Текст книги "Четыре танкиста и собака"

23. Берег моря

Ночь выдалась трудная. Окруженные на Оксыве гитлеровцы дрались с отчаянием обреченных. За спиной у них был высокий обрывистый берег и Пуцкая бухта. Их единственной надеждой были десантные баржи, которые под покровом темноты и под прикрытием орудий боевых кораблей подкрадывались к берегу. Гитлеровцы стремились продержаться еще хотя бы несколько часов, лишь в этом случае они могли надеяться, что их все-таки эвакуируют.

Перед наступлением сумерек гитлеровцы провели сильный артиллерийский и минометный налет и стремительной контратакой отбросили назад танки и пехоту бригады, занимавшей фольварк. В течение двух ночных часов наши готовились к новому штурму, а затем совместно с советскими тяжелыми танками и самоходной артиллерией нанесли удар и снова овладели фольварком.

Теперь наши окопались здесь, укрылись за остатками стен и прочесывали пулеметными очередями пространство, лежавшее перед ними. Утром они должны были нанести удар из фольварка и выйти к берегу моря. Атаковать предстояло утром, а сейчас еще ночь. Она неторопливо уходила, близился рассвет. Генерала беспокоил артиллерийский огонь, который гитлеровцы вели по фольварку. Огонь был, правда, не слишком сильный, но выстрелы раздавались каждый раз с нового места, и стреляли орудия разного калибра, принадлежащие различным батареям. Генерал на своем командном пункте прислушивался: он знал, что противник производит пристрелку. Все это предвещало контратаку, а у бригады уже почти не оставалось резервов.

Последний танковый взвод – это был взвод управления – он послал к переднему краю еще с наступлением ночи, когда наши бросились в атаку, чтобы во второй раз отбить у противника фольварк. В резерве у командира бригады остались только два отделения автоматчиков и рота крупнокалиберных зенитных пулеметов.

Людям, не искушенным в пауке воевать, кажется, что при ликвидации окруженных группировок огромный перевес находится на стороне атакующих. Это не так. Каждая дивизия, которую можно было снять с переднего края и в которой не было острой необходимости, немедленно отходила, ее спешно пополняли и направляли на запад, к Одеру. Советское Верховное Главнокомандование сосредоточивало силы, чтобы предпринять решительное наступление на Берлин; до начала его оставались считанные дни. По этой причине здесь, у Оксыве, нужно было приложить максимум усилий, чтобы окончательно разбить окруженную группировку немцев.

Генерал думал обо всем этом, сидя в небольшом, врытом в землю и накрытом бревнами блиндаже, все время поглядывая в стереотрубу. Пока что он видел только темноту да короткие вспышки далеких выстрелов, но вверху, в кругах линз, чернота ночи уже сменила свой цвет, начала понемногу блекнуть и сереть. Через четверть часа рассвет, и тогда решится, кто первым нанесет удар – мы или они.

Лидка, дежурная радистка, дремала, не снимая наушников. Рот у нее был приоткрыт, веки неплотно сомкнуты, и всем своим видом она напоминала чуткого зайца-русака в борозде. Генерал дотронулся до ее плеча. Девушка подняла голову и сказала:

– Я не сплю.

Генерал улыбнулся:

– Сейчас несколько минут действительно не спи. В случае чего позови. Я буду недалеко.

Он вышел из блиндажа в окоп, отыскал начальника штаба и приказал:

– Собери всех: поваров, писарей. Всех до единого. Никого не оставляй в тылу. Надо сформировать по крайней мере еще два отделения помимо автоматчиков. Командирами всех четырех отделений резерва назначить офицеров штаба. Роту зенитных пулеметов, которая нас прикрывает, перебрось вперед на опушку перелеска справа перед нами. Пусть займет позицию для ведения огня по наземным целям. Она должна отбросить немцев, если те прорвутся рядом с фольварком. Соедини меня с пулеметчиками прямой телефонной связью.

Генерал вернулся в блиндаж, сел к столу и принялся есть посыпанный сахаром черный хлеб, запивая его вчерашним кофе. Готовить было некому; ведь он сам отправил поваров на передовую.

