очень немногие дети играют с предметами природы, включая их в свою энтелехию, в современном мире это вообще большая редкость. Приписывая в игре значение вещи, человек нередко определяет свою судьбу. Кто – то проникает и приобщается к тому БВВ, которое было заложено в вещь при ее создании, воспроизводя в самое себя целевую причину данной вещи, кто – то отрицает эту целевую причину и заменяет ее своей собственной, по своему определяя бытие в возможности вещи, навязывая ей совершенно другое предназначение.

В современном мире вещи играют намного более значительную роль, чем раньше. Сегодня мало, кто из людей считает нормальным ночевать под ясным небом в тиши вековых деревьев, те 70% населения земли, которые сегодня заняты только тем, что выживают, лишены слова на мировой арене и в отношении них действует принцип существует только то, что названо. Соответственно, их нет в поле дискурса тех, кто владеет вещностью мира.

Природа вещей символична. Символ это равновесие идеального и реального, то есть такая парадигма, где все материальное (БВД) представлено идеальным (БВВ) и не более. Проще говоря, функциональность. Формальная причина равна целевой, а та в свою очередь зеркально представлена в материальной. При этом целевая однозначно направлена к человеку, энтелехия символа – это возможность его использования человеком. Там, где рвется формула (C=F=M) =D, где С – целевая причина, F – формальная, M – материальная, а D – движущая, мы имеем дело с игрой в чистом виде, это использование вещи не по ее прямому назначению, изменение ее бытия в возможности (любого элемента произвольно). Это и юмор в том числе (игра слов). Например, в глазах общества общественного человек – это всегда символ, равновесие идеального и реального (тождество противоположностей), и только когда идеальное человека объемнее реального, давлеет над ним, требуя своей реализации, происходит разрыв цикличности парадигмы «обычного человека».

Символичность вещей имеет различные степени. По идее материальный субстрат вещи должен исчерпывающе говорить о бытии в возможности вещи, которая является здесь целевой причиной. Как только мы идем дальше и начинаем анализ формальной причины энтелехии, в которой вещь является продуктом, мы вторгаемся в область технологического бытия и здесь вещь уже утрачивает свой символизм. Наиболее символичны орудия производства, деньги, одежда, вещи обихода. Менее символичны, а точнее аморфны (то есть вещи, которые способны менять свой объем бытия в возможности произвольно) картины, книги и прочее. Так, для магазина книга – товар, для читателя – откровение, но при всем при этом данной вещи присущи чисто материальные атрибуты с равенством всех трех позиций (3 – х причин).

Факт в том, что и сам человек в определенных формах выступает, как вещь в зависимости от того какое бытие в возможности он реализует и носителем какого бытия в возможности является. Самым известным примером историческим (хотя почему историческим) является работорговля.

Мир ощущений человека – это то на основе чего вообще возможно коллективное существование. Именно благодаря тому, что наши ощущения унифицированы мы смогли выжить как биологический вид. У всех есть одинаковое представление о боли, радости, холоде, собственной территории и прочее. Без этого, без этих ощущений мы не могли бы сорганизовать бытие человека. Ощущение тем отличается от чувства, что оно есть сопутствующее человеку и вытеснено из области сознания, из области мысли. Это продукт бытия человека как человека. Ощущения одинаковы как сегодня, так и в ту пору, когда мы появились как форма животных, отличающихся от других. И сегодня и тогда мы с одинаковой степенью быстроты отдернем руку от раскаленного предмета, цивилизация нам в этом никак не поможет. И если некоторые области из ощущений планомерно переходят в чувственное начало (секс, например в теории «сексуальной задержки» Зигмунда Фрейда), то в основе этого лежит достаточно долгий период времени жизни конкретного человека.

