Текст книги "Гроссмейстер"

– Алан, привет, смотри, какую книжку мне подарила Анна, тут разбор всех главных партий за последние двадцать лет с иллюстрациями, – мальчик спрыгнул с кровати и бросился к шахматисту.

Громкий голос Патрика вырвал Тишмана из воспоминаний о прошлом, он подхватил ребенка на руки.

– Смотрел игру? – Алан попытался принять вид серьезного отца, спрашивающего сына, сделал ли он уроки.

– Обижаешь! Конечно! А утром еще раз пересмотрел, тот ход ладьей в середине партии решил дальнейшую судьбу игры. У твоего соперника не было шансов. Он, конечно, мог еще попытаться выправить ситуацию, съев коня, но у тебя точно был план на этот случай, – ребенок взахлеб выдавал свою теорию, не замечая ничего вокруг.

– Еще бы, и не один, я бы двинул пешку на Е6, что заставило бы его убрать коня, ну а потом мой ход ферзем и снова без шансов, – гроссмейстер опустил ребенка на кровать.

– Да ты просто гений, вот бы мне так играть! – мальчик перебрался ближе к подушке.

– Ты будешь играть лучше, ты станешь новым Фишером, но самая главная твоя победа будет над болезнью, – голос шахматиста стал тише.

– Да, болезнь – это ерунда, я уже и не болею, эти врачи все придумывают, я чувствую себя лучше всех! – Патрик вскочил и запрыгал на кровати.

– Алан, мы могли бы поговорить? – тихим голосом сказала Анна, пока ребенок прыгал на кровати, не обращая на них внимания.

– Да, но сначала партия в шахматы.

Тишман только сейчас обратил внимание, что она одета в форму врача, а на шее висит стетоскоп.

– Хорошо, как закончите, я буду ждать тебя у себя в кабинете, – Анна посмотрела на прыгающего Патрика и сказала: – Желаю тебе победы, сделай его.

После того как она ушла, мальчик слез с кровати и подошел к столику, стоящему в углу комнаты, на котором находилась шахматная доска без фигур.

– Ты её знаешь, да? – не оборачиваясь, он начал доставать фигуры из пакетика.

– Это моя жена, – Алан подошел к столу и тоже взял фигуру.

– Я думал, что у тебя никого нет.

– Мы не виделись с ней пять лет, – он поставил фигуру на доску и взял другую.

– Ты думал, что она умерла, да? – мальчик поднял на него свои серые глаза.

– Нет, просто мы расстались, я плохо себя вел.

– А разве можно расстаться с близким человеком, если плохо себя ведешь? Я часто плохо себя вел, но мы с мамой и папой никогда не расставались, пока не случилась авария, – Патрик снова повернулся к доске и взял очередную фигуру.

Алан сел на стул, держа в руках пешку. Он подыскивал слова, но ничего не приходило на ум.

– Понимаешь, – он пытался найти более подходящие слова. – Взрослые иногда ведут себя так плохо, что близкие не выдерживают и уходят. Я очень сильно обижал Анну, она долго терпела, прощала, плакала, просила прекратить, но я продолжал, пока она не ушла.

– А зачем ты это делал? – мальчик выставил на стол последнюю фигуру.

– Не знаю. По глупости.

– Ты самый умный человек на планете, ты не можешь быть глупым! – воскликнул Патрик и нахмурился.

– Увы, даже самые умные могут быть глупыми.

Мальчик подумал некоторое время, осмотрел доску, а потом снова поднял глаза на Алана.

– Ставь свою пешку на доску, я белыми, и я хожу, сейчас молодой гроссмейстер задаст тебе трепку! – Тишман подчинился, и игра началась.

Прошло больше двух часов, когда шахматист попрощался с мальчиком и направился искать кабинет Анны. Осматривая дверь за дверью на предмет таблички с именем его жены, он думал, что скажет, как поведет себя. Почему именно в этот момент им суждено было столкнуться, да еще как! Алан улыбнулся, представляя всю странность ситуации, не понимая, как они могли встретиться. После того как она ушла, он искал её, но все его поиски заканчивались ничем. А она всегда была рядом? Не может быть, он же проверил все больницы штата, и она нигде не появлялась. И теперь вот так, легко, поистине, у судьбы свои планы!