Взглянув на часы, он убедился, что остается еще десять спокойных минут. Он снял мундир, побрился, умылся над ведром, попросил Лидку полить ему. Потом плотно набил табаком трубку и закурил.

Время было рассчитано правильно, он ошибся всего на несколько минут.

Немцы начали немного позднее. Со стороны фольварка теперь доносились частые, заглушающие друг друга разрывы снарядов. Генерал надел наушники и спросил:

– «Лиственница», я – «Висла». Что у вас там за шум?

– Я – «Лиственница», – немедленно послышалось в ответ. – Лезут на нас. Уже видны танки и наступающая пехота.

– «Лиственница», фольварк удержать любой ценой.

– Я – «Лиственница», понял.

Вместе со светом наступающего дня усиливался грохот боя. Уже были слышны нервная трескотня пулеметов и автоматов и гулкие пушечные выстрелы наших танков.

Генерал сдвинул один наушник с уха, чтобы он не мешал ему ловить звуки сражения, но с места не двигался и не подходил к стереотрубе. Он знал, что с минуты на минуту должна отозваться «Лиственница».

– «Висла», «Висла», я – «Лиственница». Меня обходят с правого фланга. Проникают в тыл, в направлении перелеска и дороги, идущей из оврага. Силы противника: взвод танков и примерно рота пехоты.

– Ясно, – не называя своего позывного, ответил генерал. – Держитесь, не горюйте.

Генерал произнес это уверенным и спокойным голосом. Могло показаться, что в его распоряжении по крайней мере рота танков. А на самом деле на краю перелеска были только эти девять зенитных пулеметов калибра 12,7 миллиметра. Пехоту врага они, очевидно, отбросят, но танки их сомнут, выйдут в тыл и споткнутся только где-то дальше, перед огневыми позициями артиллерии. Генерал поднял трубку телефона:

– Что у вас?

Командир роты зенитных пулеметов доложил:

– Заняли позиции, готовы к бою.

– Откроете огонь только по моей команде или только когда пехота противника будет в ста метрах от вас. Раньше себя не обнаруживайте.

– Слушаюсь!

Генерал подошел к стереотрубе, осмотрел предполье. Очевидно, солнце уже выглянуло из-за горизонта, потому что клубы пыли над фольварком были окрашены в нежный розовый цвет. Снаряды еще рвались там, но реже. Огонь немецкой артиллерии значительно ослаб. Не будь гитлеровцев на фланге, можно было бы подумать и о переходе в атаку. Если бы еще три или хотя бы два танка в резерве!..

Сзади, за спиной генерала, послышался неестественный, удивленный голос Лидки:

– Я – «Висла». Повторите, не понимаю.

Генерал повернулся, взглянул на побледневшее лицо девушки.

– Что такое?

Она выключила микрофон и побелевшими губами со страхом в глазах ответила:

– Гражданин генерал, доложил «Граб-один», но это невозможно. Ведь…

Генерал торопливо надел наушники, спросил:

– «Граб», где находишься?

– Я – «Граб», – услышал он чужой, незнакомый голос. – Иду песчаным оврагом, поднимаюсь вверх.

Это был не Янек Кос. У генерала мелькнула мысль, что они, вероятно, взяли кого-то нового четвертым к себе в экипаж, и на всякий случай, чтобы убедиться, спросил:

– Кто около тебя с правой стороны?

– Я – «Граб»… – начал было тот неуверенно, услышав этот странный вопрос, но быстро продолжал: – Около меня Шарик.

– Следуйте до конца оврага, но не выходите наверх. Приготовьте машину к бою и ждите приказа.

Генерал выключил микрофон, вызвал начальника штаба.

– Весь резерв – бегом в овраг. Там ждет наш танк.