Именно благодаря ощущениям возможна урегулированность общества. Все одинаково слышат и видят – следовательно можно написать закон и прочесть его, все любят пространство, следовательно можно создать тюрьму и посадить туда в наказание, все не любят боль – следовательно, можно наказывать, причиняя боль. Все умирают от потери крови – следовательно, можно ранить так, чтобы убить. И прочее и прочее.

Мир ощущений – это мир слабости человека.

Мир чувств – это та сфера, которая представляет собой продукт реализации бытия в возможности… Действительное не существует вне чувства. Мир чувств – это мир, в котором нарушено равновесие идеального и реального; реального всегда меньше, чем идеального. Чувственное как продолжение мысли. Чувственное как стабилизированное и структурированное начало ощущения. Чувство любви, Бога, справедливости, сомнения и прочее. Все это чувства физиологического плана, все это следствие реализации бытия в возможности.

И здесь следует отметить, что само по себе бытие в возможности может реализоваться вне материального субстрата (предметности, вещности) исключительно в чувственном начале человека. Ощущение, связанное бытием в возможности, и есть чувство. Ужас становится страхом, когда мы понимаем чего боимся. Любовь, например, приходит именно тогда, когда хаос ощущаемого не находит уже другого объяснения кроме слова «любовь».

Мы ощущаем несоответствие реализуемого БВВ к БВД и в зависимости от целеполагания называем это либо ложью, либо шуткой. Мир чувственного в отличие от мира ощущений не унифицирован, степень чувственного зависит от степени бытия в возможности, от того, насколько персонифицирован тот или иной субъект бытием в возможности. Именно поэтому ощущения у всех одни, а чувства разные. Так, в зависимости от того насколько человек персонифицирован тем или иным БВВ чувство, основанное на ощущении может быть совершенно ему противоположно по парадигме реализации БВВ – Муций Сцевола, Ромео и Джульетта и прочие исторические примеры достаточно красноречивы.

Чувственное начало в человеке всецело подвержено бытию в возможности. Некоторые даже могут чувствовать, что не солнце вращается вокруг земли, а земля вокруг солнца.

Необходимо ли говорить, что именно в данной области обретают свою власть политики и прочие жонглеры бытием в возможности? Чувственное начало, заданное в системе БВВ обращено, прежде всего, к формальной причине. Как бы не был прав человек в суде, например, но если в своем выступлении он не убедит присяжных, не покажется и не представится им определенным образом – он проиграет, и бытие в возможности «невиновен» не будет ему присвоено. Мир чувственного – это мир игры, игр, того, что вечно меняется и вечно изменчиво.

Но в области чувственного нет для человека ничего, что не обнаруживало бы своего бытия в возможности. Любое чувственное найдет свое объяснение, свое бытие в возможности; начиналось все это с традиционной медицины, а сегодня блестяще закончилось психоанализом и другими формами лечения на его основе, благодаря которым показанием к лечению может быть все, что угодно.

Людологически необходимо понимать, что такие понятия как Бог, Дьявол, например, не являются идеалистическими, данное бытие в возможности в полной мере реализуется в чувстве – вера (не забудем и об инквизиционном процессе). Состояние чувства Бога, прикосновения к Богу и есть материальная причина парадигмы бытия Бога. Это важно, потому что мнимое противостояние материалистов и идеалистов началось именно с неправильного трактования понятия реализации бытия в возможности. Чувства для многих форм бытия в возможности – единственная сфера реализации.

