Текст книги "Небесное чудовище"

Эпизод 3
Госпожа Чжао выпячивает грудь и источает…

Наша крохотная хижина, кажется, вот-вот лопнет от такого количества людей. Прям вижу, как по хлипким бамбуковым стенам бегут кривые трещины.

Дядюшка Жу все еще спит, лежа на спине, запрокинув голову и развалившись. Громкий храп сотрясает крышу. Мне становится стыдно перед чужими за его неопрятность.

Это все волнение. Когда я волнуюсь, голова звенит и наполняется всякими глупостями.

Решаю пока что быть вежливой, сначала нужно все прояснить. Разобраться, что происходит и что на самом деле они знают о вчерашнем.

Кланяюсь и произношу как можно учтивее:

– Что заставило столь почтенных людей отправиться к Никчемной Ю?

– Ты смеешь спрашивать? – злобно хмыкает госпожа Чжао и тычет тоненьким пальчиком в сверток, который все еще лежит на моем топчане. – Это ты как объяснишь?

Знать бы как. Хотя догадка есть, и к Пеплу она отношения не имеет. Если бы он хотел отомстить мне за то, что я его сожгла, как он считает, сделал бы это куда более изощренно и тонко. А вот такие недалекие людишки, как моя сегодняшняя гостья, на подобное способны вполне. Понять бы еще, чем я ей не угодила?

Но сейчас нужно что-то ответить, и я говорю:

– Ю не понимает, о чем речь. Утром Ю нашла эти вещи в своей хижине. И когда увидела вашу заколку, собиралась отнести ее вам. Вот, возьмите. – С поклоном протягиваю на открытых ладонях ту самую шпильку с вязью из бамбуковых листьев. – Ю не берет чужого.

– Наглость! – восклицает госпожа Чжао, и ее идеальное, будто у фарфоровой куклы, лицо вспыхивает, становясь красным и некрасивым.

Луна и звезды, значит, ну-ну. Меня наполняет ехидство. Кто-то даже умудрялся называть ее небожительницей, мол, родителям своим она вовсе не дочь, а родилась в Небесном Дворце, но ее похитили злодеи и забросили в Мир Смертных. Хорошо бросили, метко так, ага.

– Ю говорит правду, – продолжаю я, не распрямляя спины. Мазнула только взглядом по госпоже Чжао и снова таращусь в земляной пол, словно на нем начертаны великие истины. – Ю не знает, как эти вещи появились здесь. Этой ночью Ю не ходила в деревню.

Госпожа Чжао фыркает и, изящно махнув по воздуху рукавом из розового шелка, складывает на животе свои тонкие ладошки.

Да что же я лукавлю? Не иначе как от зависти. Когда не идет красными пятнами – хороша же. Чудо как хороша! Особенно в этом розовом одеянии из легких и тонких тканей. Будто сама Богиня Рассвета заглянула в гости. И нефритовые подвески на ее цзи[3]3
  Традиционная китайская женская заколка-палочка.


[Закрыть] позвякивают тоненько и приятно.

– Кто может подтвердить твои слова? – чеканит госпожа Чжао, гордо вскинув голову и глядя на меня, как на грязь.

Мужчины за ее спиной поигрывают дубинами, а кое-кто даже холодным оружием. Но они мне не ровня. Страха перед смертными у меня нет – есть страх за них.

Внутри, утробно урча, ворочается Она, хихикает, подсказывает мне:

«Могли бы подтвердить те два идиота, что приходили к нам вчера. Но – ой, – она будто прикрывает пасть когтистой лапой и выпучивает глаза, – кажется, от них остался только пепел. Я давеча хорошо повеселилась!».

От них и того не осталось. Мой Пепел об этом позаботился.

Но я должна удержать Ее, поэтому не остается ничего другого, как притворяться никчемной глупышкой и давить на жалость.

