Текст книги "Аферист и карьерист"

Глава VI
Не все феи носят платья

От Ильина не было известий, никто из его друзей не знал, куда и зачем его направили. Ольга тоже была в неведении, появление во время бала подследственного географа не давало ей покоя. Зато маркиз вёл себя, как ни в чём ни бывало. Он ни разу не бросил неосторожного намёка, не задал необычного вопроса, и во всём его поведении не проявлялось ничего такого, что отличало бы его отношение к Ольге от предыдущего. Топорин подмечал за маркизом всё до мелочей, и даже то, что только могло случиться, но обходился уколами в адрес своей жены, а не того, кто так много ему проигрывал. Каждый раз Шале премило дулся за очередной проигрыш, но тут же отходил и обещал непременно отыграться. Топорин соглашался с его справедливым стремлением и назначал следующую партию. Ольга и Луиза, не в пример мужьям, не находили выгоды в общении друг с другом, но им ничего не оставалось, как поддерживать картину сложившейся гармонии. А гармонии Ольге так не хватало, особенно дома.

То споры из-за дочери, то неожиданно выплывавшие долги, а то просто разногласия без всякого повода. Ольгу раздражало присутствие бывшей няньки мужа, пропахшей спиртным, и всюду сующей свой нос. Благодаря Марфе, Топорин своевременно знал обо всём происходящем в доме, за исключением тех случаев, когда баба, напившись, отключалась и впадала в забытье. Терпеть такое чудище приходилось из года в год, и никакие жалобы не меняли положения дел. Единственной радостью, солнышком, счастьем, была её маленькая Соня, и, если бы не дочь, то Ольга вряд ли смогла бы объяснить себе причину и смысл своего существования.

Она вошла в детскую поцеловать дочурку перед сном. Соня, спрятав под подушку какие-то листы, распахнула маме объятия, в светлых глазах девочки засияла радость, а нежные ручонки обвились вокруг маминой шеи. Счастливый мир безоговорочного детства вытеснил сомнения и страхи, вынырнувшие до того из подслушанной ссоры между родителями. И всё же Соня снова посмотрела в мамины глаза.

– Ты плакала? – спросила она, хотя любимое лицо не хранило печальных следов.

– Нет. Разве я должна была плакать? – в голосе матери прозвучало удивление.

Соня разгладила край постели.

– Посиди со мной, мамочка. А то сейчас вейнётся Настя и уложит меня спать. Помнишь, как ты всегда садилась со мной и йассказывала мне чудесные сказки? – она ещё не выговаривала «р».

– Я и теперь тебе рассказываю сказки не менее чудесные, – мягко улыбнулась Ольга.

– Да, но только совсем мало, – и белокурая головка девочки уткнулась в мамину грудь.

– Потому что ты взрослеешь. Ведь ты взрослеешь?

Соня кивнула, хотя не была уверена в том, что она взрослеет для того, чтобы перестать слушать сказки.

– Вот и умница. Я рада, что моя дочь быстро учится понимать меня.

«Моя дочь» прозвучало из маминых уст так нежно и гордо, но Соня всё же не отказалась побыть ещё маленькой.

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Очень?

– Очень.

– А папу?

– И папу.

– А папа опять ушёл?

– Когда ты проснёшься, он будет уже дома.

– А куда он уходит?

Мать не ответила и начала рассказывать сказку. Соня закрыла глаза, слушая мамин голос, мягкий, как ленточка в её волосах. Под подушкой лежали изрисованные листы. Завтра папа поведёт её в парк, и там, на углу, снова будет стоять художник в смешной шляпе, ему Соня и подарит свои рисунки, потому что такого грустного художника, наверное, никто не любит… Сон пришёл, не стучась в двери. Ольга склонилась над кроваткой и какое-то время любовалась заснувшей дочерью, потом поцеловала любимые кудряшки, и вышла.

Хотела уйти к себе, но не успела: Настя перехватила её у самой двери.

– Барыня, крупа пшеничная заканчивается, сахара на дне осталось, и…

– Надо бережливей быть, – перебила её Ольга, уставшая от одних и тех же проблем, имевших свойство никуда не деваться.