На табличке была выгравирована надпись «Врач-онколог Анна Тишман». Гроссмейстер тихо повернул дверную ручку и приоткрыл дверь. Она сидела за столом, изучая какие-то бумаги.

– Проходи, как прошла игра? – спросила Анна, не отрывая взгляда от бумаг.

– Ему не хватает концентрации, но с таким желанием он горы свернет, – Алан закрыл за собой дверь.

– С таким учителем и талантом он легко станет гроссмейстером, а может, и чемпионом мира, – отложив бумаги, Анна встала из-за стола. – Не боишься вырастить себе соперника, который отнимет твой титул?

– Победа ученика – это победа учителя!

– Интересная теория, а теперь о главном, – она взяла бумагу со стола и протянула её гроссмейстеру. – Это последние результаты анализов Патрика, ему становится хуже, болезнь начала побеждать. Боюсь, если ничего не изменится, то ребенок умрет через несколько месяцев.

– И что, нет никакой возможности помочь? – Алан посмотрел на бумагу, где рядами были напечатаны цифры, некоторые из которых были выделены жирным шрифтом.

– К сожалению, нет, мы испробовали все варианты. Его может спасти только чудо.

Анна прислонилась к стене, убрав руки в карманы халата и пытаясь не встретиться взглядом с Тишманом.

– А как же терапия доктора Стенли?

– Результаты никакие, смысла продолжать нет.

– Так вот почему он отказался лечить дальше с получением новой должности, не верил в положительный исход, – покачав головой, Алан продолжил: – Но, может, есть методы в других странах, да хоть у индейских шаманов, не важно, должен же быть хоть какой-то выход? – бросив лист на стол, он встал и приблизился к жене. – Ты же один из лучших онкологов страны, и не можешь ничего сделать?

– Есть один призрачный шанс, новый метод, разработанный израильскими учеными. Его начали пробовать на людях совсем недавно, но и процент излеченных там пока небольшой, порядка четырех человек из десяти. Это единственный тот призрачный шанс, другого нет, – она посмотрела на Тишмана, в её глазах были слезы.

– Будем пробовать, – Алан резко повернулся и отошел к противоположной стене. – Как я понимаю, если ты меня позвала, то с этим есть какие-то проблемы.

– Он очень дорогой, его могут позволить себе только миллионеры, ни у тебя, ни тем более у меня нет таких денег.

– Я найду деньги, у меня много богатых и влиятельных друзей, – он прошел по комнате и снова сел в свое кресло. – Что-то еще?

– Да, согласие на это лечение могут дать только родители или опекуны, а их у него нет. Государственные чиновники на такое не пойдут, слишком большой риск для них, да и пока будет решаться этот вопрос, Патрик уже умрет.

– Значит, я должен стать его опекуном? – вопрос прозвучал скорее как утверждение.

– И как можно раньше, так как процедура очень долгая, а времени у него нет. Так что нам снова придется изображать счастливую семью. – Анна смотрела на него не отрывая глаз.

– Так, мне надо срочно связаться с моим агентом и дать задание узнать, как это можно сделать быстрее. Придется согласиться на несколько нежелательных контрактов, но это все мелочь, – Алан тихо тараторил про себя, не обращая на неё никакого внимания. Потом резко остановился, замер на некоторое время и посмотрел на Анну. – Я займусь этим немедленно, если нет больше никаких вопросов, то мне пора.

– Никаких, – тихо сказала она.

Подойдя к двери, Алан замер.

– Ты меня еще любишь? – не оборачиваясь, спросил он.

– Я всегда тебя любила.

Слова прозвучали в такт закрывающейся двери.

