Текст книги "Гордая птичка Воробышек"

Крюкова ловко спрыгивает на пол, подходит к столу, за которым я сижу с опущенной на руки головой, и обнимает за плечи.

– Женька, ну что ты в самом деле?.. – говорит тихо, опуская подбородок мне на плечо. – Ну не убьет же он тебя, этот страшный студент, а? Ну пошлет, если невежливый слишком, потискает слегка – если голодный, так с тебя же не убудет? Хоть расслабишься, отвлечешься от своей учебы. Нарастишь через удовольствие недостающий рейтингу стипендиата «ай кью».

– Тань, ну что ты за глупости говоришь…

– Или сама его пошли куда подальше. Первая! – Крюкова садится попой на стол, снимает с моего лица очки и надевает на себя. Задирает воинственно подбородок. – Прошла гордо и растоптала! Не хочешь, мол, заниматься мной…

– Тань!

– То есть со мной, – хмыкает Танька, – пшел к черту, идиот! Жизнь кончена! Сам виноват в своем несчастье!.. Жень, – смотрит на меня участливо, возвращая очки; заправляет кудрявую прядку мне за ухо, – ну хочешь, я сама подойду к нему и попрошу. Ты только скажи, где его можно найти в вашем корпусе, этого умника Люкова. Ну не станет же он с тебя втридорога драть? Твоей зарплаты наверняка хватит!

– Не хватит, Тань, – вздыхаю я, глядя в окно на сереющий день. – Да и не хочу я с ним связываться, даже подходить не хочу. У них на курсе такие типы неприятные крутятся, куда мне со своей провинциальностью. Да и стыдно будет, если откажет.

– Так, может, не откажет! Если попросишь хорошо!

– Откажет, – отмахиваюсь я. – У него взгляд на людей такой, словно нет никого вокруг.

– Что, очередной доморощенный нарцисс? – Крюкова брезгливо кривит губы.

– Да нет. Скорее, птица одиночного полета, – признаюсь, вспоминая темную фигуру Люкова в извечной бандане, изредка встречающуюся в коридорах учебного корпуса, маячившую на задворках учебной аудитории.

– Надеюсь, птица хищная? – ухмыляется Танька, расплываясь в улыбке. – Если да, то в твоем контексте, Воробышек, – нагло хихикает, – звучит интригующе.

– Издеваешься? – Я закрываю ноут с контрольными тестами и устало тру глаза. Поднимаюсь, потягиваюсь и смотрю на часы. Без пятнадцати пять. Пора на работу.

* * *

Я работаю в центральном супермаркете города шесть дней в неделю, с пяти тридцати до половины десятого вечера и кое-как свожу концы с концами. Стипендии у меня нет, ошибся Юрий Антонович, а тянуть с матери больше, чем она может дать, мне не позволяет совесть. Жизнь в промышленном центре дорогая, а у нее двое близнецов на руках и больная мать.

Я выхожу из подсобки магазина, уже в форме, и иду через весь зал в отдел овощей. Просмотрев полупустые полки – время час пик, и товар исчезает в руках покупателей, словно магический шар под объемной полой волшебника. Возвращаюсь к старшему продавцу отдела, занятому у огромного рефрижератора приемом товара, и прошу выделить мне в зал грузчика.

Эльмира коротко приветствует меня, кивает и машет рукой в сторону Сергея, разгружающего с тележки ящики со спиртным, – молчаливого парня лет двадцати пяти.

– Серега! Терентьев! Помоги Воробышку капусту выкатить в зал! И семь ящиков грейпфрутов! С самого утра стоят! Жень! – это уже мне. – Я тебя умоляю, оставь в покое яблоки. Ты зачем вчера выставила новые на витрину? У меня же старых еще двадцать ящиков! Пропадут, без зарплаты будем! И перебери мандарины, те, что с испанской маркой. У нас через час переоценка!..

– Эль! Там морковь просят польскую. Есть? Говорят, обещали вывезти в зал двадцать минут назад…

– Да полно! Серега! И морковь, ладно?.. Василий, погоди фыркать! Что значит ты ни при чем? У нас конец месяца на носу, а ты товара сколько привез? Конечно, только с управляющей… Кать, ты что, уже сменилась?.. Кликни ко мне Елизавету Александровну, накладные подписать…

Я иду в отдел и перебираю товар. Убираю старый, раскладываю новый, заменяю ценники и мою полки, пока не заканчивается моя рабочая смена. И думаю. Думаю все время, пока работаю и бреду к остановке. Пока стою на подножке и смотрю в темное автобусное окно. Думаю, как не вылететь из университета и как подступить к этому старшекурснику Люкову.