– Слова Ю, – лепечу, по-прежнему глядя в пол, – мог бы подтвердить дядюшка Жу. Но, как видите, – указываю в сторону его лежанки, – он сейчас спит.

Госпожа Чжао брезгливо морщится, будто увидела дохлую крысу.

– Да если бы и не спал – кто поверит старому пьянице?

Мужчины за ее спиной подхватывают: «Верно-верно», «Истинно так!», «Пьянчуге веры нет!».

С достоинством императрицы госпожа Чжао подходит ко мне и грубо хватает за волосы, тянет вверх – я ведь все еще гну спину в поклоне – заставляя взглянуть ей в лицо. Красивое, злое, неживое лицо.

Я терплю. Пока еще терплю. А вот Она уже на пределе.

– Мало ли что может померещиться спьяну. А ты, дрянь… – Госпожа Чжао сжимает сочные губы в узкую полоску и пребольно треплет меня за волосы. – Помню, твой взгляд на рынке так и шастал по мне. Ты уже тогда присматривала мои вещички, да?

– Что вы, что вы, – бормочу, даже не пытаясь освободиться из ее захвата, не то сочтет мои действия оскорблением, и станет только хуже, – всему причиной ваша красота. Ю просто завидует вам. У вас есть грудь, а у Ю нет.

Хижину сотрясает мужской гогот. Луженые глотки громки и неблагозвучны. Они будят дядюшку Жу.

Он вскидывается, таращится на всех непонимающе и удивленно. Грязная засаленная шевелюра всклочена. Глаза, и без того узкие, сейчас и вовсе превратились в щели. Босые ступни шарят по полу – разыскивает свою соломенную обувку. Только вот они совсем износились, и я выкинула эту дрань в последнюю уборку. Поняв, что обувь не найти, как есть, босой, дядюшка Жу встает с лежанки и, смачно рыгнув, оглядывает все почтенное собрание.

– Эй! – вскрикивает, сообразив, что произошло что-то неладное. – Если эта Никчемная что-то натворила, скажите мне. Только я могу ей наподдать!

И на том спасибо. Ехидничаю мысленно, потому что хватка на моих волосах наконец ослабевает. Благодарю, дядюшка.

– Тогда вам надо как следует ее наказать, господин Жу. – Госпожа Чжао переходит на приторно-воркующий тон – она всегда так разговаривает с мужчинами, даже с такими жалкими, как мой дядюшка. – Этой ночью негодница пробралась в мое поместье и ограбила меня. Вон доказательства. – Снова указывает холеным пальцем на узел с вещами.

Этой ночью я занималась любовью с таким красивым мужчиной, какой тебе, грудастая, и не снился. А еще раньше расправилась с двумя олухами, которые возомнили себя охотниками на чудовищ.

– Ай-й-я! – тянет дядюшка Жу и качает головой. – Никчемная! Как ты могла? Разве я этому тебя учил?

А ты хоть чему-то хоть когда-то меня учил? Я даже читать и писать сама выучилась!

– Ю виновата, – бормочу вслух, – но Ю правда никогда не была в поместье старейшины. Даже не знает, где оно находится. К тому же Ю не нужны чужие вещи. Ю будет благодарна, если госпожа Чжао заберет их.

– Ну вот видите, – дядюшка разводит в стороны свои короткие пухлые руки, – все и разрешилось! А о наказании я позабочусь, не волнуйтесь.

– Ничего не разрешилось! – громогласно заявляет высокий мужчина в форме стражника, бесцеремонно входя в хижину. И та будто становится еще меньше. Он, конечно, не так высок и широк в плечах, как Пепел, но тоже весьма внушителен. Особенно в сравнении с моей тщедушностью. Его лицо можно было бы назвать привлекательным, если бы не жуткий шрам, который тянет угол рта вверх. Это напоминает злобный оскал.

– Господин Вэй! – ахает госпожа Чжао.