* * *

Вечер уже почти накрыл город, но свет от уходящего солнца еще цеплялся за крыши домов. Ресторан «Империал» сиял вспышками фотокамер и фарами подъезжающих дорогих авто, из которых в роскошных нарядах и великолепных костюмах выходили дамы и кавалеры. Медленно двигаясь вдоль красной ковровой дорожки, они с большим удовольствием красовались перед журналистами. Сильные мира сего: звезды, бизнесмены, писатели, телеведущие и другая элита общества – собирались этим вечером в лучшем ресторане города, чтобы поздравить семикратного чемпиона мира с победой. Тут и там в белоснежных ливреях сновали швейцары, открывая двери автомобилей, поднося шампанское и закуски. Алан лично встречал гостей на входе в ресторан, принимая поздравления.

– Великий Тишман, семикратная легенда шахмат, – Джек Донован, владелец крупной компании по производству средств для бритья, был, как всегда, блистателен, казалось, что чем старше он становится, тем выглядит моложе. Приняв маленькое производство мыла от своего отца, он превратил его в крупную компанию с оборотом в несколько миллиардов долларов в год. И сегодня он лично приехал выразить свое почтение чемпиону. – Спешу поздравить, – Донован приобнял Алана за плечи и лукаво посмотрел в глаза. – Надеюсь, ты не откажешь старику в рекламе его новой линейки, в которую он вложил сердце и душу?

– Вопросами рекламы у нас заведует мистер Грин, мое дело передвигать фигуры, – парировал резкий напор Джека Тишман. – Но мы всегда готовы обсудить интересные предложения.

– Все лучшие предложения исходят только от Джека Донована, ты же знаешь об этом, – похлопав Алана по плечу, летящей походкой бизнесмен двинулся к гостям вглубь ресторана.

Закончив прием гостей, гроссмейстер решил поговорить со своим агентом. Натан вел беседу с двумя дамами в паре шагов от него, увидев, что шахматист кивком головы зовет его к себе, извинился и покинул женскую компанию.

– Есть информация по поводу опеки? – Тишман спешил, с минуты на минуту ведущий объявит его речь.

– Я переговорил с сенатором Гибонсом, он может помочь в ускорении решения, – Натан понизил голос почти до шепота: – Но это не бесплатно, сам понимаешь.

– Да, я могу дать сколько угодно! – воскликнул Алан, опьяненный отличной новостью.

– Тихо, нас могут слышать лишние уши. Ему не нужны деньги, их и так девать некуда. Он хочет, чтобы ты поддержал его на следующих выборах.

– Ты же знаешь, не лезть в политику – мой принцип, – Тишман смотрел Грину в глаза.

– Ну тут тебе выбирать: или принцип, или опека, по-другому никак. Ты не в том мире просишь помощи, место сенатора дает намного больше, чем просто бумажки с портретом президента.

– Хорошо, я согласен, как быстро получится оформить опеку над Патриком? – у шахматиста от волнения начинала кружиться голова.

– Если все пройдет гладко, то три недели, не раньше.

– Хорошо, договаривайся, я поддержу его кандидатуру. И еще, мне Джек Донован предлагает контракт на рекламу, пообщайся с ним, выжми как можно больше, на лечение ребенка потребуется круглая сумма.

Алан услышал голос ведущего, приветствующего публику.

– Не переживай, по части денег мне нет равных, – Грин с тревогой посмотрел на шахматиста. – Ты не очень хорошо выглядишь, ты здоров?

– Просто голова немного кружится, ерунда, слишком много всего на меня навалилось за последние дни.

– А теперь перед вами выступит сам виновник торжества, – голос ведущего гремел на весь зал, привлекая внимание каждого присутствующего. – Дамы и господа, встречайте, семикратный чемпион мира, легенда шахмат, Алан Тишман!

Ресторан взорвался аплодисментами, гости требовали чемпиона. Шахматист кивнул Натану и повернулся к сцене. Немного приподняв руки ладонями вперед и изобразив смущенную улыбку, Алан направился к сцене, по пути принимая поздравления и по возможности благодаря каждого.

– Всем еще раз добрый вечер, – наконец-то добравшись до сцены, он начал свою речь. – Я очень рад, что вы нашли время посетить этот скромный праздник.

Зал захлопал, подбадривая шахматиста.

– Я очень старался, но, как всегда, подвели лобстеры, их не оказалось в достаточном количестве. Вы заметили, что если положиться на лобстеров, то они обязательно подведут.

