Текст книги "Черная кровь ноября"

18. Ирн

Иви отходит в сторону, Иви ждет, что он уделит внимание настоящей жемчужине, Иви привыкла. Иви посмотрит.

Но Ирн лишь проводит над брюнеткой ладонью, стряхивая черно-зеленую пыльцу на бледную кожу, и поворачивается к другой девушке. Обводит ее хищным колючим взглядом, словно вонзая тонкие осколки зеленого стекла ей под кожу. Иви вздрагивает, как от боли. Она не привыкла быть в центре внимания. Взгляд мечется, падает на подружку – та продолжает вертеться вокруг шеста со стеклянными глазами и застывшей улыбкой. Руки и ноги гнутся и вытягиваются, тело извивается под неслышную музыку.

– Что с ней? – испуганно спрашивает Иви.

Но фейри не отвечает.

Шаги его неслышны, он как ветер, как солнечный луч, как паутинка, коснувшаяся лица, как лист дерева, скользнувший по плечу. Вот ты отмахнулась, Иви, от мимолетной ласки этого листа, на вот – в твои глаза уже смотрит травяная зелень глаз эльфа.

И стоит лишь раз вдохнуть его запах – солнечный, зеленый, древний, – и ты забываешь, что сегодня подруга снова чуть не бросила тебя одну, не поняв мольбы взять с собой. А может, наоборот, но ты нужна для иного – и требуешься, чтобы оттенять ее.

Стоит вдохнуть второй раз – и ты забываешь о том, что завтра уже на работу: обрабатывать скучные анкеты, перекладывать бумаги с правой стороны стола на левую, вчитываться в косые строчки, отказываться от себя, не мечтать, поскольку мысли отвлекают, а надо быть винтиком.

Третий – и зрачки твои расширяются. В мире больше нет пустого холодильника в крохотной квартирке, не существует тесных джинсов с распродажи, нет злых весов, которые всегда – всегда! – показывают больше, чем надо, забыты мужчины, скользящие по тебе равнодушными взглядами, будто тебя нет.

И больше Иви не дышит – ее легкие и так заполнены запахом зеленоглазого фейри, ее голова заполнена сияющей красотой зеленоглазого фейри, а лоно заполнено плотью зеленоглазого фейри – волосы, руки, губы, кожа, все, все, все заполнено зеленоглазым фейри.

Извивы Иви, искры Ирна, истекающий истомой искус.

Иви, Иви…

Слушай, как плотно входит он в тебя, как выворачивается тело, стараясь приникнуть ближе к золотистой коже, коснуться каждым сантиметром, не упустить сладкие прикосновения.

Смотри, как стонут твои губы, как бьется сердце в горле, как останавливается в тот момент, когда он внутри полностью, до конца, как шелестит кожа о кожу, как сплетаются тела.

Почувствуй его слова любви – ты никогда не знала таких слов. Ты никогда не думала, что их могут сказать тебе. Что их может когда-нибудь сказать мужчина.

Свет его глаз – яркий, зеленый, темный, черный, взрывающийся, на осколки распадающийся в тот момент, когда он движется вперед, вперед, вперед, оборачивая твое тело вокруг себя. Ни сантиметра кожи не останется незацелованным, ни единого нерва нетронутым, ни капли твоего сока не прольется мимо.

Запах женщины, вкус женщины, суть женщины, которая впервые в жизни чувствует себя любимой. Желанной. Красивой. Единственной. Настоящей.

Ирн выворачивает ее наизнанку – влажное изнутри бесстыдно открыто его языку, пальцам, дыханию. Да, так и есть – Иви ненавидела мужчин, но теперь ее любит мужчина и ненавидят все женщины, ведь эльфийский король любит сейчас только ее одну: дарит счастье за счастьем, сладкие всхлипы, горячие касания, спазмы до боли наслаждения, вскипающую кровь.

Если бы могла – Иви попросила бы пощады. Покоя. Отдыха. Забвения. Но слова покинули ее слишком давно, а Ирн не собирается понимать умоляющих взглядов.