Они переглядываются так, что у меня не остается сомнений: между этими двумя есть связь. Та самая, что всегда возникает между самым сильным мужчиной и самой красивой женщиной – недаром же наша Богиня Рассвета так мило краснеет и отводит взгляд, прикрывая рот рукавом.

– Господин Вэй! Господин Вэй! – раздается со всех сторон. Собравшиеся, кроме нас с дядюшкой Жу, кланяются мужчине с разной степенью почтительности.

А я вспоминаю вчерашний диалог тех двоих. Так, значит, вот о ком они говорили. И что у него за письмо такое? Неужели из гильдии охотников? Как нас выследили? Мы же нарочно вот уже семьсот лет пребываем только в Мире Смертных. Для чудовища это лучший способ спрятаться, можно годами жить, и тебя не почуют. Смертные не способны распознавать нашу темную ци. Даже если спровоцировать Ее, все будет выглядеть как пожар. А это неудивительно при открытом очаге в бамбуковой хижине. Да и кому какое дело до двух нищих отшельников, живущих у самого леса?

Нет, тут определенно есть кто-то еще. Кто-то из бессмертных. Кто-то очень сильный, почти бог. И это плохо, потому что наводит на мысли о том, кого я почти семьсот лет пытаюсь забыть. И если моя догадка верна, то все еще хуже, чем я думаю.

По спине невольно продирает холодком, и даже Она ежится внутри.

– Господин Вэй, – хмыкает дядюшка Жу, – а у вас-то какие претензии к этой Никчемной?

– Она обвиняется в убийстве! – заявляет тот, буквально испепеляя меня взглядом.

Мысленно усмехаюсь: если бы я решила тебя испепелить, ты бы уже превратился в серую кучку на полу.

Смертные…

Не знаю, то ли это Она шипит внутри, то ли я сама в мыслях, но сейчас мы единодушны: смертные зарвались. А я даже не могу преподать им урок. Только и остается, что в бессилии сжимать кулаки и усмирять свой гнев.

– В убийстве? – Дядюшка Жу заходится смехом, даже глаза трет от слез. – Вы слышали? В убийстве! – продолжает он, хватает меня за плечи и выставляет перед собой. – Это она-то – убийца? Да вы посмотрите на нее! Ее ж веткой перешибешь! Кого она могла убить?

– Двоих человек, – отвечает Вэй Тянь. – У меня есть свидетели, которые видели, как вчера вечером Сяо Ка и Ли Муй направлялись в сторону вашей хижины.

– А потом? Что было потом? Кто видел? – Дядюшка Жу отпускает меня и обходит толпу, заглядывая в лицо каждому из собравшихся. – И трупы? Где трупы?

– Вот и я хочу знать, где трупы? – рычит Вэй Тянь. – Обыскать здесь все!

Люди, пришедшие с госпожой Чжао, дружно отвечают: «Есть!» и кидаются исполнять.

Сам же Вэй Тянь бесцеремонно усаживается на единственную скамейку в нашей хижине, складывает руки на груди и закидывает ногу на ногу.

– Что ты такое? – пристально смотрит на меня, будто хочет выпростать, как рыбешку, и порыться во внутренностях.

– Ю просто жалкая и никчемная. Ю не вредит. Ю просто собирает хворост, – лепечу, делая вид, что напугана. Но на самом деле мне любопытно. Я хочу увидеть то письмо, хочу узнать, кто его написал, хочу понять, кто за этим стоит. Подтвердить или опровергнуть свою догадку.

Вэй Тянь вскакивает, переворачивает ногой наш маленький столик, так что стоявшие на нем глиняные миски слетают на пол и раскалываются.

Невежливо. Из чего нам теперь есть?

– Не смей мне врать! – орет он. – Те парни, что ушли вчера за тобой, были глупцами, но честными и хорошими людьми. Они просто хотели оградить свои семьи от чудовища!

– Чу-чудовища? – Невинно хлопаю ресницами.