Не снимая наушников, генерал вернулся к стереотрубе, повернул ее вправо, чтобы видеть край перелеска, где пулеметчики устроили засаду. Дорога, ведущая из оврага, шла поперек поля, чуть впереди. Еще дальше, на одной линии с фольварком, были разбросаны отдельные группы кустов, и именно в этот момент среди них показались очертания трех движущихся танков. Они вели огонь вслепую и, не встречая сопротивления, уверенно шли вперед. Между машинами бежали маленькие фигурки гитлеровцев. Они приближались, увеличиваясь на глазах, но генерал усмехнулся. У него появился шанс… Правда, небольшой, один против трех, но ведь противник не знал об этом…

– «Граб-один»! Я – «Висла»! Слышите меня?

– Я – «Граб-один»! Вас слышу.

– Внимание, ребята, – тепло произнес генерал, употребив выражение, более подходящее для простого разговора и не предусмотренное уставом. – По приказу продвиньтесь на несколько метров вперед, так, чтобы только ваша башня приподнялась над краем оврага. Сразу же поставьте прицел на двести метров. Перед собой увидите три танка, они подставят бок прямо под вашу пушку. Пехотой займутся другие. С тыла к вам подходит наш резерв. Уничтожите танки – ударите вместе с автоматчиками вправо, через редкие группы деревьев. Ясно?

– Ясно! – послышалось в наушниках.

Немецкие танки с пехотой продолжали приближаться. Генерал уже не мог видеть их всех сразу. Он направил стереотрубу на правофланговую машину, больше всех выдвинувшуюся вперед. Генерал ждал той минуты, когда танк подойдет к дороге. Перед рвом танк несколько снизил скорость, наклонившись вперед, съехал в ров и, увеличив обороты мотора, начал вылезать, задирая высоко вверх нос. Генерал схватил телефонную трубку:

– Пулеметы, огонь! – И прежде чем те повторили команду, скомандовал по радио: – «Граб», выдвини башню и бей изо всех сил!

С последним словом до командного пункта донесся тяжелый грохот пулеметных очередей, стремительно выпущенных девятью стволами. По полю пошли крученые ленты пыли, словно удары бича. Немецкая пехота залегла. Танки заметили цель. Первый приостановился, огрызнулся огнем, а потом опять пополз вперед под прикрытием двух других танков.

«Если „Рыжий“ опоздает на тридцать секунд…» – подумал генерал.

В это самое мгновение в том месте, где из оврага выходила дорога, над самой землей генерал увидел вспышку, и ближайший танк остановился, охваченный огнем. Только теперь командир рассмотрел башню – темный овальный силуэт, чуть возвышающийся над землей. Экипаж не терял времени зря. Один за другим из ствола вырывались снопы огня, и вот уже за вторым танком потянулся шлейф дыма. Танк увеличил скорость, как будто хотел убежать от него, потом замедлил ход и вдруг, сделав резкий поворот, начал описывать круги, дымя все сильнее. Видно, мотор работал, а раненый или убитый водитель завалился набок и продолжал удерживать правый рычаг.

Третий немецкий танк повернул башню и ответил огнем, но, не видя как следует противника, сделал неожиданный поворот и начал отступать к своим. За ним бегом бросились солдаты.

– «Граб», где наша пехота?

– Около меня.

– Все вперед!

Генерал видел, как башня дрогнула, поднялась над землей и наконец медленно показался весь Т—34. Танк ожесточенно месил гусеницами песок, с трудом взбираясь наверх.

Автоматчики обогнали его, выбежали на поле и, развернувшись в цепь, бросились преследовать гитлеровцев. Постепенно, начиная с правой стороны, умолкали пулеметы, чтобы не попасть в своих.

«Рыжий» наконец выбрался на твердый грунт и, остановившись, трижды ударил по удирающему танку. Первые два снаряда пролетели мимо, выпущенные в спешке и не давшие нужного результата. Третий попал в гусеницу, вырвал ведущее колесо и швырнул его высоко вверх вместе с несколькими траками.