– Так ведь есть никто меньше не стал, только я, – девушка часто заморгала. – И капусты бы докупить – барин постных щей велел завтра наварить.

Ольга понимала, что средств на еду выделила мало, даже учитывая пост, но по-другому они не выкрутятся.

– Роман Степанович денег больше не даст до конца месяца, разве что на Соню добавит. Ты же знаешь, как он экономит, чтобы купить дом.

Ольга не любила эту квартиру, снимаемую Топориным над магазином, куда целыми днями заглядывали столичные дамы не столько в поисках подходящих аксессуаров, сколько из привычки производить новости первыми. Шум набережной навязчиво залетал в её спальню, пока она не перебралась в комнату рядом с детской, выходившую окнами на другую сторону. Но и здесь не было уединения. Прямо над головой часто звучал рояль, и даже если бы его звуки сливались в прекрасную мелодию, Ольга и тогда не была бы рада такому соседству. Пара, занимавшая третий этаж, мало думала про чужой покой, устраивая то шумные приёмы, то скандалы между собой. Можно было снять квартиру в более тихом месте, за меньшую плату, но Роман Степанович категорически хотел жить в престижном квартале. «Надо соответствовать, Оленька, надо», – говорил он, не уточняя, чему именно. Так что свой дом был мечтой очень даже насущной…

На улице шёл дождь. Взяв с полки потёртый томик Байрона, Ольга некоторое время перелистывала его, выборочно читая те или иные строки. Откуда-то изнутри с нарастающим упорством поднималось волнение, и она отложила книгу. В последнее время её часто охватывало беспокойство, перепады в настроении наступали без видимых причин, подавленность легко сменялась агрессией, агрессия – меланхолией. За месяц трижды была переставлена мебель в её комнате. Несмотря на сопротивление мужа, поменялись шторы на окнах: ей хотелось голубые. Из гардероба изъялись ненужные вещи, с книг стряхнулась вся пыль, были перебраны по строчке стихи Пушкина, баллады Жуковского, комедии Шекспира – всё, что прежде вдохновляло… Ольга стала раскачиваться в кресле-качалке. Скорее бы потеплело, скорее бы небо приобрело цвет её новых занавесок! Зачастившие дожди спутали осень с весною.

Сослав невостребованную душой книгу снова на полку, она тихо вышла из комнаты и прислушалась. Если спали и не все, то, по крайней мере, поблизости никого не было. Дверь в комнату мужа была напротив, он не запирал спальню, в отличие от кабинета. Ольга без труда проникла туда, и когда глаза привыкли к темноте, она быстро нашла то, что не смог муж найти во всём доме: её запретную шкатулку. Прижав руки с лёгкой ношей к груди, она бесшумно и быстро проскользнула назад к себе, и заперлась, оставив ключ в замочной скважине. Эта предосторожность не была излишней. Присев возле свечи, она открыла шкатулку и вынула крепко завязанный мешочек и маленькую трубку для курения. «Вот так», – сказала она себе, набивая трубку измельчённой сухой травой из мешочка, и, потянув раз-другой терпкий дым, зажмурилась и откинулась на спинку кресла, но тут же снова раскрыла глаза. Тошнота прокатила по ней неприятной волной; это с непривычки.

Поднявшись, она распахнула балконные двери. Вечер сменился ночью. Освобождённый от пыли воздух пропитался весенними запахами, тонкая свежесть прошедшего дождя коснулась Ольгиного лица. Она подалась вперёд, внюхиваясь в чистые нотки. В это время на балкон третьего этажа кто-то вышел. Приглушенный шёпот, а затем женский возглас «О, Боже!» вывел её из забытья, она прислушалась. Судя по всему, балконная площадка над нею сразу опустела. Ольга тоже вернулась в комнату и приложилась к трубке, которую не выпускала из рук. Закрывать глаза и отдаваться галлюцинациям она больше не хотела, к ней вернулись мысли о муже… На балконе соседей опять послышались голоса, Ольга повернулась на звуки. Говорили мужчина и женщина. О чём именно они говорили, трудно было понять, но женщина паниковала, а мужчина, очевидно, пытался её успокоить. Что-то подсказывало, что сцена происходила отнюдь не между мужем и женой. Веселье, пусть даже от чужого романа, заставило Ольгу приложить ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться и не вспугнуть и без того всполошённых любовников. Она видела соседку не часто. Это была высокая статная дама с волевым лицом, о котором значительно создавал впечатление квадратный подбородок. Дама здоровалась с ней очень сдержанно, никогда не заводила разговор ни по-соседски, ни по-женски, ни тем более по-дружески, не напрашивалась в гости и не звала к себе. И вот эта дама срывающимся от волнения голосом упрашивает своего друга что-либо предпринять, и это что-либо должно было стать поспешным бегством. Ольга безотчётно улыбалась. Какой мужчина мог увлечься её соседкой, да ещё и попасть в столь курьёзную ситуацию?