Вот же черт!

* * *

В большом университетском буфете полно народу. Перемена между лентами тридцать минут, и в воздухе стоит плотный аромат ванильной сдобы, горячих хот-догов и кофе. Он сидит за крайним столиком в углу, у низкого окна, в обществе двух ярких девиц. Игнорирует их кокетливый щебет, медленно пьет кофе и листает мобильник. Я топчусь на пороге буфета третий день подряд, каждый раз в последний момент пасуя перед возможным с ним разговором. Я слишком хорошо помню нашу первую встречу, возвращенный конспект, и допускаю, что он узнает меня. А мне так не хочется выглядеть жальче, чем я есть. Так не хочется. Ведь мне нечего предложить ему, но есть что терять…

Я упрямо продолжаю стоять, пока студенты, все до единого, не покидают буфет. Какой-то веселый парень останавливается возле меня и между прочим интересуется, не ему ли я назначила здесь свидание? Получив в ответ растерянно-смущенное: «Извини, в другой раз, хорошо?» – представляется Валерой и с серьезным видом обещает прислать со своим секретарем прекрасной даме визитку. Видимо, шутка смешная, его товарищи дружно ржут, хлопают парня по плечам и утаскивают прочь, а я стою у входа еще три с половиной минуты, переминаясь с ноги на ногу, теребя ремешок наручных часов, пока Люков наконец не вскидывает голову, не отодвигает чашку и не упирается в меня безразличным холодным взглядом.

Спокойно, Женька! Медленно выдохни и задержи дыхание. Еще ничего страшного не произошло!

Он долго молчит вместе со мной, и не думая разрывать взгляд, а я почему-то все боюсь вздохнуть. Затем лениво встает, двигает стулом и проходит мимо. Его плечо почти касается моего, а рюкзак хлопает по груди. Я делаю шаг в сторону, набираю в легкие воздух и неожиданно звонко произношу:

– Илья!

Ну вот, я это сделала, сказала. Теперь бы еще набраться смелости попросить.

Люков сбавляет шаг и нехотя поворачивает в мою сторону подбородок. Пока я думаю, что сказать дальше, стоя за его спиной, он вновь отворачивается и идет прочь по широкому коридору.

– П-подожди! – я срываюсь с места и догоняю его уже у самого поворота на лестничный пролет. Набравшись духу, выпаливаю на одном дыхании, решительно преградив молодому человеку путь: – Здравствуй, Илья! Я Женя Воробышек! Я хотела спросить, точнее попросить… В общем, мне очень нужна твоя помощь. Послушай…

Он замедляется, продолжая движение, и я неожиданно для себя оказываюсь прямо перед высокой фигурой. Так близко, что натыкаюсь на волну тепла и затаенной мужской силы, исходящую от обтянутого тонким трикотажным джемпером тела. Я замираю в каких-то десяти сантиметрах от груди парня и делаю поспешный шаг назад, нерешительно мигая на Люкова серым взглядом сквозь стекла очков. Мне знаком подобный жар, я его ненавижу и боюсь, но отступать уже поздно.

Мои глаза упираются в смуглую шею парня, затем поднимаются на подбородок. Я закусываю губу, сжимаю руки в кулачки и гляжу на темную ямочку под сжатым ртом, и только потом решаюсь взглянуть в глаза. Светло-карие и колючие, под темными бровями. Он смотрит поверх моей головы, словно и нет меня перед ним, и ждет, что скажу дальше, а я внезапно от его равнодушия теряюсь и замыкаюсь, понимая, насколько глупо выгляжу со стороны.

– Слушаю, – устало говорит Люков, сует руки в карманы джинсов и выжидающе поднимает бровь. Мышцы на его предплечьях и бицепсах рельефно напрягаются, и я ловлю себя на мысли, что таращусь на него, думая не пойми о чем. – Итак, – раздраженно добавляет, когда мое молчание затягивается. – Две минуты прошло, я все еще надеюсь на содержательный разговор. Так что ты от меня хочешь?