Танк застыл на месте, затем повернул башню, собираясь обороняться, но наши уже держали его на прицеле. Первый снаряд высек искры из его брони, а следующий врубился прямо в башню. Танк приподнялся вверх и после взрыва боеприпасов заполыхал огнем…

Грохот этого взрыва донесся до командного пункта вместе с криками наступающих автоматчиков. Это были нестроевые отделения, сформированные из людей, обычно работающих в тылу, но сейчас, когда они преследовали врагов, ошеломленных неожиданным ударом, в страхе удиравших что есть духу, они напирали не хуже фронтовиков.

«Рыжий» уже догонял свою стрелковую цепь и над головами бегущих впереди солдат поливал гитлеровцев из пулемета. Он вышел уже почти на одну линию с фольварком, то исчезая среди деревьев, то появляясь в просветах, и генерал решил, что время пришло.

– «Лиственница», все вместе – вперед!

Командир бригады помедлил еще минуту, глядя в стереотрубу. Он ждал, когда появится туча пыли из-под гусениц двинувшихся танков, когда послышится рев моторов. Затем, увидев танки, быстро вышел из блиндажа, вскочил на бруствер окопа и, как некогда панцирники бросали коноводам: «Подать коня!», крикнул:

– Мой виллис! И поскорее.

Пока машина выбиралась из окопа, генерал раскурил погасшую трубку, с улыбкой следя за седыми клубочками дыма.

«Рыжий», используя лишь часть своих четырехсот пятидесяти лошадиных сил, шел вместе с бегущей пехотой. Григорий после меткого попадания в третий танк радостно закричал и погнал вперед машину на полных оборотах, но Янек приказал:

– Потише, не опережай автоматчиков!

И тут же Янек удивился во второй раз, что командует. Он со смущением подумал, что подражает голосу Семенова, как ребенок, который в отсутствии родителей встречает гостей, повторяя слова матери и подражая ее тону.

Когда несколько минут назад они установили связь с генералом, Кос обрадовался и немного испугался. Потом, когда они выбрались из оврага и прямо перед собой увидели три танка с черными крестами на броне, он забыл о страхе и спокойно вел огонь.

Страх пришел только теперь. Взглянув в перископ, он увидел бегущую по полю цепь автоматчиков, сквозь группы деревьев стали видны обгоревшие остовы машин, окопы, вспышки орудийных выстрелов. Он не имел понятия, правильно ли ведет машину, не знал, что ждет его впереди. Не было времени ни разведать, ни уточнить задание – только эта короткая фраза: «Ударите вместе с автоматчиками». Он ведь не может задерживаться в открытом поле, но в то же время не знает, куда надо идти.

Его охватил страх не за себя, даже не за экипаж, а за всех тех, кто шел вместе с ним. Тут уж не станешь рисковать и не махнешь рукой, не скажешь сам себе: «Эх, все равно! Посмотрим, что будет дальше». В тот момент, когда все в нем напряглось до предела, он услышал радостный голос Еленя:

– Внимание! Слева наши машины. Три… пять… еще один танк вылезает!..

Янек взглянул в перископ и внезапно почувствовал облегчение. Он сразу овладел собой и приказал Григорию, чтобы тот подровнялся в строю. Теперь танки шли все вместе, широким фронтом, железной лавиной. Впереди выстрелило орудие, но это уже было дело обычное и не страшное. Янек точно прицелился, подождал немного, пока танк выйдет на более ровную местность, и выпустил осколочный снаряд.

Взглянув опять в сторону, он увидел, как один из наших танков замедлил ход и начал гореть, и тут же заметил группу перебегавших гитлеровцев; у одного из них был фаустпатрон. Но прежде чем Янек сумел прицелиться, ее уничтожил их новый товарищ – Вест, сидевший внизу. «Ну и косит!» – с невольным одобрением подумал Янек.

Они двигались по полю, изрытому бомбами и снарядами, покрытому железными остовами сгоревших танков, скелетами автомашин, опрокинутыми и искореженными орудиями. «Рыжий» переехал через окоп, со дна которого автоматчики выгоняли пленных.

Неожиданно впереди все затихло, и горизонт начал быстро приближаться.

– Механик, медленней. Стоп! – скомандовал Янек.