Размышляя над этим, она бесцельно переставляла фарфоровые статуэтки на столике, когда вдруг услышала шорохи, быстро опустившиеся на балкон. Ольга насторожилась. Всё стихло, но ощущение чужого присутствия не отступило. Вместо того, чтобы поднять тревогу, она поспешно задула свечу, и медленно, затаив дыхание, приблизилась к балкону, где кто-то прятался. Любопытство и тяга к приключению подавили в ней остатки инстинкта самосохранения. Нетрудно было догадаться, что этот кто-то спустился с верхнего этажа ради спасения и успокоения своей любовницы. Наверху зарождался скандал.

«Так вот почему они всё время ругаются! – осенило Ольгу. – И скольким же мужчинам довелось таким образом воспользоваться моим балконом?»

– Не знаю, мадам, но Бога ради, не поднимайте шум, – послышался быстрый, едва уловимый шёпот.

Она оторопела.

– Вы читаете мои мысли?

– Я отвечаю на ваши слова.

Помедлив, Ольга всё же выглянула. Мужчина, которого она не могла, к сожалению, рассмотреть, приложил палец к её губам. И вовремя, потому что как раз в этот момент на балконную площадку третьего этажа вышел муж провинившейся жены.

– Я просто опоздал!

– Вы слепо подозрительны, – оправдывалась женщина. – Это совсем не то, что вы думаете…

– Где он?!

Беглец прижался к стене, угадывая, что рогоносец готов сломать себе шею, лишь бы заглянуть на нижний балкон. Ольга, тронув незнакомца за руку, отошла назад, тем самым предлагая ему убежище. Он сразу же воспользовался её приглашением и, оказавшись в комнате, плотно закрыл за собой двери и сдвинул шторы. В помещении стало совсем темно.

– Из огня да в полымя. А ваш муж где? – его голос был тихим и резким.

– Моего мужа сейчас нет дома. Вы знакомы?

– Как я могу выйти отсюда?

– Ещё не знаю…

– Зачем же вы впустили меня?

Ольга слышала голос прямо над своим лицом и гадала, кому он мог принадлежать, а точнее, кого заманила в свои объятия её соседка.

– Мадам, – снова обратился к ней гость, – прошу вас, помогите мне выбраться из вашего дома, и, обещаю, я в долгу не останусь. Его французский был безукоризненным.

– Боюсь, вам придётся какое-то время подождать. Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь теперь увидел вас. Или вы согласны, спасая одну женщину, скомпрометировать другую?

Он промолчал.

– Присядьте куда-нибудь.

Мужчина потянул носом воздух.

– Что это?

– Что? – не поняла она.

– Это ведь не благовония. Что вы курите?

– Любопытство – это порок.

– Не нам с вами упрекать кого бы то ни было в таких безделицах.

Ольга, оскорблённая его тоном, хотела ответить, но, уронив трубку, потеряла и подходящую мысль. Она опустилась на ковёр, и провела по нему руками. Трубка, видимо, откатилась в сторону.

– Что вы делаете? – спросил мужчина.

– Ничего, что могло бы коснуться вас. Присядьте куда-нибудь и помолчите, нас могут услышать.

Но гость приблизился к месту её поисков и тоже опустился на корточки. Почти сразу же их руки встретились.

– Мне просто интересно, мадам, что можно искать с таким трепетом, – пояснил он, слегка прижимая её ладони к ковру.