– О чем вы? – подключается к разговору госпожа Чжао. Она напряжена, как струна гуциня. А глаза? Недаром она прячет их сейчас за длинными ресницами.

– Недавно, – начинает Вэй Тянь, – мне пришло важное сообщение, что в нашей деревне промышляет бес. Вы наверняка слышали, благородная госпожа, обо всех странных смертях, которые происходили последнее время?

Она кивает, не произнося и слова. Чего боится? Что голос дрогнет? Прекрасной госпоже есть что скрывать?

Дядюшка Жу усмехается:

– Помилуйте, я с ней рядом каждый день. Она, конечно, не подарок, но чудовище? Это преувеличение!

– Преувеличение? – хмыкает господин Вэй. – Вы посмотрите на ее волосы! Она же носит в себе огонь! Разве это не признак бесовщины?

– Все-таки цвета волос маловато, чтобы назвать кого-то чудовищем или бесом, не находите? – упрямится дядюшка Жу. – Нужны доказательства повесомее.

– Молчать! – снова повышает голос господин Вэй. Должно быть, его и самого нервирует, что никаких доказательств нет. – Столько людей было убито! Их будто иссушили! Тела – как сухие корни.

Хмыкаю про себя. После меня если и остаются тела, то как головешки. Если остаются вообще. Не туда копаете, господин Вэй. Возможно…

Порыв ветра врывается в распахнутую дверь, и мне в нос ударяет запахом благовоний госпожи Чжао. Очень сильным. Будто за этим запахом пытались замаскировать другой. Тот, который тело источает на самом деле, – мерзкий и тошнотворный запах беса.

Я ведь права, госпожа Чжао?

Вскидываю на нее взгляд, усмехаюсь криво и замечаю, как она вздрагивает.

Даже так? А это становится интересным.

Эпизод 4
Откуда ты пришел в этот мир?

Бес в Мире Смертных? Это почти как коза на грядке с капустой. Как небесные могли такое вообще допустить? Чем они там заняты в своих золоченых чертогах? Как обычно, сплетнями, интригами и игрой в вэйци?[4]4
  Вэйци, японское го, корейское падук – настольная игра на логику и стратегию, усложненный аналог шашек.


[Закрыть]

Сделать бы так, чтобы вода ушла да камни выступили, а на них следы маленьких ножек госпожи Чжао обнаружились. Но все, что у меня есть, – это запах, который простой смертный даже не распознает. Госпоже Чжао не стоило тратить дорогие благовония, глуша его. Значит, причиной ее злоупотребления духами были вовсе не жители деревни? Кто же тогда? Дядюшка Жу? Да нет, судя по всему, он так до сих пор ничего и не унюхал. Неужели я? Но зачем?

Вопросов пока что больше, чем ответов. А соперник у меня хитер и изворотлив. И чтобы поймать такого, лучшая стратегия – заставить потерять бдительность. Или же, как в нашем с ней случае, удалить с поля битвы второго игрока. Удобно ведь вешать все на Никчемную Ю. Кто защитит бедную девчонку? Кто поверит?

Отлично. Заметьте, госпожа Чжао, правила предложили вы. Я лишь сыграю по ним. И сейчас лучшее, что могу сделать, – исчезнуть из поля зрения. Например, в тюрьму. Под бдительную охрану людей Вэй Тяня.

Мои размышления прерывает выкрик:

– Доклад!

Один из мужчин, пришедших с госпожой Чжао, вбегает в хижину и склоняется перед Вэй Тянем. Тот милостиво машет рукой:

– Поднимись и говори.

Докладчик, однако, так и остается в полусогнутом состоянии.

– По вашему приказу, господин Вэй, мы обыскали двор и окрестности. Нет и следа тел. Вообще нет признаков, что здесь кто-то дрался. Все чисто.

Вэй Тянь барабанит по столу тонкими смуглыми пальцами, бормоча:

– Как такое может быть?