Танк остановился на высоком откосе, у самого берега моря. Перед ним были бледно-голубые воды залива, испещренные солнечными бликами, очерченные у горизонта более темной линией косы Хель. От берега, по этой морщинистой голубизне, в сторону открытого моря двигалось несколько барж. Вдали Кос рассмотрел более темный, покрытый пятнами маскировки корпус боевого корабля.

Танк был наполнен шумом мотора, работавшего на холостых оборотах, но рядом, за броней, Янек чувствовал тишину. У него мелькнула мысль, что, может быть, это уже конец, и вдруг всем сердцем затосковал по Марусе. Как же ему хотелось, чтобы она была здесь, рядом! На землю его вернули яркая вспышка над палубой корабля, а затем свист снарядов и тяжелые разрывы, раздавшиеся на высоте позади танка не так уж далеко от них.

С надстроек в задней части десантных барж полоснули очередями скорострельные зенитные установки; снаряды впились в край склона. Обвалился порядочный кусок земли. Кос разозлился из-за того, что зазевался. Это не конец – перед ними по воде залива удирали гитлеровцы, отстреливаясь на ходу. Если он позволит им удрать, то именно они станут на Одере против наших дивизий.

– Гжесь, подай назад немного. Еще! Теперь стоп!

Они отъехали от берега так, чтобы край склона закрыл гусеницы и нижнюю броню танка.

– Бронебойным заряжай!

Елень на секунду заколебался, но тут же выхватил снаряд из укладки, зарядил пушку, лязгнул затвором.

– Готово!

Кос плавным вращением рукояток передвинул прицел, поймал в него середину силуэта корабля, точно над палубой, и нажал кнопку спуска. Он не мог определить, попал ли, потому что одновременно выстрелили соседние танки. Вокруг корабля взлетели многочисленные фонтаны воды, на палубе заклубился дым. Корабль дал еще один залп и тронулся с места, оставляя за собой густое облако дыма. Затем сделал поворот и скрылся за дымовой завесой.

Янек прицелился в одну из барж и всадил в нее три осколочные гранаты. С надстройки нервно затараторил пулемет. Плоский металлический корпус накренился, и баржа начала тонуть, едва различимая в тумане надвигающейся дымовой завесы, оставленной кораблем.

Снова стало тихо, и Кос приказал выключить мотор. Посмотрел на соседние танки, стоявшие неровной цепью вдоль берега. Никто не открывал люков, и экипаж «Рыжего» тоже оставался на месте, ожидая приказа или сигнала.

Первым заговорил Вест:

– В этом месте девятнадцатого сентября тридцать девятого года гитлеровцы сломили последний пункт сопротивления на побережье – отряд красных косиньеров[13]13
  Косиньеры (ист.) – польские крестьяне-повстанцы, вооруженные косой.


[Закрыть].

– А я думал, что последний – на Вестерплятте, – сказал Елень.

– Нет, Вестерплятте обороняли только семь дней.

– Как это известно, если оттуда никто не спасся? – заспорил Густлик. – Нам в Праге даже стишок такой говорили: «Шеренгами на небо шли солдаты Вестерплятте».

– На Вестерплятте полегло пятнадцать человек из команды, которая насчитывала сто восемьдесят два солдата, – спокойно ответил Вест.

Янек почувствовал неприязнь к этому человеку, который так невозмутимо говорил о героической команде, в которой сражался его отец. Однако он ничего не ответил и решил, что еще поговорит с Вестом на эту тему.

Неожиданно около танка началось движение. Бойцы вылезли из окопов, кричали и, поднимая вверх свои автоматы, вспарывали небо длинными очередями.

Янек приоткрыл люк и, перекрывая шум, крикнул стоявшему рядом автоматчику:

– Почему стреляете?

– Потому что конец, пан поручник. – Солдат принял его за офицера. – Оксыве взят, Гитлер капут, – рассмеялся солдат и снова нажал на спуск автомата.

Он рассмешил Янека выражением своего лица, своим криком, пробудил в нем неожиданную радость. Кос почувствовал себя снова шестнадцатилетним парнишкой. Он быстро слез с башни и, подняв вверх автомат, начал нажимать на спуск легкими, мягкими движениями радиста.