– Понимаешь… Ты меня, скорее всего, не помнишь, – я начинаю мямлить, отлично зная, что вру. – Мы иногда встречаемся на совместных лекциях… Вчера я смотрела твою курсовую работу за второй курс, чертежи… В общем… Илья, у тебя здорово получается справляться с учебой. Да ты и сам, наверно, знаешь…

– Давай ближе к теме, Воробышек, я спешу.

– А? Да, конечно, – киваю я. – Понимаешь, оплачивать уроки дипломированного специалиста мне не под силу, но ты… Возможно, ты мог бы позаниматься со мной. Х-хотя бы попробовать. Всего пару часов в неделю, не больше! – спешно заверяю, когда глаза Люкова наконец снисходят до меня. Я пытаюсь улыбнуться, отвечая на его удивленный взгляд, помня наставления Таньки, но, судя по бесстрастному выражению лица парня, улыбка моя рисуется жальче некуда. – Я тебе заплачу! Немного, но все-таки… Ведь тебе наверняка деньги не будут лишними, – вставляю ужасный по своей никчемности аргумент. Оценить неброскую, но дорогую одежду Люкова даже такая провинциалка, как я, вполне способна. – А я, ты не думай…

– Заплатишь, я понял, – холодно отзывается Люков и говорит, небрежно отодвигая меня с пути, ступая на каменные ступени лестницы. – Считай, что ты попробовала. Сочувствую, детка, но мне это неинтересно.

Я так и знала! Карточный домик моего спасения стремительно рушится на глазах, так, впрочем, и не воздвигнутый моими неумелыми руками до конца. Извини, мам, прости, пап, что не оправдала ваших надежд. Но это выше моих сил, клянусь! Пора с мечтами расставаться. И все же бормочу, ни на что больше не надеясь:

– Но Юрий Антонович, он говорил… Он сказал, что ты… Что я могу к тебе…

Люков слетает со ступеней в один прыжок. Впивается руками в лаковые деревянные перила по обе стороны от меня, как коршун в загнанную добычу. Нависает надо мной, поймав в кольцо сильных жилистых рук.

– Что? Что тебе сказал Синицын? – шипит мне в лоб, теряя прошлую невозмутимость. – Воробышек, мать твою! – прижимается грудью к моей груди. – Какого черта?!

Я вжимаюсь спиной в перила и замираю. Боюсь вздохнуть под этим внезапным натиском. Реакция Люкова на мои слова так резка и неожиданна, что я совершенно теряюсь от произошедшего и только глупо пялюсь в его темные, требовательно-сощуренные глаза.

– Какая сцена! Уймись, Отелло! – долетает откуда-то с верхних ступеней.

– Не универ, а дом терпимости, ей-богу! – хихикают две молоденькие девчонки, вспархивая мимо нас по лестнице, и со смыслом закатывают глазки.

Я коротко смотрю им вслед и вдруг замечаю свои скрюченные пальцы, намертво вцепившиеся в широкие плечи Люкова.

Господи! Да что я в самом деле…

– Извини, – говорю тихо, пытаясь оттолкнуть от себя парня. Не без труда выкручиваюсь из кольца его напряженных рук. – Ничего особенного Синицын не сказал, – признаюсь, пятясь назад и замечая, как Илья добела сжимает губы. – Видимо, ты неправильно меня понял, Люков. Извини и забудь! – еще раз выдыхаю и спешу убраться от этих колючих глаз прочь, ни на что уже больше не надеясь.

Вот черт! Как же это все непросто!

* * *

– Воробышек, что случилось? Что за угрюмый фейс? Тебя что, заклевали во сне перепелки? Или достала со своей любовью эта твоя Крюкова? Что случилось, Жень? Ты время видела?

Колька Невский подваливает ко мне под аудиторию, где я сижу второй час в ожидании преподавателя и оценочного вердикта своей пересданной лабораторной, и опускается рядом на подоконник. На его шее широкий красный шарф, на встопорщенном затылке двухдюймовые наушники, а в руке стаканчик с горячим кофе. Я с томительным прищуром тянусь к ароматному напитку носом.

– М-м… – гляжу на Кольку грустными глазами и строю умилительную рожицу.