– То, что принадлежит мне.

– Так значит, мужество, с каким вы спасаете меня, это ничто иное, как следствие вашего тайного пристрастия?

Она выдернула свои руки из-под его ладоней.

– Вы ищете это?

Ольга машинально махнула перед собой рукой, сделав хватательное движение, но впустую – мужчина увернулся от неё.

– Хотелось бы знать, чем набита ваша трубка.

– Я же не спрашиваю, чем были наполнены бокалы этажом выше.

– И правильно делаете.

– Тогда верните мне то, что нашли.

Взяв её руку, он вложил трубку прямо в ладонь.

– Я могу уйти через балкон.

– Великолепная мысль! Но было бы справедливо, если бы вас застали всё-таки убегающим от той женщины, а не от меня, – с чувством сказала она.

– У вас, мадам, обострено чувство справедливости, – с насмешкой ответил он, но к балкону всё же не пошёл.

Ольге надоела темнота, да и желание увидеть лицо необычного гостя становилось всё менее преодолимым. Она хотела зажечь свечу, но он её остановил, тогда появилась рискованная идея вывести его к лестнице.

Они тихо вышли из спальни. Коридор не был освещён, но из столовой через дверную щель пробивалась тонкая струя света: Марфа ещё не спала. Воспользовавшись отсутствием хозяина, баба успешно поглощала горячительные напитки и никак не ожидала быть потревоженной в такой интимный момент… Приоткрыв дверь и осторожно заглянув в столовую, Ольга почувствовала прилив стыда и злобы.

– Да-а, весело вам живётся. У каждого свои забавы, – тихо усмехнулся мужчина за её спиной.

Обернувшись, она встретилась с ним глазами – тёмные и блестящие, они смотрели на неё, не обвиняя, не жалея, не обвораживая. И тут же он отступил в тень.

– Вы можете вывести меня? – в его голосе послышалось нетерпение.

– Чтобы избежать неприятностей, которых у меня и без вас хватает, я сделаю всё что угодно.

– Кто там?! – неожиданно крикнула Марфа. – Ежели вы, черти, не покажетесь, я позову хозяев!

Мужчина, не церемонясь, подтолкнул Ольгу к дверному проёму, и она оказалась перед пьяной бабой, поднявшейся с места при её появлении.

– Я сторожу им-мущество, – пряча недопитую бутылку за спину, хрипло проговорила та. – Мне почудилось, будто в дом пробрались воры. Вы, небось, тоже слышали подозрительный шум?

– Шум? Ты что несёшь, дура? – зашипела на неё Ольга.

– Так ведь…

– Ступай спать, а то я Роману Степановичу расскажу, как ты стерегла его имущество.

– А что же вам, барыня, не спится? – Ольга побледнела от такой неприкрытой наглости. – Никак не могу идти спать, – вздохнула Марфа. – Барин наказывал мне беспокоиться об вашем покое и днём, и ночью.

Поняв, что пьяную бабу легче убить, чем отправить спать, Ольга вышла в коридор. Мужчина молчал. Посмотрев на его силуэт, почти сливавшийся со стеной, она подумала, что многим рискует, спеша выпроводить опасного гостя из дома при наличии пока ещё бодрствующей Марфы. «Вернитесь в мою спальню», – тихо приказала она ему, а сама снова зашла в столовую. Марфа подняла на неё мутный взгляд.

– Что же вам не спится никак? Всё бродите тут и бродите.

Ольга окинула столовую беглым взглядом.

– Зачем столько свечей жжёшь?!

– Не извольте беспокоиться… За ваше здоровьице!

Ольга погасила все свечи, кроме одной.

– Что это вы мне огарок оставили! – Марфа от возмущения поперхнулась и хрипло закашлялась, брызжа слюной.

– Это твоё время до сна, а если другую свечу зажжёшь, будешь оправдываться уже перед барином.

И она ушла к себе, уверенная в том, что Марфа не решится на дальнейшее расточительство: баба была хитрая, и хозяину вреда открытого не делала.

– Вы, как я понимаю, решили продолжить наше знакомство, – услышала Ольга из глубины спальни. – Оставляете меня на всю ночь?