– Тата-та-тата, тата-тата-тата, та-та-та.

Выпустив эту прерывистую очередь, Янек вдруг погрустнел: Василий уже не мог этого услышать…

– Выйти из машины!

– Что это? – спросил Вест своего соседа.

– Эта стрельба? – Саакашвили не был уверен, о чем тот спрашивает. – Забава такая. Он ведь был радистом, прежде чем стал командиром танка. У него такая привычка – выстреливает свою фамилию.

– Как выстреливает? Какую фамилию? – Вест придержал Григория за рукав.

– Морзянкой: два выстрела подряд – это тире, а один – точка. Его фамилия Кос.

Григорий открыл люк, свет упал на лицо Веста, и механик испугался.

– Вам плохо? Вот тут термос, выпейте немного. Это случается, кто к танку не привык…

Григорий выбрался через открытый люк на землю, за ним выскочил обрадованный Шарик. Саакашвили опять заглянул в танк и сказал:

– Лучше выйти оттуда, на воздухе вам будет лучше.

Вест покрутил головой и не двинулся с места. Григорий, понизив голос, сказал стоявшим рядом Янеку и Густлику:

– Ребята, этот поручник больной, что ли? Сидит там, а на лице у него слезы.

Кос подошел посмотреть, но новый четвертый неуклюже, ногами вперед, уже вылезал из танка.

Наконец он опустился на землю, и Янек в первый раз увидел его лицо при свете. Лоб и щеки партизана были вымазаны маслом, покрыты пылью, но, несмотря на это, у Янека вдруг сильно заколотилось сердце, потому что Вест показался ему на кого-то смутно похожим. Так, как если бы он слышал эхо, но не разбирал слов. Он опустил глаза и нахмурил брони, силясь припомнить, кто это. Потом, стараясь скрыть смущение, спросил:

– Вы здесь были недалеко, может быть, встречались с какими-нибудь людьми из Гданьска… Я хотел спросить у вас, вы не знаете поручника Станислава Коса?

Тот с минуту молчал, а потом прошептал только два слова:

– Янек, сынок!..

Они не обнялись, не протянули руки, а продолжали стоять, глядя друг другу в лицо, их отделял всего один шаг.

Саакашвили изумленно воскликнул:

– Бог ты мой!..

Елень, смекнувший, что от них требуется, нагнулся к Григорию, прошептал:

– Слушай, неужели это?..

Григорий кивнул головой, потянул его за рукав, и они отошли за другую сторону танка.

Отец и сын опустились на переднюю броню, как бы изучая друг друга, они смотрели и не могли насмотреться один на другого. Шарик присел рядом и внимательно смотрел на обоих, навострив разорванное ухо.

Перед ними лежала бухта, с которой ветер разгонял остатки дымовой завесы. Справа в водах Гданьского порта вырисовывались торчащие мачты потопленных кораблей. Порт уже не был мертвым. Над некоторыми строениями развевались бело-красные флаги, по воде медленно передвигалась моторная лодка, слышалось попыхивание двигателя, похожее на тарахтенье детской игрушки.

Рядом танкисты и автоматчики продолжали шуметь, кричать, кто-то объяснял:

– Хлопец, это конец! Я тебе говорю: еще несколько дней, и все будет кончено.

Саакашвили постукивал по гусенице, проверяя исправность траков. Елень коротким ломом сбивал засохшую грязь.

– Нам надо много времени, – сказал Янек. – Я хочу знать с самого начала, как все было.

– И ты мне все расскажешь, – ответил отец. – А сейчас, гражданин командир, пойдем, а то экипаж принялся за работу и не годится, чтобы мы бездельничали.

– Хорошо. А когда я буду тебе рассказывать, то начну вот с этого. – Янек приподнял висевший на груди Крест Храбрых и вынул из кармана большое мохнатое тигриное ухо…

– А это еще что?

– Тигриное ухо.

Шарик залаял, подтверждая, что это правда, что все началось с рева тигра в далекой Уссурийской тайге.