– На уж! Страждущая! – не выдерживает Невский, со смехом передавая кофе в мои голодные руки. – Второй стаканчик допить спокойно не дают! Развелось вас тут, нахлебников. То Вилька Горохов – вечный студент с пятого, теперь ты. Долго еще будешь под кабинетом торчать?

Я делаю длинный глоток, еще один и пожимаю плечом.

– Не знаю, Коль, – честно признаюсь, грея о стаканчик ладони. – Но с пустыми руками я отсюда не уйду! Буду канючить тройку, стоя перед Игнатьевым на коленях, пока не разжалоблю его черствое сердце. Что мне еще остается?

Две ночи трехчасового сна и четыре пройденных пошагово темы – я очень надеюсь преуспеть. Вера в себя изрядно подпорчена низкими баллами, перспектива успешной сдачи сессии рисуется нерадостная, но я упрямо ищу в затянутом тучами небе успеваемости хоть малейший голубой просвет.

– Не хватало, Воробышек, перед аспирантами-недоучками преклоняться! Тем более такими, как дамский любимчик Игнатьев. Гляди, проморгаешь девичью честь! – недовольно фыркает Невский, тянет из сумки шоколадный батончик и сует мне в руки. – На, подкрепись, Птичка, а то на тебя смотреть тошно. Не юная цветущая дева, а бледная как смерть упырица. Одни глазюки отощавшего лемура чего стоят! – Колька встает с подоконника, собираясь уходить, и по-дружески жмет мне плечо. – Ладно, не дрейфь, подруга, – по-отечески наставляет. – Я в тебя верю! Зря, что ли, с тобой на последней ленте как дурак-заучка над графиком корпел. А я этого не люблю, ты ведь знаешь. Адье!

Не любит, знаю, но помогает, как настоящий друг, а потому я благодарно улыбаюсь и посылаю вслед Кольке воздушный трепетный поцелуй, который парень с готовностью припечатывает к своему сердцу, и поднимаюсь навстречу показавшемуся из-за угла преподавателю.

* * *

– Деточка, ты Воробьева? – пытливо спрашивает старушка-уборщица, отворяя дверь раздевалки в малом вестибюле, и смотрит на меня из-под хмурых бровей озадаченным цепким взглядом. – По всему, кажись, похожа.

– Я Воробышек, – устало отвечаю ей, протягивая номерок. Достаю из сумки шапку и натягиваю на голову. Время почти пять, в раздевалке висят всего три куртки и плащ… Ей точно нужна я, но уточнять и любопытствовать – сил лишних нет. Пересдать работу удалось на четверку, я рада этому безмерно, и печать усталости и недосыпа мешает надеть на лицо широкую улыбку. Стараясь все же вежливо улыбнуться пытливым глазам, я протягиваю руку со словами:

– Если нетрудно, вон ту светлую курточку с опушкой подайте – это моя.

– Точно, похожа! – кивает меж тем бабулька, хлопая поверх куртки сложенным вчетверо бумажным листом. Щелкает в двери замком. – Тогда это тебе! До свидания, деточка.

– Д-до свидания, – прощаюсь, глядя на записку, как подозрительный цэрэушник на подкинутое террористом письмо с сюрпризом. Топчусь у выхода пару минут, потом решительно иду к остановке, сажусь в автобус и только там решаюсь заглянуть внутрь переданного послания. И сглатываю возглас удивления, когда вижу перед собой незнакомый красивый почерк: «Предложение принимается. Набережная 12, кв. 11, код замка 3648. Люков».

* * *

Все начало недели я тяну с визитом к Люкову, безжалостно растрачивая стремительно улетающее в пропасть время на самостоятельную зубрежку. Я появляюсь у него на пороге в четверг, около трех часов дня, и долго стою на узкой лестничной площадке, завораживая взглядом обшитую дубовой панелью бронированную дверь квартиры с номером «11», не решаясь позвонить. Я вскидываю руку и нажимаю черную кнопку звонка только тогда, когда двери лифта неожиданно распахиваются и выпускают из кабины на свет благообразного вида старушку.

Она медленно выходит, не спеша огибает мою замершую у дверей живым изваянием фигуру и упирается в затылок недовольным взглядом. Бухтит под нос ругательства, шелестя капроновой авоськой и бренча в кармане многочисленными ключами.