– В данной ситуации я не была бы так самонадеянна на вашем месте.

– Не ставил себе целью обидеть вас, а потому покорнейше прошу меня простить.

Ольга почувствовала, что её пробивает нервная дрожь. Она подошла к столику и взяла трубку, вспышка огня на какой-то миг осветила её лицо.

– Со мной постоянно случаются какие-нибудь неприятности, – сказала она, привыкая к темноте. – Но самое обидное, что я даже не пытаюсь уйти от них. Кто мешал мне, например, сегодня не вмешиваться в любовную трагикомедию соседей, до которых мне нет ровно никакого дела? Только не подумайте, что я заостряю внимание на моей самоотверженности, рассчитывая на вашу благодарность. Более того, скажу прямо: я совершила непростительную глупость, нажив себе головную боль, от которой теперь не знаю, как избавиться.

– Ваша головная боль не от меня, мадам, а от той вещички, что в ваших зубах. И будет она завтра ещё сильней, когда вы очнётесь от дурмана, – заметил гость.

– Не беритесь наставлять на путь истинный тех, кто вас о том не просит, – отрезала она, не намереваясь выслушивать нравоучения ещё и от любовника соседки.

– Не знаю, что толкнуло вас на тропу войны со своими принципами, но, признаюсь, это повергает постороннего слушателя в раздумья над собственными, – неожиданно сказал он.

– Вы осуждаете меня?

– Нет, нисколько. Я ведь просто сквозной ветер в ваших покоях, который вы впустили, чтобы не задохнуться в чаду иллюзий. Только учтите, мадам, утро беспощадно обнажит никуда не отступающую действительность.

Ольга села в кресло. К дверям спальни кто-то подошёл.

– Это Марфа, – еле слышно предупредила она.

Несколько долгих минут висела гробовая тишина. Ольга только сейчас обратила внимание на то, что у соседей над ними тоже всё замерло, скандал окончился безликим миром… Постояв под дверями госпожи и убедившись, что всё тихо, Марфа, крадучись, покинула свой пост.

– Оставьте трубку, мадам, – недовольно сказал мужчина, выдержав для безопасности достаточную паузу. – Скоро дым повалит из-под ваших дверей.

– Не переживайте, рядом только Марфа, но она не различает запахов.

– Не курю и не люблю курящих.

– Потерпите. В конце концов, – она безотчётно улыбнулась, усаживаясь в кресло-качалку, – это не я свалилась на ваш балкон.

– И как давно вы этим увлекаетесь?

– Чем?

– Курением.

– Я не увлекаюсь, мсье. В моей жизни нет увлечений.

– Звучит печально.

– Я вам не жалуюсь.

– Из опасения проговориться?

– Из нежелания краснеть, узнав однажды вас в каком-нибудь малодушном чиновнике, или… – она задумалась, но не над тем, как поумней ответить, а о том, что происходило в ней самой.

– Дальше не продолжайте, я не готов выслушать ещё и «или». Отчего бы вам прямо не спросить, какое положение я занимаю в обществе?

– И вы ответите?

– Нет.

– В любом случае, ваше положение в обществе мало отразится на ходе моих мыслей, – уверенно заявила она.

– Тогда что?

– Ваше умение выслушать и исчезнуть навсегда, – Ольга поняла, что перебивать её не собираются, и добавила: – Вы знаете, как становится страшно, когда в двадцать два года кажется, что прожита вся жизнь… впереди ничего не видно, и нельзя ничего изменить…

– Человек может изменить так много, что зачастую даже не подозревает о том.

– А я не могу… понимаете? Вы понимаете меня?

Он ответил не сразу, но Ольга была почему-то уверена, что её слова не повергли гостя ни в ужас, ни в смятение.

– Да, мадам. Я понимаю вас.

– Нет, не понимаете, – возразила она. – Я не знаю, кто вы, я не вижу вашего лица и выражения глаз, но по вашему голосу я догадываюсь, что вам есть чем занять себя в этой жизни. Я имею в виду не приключения этажом выше, а нечто более серьёзное, – Ольга качнулась в кресле, голова пошла кругом. – И вы знаете больше, чем я.