Дядюшка Жу подливает масла в огонь:

– Вот видите, я же говорил. Никчемная моя ни при чем. Благородные господа, могу ли я просить вас покинуть мое жилище?

Порой дядюшка Жу, должно быть, памятуя свое небесное прошлое, заносится над смертными и тем самым все портит. Вот как сейчас.

Вэй Тянь действительно поднимается, и хотя весь его вид демонстрирует крайнее разочарование, предъявить ему и впрямь нечего.

– С вашего позволения, госпожа Чжао, будем считать сегодняшний случай недоразумением, – говорит он. – Я рад, что вы обрели свои вещи, а нам нужно продолжать поиски Сяо и Ли… – на несколько секунд он осекается, но все же заканчивает: – И поскольку нам по пути, осмелюсь предложить сопроводить вас.

Госпожа Чжао дает сигнал одному из своих спутников забрать узел с ее сокровищами и, гордо выпрямившись, шествует к выходу. Мимо меня. Обдавая запахом беса – его не спутаешь ни с чем и не заглушишь благовониями. Конечно, смертные будут обонять лишь нежный цветочный аромат, который, будто покрывало из тончайшего шелка, окутывает стройную фигуру госпожи Чжао. Особенно если они влюбленные глупцы, как Вэй Тянь, или восторженные поклонники, как ее спутники с дубьем наперевес. Но я-то не они. Меня не провести. Точнее, нас. Она внутри тоже потирает когтистые лапки: давненько мы не жгли бесов, да?

Я увлеклась и едва не упускаю момент – если они сейчас уйдут, придется ждать, когда в следующий раз госпожа Чжао вздумает подставить меня. Теперь, унюхав истинный запах, я уверена, что это именно она все устроила, а не Пепел.

Не хочу ждать.

Поэтому хватаю край ее воздушной накидки, которая при ходьбе развевается, будто трепещущие крылья, и кричу что есть сил:

– Бес! Бес! Это она бес!

На краткий миг госпожа Чжао сбивается с шага, выдавая себя. Едва не падает, но верный Вэй Тянь вовремя оказывается рядом: подхватывает, утешает.

Дядюшка Жу теряет дар речи и замирает с открытым ртом.

– Да как ты смеешь, грязная мерзавка?! – Вэй Тянь готов убить меня взглядом. Прямо вижу в его глазах все пытки и кары, которые он намерен применить ко мне за осквернение его идола. Идол же показательно пребывает в полуобмороке в объятиях своего любовника – беззастенчиво и прилюдно.

Конечно, кто их сейчас обвинит? Кто подумает грязное? Только подлый и невежественный человек.

– Но это правда! Любой бес смердит хуже, чем сточная канава, – не унимаюсь я. – Понюхайте сами. Только хорошо нюхайте!

Он хмыкает, наклоняется и вдыхает ее аромат, прикрыв глаза. Так интимно и даже… мило, что иного на сей раз уже и не подумаешь. Потому-то и начинают ползти шепотки. Они отрезвляют бравого Вэй Тяня.

Быстро сообразив, как выглядит картина со стороны, он сначала краснеет, потом бледнеет, наконец передает госпожу Чжао парочке стражников и взрывается:

– Если кто-то посмеет сказать хоть слово о том, что видел сегодня, – замолчит навеки. Я сделал… – Вэй Тянь осекается и смущается, судорожно подбирая слова, – я понюхал ее, чтобы опровергнуть слова этой нахалки.

– Да-да, – заверяют со всех сторон, – все так.

– Госпожа Чжао всегда окружена ароматом цветов, любой подтвердит. Ее благовония нежны и изысканны. Она сама создает их.

– Так и есть, – вновь раздается со всех сторон.

Мне даже слегка жаль этого по уши влипшего малого. Такие, как госпожа Чжао, идут по спинам таких, как Вэй Тянь, двигаясь к своей цели. А после – даже не оглядываются.