– Гляди, еще одна пришла под порог! Стоит, выжидает, и не стыдно ей… Бесстыдницы! Все ходите и ходите! Совсем совесть потеряли! То одна, то другая, теперь вот третья. Гордости у современных девиц нет – один срам под юбкой остался. Что, поди, дома твоего дружка нет? – нехорошо интересуется, заглядывая в мое невозмутимое лицо. – Или закрылся с кем?.. А еще в очках, приличная! Мать-то с отцом и не догадываются, небось, для чего вы все сюда бегаете?.. Ну ничего, как под подолом чего тяжелое домой принесешь, так сразу всполошатся, только вот поздно будет! А государству корми вас, матерей-одиночек, поднимай безотцовщину…

Старушка стоит, никуда не спешит и сверлит меня осуждающим взглядом. Спорить с такой бесполезно, и от стеснения и злости я еще раз трижды нажимаю на кнопку звонка и подступаю к двери ближе.

«Да куда же ты, Люков, запропал? Покажись! – вслушиваюсь с внутренним страхом и мольбой в игнорирующую меня тишину квартиры. – Может, действительно дома нет?..» – Наконец решаю, что мне, пожалуй, лучше уйти отсюда прямо сейчас…

Нет, дома. Открывает замок, распахивает дверь, окидывает меня из темноты прихожей мрачным колючим взглядом и, не сказав ни слова, затаскивает за локоть вглубь квартиры.

– З-здрассьте…

– Семеновна, сгинь! – хлопает за моей спиной входной дверью, прямо перед негодующим носом соседки, и шлепает босыми ногами мимо меня в комнату. Щелкает выключателем.

А я на секунду перевожу дыхание. Оставшись одна, осторожно осматриваю небольшую уютную прихожую в сине-белых тонах и замечаю на мягком ковре у стены большого рыжего кота, выпучившего на меня желтые глазищи и выгнувшего дугой спину.

– Ну, долго будешь столбом стоять? – слышу через минуту из комнаты тусклый голос. – Время не резиновое!

Господи, должно быть, уже к половине четвертого подбирается! Я спешно разматываю шарф, снимаю куртку, шапку и расшнуровываю ботинки. Оставив вещи на вешалке, чешу опешившее от моей наглости животное под брюшком и ступаю следом за Люковым в комнату. Замираю стыдливо на пороге, обхватив сумку с конспектами двумя руками. С удивлением гляжу на стремительную фигуру парня, сгребающего с дивана смятое постельное белье и возвращающего спальной конструкции изначально заданное дизайнером-инженером положение.

На Люкове спортивные серые брюки и черная растянутая футболка. Она задралась к лопатке парня так, словно ее только что спешно натянули, открыв широкую, сужающуюся к талии гибкую спину, но я смотрю не на нее. Я изумленно таращусь на светлые, беспорядочно откинутые со лба отросшие волосы, льняными прядями падающие на чуть кудрявый затылок. На черные брови, черные ресницы и темные колючие глаза, хмуро остановившиеся на мне.

– Здравствуй, Илья, – еще раз говорю, не зная, куда себя деть от этого прямого взгляда. Растерянно поправляю очки и вновь, как в нашу последнюю встречу, почему-то пячусь назад, пока неожиданно не вздрагиваю от звучного щелчка замка, раздавшегося за моей спиной.

Это в ванной. Я отскакиваю от распахнувшейся двери как раз вовремя, чтобы вышедшая из комнаты красивая темноволосая незнакомка не задела меня деревянной створкой. Высокая и стройная, завернутая лишь в одно короткое полотенце девушка делает несколько неуверенных шагов вперед, прежде чем разворачивается и окидывает меня удивленным взглядом. Скосив на парня подведенные глазки, осторожно, с едва различимым неудовольствием интересуется:

– Илья, кто это? Я что, не вовремя?

Люков молчит, и я молчу вместе с ним, не зная, что сказать. Под неожиданным девичьим взглядом, оценивающе ползущим по моей неброской одежде, я чувствую себя ужасно глупо и мысленно проваливаюсь под землю, покрываясь смущенным румянцем. Кажется, своим внезапным визитом и настойчивым звонком я помешала уединению сладкой парочки и, если сейчас же срочно что-то не предприму, могу невольно послужить причиной их возможной ссоры.