В зале послышался смех.

– Но такого никогда не случается с селедкой. Потому, если вы решили организовать банкет, положитесь на селедку, она как швейцарский банк, никогда не приносит проблем, – передвигаясь по сцене, Алан достал носовой платок и промокнул вспотевший лоб. – А если серьезно, то я уже седьмой раз чемпион мира, еще никто и никогда не добивался таких результатов в шахматах. Хотелось бы довести это число до десяти, знаете, у меня такая особая любовь к цифрам с нулями.

Зал снова разразился аплодисментами, Алан подождал, пока наступит тишина, и с задумчивым видом, продолжил:

– Если подумать, а что такое шахматы? Какая-то доска со стоящими на ней странными фигурками, которые можно передвигать по определенным правилам, всего-то. Зачем люди тратят на неё всю жизнь? Я не раз размышлял над этим вопросом и всегда приходил к одному – мне просто нравится сам процесс игры. Ни победа, ни титулы, ни почет не могут заменить те несколько часов, когда ты ведешь сражение на деревянной доске теми самыми смешными фигурками. Но в этом есть некое благородство, когда две вершины эволюции, коим является мозг человека, сражаются в интеллектуальной дуэли. И за сим прочим оказывается, что это очень сложная игра, требующая от шахматиста невероятных интеллектуальных усилий. Изучая записи или наблюдая за игрой, я вижу идеальную красоту, а что есть красота – это когда нет ничего лишнего, только шахматная доска и два игрока, мозг против мозга, гений против гения.

Алан на несколько мгновений умолк, обводя присутствующих взглядом. Гости молча ловили каждое его слово, не сводя глаз с гроссмейстера.

– Мой отец прочил мне другую судьбу, но вовремя понял мое истинное предназначение и отдал все силы, чтобы его достичь. Он всегда был рядом, помогая справляться с поражениями, коих было немало. Благодаря ему я стою перед вами тем, кем являюсь. В этом году отца не стало, он умер тихо, в своем доме у камина с книгой в руках. Но каким-то непостижимым образом я чувствовал его поддержку на этом чемпионате.

Алан замолчал, опустив голову. После того как он поднял её снова, на глазах блестели слезы.

– И я снова говорю тебе спасибо, папа, – Тишман медленно поднял взгляд вверх. – Ты всегда верил в меня и был рядом, теперь я иду один, но ты всегда будешь со мной в моем сердце.

На несколько мгновений возникла пауза, а потом робко, один за другим, гости захлопали в ладоши. В результате от аплодисментов задрожали хрустальные люстры на потолке. Гроссмейстер стоял на сцене и не опуская глаз смотрел куда-то ввысь, как будто ни гостей, ни потолка над ним не существовало.

– Спасибо вам, друзья мои, – Алан продолжил, как раз когда аплодисменты начали умолкать. – Вы вселяете в меня уверенность и даете силу побеждать, пусть эта победа будет моим даром вам, ведь каждый внес свою маленькую толику в это большое дело!

Внезапно Тишман почувствовал головокружение, которое резко усиливалось, мир уходил из-под ног. Он пошатнулся, пытаясь удержать равновесие, но понял, что ничего не выйдет. В зале раздался удивленный вздох толпы. Шахматист почувствовал, что падает, а потом все померкло.

* * *

– Он проснулся, – знакомый женский голос прозвучал достаточно близко. – Позовите врача!

Алан открыл глаза. На него смотрела Кэтрин, держа за руку. Оглядевшись, он понял, что находится в больничной палате под капельницей. Очень сильно болела голова.

– Почему я здесь? – хриплым голосом спросил Тишман.

– А ты разве не помнишь, как грохнулся на сцене в конце выступления? Сначала мы подумали, что это такой эффектный трюк для гостей, но чуть позже все стало ясно и мы вызвали медиков, – ассистентка отпустила его руку и поднялась.

– Что со мной?

– Пусть лучше все расскажет врач, Натан как раз за ним побежал, – подойдя к столику у кровати, она взяла пластиковый стакан и сделала глоток. – Как ты себя чувствуешь?