Порой мир предметов позволяет быть тому, что уже давно кануло в Лету. Так, монументальность строений государства во многом определяет развитие людей в определенном времени и территории. Продукты отражения всегда хаотичны, но их перцепция в рамках «здесь и сейчас» – главное свойство относительно возможности констатировать наличное бытие. От степени представленности в чувственном бытия в возможности зависит продолжительность его жизни. Бытие в возможности вне рамок своей реализации существует только относительно своего носителя (в том числе и создателя, если речь идет об абсолютизации БВВ). Именно от того насколько в реализации и в конечном результате реализации была соблюдена формальная причина зависит то, насколько первоначальное бытие в возможности будет доступно для восприятия через свое чувственное воплощение. Более того, сама перцепция чувственного, вне связи с формальной причиной может рождать новое бытие в возможности на основе восприятия результатов реализации, и при этом сами создатели даже могут и не догадываться о том, что будет составлять содержание подобной перцепции. Если бы Стагирит учитывал трудности перевода, с которыми столкнутся его средневековые коллеги, то он вообще бы отказался от употребления слов, разделив участь Горгия. В этом отношении лорд Бертран Рассел заглянул в саму суть проблем философии, создав, правда, еще один колодец загадок – герменевтику.

Но в отношении текстов ситуация очевидна. Хуже обстоит с монументальностью строений. Египетские пирамиды до сих пор оцениваются исключительно по европейски – как результат воплощения в жизнь великих амбиций фараонов. Это смешно. Пирамида была не более чем средство в цепи великой реализации перевоплощения, она была элементом процесса, который был велик в сознании того, кто в него верил. БВВ пирамиды – это орудие, технический элемент не более, такой же безликий как у предшественников, и такой же точный, чтобы повторить путь предшественников. Но никак не форма воплощения того, что в Европе признано называть индивидуальными амбициями, я даже не уверен в том, что в то время возможно было вообще самосознание самое себя вне той деятельности, которая и была формальной причиной реализовываемых парадигм, и по реализации которой возможно было вообще вынесение суждений о человеке. Самосознание, как такое, вряд ли присутствовало в социальной ориентации того времени. Эпоха людей действующих.

В современности много такого в области чувственного, что вообще не будет правильным образом идентифицировано последующими веками. Бытие мысли, как таковое, скрыто. Мы не можем приписать человеку способность мыслить, все наши беды отсюда. Современность как – то приписала каждому от рождения способность мыслить, быть сопричастным, избранным. Отсюда и наше формально – юридическое равенство всех и каждого перед публично структурируемым образом мысли отдельного конгломерата действительного (закон). Но это иллюзия. Посмотрев на человека, мы можем определить лишь то, что он включен в какую – то систему отношений, парадигм (он либо носит на себе следы цивилизации– одет, умеет говорить, читать, писать и прочее, либо дик), но приписывать ему способность завладевать бытием в возможности тех или иных парадигм (проникать в сущность системы организации мира) – это явный перебор демократии. Изначально способность быть в корреспонденции с бытием в возможности носит различный характер, мы не можем быть уверены в том, что бытие в возможности сопоставлено индивидууму. Его участие в парадигме в качестве вещной стороны энтелехии, еще не означает, что он сопричастен общей цели и формальной причине, он всего лишь атрибут и не более. Понимая это, однозначно приходишь к выводу о необходимости формирования системы рабства. И не надо страхов и криков. Кто сказал, что рабство упразднили и что сегодня мера свободы среднего класса выше, чем у рабов Рима, Греции и Северо —Американских штатов? Рабство стало изощренней, оно теперь проведено через сознание и душу, внешнее насилие заменено внутренним, но оно стало еще чудовищнее. Подлинная свобода организации социальной материи всегда была, есть и будет уделом одиночек, аристократов, избранных. Именно им, как никому другому, известна абсурдность этого мира. Именно им знакомы все чувства актера перед зрителем, именно они знают на основе чего строится власть и как творится серьезность этого мира игр.

Доказательство субъектом возможности быть причастным БВВ, всегда было пропуском в мир высоких игр и высоких технологий и где, как не в рабовладельческих государствах, знали и прекрасно практиковали это.

Бытие в действительности представленное предметами, ощущениями и чувствами, сохраняя в себе противоречие с возможностью, всегда силится утвердиться. И возможность всегда проигрывает действительному, как только она реализована, действительное уходит из власти возможного, оно попадает в свою систему отношений, где есть своя возможность, ограниченная рамками объема бытия в возможности конкретных субъектов, с которыми в мире чувственного придется столкнуться бытию в действительности. Особенно остро это чувствуется в отношении детей и творческих произведений. Чудовищны судьбы реформ и социальных преобразований, задуманных отдельными личностями, сопоставленными универсальной организации этого мира.