Пусть это длится до утра. До следующего утра.

И следующего утра.

Фейри не может устать от любви – это его энергия и его пища. Женщина может умереть от истощения, но не тогда, когда внутрь нее изливается раз за разом тот, чья сила когда-то была безмерна и бесконечна. Иви хотела бы умереть прямо сейчас, когда вокруг есть только он и ее тело, никогда еще не чувствовавшее столь полно, сильно и по-настоящему.

Но кто ж ей даст.

Когда Ирн чувствует, что Иви уже наполнена всей той любовью, что не досталась ей за предыдущие годы, что она наполнена любовью еще на столько же – и еще, до конца ее дней, – он выходит из нее, оставляя на прохладных простынях, позволяя перестать касаться его.

Но Иви смотрит и тянется, и он прижимает ее к себе, кладет себе на грудь, обнимает и перебирает невесомые русые волосы длинными пальцами.

– Что… – Иви учится пользоваться голосом. Она приподнимается и видит подругу, выгнувшуюся на полу, словно в застывшем эпилептическом припадке. Глаза распахнуты, мышцы подрагивают. Иви все равно, но она спрашивает: – Что с ней?

– Она грезит о том, как я ее жестко трахаю, а ты смотришь и смеешься, – равнодушно отвечает Ирн, сплетая из воздуха белый персик.

Он разделяет плод на две половины и отдает одну Иви. В воздухе разливается нежный аромат.

– Зачем?.. – Иви завороженно следит, как его язык скользит внутрь сочной мякоти, и утомленное до предела тело вдруг откликается томительной жаждой.

Ирн пожимает плечами, слизывает текущий по пальцам сок и ловит потемневший взгляд. Персик тает в воздухе, а сладкие пальцы ныряют Иви между ног.

До зимнего солнцестояния – еще неделя, ему надо чем-то занять это время… и зачать первого настоящего Барда изменившегося мира.

19. Кристина

Она слышала, что однажды детям придется ухаживать за родителями так, как родители ухаживали за ними. Но не думала, что это случится так скоро. Мама плакала, а Кристина только гладила ее по голове и говорила, что все будет хорошо. Хотя совершенно не верила своим словам.

– Я видела такие лица. И еще люди сразу становятся равнодушными, но очень ласковыми… Насмотрелась, когда дедушку в больнице навещала. Они уже знают.

Мама нашла время для анализов. Какие сказали в поликлинике, такие и сдала.

Кристина впервые почувствовала себя настолько бессильной, держа в руках бумажки с непонятными цифрами, из которых каким-то образом складывалось, что все очень, очень плохо.

И даже УЗИ сделали срочно, прямо за руку повели. Но никто ничего прямо не говорил, лишь пожимали плечами и советовали «найти возможность» обследования в платной клинике.

– Я, Кристиночка, и сама вижу. Не поеду я никуда, не буду ничего за деньги сдавать. И так понятно. Был бы шанс, накричали бы на меня, а когда ласковые, то и нет надежды.

– Мам, ты что? – Она впервые жалела, что нацелилась на иностранный. Надо бы в медицинский, хоть чем-нибудь бы сейчас помогла. Хоть что-то бы сообразила. – Я пока с Ванечкой занималась, скопила денег. Давай ты съездишь и сделаешь все, что нужно?

– Мне страшно, доченька… Не хочу я деньги отнимать, тебе еще пригодятся, когда я…

Вот так – за неделю до восемнадцати – и становятся старшими в семье.

– Мам, ты глупости не говори! Вдруг ничего страшного? А ты себя уже довела.

– Я не могу…

– Можешь, мам. Похороны дороже обойдутся.

Родительница ахнула. Главное слово еще не произнесено, но Кристина уже сделала первый шаг.

– Завтра суббота, они ведь работают по выходным? – Всегда собранная и сильная мама, которая отвоевывала Кристину у целого мира, как будто едва дотянула до совершеннолетия дочери и теперь позволила себе расслабиться. И начала рассыпаться на глазах, не понимая, за что хвататься.