– Слабость и голова трещит как с похмелья, может, я напился и ничего не помню? – с улыбкой спросил шахматист.

– Оставь свои шутки при себе, ты здесь уже двое суток, для веселья причин нет.

Посмотрев в её глаза, Тишман осознал, что что-то произошло, но как только он захотел потребовать все объяснить, в палату вошел врач, а за ним взъерошенный Натан Грин.

– Меня зовут доктор Гаус, как вы себя чувствуете? – достав фонарик, врач начал светить им в глаза гроссмейстеру.

– Да не очень, как будто выпил бочку виски.

Алан пытался держать взгляд ровно. Чтобы доктор мог его внимательно осмотреть.

– Нда, ну столько вы не пили. Я бы сказал, что вы вообще не пили, – закончив осмотр и поправляя халат, доктор Гаус отступил к стене. – Да и вряд ли теперь будете.

Он был высоко роста, подтянут. Очки в легкой оправе и пристальный взгляд карих глаз придавали ему вид супергероя из известных комиксов, казалось, что вот сейчас где-то на улице крикнет женщина и доктор Гаус, сбросив одежду, в геройском костюме прыгнет в окно её спасать. Алану даже стало смешно от этой мысли, но он тщательно скрыл улыбку, осмотрев лица присутствующих.

– Хватит говорить загадками, что со мной? Только не говорите, что из-за банального переутомления вы тут разыгрываете драму в трех ролях! – терпение Тишмана заканчивалось, и он начал повышать голос.

– К сожалению, переутомление не давит на отделы головного мозга, вызывая обморок, – врач присел на край стоящего около него стула и, вздохнув, продолжил: – Такое может делать только опухоль.

Наступила тишина, которую нарушали только голоса медсестер в коридоре.

– У меня рак? – безэмоционально спросил Алан.

– Да, у вас неоперабельная злокачественная опухоль головного мозга.

– Её можно вылечить?

– Увы, уже нет, рак мозга в такой стадии неизлечим, – доктор Гаус говорил с профессиональным сочувствием, которое выработалось за годы работы с пациентами такого рода. – Можно провести лечение, но это поможет продлить жизнь на пару недель, не больше.

– Сколько мне осталось? – он спокойно посмотрел на врача, казалось, что ответ не имеет никакого значения.

– Не больше шести месяцев, может, и того меньше, я не могу дать точный прогноз, все зависит от скорости развития болезни, – доктор Гаус сделал несколько шагов по направлению к выходу и, подойдя к двери, обернулся. – Не буду вам мешать, я думаю, вам есть что обсудить. Я пришлю медсестру, она завершит все процедуры, после которых вы можете быть свободны. Если понадоблюсь, то я в своем кабинете, – он сочувственно посмотрел на Тишмана. – Простите, мне очень жаль, – и вышел из палаты.

Взгляд Тишмана стал пустым, будто из него сразу ушла жизнь, повернув голову, он посмотрел в окно. Небо было голубым и безоблачным, лишь изредка на мгновение можно было уловить взглядом пролетающих птиц. Как хорошо снаружи и как пусто внутри. Не было никаких эмоций, он спокойно лежал и смотрел на двух ласточек, вдруг появившихся в небе. Они то взлетали, то падали, то подлетали друг к другу, и на миг казалось, что они вот-вот должны столкнуться, но какая-то неведомая сила внезапно отбрасывала их, позволяя продолжать свой небесный танец. Они были счастливы! Но разве птицам ведомо счастье? А людям? И резким порывом в мозг Алана врезалась одна единственная мысль: «Да, они счастливы. Они свободны, здоровы и есть друг у друга. Они любят небо, а небо любит их». Он повернул голову и обвел взглядом присутствующих, все молчали, только заплаканные глаза и тихие всхлипы Кэтрин нарушали эту тихую спокойную картину.