Но именно мир предметов и необходимость его унификации создает новые удивительные формы бытия в возможности, которые уже совершенно не связаны с личностью своего создателя и представляют символичность общественного бытия в возможности по отношению к общественному же бытию в действительности (деньги, например, бумажные виртуальные, да и любые другие, им сообщено то бытие в возможности, автором которого является привычка социального общежития людей).

Основа 13

В какой же динамике обретает себя бытие, как оно рождается и каким образом происходит его становление? Изолированная теоретическая конструкция проста БВВ – переход – БВД, где переход и его конечный результат есть энтелехия. Целевая причина здесь – бытие в возможности, движущая – субъекты реализации и игра, формальная – энтелехия со всеми вещными атрибутами, материальная – бытие в действительности в результате реализации, увязанное с бытием в возможности в степени и способности познания как цель и результат движения к цели. Довольно сухая конструкция, именно поэтому она, наверное, не прижилась за последние 2 500 лет. Простота и гениальность не всегда приемлемы. Может быть мало было понимания, а больше комментариев, может быть слишком трудно было в такой простой схеме оставить место для лжи и обмана… но в любом случае эта конструкция, созданная 2 500 лет назад до сих неизвестна ни в рамках академических курсов по философии, ни в рамках изысков отдельных комментаторов. Хотя возможно именно она есть причина того, что мир выглядит сегодня именно так, как он выглядит. Хватило одного человека, который, поверив в нее стал моделировать мир таким образом, что располагал в рамках своего бытия в возможности весь мир, в области движущей причины – весь народ и самую опасную игру (войну), а в области энтелехии свою жизнь, не строя планов на дальнейшее существование того бытия в действительности, которое он создаст. Нетрудно догадаться о ком идет речь, неправда ли? Именно поэтому, как мы уже говорили возможность всегда проигрывает действительному. Кто не знает Александра Македонского? А кто знает его мотивы? Кто знает содержание тех долгих бесед, между юным отроком и старейшим (а ему тогда было за 50, великий возраст того времени) философом?

Умение видеть результат и примерять его на себя – беда человека. Стоит ли говорить, сколько творцов вселенной еще желали быть такими же как он? И стоит ли говорить, что до него не рождался ни один, кто в своем желании подчинения мира воле одного человека заходил бы так далеко? Стоит ли говорить о том, сколько раз армия предавала Александра, сколько раз утрачивался смысл этой Великой Игры ее рядовыми участниками. Стоит ли говорить, что именно Александр открыл универсальную природу человека – возможность его подчинения любому идеальному, вне зависимости от казалось бы того, что должно претить ему в этом – цвет кожи, место рождения, язык, обычаи и прочее. Если мы кому – то и обязаны происхождением государства в том смысле, как его понимал Гегель, то именно Стагириту и его ученику – Македонскому. Да и сам Георг Вильгельм Фридрих многое утаил в своей философии, не желая признаваться в подлинном ее авторстве.

Теперь же нам сквозь множественность времен, каждое из которых рождало свою истину, и свое отношение к истинности и лжи в отношении предыдущего, предстоит понять и уяснить себе то, благодаря чему мы так «успешно» существуем, но что еще до сих пор не удосужились понять и осознать с тем, чтобы смириться с этим и, соответственно, стать выше того, кому мы поклоняемся и ради кого ратуем.