Она выудила из кармана телефон, но не могла попасть дрожащими пальцами по кнопкам. Да и куда собиралась звонить?

Кристина накрыла ее руки ладонями и заставила посмотреть в глаза:

– Вот завтра и поезжай. Время очень важно. У меня консультация, но я тебя встречу, когда закончу, хорошо? – Кристина обняла маму и позволила ей вытереть лицо о свой свитер. – Сейчас принесу деньги.

На следующее утро она с трудом заставила маму выпить чашку чая. Посмотрела на ее бескровное лицо и чуть не передумала идти в школу.

Но Варя, которой она позвонила посоветоваться, прошипела, что консультацию будет вести Людмила Сергеевна, и если Кристины не будет… Ей после Стамбула не стоит дергать кошек за усы.

Пришлось все-таки отправить маму одну, но проследить, чтобы села на троллейбус, благо там по прямой. А потом потащилась на консультацию, хотя что можно засунуть в голову в такой ситуации – непонятно.

В тот момент, когда Кристина балансировала на ледяных буграх дороги, которую никто не собирался расчищать, и молилась, чтобы не упасть – лежать в постели месяц со сломанной ногой уж точно нельзя, – в кармане завибрировал телефон.

Выбравшись на едва ли ровную поверхность и продолжая балансировать, полезла за мобильным. На экране светилось: «Алексей Помощник Депутата». После общения в парке у конной школы Кристине меньше всего хотелось с ним разговаривать.

Особенно сейчас.

Но она напомнила себе о возможных перспективах, которых рискует лишиться из-за глупой гордости, и нажала кнопку ответа.

– Кристина? – Голос Алексея, звучащий в телефоне, казался намного мягче, чем раньше. – Я не помешал?

– Нет, Алексей Викт…

– Просто Алексей. Я понимаю твое нежелание дружить после нашей встречи и хочу принести извинения за свое поведение. Был не в духе, знаешь, как получается: люди подводят, а потом сразу всех и каждого в плохом подозреваешь?

– Я не обиделась, – кивнула Кристина. Пальцы начинали замерзать. Он позвонил только для того, чтобы извиниться?

– Ты ведь еще не подала документы к нам? Хочешь, помогу?

– Еще не подала. Я не знаю, что нужно.

– Да ничего, кроме паспорта! Можно и сегодня. Давай адрес продиктую.

– В школе дела, – заколебалась Кристина. Да и маме она обещала…

– А ты в школе? – обрадовался Алексей. – Я тоже к вам заехал. Заодно и подберу тебя и сразу отвезу, у меня в офисе есть одно дело.

– Сначала консультация… – Кристину что-то беспокоило в щедрости Алексея, но что?

– А я подожду, потреплю нервы вашей директрисе. Ты же в курсе, ее сын…

– Алексей, прости, – решилась Кристина. – Я тороплюсь, правда.

– Ладно. Скинь мессагу, как закончишь.

Консультация оказалась бессмысленной, но Людмила Сергеевна сверлила Кристину взглядом, и было ясно: пропускать не стоило. Под конец, когда девушка извелась, как, не отказывая Алексею, все-таки встретить маму из клиники, та прислала сообщение, что уже дома, исследования проведены, она сидит у соседки, и пусть дочка не нервничает.

Это не снимало проблемы: про результаты анализов надо обязательно узнать, зато теперь появилось время заскочить в офис и заполнить документы.

Даже писать сообщение не пришлось – Алексей ждал на первом этаже. Разговаривал с Максимом Геннадьевичем. Судя по брезгливому выражению лица, сын директрисы его бесил так же сильно, как и всех в школе. При виде Кристины помощник депутата просиял.

Быстро попрощался, не глядя на собеседника, и поспешил к ней.

– Кристина! Я заждался. Едем?

– Можно недолго? – решилась она. – Мне к маме нужно.

– Конечно! Заполним документы и сразу подброшу до дома, – улыбнулся Алексей. – Прошу! – Он распахнул заднюю дверцу серебристого «Мерседеса».