– Я тоже так думаю.

И снова стало тихо. Она вздохнула, в очередной раз ей показалось, что в комнате никого нет.

– Не молчите, мсье.

– Я не обещал вам весёлой компании.

– Мне достаточно компании умной.

– Не зная, кто я, вы хотите продолжить этот разговор?

Она кивнула. Потом, сообразив, что гость её не видит, ответила: «Да». Было слышно, как он хмыкнул и произвёл какие-то движения, возможно, усаживался поудобней.

– Ваш настрой порассуждать о смысле жизни неубедителен, – насмешливо отозвался он. – Вами манипулирует скука, и я не возьмусь развлекать вас, даже если вы сейчас выставите меня за дверь.

– Весьма смело заявлять об этом, зная, что я вас не выставлю. Во всяком случае, сейчас. По вашему тону можно догадаться, что вы привыкли выбирать себе собеседников. Могу вас заверить, я – тоже.

Его улыбка донеслась до неё сквозь темноту.

– Я не давала вам повода относиться ко мне снисходительно.

– Моё отношение к людям не складывается из внешних впечатлений. Всё ещё хотите поговорить? Что ж, я всё-таки ваш должник. Только хочу предупредить сразу, что утешать и подтирать с… слёзы я не умею.

– Утешающий подчёркивает слабость утешаемого, а я не готова рвать простыни на носовые платки. Назовите род вашей деятельности, мсье, это облегчит наше общение, – сказала она, перестав раскачиваться в кресле.

– Не в лоб, так с тыла! Мадам, вы хотели говорить о себе, а не обо мне, если я вас правильно понял.

– Я хотела поговорить о том, что меня беспокоит, но не о себе лично, – уточнила Ольга, понимая, куда может завести подобный разговор.

– Кроме вас самой, никто не определится, в чём суть вашей жизни, мадам, – казалось, он был удивлён, что кто-то ещё не знал такой простой истины. – В большинстве случаев предназначение женщины заключается в том, чтобы быть хорошей женой и матерью. Или, по-вашему, это не может быть смыслом жизни?

– Возможно, вы правы, мсье, но почему-то я не могу с вами полностью согласиться.

– Надо меньше себя жалеть, и надо больше себя ценить. Сделайте что-нибудь полезное, мадам. Уверен, полегчает.

– Я подумаю над этим, – с прохладцей сообщила она, уязвлённая его обращением.

И снова безмолвие. Время потерялось в темноте.

– Это март, – прервал он молчание.

– Уже апрель, – возразила она, не успев вникнуть в смысл его слов.

– Ваш март, – уточнил он без всякой иронии. – Радуйтесь, что он наступил: значит, прошла зима. А весна всегда начинается с марта. Его надо пережить.

Мысли Ольги начали путаться. Она поднялась и из последних мыслительных сил быстро заговорила. Заговорила, боясь, что так и не скажет чего-то очень важного.

– Под нашими окнами, мсье, стоит одинокое дерево. Оно уже не зацветёт, и листья не оживят зеленью его ветви. Одним утром его спилят, дав простор молодым деревцам. Вы думаете, оно умерло от старости?

– А вы хотите сказать, что таким образом оно выразило протест равнодушному к нему обществу?

– В прошлом году в него попала молния. Среди всех деревьев гроза выбрала только одно, поразив его в самое сердце. А мёртвое сердце не даёт сил и желания жить.

– Вы боитесь за своё сердце?

– Оно не принадлежит мне одной. Бесконечное однообразие склоняет женщину поверить в первое, что приобретает очертания романтики. Так лучше уж окунуться в галлюцинации курения, чем в какое-нибудь преходящее увлечение, не имеющее почвы под собой.

Он ответил не сразу. Ольга уже не пыталась угадать выражение его лица и ход мыслей. Она хотела это сказать, и сказала, потому что промолчать не могла.

– Вы рассуждаете как женщина, отчаявшаяся найти любовь, или как мать, чувство долга которой устало сопротивляться напирающим соблазнам? – усмехнулся он, но в его интонации впервые скользнул интерес.

– А по-вашему, женщина, имеющая любовную связь за спиной мужа, теряет материнский инстинкт?