– Так о каком бесе может быть речь? – зло заканчивает главный страж деревни свои восхваления.

– Верно. – Госпожа Чжао приходит в себя и теперь невинно хлопает ресницами. – Клевета! Наглая клевета! Ее, – указывает на меня, – надо наказать. Это отродье совсем не знает приличий!

– Взять ее! – командует господин Вэй.

И люди, пришедшие сюда за мной, с удовольствием подчиняются. Им тоже не хотелось уходить без добычи, не завершив начатое.

Пока меня бесцеремонно скручивают, связывая грубыми веревками, дядюшка Жу пытается вмешаться, но я осаживаю его взглядом. К счастью, он все-таки мудрая Черепаха и правильно считывает некоторые действия, поэтому, воя и причитая, только ползает рядом да умоляет наказать его вместо меня.

Идти связанной не очень удобно. Веревка на шее немилосердно трет, кожа у меня слишком нежная. Как вчера ночью шептал Пепел – созданная для поцелуев и ласк. Ну что ж, когда он явится в следующий раз, будет повод зацеловать еще нежнее… Мысли о Пепле погружают меня в блаженную негу, и я даже не замечаю, как мы оказываемся в деревне Бамбукового Ветра.

Госпожа Чжао и господин Вэй уехали вперед в ее повозке. Полагаю, им было что обсудить дорогой. Вэй Тянь неплохой малый – честный, верный, отважный. Жаль, спутался с бесом. А это кривая дорожка, очень кривая!

Меня заводят в какое-то темное и холодное помещение, грубо толкают вперед. Кувыркаюсь, приземляюсь на колени, но не удерживаюсь и падаю дальше, ударяясь грудью и прикладываясь лицом.

– А-а-а-ай… – вырывается невольно.

Ну вот! От мыслей о любви и сама неженкой стала. Когда меня семьсот лет гоняли по Трем Мирам, получала увечья и посерьезнее. Не будь у меня Ее, вся бы в шрамах ходила. Но Ей нравится беречь свой сосуд.

Вот и сейчас ворчит там внутри, но лечит. Миг – и ни ссадин, ни ушибов. Цела и невредима. Остается только порадоваться, что охранникам у двери до меня и дела нет. А то бы, конечно, заподозрили неладное.

Я отлично вижу в темноте, поэтому внимательно оглядываю место своего заключения. Крохотная комнатка – две меня в длину и полторы в ширину. Ну и на том спасибо, хоть лечь можно во весь рост и даже раскинуться. На полу – истлевшая циновка. И все, больше никаких удобств. Решетки на двери такие крупные, что я без труда пролезла бы между ними. Наверное, никто не рассчитывал тюрьмы на таких тощих пленников. Что ж, хорошо.

Усаживаюсь в позу для медитации. Нужно успокоиться и восстановить внутреннюю энергию. Больше спектаклей на радость смертным устраивать я не намерена.

Очищаю свой разум, позволяю энергии хлынуть в тело, чувствую, как она течет по меридианам, наполняя силой. Так думается легче, и стратегии создаются лучше. Впрочем, моя проста и придумана давно.

Высвобождаю дух, оставаясь для незрячих смертных все в той же позе и с закрытыми глазами. Усмехаюсь, подмигиваю Ей, поручая приглядывать за телом, и вылетаю прочь. Пора разузнать, что вы тут прячете или кого.

Путь лежит через длинный темный коридор, полный таких же клетушек, как и та, в которую забросили меня. Наверное, будь я в своем теле, задохнулась бы от зловония – испражняться пленникам приходится в своих же крохотных камерах. Из-за того, что живут в грязи, многие покрыты коростами и гниют заживо. Жалкое зрелище.