Кристина забралась внутрь и ойкнула – за рулем сидел водитель. Алексей устроился рядом с ней. Она впервые ехала в такой роскошной машине, да еще с шофером.

– Паспорт не забыла? – спросил Алексей по пути. – В момент оформим, тебе останется только хорошо сдать экзамены.

– А разве комиссия не должна ничего рассматривать? – удивилась Кристина.

– Должна, но я в ней и состою: могу в принципе тебя заверить, что все будет отлично.

Вот что ей не понравилось. Впечатление совсем другое, не такое, как после общения с представителями фонда для одаренных школьников. Они все раздраженные и ведут себя, словно делают одолжение, но ощущение серьезного подхода оставалось. А здесь, кажется, все зависит от доброй воли одного Алексея.

Еще Кристину встревожило, что, когда они подъехали к офису НКО, в окнах не горел свет.

– Там никого нет? – спросила она, наклоняясь и разглядывая здание.

– Суббота же, – откликнулся Алексей. – Вот и отвлекать не будут.

20. Кристина

С ощущением, что она сделала жуткую глупость, но исправить ее невозможно, Кристина выбралась из машины следом за Алексеем, который отпирал входную дверь ключами. Теперь даже бежать поздно. Он наверняка ее быстро догонит. А если и отпустит дурочку, жизнь разрушит стопроцентно.

Отсюда и до упора остается надеяться лишь на его порядочность и свое красноречие. Кристине, как любой симпатичной девушке, лет с четырнадцати приходилось тренироваться в забалтывании излишне страстных поклонников. Иногда совершенно незнакомых.

Алексей отключил сигнализацию на входе и уже резво шагал мимо пустых офисов за стеклянными перегородками, все прямо и прямо – по темной ковровой дорожке, ведущей к единственной непрозрачной двери на этаже.

Ее отпер карточкой и отключил очередную сигнализацию. Щелкнул выключателем и жестом пригласил Кристину в помещение. С четким чувством, что ступает в мышеловку, она вошла в кабинет.

Высокие книжные шкафы без стекол, массивный письменный стол, пыльные бархатные шторы – все в темно-древесных, винных, тяжелых тонах. Даже свет медной люстры с круглыми плафонами казался более мрачным, чем обычно. Здесь мог бы обитать древний вампир, иссохший и злобный. Но Кристине почему-то место понравилось. Высокое кожаное кресло – никакой эргономики, жесткие подлокотники и прямая спинка – манило к себе.

Алексей поморщился:

– Нашего генерального кабинет. Анахронизм. Я бы выкинул пылесборники и сделал нормальный хай-тек. Но старик еще нас с тобой переживет. Садись.

Он указал на кресло, в котором Кристина с радостью и устроилась. Она почувствовала себя вершительницей судеб, королевой мира, не меньше – на стол же опустились белоснежные листы с контрактом. Алексей полез в карман и достал черно-золотой перьевой «Паркер», вложил в пальцы девушки.

– Мне прочитать? – робко спросила Кристина.

– Конечно. Мало ли, может, договор о рабстве, – хохотнул Алексей. – Где твои документы… давай заполним.

Кристина достала из рюкзака паспорт, который Алексей ловко выхватил:

– Фамилию сама напишешь? Паспорт, выдан Главным управлением… внутренних дел… О, у тебя скоро день рождения? Сколько исполняется?

– Там же отмечено, – от неожиданности резко ответила Кристина. Ее задело, как бесцеремонно Алексей хапнул ее вещь.

– Тебе еще семнадцать? – удивленно спросил Алексей, укладывая перед ней паспорт.

– Ну… двадцать первого декабря будет восемнадцать. – Кристина опустила глаза и продолжила заполнять данные.

– Понятно. Не буду мешать.

Алексей отошел в сторону, передумав помогать, и принялся рассматривать книги на полках.

Без него Кристина справилась в пять раз быстрее.

Он вернулся, проверил, все ли правильно заполнено, и отложил стопку бумаг на край стола:

– Готово, осталась комиссия.

– Ты же сказал, что состоишь в комиссии?

– Да, но есть некоторые моменты, – уточнил Алексей. – Давай отвезу тебя домой.