* * *

Незаметно вечер опустился на город. Белый «кадиллак» медленно двигался в потоке автомобилей. Три человека, находившиеся внутри, молча смотрели каждый в свою сторону. Алан спокойно рассматривал залитую огнями улицу. Она казалась ему чужой, уже какой-то прошлой. Он поднял глаза на чужие здания, осмотрел чужие магазины и кафе, все изменилось. Тишман почувствовал, что вся жизнь вокруг стала чужой, не его. Алана начала преследовать мысль, что срочно необходимо спрятаться, закрыться, отсидеться и подумать, главное – подумать, сделать то, что умеет лучше всего.

– Притормози у того магазинчика, – гроссмейстер показал небольшое здание с вывеской «Все лучшее у Фрэнка». Грин, медленно перестраиваясь в правый ряд, посмотрел на шахматиста в зеркало заднего вида, он все понимал.

– Пять минут, – бросил Тишман, открывая заднюю дверь, после того как машина припарковалась.

Через некоторое время гроссмейстер вернулся, держа в руках большую бутылку джина и несколько пачек сигарет.

– Алан, тебе нельзя, врач запретил алкоголь, – Кэтрин с испугом посмотрела на него.

– Если ты не заметила, то и жить он мне тоже запретил. Трогай, шеф, – он махнул рукой, как будто запрыгнул в такси.

Вклиниваясь в поток автомобилей, Натан вынул прикуриватель и подал его Тишману, не проронив ни слова.

* * *

Алан стоял и смотрел в зеркало, разглядывая себя: ровный нос, короткостриженые русые волосы, легкая дневная щетина, все как всегда, но какая-то деталь не давала покоя. Что-то неуловимое, оно вызывало ощущение перемены, с этим «что-то» отражение казалось другим, не его. И внезапно все стало на свои места: глаза, уставшие серые глаза, – в них проскальзывало что-то неуловимо тяжелое, сотни бессонных ночей и жизненных ошибок. Вот что он не замечал раньше – выражение глаз как отпечаток всей жизни. Победы и поражения, ложь и истина создали тот самый взгляд, который выражал саму суть его души. И среди всего этого особенно выделялась обреченность, то самое состояние человека, который осознает скорый конец. И все же глаза в зеркале казались спокойными, даже скорее смирившимися, готовыми принять судьбу, какой бы она ни была. В одно время бытовала теория, что на войне видно тех, кому суждено погибнуть, как будто они отмечены смертью. Один старый вояка рассказывал, что перед боем, посмотрев на солдат, он видел тех, для кого этот самый бой станет последним, и всегда оказывался прав. И, рассматривая свое отражение, Алан подумал, что теперь он сам один из тех солдат. С трудом оторвав взгляд от зеркала, Тишман пошел к окну, по пути наполняя бокал. Из окна открывался прекрасный вид на город. Улицы, как узкие ходы в лабиринте, разрезали сплошные громады высоток, уходящих в небо. Большое количество автомобилей и прохожих создавали ощущение муравейника, но муравейника современного, блистающего своим великолепием. Все было подчинено управляемому хаосу. На этих улицах, в этих огромных домах, люди рождались, жили и умирали. Здесь любили, предавали, творили и разрушали. Тишман представил себя на этих улицах, в этом доме, в этой квартире. Он видел себя, сидящего за шахматной доской и разрабатывающего новую стратегию для победы над очередным соперником. Потом спешащего в магазин за продуктами, бегущего на важную встречу и возвращающегося назад в квартиру. И так снова и снова. И в конце мертвого на кровати, вокруг которой стояли друзья и знакомые. Похороны. И снова эти улицы и дома, но уже без него. Ничего не изменилось, новый чемпион, новые прохожие, новый день и старый муравейник. Гроссмейстер залпом осушил бокал и рассмеялся.

– Какая отличная возможность перестать быть муравьем, – усмехнулся Тишман и медленными шагами двинулся по квартире, напевая одну из его любимых французских песен. Прогуливаясь, он краем глаза уловил шахматную доску с фигурами, ту самую, на которой просчитывал свои победные стратегии. Внезапно бросившись к ней, Алан схватил её и бросил об пол с такой неистовой злобой, что доска разлетелась в мелкие щепки, а фигуры рассыпались по всем углам комнаты. Тут же голову пронзила резкая боль, Тишман охнул и схватился за ручку двери. Немного переведя дух, он шаркая направился в спальню.