Я прижимаю сумку к груди и открываю рот, чтобы сказать что-то вроде «Простите, я, кажется, ошиблась квартирой», но за меня опять говорит девушка.

Она танцующей походкой подходит к Илье, поправляет у своего ушка, отмеченного множественным пирсингом, короткие волосы и обвивает его руками за талию. Целуя в шею, бросает на меня еще один оценивающий, но уже куда более спокойный взгляд и запускает холеные, с черными ноготками ладошки парню под футболку. Поглаживает игриво смуглую кожу, лаская живот.

– Она не похожа на твою родственницу, Илья, и уж тем более, – хихикает довольно, очерчивая указательным пальцем линию резинки брюк, – сам знаешь, на кого. Ты что, вызвал технический персонал? Зачем? Я и сама могла у тебя убраться, мне не трудно. Только попроси! Отправь ее, – говорит требовательно, вновь лаская Люкова, – и я смогу повторить все снова. Может, в спальне?

Ее движения так откровенны, а взгляд призывен, что я ощущаю себя почти преступницей, ворвавшейся без спроса и приглашения в чужой мир двоих людей, отворачиваюсь, стремительно срываясь с места, желая поскорее убраться от них. Это была плохая идея, твержу себе, испытывая чувство горячего стыда. Чертовски плохая! Просто ужасная! А все декан, чтоб ему до ста лет со студентами воевать! Нашел дуру…

– Я… Извините! Я, наверно, пойду… – бросаю неловкое за плечо и сбегаю, не поднимая глаз, в прихожую, но неожиданно громко вскрикиваю, остановленная у порога сильной рукой. – Ой!

– Воробышек, села! – раздается резкое и довольно грубое над моим ухом, и я едва замечаю миг, когда мир вокруг меня смещается, локоть поднимается, и вот я уже так же стремительно лечу от входных дверей по противоположному, заданному рывком хозяина направлению, – прямехонько к письменному столу. Послушно плюхаюсь безвольной тушкой в кресло и замираю, отчетливо слыша за спиной, как девушка удивленно и почти умоляюще восклицает:

– Но, Илья…

И получает в ответ холодное и сухое:

– Поторопись, детка, тебе пора.

«Уф! И мне пора», – решаю я, отгородившись от этих двоих своей внезапно ожившей целью. Раз уж я очутилась в квартире Люкова, за его столом, я не хочу злоупотреблять временем хозяина и быстро шуршу сумкой на коленях, извлекая на стол конспекты и ручку. Разложив предметы для учебы перед собой, зажмуриваюсь и резко выдыхаю, изгоняя из тела проклятое волнение. Читаю про себя резкие стихи Блока и стараюсь не слышать капризную девичью возню за плечом и громкое шипение кота из прихожей. Готовясь при появлении Ильи сразу перейти к делу.

Господи, уж лучше бессонные ночи, чем такие визиты, честное слово! Хотя куда бессонней-то!

Когда я открываю глаза, Илья стоит у стола. Опершись плечом о стену, сунув руки в карманы спортивных штанов, не сводит с меня карих холодных глаз.

– Кхм! – мне приходится прочистить горло, внезапно наткнувшись на них, чувствуя себя под этим неласковым взглядом бабочкой под стеклом. – Э-э, с-с чего начнем, Илья? – заикаюсь, выпрямляясь на стуле.

Люков вскидывает бровь и пожимает плечом. Тянет руку к моему конспекту, лениво вертит его, раскрывая перед собой на столе.

– А что надо? – спрашивает равнодушно.

– Ну, если можно, «Сопротивление материалов», – бормочу, стараясь не поднимать на Люкова глаза. – Алгоритм метода начального параметра и универсальное уравнение упругой линии. У нас во вторник контрольная, а я… в общем, я к ней не готова. Совсем, – признаюсь честно.

Я давно смирилась с тем, что учеба на физико-техническом факультете мне дается непросто, если не сказать хуже, но все равно краснею под оценивающим взглядом студента Люкова.

– Условное обозначение в уравнении компенсирующей погонной нагрузки? – задает он вопрос, возвращая конспект и стаскивая со стола другой. Лениво пролистывает его вслед за первым.

– Э-э, «кью»? – говорю я.

– Координаты, абсциссы точек приложения сосредоточенных сил и сосредоточенных моментов?