Кристина уже не чувствовала угрозы и напряжения. Тревога растаяла так быстро, что она даже упрекнула себя в недоверчивости.

Дома ее ждало дежавю.

На кухне сидел Ванечка, которого Кристина не видела несколько дней.

Углядев, как она входит в квартиру, ткнул в ее сторону пальцем и возопил:

– Вот! Спросите ее сами!

Мама с поджатыми губами показалась на пороге кухни, окинула Кристину мрачным взглядом и мотнула головой:

– Рассказывай.

– Что?.. – Кристина стянула ботинки и куртку и остановилась у двери.

– С кем была! И чем занималась! – рявкнул Ванечка. – Я все знаю!

– С Алексеем заполняла документы для участия в программе абитуриентов, – тихо ответила Кристина, глядя только на маму.

– В курсе мы, какие документы и что за участие! – не успокаивался Ванечка.

– Мам… – попросила Кристина.

– Ванечка, у нас планировался семейный совет, ты извини, пожалуйста. Тебе пирожков завернуть? – ласково предложила мама.

– Выгоняете, значит! – Ванечка поднялся, выпрямившись во весь рост, но миниатюрная Кристинина мама мирно смотрела на него снизу вверх и почти улыбалась. – Завернуть!

– Я не буду больше с ним… – Кристина заперла дверь за бывшим ухажером и направилась в кухню.

– Что поделаешь… У нас и без того забот полно. – Мама устало села на табуретку и ссутулилась, как ворона под дождем. – Плохи мои дела, Кристин. Назначили еще обследования: неужели из тех, что уже провели, не видно, насколько все худо?

Кристина попыталась вдохнуть, но грудь резануло.

– Денег хватило? – только и спросила она.

– Пока да, – кивнула мама. – И еще немного останется.

– Ясно. Я придумаю, как заработать. Есть квоты всякие, программы. Если Алексей со своей организацией поможет мне поступить, вообще здорово получится. Правда, в нормальном вузе учиться дольше, но я найду подработку… Все будет хорошо, мам.

Та соглашалась и делала вид, что верит.

Кристина улыбалась и изо всех сил старалась следовать маминому примеру.

Вечером в личку сети «ВКонтакте» написала Варя и предложила устроить настоящую взрослую вечеринку.

«Восемнадцать лет не каждый день исполняется!»

Кристина хотела отказаться – ни настроения, ни лишних денег не было, и как раз в ее день рождения у мамы назначено самое большое и информативное исследование, но почему-то пальцы набрали:

«Конечно, да!»

Возможно, тогда и состоится ее последняя беззаботная вечеринка.

21. Ирн

Холмы под Гринвичем ожили.

Вечнозеленый плющ вился по стенам, оплетая их до самого потолка, с которого свисали золотистые фонарики. Под ногами трескалась корка хрустального льда, а в глубину уходила черная студеная вода. Но то была лишь придуманная его детьми иллюзия. Коридоры ветвились, то расходясь танцевальными залами – рубиновым, изумрудным, янтарным, то свиваясь узкими тайными ходами, ведущими в спальни.

Музыка уже не была призрачной – повсюду встречались феи и сиды, наигрывающие мелодии на флейтах и лютнях, напевающие новые, неизвестные Ирну песни. Из тесных спален неслись вздохи, из узких гротов – стоны, из покрытых мхом пещер – серебристый смех.

Он не узнавал тех, кого создал, – они изменились. Как и дети, что пришли вслед за ним под холмы. Черные рожки, чешуя, острые зубы и ушки. Белые, алые, лиловые крылья из перьев, кожи, слюды и бархатной пыльцы. Длинные загнутые когти. Перья, растущие из многокрасочной кожи, разноцветная шерсть и волосы, заплетенные в косы, убранные в хвосты, скрученные в башни. И глаза всех оттенков – от черного до золотого, зрачки в виде точек, звезд и вертикальных щелей. Голоса мелодичны или подобны скрежету гранита о гранит. Они любят друг друга, танцуют друг с другом, дерутся друг с другом, жестоко втыкая в живую плоть мечи, выструганные из ясеней, – они учатся друг у друга, как быть фейри.