– Эта мысль ваша, а не моя.

Ей показалось, что гость улыбнулся, и на этот раз по-доброму.

– Поцелуйте меня, – неожиданно для себя попросила она. – Но прежде пообещайте, что не воспользуетесь ситуацией, даже если я рухну в ваших объятиях.

– Если бы я не догадывался, чем набита ваша трубка, то мог бы подумать, что мой поцелуй способен подкосить ножки любой женщины.

– Хотите попробовать?

Мужчина приблизился и первым делом перехватил трубку.

– Не жадничайте, – пресёк он её попытку воспротивиться. – Вы же сами предложили мне попробовать.

– Вы прекрасно поняли, что я имела в виду, – Ольга потянулась к нему.

– Я поцелую вас в другой раз, когда не будет оговорки.

– Вы так думаете?

– И непременно рассмотрю вас как-нибудь при дневном свете, – отходя от неё, сказал он. – Только не бросайтесь с кулаками на первого, кто задержит на вас свой взгляд. Меня-то как раз вы и не поймаете за этим.

– Может быть, потому, что вас вовсе не существует?

– Может быть.

Ольга проснулась в своей постели в платье и обуви. «Хорошо ещё, хоть до кровати дошла», – мелькнуло в голове, раскалывавшейся от боли. В душе скреблись мерзкие ощущения, эпизодические воспоминания не утешали. Поднявшись, она умылась и посмотрела на себя в зеркало: увы, женщины, которые много переживают из-за мужей, по утрам плохо выглядят… Наспех реставрировав внешность, Ольга попыталась припомнить, где оставила запретную шкатулку. Ни на столике, ни в секретере, ни под подушкой… Но искать не было времени, она должна вовремя появиться в столовой, чтобы не навлечь на себя новые неприятности, которых и без того хватало.

Выходя из комнаты, Ольга почти столкнулась с мужем.

– Вы плохо спали, дорогая? – любезно поинтересовался он.

Внутри неё сжалось всё, что входило в понятие «душа».

– Да, я и в самом деле не могла долго заснуть.

– Советую обратиться к доктору, ежели вас столь серьёзно мучает бессонница. Он выпишет вам хорошее снотворное, – посоветовал Топорин, пристально глядя в её лицо.

– Лучшим снотворным для меня будет ваше присутствие по ночам в этом доме, – неожиданно резко ответила она, не находя в себе никаких сил для притворства и противостояния.

– Сомневаюсь, что вам необходимо мое присутствие. Зайдите к дочери. Некоторые сюрпризы требуют пояснения.

Ольге было так дурно, что она не смогла ответить ему, и молча отправилась в детскую. Тревожное ощущение не покидало её, пока сияющее лицо дочери не разогнало все тени вокруг.

– Мама! Мама! Ко мне заглядывала фея! – воскликнула Соня, прыгая от безудержной радости.

– Фея? Как мило…

– Мама, гляди! – девочка подбежала к окну и забралась на подоконник.

– Ты уже завтракала?

– Нет, мамочка. Ну, иди же сюда!

Недоумевая, Ольга подошла к окну. Соня нетерпеливо притянула её к себе, тыча пальцем в стекло.

– Гляди же на чудо! Какое оно чудесное…

Ольга не была маленькой девочкой, и давно не ожидала появления фей, но тут и она не удержалась от восторженного возгласа. Как заворожённая, она смотрела на цветущее дерево, и не сразу задалась вопросом, почему на липе расцвели оранжерейные цветы.

– А ты сказала, что эта липа уже никогда не зацветёт, – упрекнула её Соня.

– Не могу поверить, – покачала головой Ольга, думая о своём.

– А папа сказал, что это люди из магазина укъясили липу, чтобы завлечь к себе больше покупателей. Но ведь это не так? Вход в магазин ведь не с этой стойоны.

Ольга улыбнулась.

– Да, мамочка?

– Да, солнышко. Волшебства случаются так редко, что взрослые боятся верить в них.

– Над нами нет детей, значит, фея пъиходила ко мне. Я успела заметить только къяешек её платья. Жаль, что я не видела саму фею.

– Я бы тоже хотела увидеть её.