* * *

Он стоял в полумраке в больничной палате, тишину нарушал только монотонный звук кардиомонитора. На кровати без движения лежал мальчик, руку которого держала женщина, её темные волосы частично скрывали лицо, но что-то знакомое было в её образе. Алан сделал несколько шагов к кровати и посмотрел на ребенка. Вдруг мальчик повернул к нему голову – это был Патрик, он смотрел на Тишмана спокойно, как будто всегда знал, что шахматист рядом.

– Поиграй со мной, – тихим тоном сказал мальчик и протянул Алану руку, сжатую в кулачок. – Вот тебе мой подарок, ты же любишь подарки.

Ладонь Патрика раскрылась, и гроссмейстера обуял ужас, он держал в руке свое сердце, которое билось в такт кардиомонитору.

– Тебе нравится мой подарок? – мальчик смотрел на него со зловещей улыбкой. – Я приготовил его специально для тебя.

Тишмана сковал страх, и он не мог произнести ни слова, только молча наблюдал за происходящим. Вдруг Патрика начало сильно трясти, сердце в его руке забилось с бешеным ритмом, а кардиомонитор пищал с огромной частотой. Несколько секунд, и рука мальчика упала. Монотонный писк указывал на полную остановку сердца.

Женщина отпустила безжизненную руку ребенка и посмотрела на Тишмана. И он узнал её. Анна смотрела на него с ненавистью и презрением, её красивое лицо было испещрено морщинами, а из глаз текли кровавые слезы.

– Зачем ты убил его? – она поднялась со своего места. – Он просто хотел поиграть. А ты убил его! – её голос звучал противоестественно и дико. Тишман нашел в себе силы и сделал несколько шагов назад, но Анна двинулась к небу, огибая угол кровати и показывая пальцем.

– Он просто хотел поиграть! – постоянно повторяла она, надвигаясь на него.

Алан бросился к двери и выскочил в коридор. Из палаты все громче доносились крики жены. И он побежал что есть сил. Казалось, что коридор бесконечен, а крики становились все ближе. Из последних сил он рванулся вперед. В конце коридора находилась дверь, Тишман вбежал в неё и захлопнул за собой. И снова оказался в больничной палате, только теперь она была очень светлая и на кровати лежал другой мальчик, а рядом с ним находилась другая женщина. Так же монотонно пикал кардиомонитор. Алан узнал в ней свою мать. Она нежно гладила лежащего ребенка по голове и тихо пела колыбельную. Никто из них не обращал на шахматиста никакого внимания. Подойдя ближе к кровати, он увидел себя. На кровати лежал семилетний Алан Тишман, рассматривая шахматную фигурку белого короля, которую держал в пальцах.

– Ну вот и все, сынок, тебе пора, время вышло, – мама с нежной улыбкой посмотрела на мальчика.

– Мама, выброси её, она самая слабая, – мальчик доверчиво посмотрел на женщину и протянул фигурку.

– Оставь её себе на память, – подойдя к монитору, она нажала на нем какую-то кнопку. – У нас нет больше времени, тебя уже ждут.

Через мгновение мальчик начал задыхаться, а из его носа потекла кровь. Женщина спокойно стояла и смотрела на происходящее. Через некоторое время ребенок затих и фигурка короля выпала из ослабевших пальцев, покатившись по полу. Внезапно она с ненавистью взглянула на Тишмана.

– Зачем ты убил его? – мать двинулась к нему вокруг кровати. – Он так любил тебя. Он думал, что ты самый честный и добрый, а ты его предал и убил! – она протянула руки, пытаясь его схватить.

Алан отпрянул назад и наткнулся на что-то мягкое. Он резко развернулся и встретился с окровавленными глазами своей жены.

– Убийца!

* * *

Он подскочил на кровати, хватая ртом воздух. Пот стекал по лицу, а невероятная дрожь по всему телу не позволяла собраться с мыслями. Прошло несколько минут, прежде чем Тишман смог хоть как-то пошевелиться. Наконец-то дрожь отступила, позволяя с трудом встать на ноги и мелкими шагами дойти до кухни. Стакан воды вновь вернул его к жизни. Алан сел на стул, продолжая мелкими глотками пить воду.