– М-м, «Эй» с индексом «И», и… «Ди»…

– «Би» с индексом «Йод». М-да, Воробышек…

Люков мягко толкает прочь от стола кресло, в котором я сижу, и нависает сбоку. Выдвигает верхний ящик стола, задвигает, затем нижний. Наклоняется, тянется вглубь стола рукой… Я замечаю аккуратную стопку конспектов, перебираемую длинными красивыми пальцами, но смотрю не на них, а на светлую голову, склонившуюся перед моим лицом, и ловлю легкий запах можжевельника и горького апельсина, исходящий от его чистых волос. Когда обтянутое тонкой тканью крепкое плечо невзначай касается моей груди, я, словно обжегшись, сама отталкиваю кресло подальше от Люкова. А сообразив, что сделала, тут же ругаю себя за излишнюю подростковую порывистость, получив вдобавок к непрошеному прикосновению еще один внимательный мужской взгляд.

– На, Воробышек, пригодится, – Илья держит в руке несколько конспектов и медленно кладет их передо мной. Усмехается криво, одними губами, глядя на мои пунцовые от смущения щеки.

Да что это я в самом деле, точно школьница! Зла на себя не хватает!

– Мы можем заниматься предметом в телефонном режиме, если ты меня боишься, – неожиданно предлагает, усаживаясь бедром на стол, продолжая изучать меня взглядом, словно странную дикую зверушку. – Или вообще не заниматься, – опускает руку на спинку кресла, за мое плечо, придвигая к себе ближе.

Испугавшись, что он передумает, я отрицательно дергаю подбородком и решительно поднимаю руки на стол. Раскрываю перед собой предложенные тетради, старательно игнорируя нечаянные касания локтем твердой мышцы ноги.

– Хм, как скажешь, Воробышек, – недобро оскаливается Люков на мое упрямство, пока я моргаю на него сквозь прозрачные стекла очков. Предупреждает с раздражением в голосе: – Только помни, Птичка, что доброта моя не безгранична. А теперь записывай, – отворачивается, небрежно откатывая по столу в мою сторону ручку. – Определение выражения для функции «кью»…

И я записываю.

Два часа пролетают незаметно. Голос Люкова приятен и ненавязчив. Он отлично знает предмет, доходчиво объясняет, и я с завистью и уважением старательно внимаю каждому его слову, то и дело склоняя голову к конспекту. Когда на моем стареньком телефоне срабатывает будильник, мы оба подскакиваем от неожиданности.

– Ой! Кажется, мне пора! – я растерянно вскрикиваю и под озадаченный взгляд хозяина квартиры поспешно выбираюсь из-за стола. Сгребаю в сумку тетради. – Можно? – осторожно спрашиваю, указывая глазами на предложенные Ильей конспекты. – Я верну тебе после выходных. Понимаешь, мне бы еще дома позаниматься…

– Бери, – отвечает парень, толкая ко мне тетради. Он встает, отходит к дивану, садится, включает пультом плазменную настенную панель телевизора и утыкается взглядом в спортивный репортаж с автогонок.

– Спасибо…

– Захлопнешь за собой дверь. И не нервируй кота, – бросает за плечо, когда я подхожу ближе. – Ну чего тебе? – кисло хмурится в ответ на неловкую попытку поблагодарить его.

– Илья, сколько я тебе должна? – я повторяю свой вопрос чуть громче, поспешно открывая сумку в поисках спрятавшегося в ее необъятных недрах тощего кошелька. Денег у меня немного – так, ерунда, но уговор есть уговор, и я готова отдать большую их часть, лишь бы не ударить перед Люковым в грязь лицом.

И все же краснеть приходится.

– А сколько есть? – после паузы отрешенно интересуется парень, лениво перелистывая телевизионные каналы. Показывая тем самым, насколько ему неинтересно мое присутствие.

– В-вот, – я растерянно достаю из кошелька все его содержимое и протягиваю перед собой. – Это все.

Люков даже не смотрит в мою сторону. Не видит моей руки и не протягивает своей. Он просто равнодушно кивает, кривя угол красивого рта:

– Годится, Воробышек.