И у них отлично получается. Ирн заново создал свой народ.

Или армию.

Через несколько дней, когда он откроет проход в тайную рощу Айны под Стоунхенджем, они все будут стоять за его спиной с настоящим оружием в руках. И лучше тем, кто ждет его на той стороне, хорошенько потренироваться.

Иви сначала пугалась безумного народца, но вскоре стала ощущать внутри себя нечто такое, что полностью затмило внешнюю суету. Она сидела на троне Ирна, пока он бродил по подземным коридорам и магическим полянам, и рассеянно слушала мелодии, которые играли для нее лучшие музыканты. Иви тоже необходима роща Айны с медовыми ручьями и яблонями родом из Авалона. Иной пищи для младенца-барда и не нужно.

Ирн сел на пол у входа в тронный зал, пальцы оборвали резиновые плети плюща и принялись плести кошачьи колыбели – ловушки, в которые легко попадаются любопытные феи. Жестокое развлечение юности – оборвать крылышки мелких феечек и сделать из них наряд для эльфийки, которую хочешь покорить этим вечером.

Айна, помнится, отмахнулась от подарка. Она вообще была мало похожа на других. Никаких сияющих глаз и гладкой кожи, никакого хмельного меда и оргий после заката. Она даже музыку не любила. Предпочитала серебряные кинжалы и алую кровь. И выходила на поверхность только в безлунные ночи: немало легенд о самых темных кошмарах, сложенных в древние времена, – это истории как раз о ней.

Ирн принес ей сердце лесного великана. Закованное в серебряную сеть, оно продолжало биться еще много дней, – великан оставался жив эльфийской магией. Под резкий и частый стук они сплетались в крошечной спальне на подушках из вереска и трав. Оно задавало им ритм, пока великан не умер, поскольку Ирн перестал к нему приходить, неспособный оторваться от горько-острой сладости у Айны между ног.

«Я подарю тебе другое сердце. Свое. Когда оно станет сердцем магии». Так он сказал – и тем самым убил ее за тысячелетия до момента, когда ее уничтожили острозубые эльфийские твари.

Она, конечно, отнекивалась. Ведь кровь сердца магии – золотая. Айна всегда любила алую.

Однако он стал королем фейри. А его сердце – сердцем магии. Айне понравилось – теперь она получала силу всего мира для своих экспериментов.

Ирн смотрел на трех эльфиек. На зеленокожую дриаду – как они умудрились засунуть ее душу в дерево без его помощи?.. Надо бы спросить гладкую розовую малышку с крыльями бабочки и золотыми кудрями и высокую, почти с него ростом, деву реки, чьи светлые волосы колыхались, как будто плыли по течению.

Они разучивали танец. Розовая малютка отчаялась повторить своими короткими ножками все нужные па и мухлевала, танцуя в воздухе, зато дева реки была создана для бранля[10]10
  Старинный круговой танец, который исполняли на ярмарках и во время народных праздников.


[Закрыть].

Сколько минует времени, прежде чем и они решат, что пора перестать Ирну быть королем фейри? Они сделаны из быстроживущих, может, им хватит сотни тысяч лет, а то и меньше. И они придут к нему с серебряными мечами, что он вручил им, и скажут: «Отдай нам свое сердце».

А когда он откажется – две армии нападут на его любовь, растерзают ядовитыми зубками, разнесут каждый клочок ее кожи по небесам и морям – и даже сердцу магии не под силу будет соединить их обратно.

И тогда наступит время крови.

Король дернул напряженными пальцами, и самая сложная в мире кошачья колыбелька звонко дзинькнула и порвалась, разлетевшись на плети плюща. Эльфийки обернулись – малышка сразу спряталась, дриада покрылась корой, зато дева реки плеснула светлыми волосами, глядя на Ирна жадно и вожделеюще.

До рассвета дня солнцестояния оставалось меньше двенадцати часов, и он хотел всех троих.