Отпугивает тезис того, что в основе структурирования этого серьезного мира лежит такая несерьезная вещь как игра? Действительно, возможно ли такое? Возможно ли, что вся та серьезность, которую человеческое создает перед ликом смерти – всего лишь свойственность животного мира – игра? И подобны ли мы в мирах, которые мы создаем и которые позже называем цивилизацией играм животных? Чудовищность крушения амбиций – самое большое препятствие, которое следует преодолеть на пути познания данной истины. Но мы, людологи, обязаны препарировать действительность, извлекая из ее основ достоверности то, благодаря чему мир организован именно таким образом.

То чувство беспредельности и несправедливости, которое иногда возникает у тех, кто верует в разумность организации мира – лучшее свидетельство и иллюстрация сказанному. Когда понимаешь, что любая модель, однажды созданная человеком, может быть формой жизни для неперсонифицированного круга лиц, понимаешь, почему так оправданна иногда жестокость в своей беспредельности и святости воплощения. Человек – это всего лишь возможность осуществления, область действительного, в которой находит свое воплощение тот или иной образ, символ, модель. Так было и так будет. Это чудовищность и дикость с точки зрения индивидуальности, проникающей в самые глубины организации человеческого и стремящейся к высотам, за которыми может скрываться то, что претворит в согласие все противоречия этого мира. Но именно отсутствие этого и рождает творческое, и Бога для каждого, кто закрыл глаза на безотчетную истину – человек продукт воплощения.

Игра как форма чувственного, игра как то, благодаря чему множественное из области возможного обретает свою однозначность в чувственном (нельзя испытывать множественность чувственного), остается так же незамеченной как вдох и выдох в повседневности жизни. Шопенгауэр в свое время сказал лучше – нельзя увидеть свой собственный глаз, без чего – либо отражающего. Так и игра остается за рамками сознания. Ибо и само сознание как область реализации БВВ имеет дело с предметами познания в форме различного рода предметов, чувств и прочее, но никогда не с непосредственностью жизни. Дети могли бы не согласиться с нами, они еще помнят и знают сейчас насколько интересна жизнь в ее игровом начале, подлинно игровом. Но мы уже в самой культурологической традиции современности противопоставляем игру серьезному, делая из нее антипод. Людологически игра всегда остается игрой. Дифференцируется лишь эмоциональная степень ее восприятия, которая зависит от субъектов ее восприятия, движущей причины и так далее. Для натуралиста самые примитивные и повседневные обычаи дикарей – загадочный и непонятный ритуал, который однозначно будет воспринят как игра (как с точки зрения стороннего наблюдателя, так и с точки зрения возможного участия), хотя для самих дикарей это будет именно серьезное занятие, связанное с той или иной степенью алеантности и характеризуемое именно как рутина. И наоборот, наши самые ужасные, рутинные технологические процессы, которые возможно для нас уже являются формой навыка, для дикаря, для любого, кто с ними не сталкивался, покажутся формой загадочности, формой ритуальности и игрой. На этом основан юмор и это вызывает смех, последний, кстати, является единственной формой заполнения пустот по бытию в действительности, при подобных формах возможности (и вне опасности естественно). Мир, таким образом, есть соединение парадигм во времени и пространстве с различной степенью восприятия в зависимости от того каким субъектом производится перцепция. Удручающее зрелище, но в этом и есть истинность. Одна и та же парадигма для субъекта, который в ней участвует уже не одну тысячу раз является не только не игрой, но вообще чем– то обыденным и даже отвратительным, и та же парадигма для вновь прибывшего может быть высшей степенью игрового наслаждения. Возьмем пример в своей основе чудовищный, по подобающий животной сущности человека – мир сексуальных отношений. Женщина после 5—10 лет брака для своего супруга может уже не представлять ни волнения, ни сколь – нибудь игрового интереса, жизнь с ней может превратиться в муку тела, при всем согласии души. И эта же женщина для случайного воздыхателя может быть пределом счастья в мире чувственного, и основой для расширения сознания, а может быть и более интересной причиной смерти, нежели все другие (сознание при этом задействует механизм «переноса» – истинная любовь с конкретным индивидуумом). Все тоже можно отнести к любой форме деятельности человека и к любому человеку.