Это все, что у меня есть. Он это знает, я чувствую. И эта его маленькая месть так унизительна, что от стыда я готова провалиться сквозь землю. Но вместо этого послушно кладу деньги на стол, разворачиваюсь и бреду в сторону коридора. Снимаю куртку с вешалки, натягиваю шапку… Шнуруя ботинки, ласково касаюсь морды подозрительно обнюхивающего меня кота.

– Ничего, киска, прорвемся, – говорю, неожиданно улыбаясь. – Подумаешь, напугал! Выкрутимся, не в первый раз. Главное, – шепчу весело в желтоглазую морду, – я это сделала!

Закидываю сумку на плечо и, не оглядываясь, шагаю прочь из квартиры.

* * *

– Кто? Воробышек?! Не смешите мои кишки, Зин Петровна, у меня и так от вас несварение! У какого-такого хахаля заночевала?.. Какое ночное свидание?.. Да быть такого не может. Это вам не просто друг, а свиданец со стажем говорит! Точнее, быть-то хахаль у Женьки очень даже может, а вот чтобы я о нем не знала… Не-ет. Говорю вам, случилось что-то страшное и ужасное, возможно, даже роковое! Немедленно, просто немедленно звоните в полицию! А то я сама позвоню! Слышите! Алле! Где вы там?! Да я все уши дежурной прожужжала! Как не знает? Все она прекр… Она от меня за стеклом закрылась, горбушка черствая! Просто ваше слово, как коменданта общежития, куда весомей моего!.. Звонила, конечно! У нее телефон в отключке, а в магазине сказали, что ушла как всегда. Правда, задержалась чуток, до начала двенадцатого, – у них там на переучет ночная смена осталась, завтра какая-то комиссия с проверкой обещалась нагрянуть, а так… Да на часах полвторого ночи уже!.. Что значит идти спать и ждать до утра? Какие двадцать четыре часа?.. Знаете что, Зин Петровна, девятнадцать – не двадцать девять, а у нас город дважды миллионщик! Идите-ка вы лучше сами… спать!

Я толкаю незапертую дверь студенческого общежития и вхожу в освещенное яркой лампой под круглым пыльным плафоном узкое фойе. Медленно поднимаюсь по горбатым истертым ступенькам и устало бреду мимо комнаты дежурной в сторону лифта, сметая с шапки и запорошенных стекол очков мокрый ноябрьский снежок, когда вдруг замечаю у стола вахтера знакомую фигуру своей соседки. Прислонив голову к косяку и накинув на плечи куртку, Крюкова понуро смотрит в темное окно, но на звук моих шагов резко оборачивается, встречая меня неожиданно хмурым взглядом.

– Таня? А ты почему здесь? – я только и успеваю что удивиться, как девушка демонстративно отворачивается и уходит к лестничному пролету. Гордо топает вверх по ступенькам.

Я сильно устала и замерзла, почти не чувствую пальцев ног, чтобы бежать вслед за подругой на шестой этаж, и потому, воспользовавшись лифтом, встречаю ее уже у нашей комнаты. Закрываю за ней дверь и спрашиваю, тронув девушку за руку.

– Крюкова, что случилось? Ты поссорилась с Серебрянским?

Подруга молчит и куксится, нервно дергает плечом. Это на нее так не похоже, что я подумываю о глубокой личной драме, но сил на любопытство и чужую частную жизнь, после двухчасового блуждания по холодным ноябрьским улицам в поисках нужного переулка и родного общежития, нет совершенно, и я, пожав плечами, раздеваюсь, мою руки и щелкаю чайник. Пока он шумит, заглядываю в холодильник, достаю варенье, масло, хлеб и делаю нехитрые бутерброды. Надеяться на Танькину стряпню я перестала давно, вот и сейчас, скользнув взглядом по пустому нутру хладоагрегата, решаю довольствоваться малым. Ничего, для фигуры полезно.

– Тань, чай будешь? С малиной?

Я устало опускаюсь на стул, заливаю в заварочный чайник кипяток и готовлю чашки. Разлив чай, интересуюсь:

– А ты почему не спишь? Вообще-то поздно уже. У тебя же завтра, кажется, сложные пары?.. Эй, Тань! – оборачиваюсь на длинный сопливый всхлип подруги и вижу ее, сурком забившуюся в угол кровати. – Та-ань! – испуганно давлюсь первым куском бутерброда, вскакивая из-за стола. – Да что с тобой?