– Отлично, ко всему прочему еще и кошмар, – проговорил гроссмейстер, рассматривая опустевший стакан.

Но вдруг его внимание привлек свет в одной из комнат. Это была комната, где раньше стояла шахматная доска, а сейчас по всему полу были разбросаны ее обломки. Тишман не помнил, чтобы свет горел, когда он шел на кухню. Хотя, судя по его состоянию, неудивительно не обратить внимания на такую мелочь. Алан поставил стакан на стол и направился к комнате. Войдя внутрь, он оторопел. На столе лежала полностью целая шахматная доска, на которой ровными рядами были выставлены фигуры. Над столом горел светильник, круглым пятном освещая доску. Казалось, что все было как всегда перед разработкой стратегии для партии. Но нет. Он чувствовал что-то чужое, будто комната была не его. Да и эта доска, которую он разбил вчера! Или не разбивал? Может, сон еще продолжается? Алан совсем потерял чувство реальности, не понимая, проснулся или еще спит. И это ощущение чего-то чужеродного еще больше погружало его в смятение. Тишман сделал несколько шагов к столу, но не заметил ничего странного за исключением того, что он прекрасно помнил, как бросил шахматную доску об пол и она разлетелась на куски. Вдруг шахматист уловил тихое движение в углу комнаты, но именно этот угол был меньше всего освещен, и ничего разглядеть не получалось, сколько бы стараний ни прилагалось.

– Как вам доска? Даже не скажешь, что она была собрана из тысячи кусочков? Мастерская работа, не правда ли? – приятный мужской голос прозвучал из того самого угла. Он был достаточно мягок, но в то же время одновременно звучали низкие и высокие ноты, как будто в нем одновременно слились голоса сотен разных людей.

– Что? – Тишман стоял как вкопанный, пытаясь осознать, что вообще с ним происходит. – Кто вы? И как сюда попали?

Алан пытался овладеть собой, но ноги его не слушали.

– Что за глупый вопрос, вы же сами так сильно желали сыграть со мой партию, а теперь делаете вид, как будто не узнали, странный вы человек, господин Тишман, – в голосе прозвучали осуждающие нотки.

– Я?! Да кто вы такой?! – Алан перешел на крик. Он почувствовал, что оторопь проходит и ноги снова ему подчиняются. Тишман резко прыгнул к выключателю, но тот не сработал. Гроссмейстер щелкал им снова и снова, но нет, прибор отказывался подчиняться.

– Электричество всегда подводит в самый нужный момент, я бы задумался над покупкой керосиновой лампы, она меня никогда не подводила, – голос звучал издевательски.

Но Алан и не собирался сдаваться, а быстро открыл полку комода, стоявшего у выключателя. Нащупав там холодный металл глока, он резко повернулся и направил пистолет в то место, откуда звучал голос.

– Выходи на свет с поднятыми руками, иначе я выпущу всю обойму! – послышался щелчок предохранителя.

– А вы опасный человек, господин Тишман, думаю, я нашел достойного соперника, – по другую сторону стола из темноты вышел человек в длинном черном плаще, руки были подняты до груди, и в одной из них он держал трость. На вид незваный гость казался примерно лет сорока. Он имел тонкие губы и ровный нос. Темные волосы были зачесаны назад, а бледность лица напоминала аристократов семнадцатого века, портреты которых украшали многие музеи Европы. Завораживающе темные глаза смотрели на Алана без каких-либо эмоций, просто холодный взгляд, который бывает у многих легендарных игроков в покер.

– Положи трость на пол! – скомандовал гроссмейстер.

– Ну как можно, такая вещь – и на пол, ни в коем случае, – на лице незнакомца появилась хитрая ухмылка. Он резко перекинул трость из одной руки в другую.

Раздался выстрел, потом еще два. Но незнакомец стоял, как будто ничего и не произошло, и нагло ухмылялся. Алан произвел еще несколько выстрелов, пока не услышал щелчки, указывающие на опустевший магазин.