Понимание этого позволяло очень многим сохранять самообладание и спокойствие в самых различных ситуациях, приобретая качества и свойства в дальнейшем воспеваемые как харизма.

Человеческому свойственно удивляться, пусть даже это удивление и будет последним.

Неизбежность изобретения все того же Стагирита заставляет нас обратиться последовательно к самому анализу игры, как отдельного объекта. И здесь, следуя ловушкам познания мы рискуем попасть именно в область загадочности мира и круга человека и начать анализировать игру через то, что она творит, через определенность известного смысла, вынесенного за пределы «здесь и сейчас», через особенность места, правил и прочее. Мы не будем этого делать, скажем проще: сложность определения игрового связана опять же с тем, что невозможно увидеть глаз, без чего – либо отражающего. Игра как заданность как то, что присутствует всюду и всегда, даже сейчас, когда в первый день Нового года я пишу эти строки, подчиняясь установленному мною правилу я играю в то, что это когда – нибудь прочтут и в то, что мои старания не являются уж таким напрасным трудом, более того я играю в то, что данный набор слов и обрывочных мыслей является книгой. Вспомним тысячи героев, которые в своих подвигах реализовывали свои представления о том какими они должны быть, совершая игровое действие по приобщению к данному образу. Человек развивается через игровое действие приобщения к тому бытию в возможности, которое ему сопоставлено и нацелено на его структурирование в данном времени и в данном пространстве. В зависимости от того приятно ли ему это, желает ли он этого по – разному можно оценивать одну и ту же вещь. Для преступника детектор лжи может быть трудным испытанием, по успешному прохождению которого, он может в значительной степени повлиять на свою судьбу, для сотрудника спецслужбы, идущего на повышение, детектор лжи это еще одно испытание, во многом приятное, по успешному прохождению которого он достигнет еще больших высот, то есть сможет приобщиться к лучшей организации тех или иных социальных парадигм. Мир представляется весьма различным в зависимости от того, в каких парадигмах участвуют люди и каким бытием в возможности обладают. Познание возможно с эмпирической точки зрения относительно единого временного среза доступного для восприятия познающего, соединяющего в себе сочетание определенных парадигм. И именно в данной области о познании, в том числе с помощью универсальных методов, можно говорить о том, что последнее подвержено влиянию временного и прочих сопутствующих факторов. Другой анализ предполагает познание того, на основе чего вообще возможно бытие в данном мире вне времени и всего того, что сохраняет в себе оттенок современного, наносного и тем более чувственно – проверяемого. Так, были рождены представления об умозрительности и сенсуалистике. Следует отметить, что оба данных подхода, возведенные в абсолютность познания, не могут быть приняты для познания как такового.

Познание вообще как изолированность и самодостаточность, вынесенная за пределы практического опыта и не служащая практическому, то есть тому, что есть содержание и сущность познаваемого, в конкретном времени представляется совершенно бесполезным занятием.

С другой стороны, претендовать на истинность мира именно в исполнении определенной философской школы или системы совершенно недопустимо. Проще идти по тому пути, который казался совершенно безумным чуть более 2000 лет назад, но который оказался наиболее правильным и эффективным. А именно: полагать сферой реализации идеального не область дискурса, или область вещания в отношении истинности, но, прежде всего, самого человека. Именно поэтому людология изначально направлена к человеку. Это то, что позволит тому, кто умеет слышать услышать. Она позволяет не потеряться в мире столь истинном, что все сегодня истина, все есть отсутствие сомнения и все представляется как то, ради чего следует умереть. Правда, желание создать Homo novus сильнее в нас, чем быть услышанными коллегами по профессиональному цеху. С этой точки зрения людология – это своего рода инструкция для того, кто желает заново создать историю человеческого, а возможно и написать ее.

Инструмент для археологических раскопок истин.