Я вовсе не сочувствую смертным. В большинстве случаев они попадают сюда за дело, хотя каждый наверняка уверен в своей невинности. Но преступление – это не только насилие, убийство или грабеж. Глупость, пожалуй, худший из людских проступков. Глупость ведет к тому, что мы становимся недальновидными, доверяем не тем, помогаем не тем. Глупость должна караться суровее всего. И карается.

Семьсот лет назад я тоже была глупа. Доверилась, вручила другому свое сердце. Он казался мне судьбой, моим звездным возлюбленным. Наша история ослепляла: Праздник фонарей, фейерверки и много еще другой красивой девчоночьей романтики. Мне казалось, он бросает мир к моим ногам. А он расставлял сети. Плел свою паутину, в которой я увязала все больше и больше. Красивый, сильный, достигший стадии Бессмертия Духа[5]5
  Одна из пяти стадий совершенствования. В даосской традиции выделяют следующие стадии: Бессмертие призрака, Человеческий бессмертный, Земной бессмертный, Бессмертие духа, Небесный бессмертный.


[Закрыть]. Почти бог. Хотя почему «почти»? Для меня он и был богом.

Надев красные одежды и встав рядом с ним на брачной церемонии, я чувствовала себя самой счастливой в Трех Мирах. Мы поклонились Небу и Земле. Он на руках отнес меня в дом, который с того мгновения я считала нашим. Мы пригубили вино из брачных чаш и перебрались на ложе, застеленное алым шелком. Он поцеловал меня сладко-сладко и сорвал одежду…

Страсть туманила мне голову. Счастье лишало рассудка. И я не сразу заметила в его руке кинжал, нацеленный на мою обнаженную грудь. Не поняла, в какой момент его идеально красивое лицо исказили ненависть и презрение.

«Попалась, отродье!» – зло сказал тот, кто лишь миг назад шептал дурманящие слова любви. Вино, что мы выпили, – символ высшей любви и доверия между супругами – оказалось отравлено особенным ядом. Опасным для чудовищ, но вполне безобидным для бессмертного на такой высокой стадии совершенствования. Я даже не смогла отклониться, когда клинок вонзился в мою грудь.

Но слова – злые, жестокие, полные отвращения – ранили в разы сильнее.

«Думаешь, я любил тебя? Мне было противно каждое прикосновение к тебе. Твои поцелуи до сих пор горчат у меня на губах. Ты худшее, что случилось со мной!»

Он пронзил меня насквозь, нанизал на кинжал, как бабочку на иглу. Тогда на свободу вырвалась Она. И вспыхнуло пламя…

Вот такая брачная ночь – кровавая и огненная. Когда я очнулась потом в какой-то лачуге посреди леса, рядом вновь был только дядюшка Жу. Тогда-то он впервые обрезал мне волосы своим ножом для рубки бамбука. Пряди, падавшие к ногам, будто горели изнутри, а в глазах, наоборот, поселилась серая муть. То было последствие яда – так мой муж пометил меня…

Ненавидела ли я его? Нет. Я сама виновата во всем, что случилось. Была глупа и понесла наказание. Но он словно повредил что-то важное внутри меня, надколол. Тогда-то и стали приходить сны, так похожие на реальность или на воспоминания. В них я видела себя великой богиней, восседавшей на троне во дворце Небесного Императора. Величие и могущество, исходившие от той меня, не могли вместиться в хилое смертное тело, в котором я заключена сейчас, – они разрывали его, как бабочка проламывает кокон, чтобы расправить крылья и взлететь. Просыпаясь, я чувствовала себя обманутой и разбитой. Не собой. Словно от меня скрыли, отрезали что-то важное. Я тащилась к дядюшке Жу и пересказывала ему свой сон – он ведь мудрая Небесная Черепаха, как утверждал сам, пусть объяснит. Но старик лишь смеялся надо мной: «Ты просто начиталась своих глупых книжек! Как такая Никчемная может быть богиней?» Его насмешки лишь усугубляли мою тоску. Мне даже казалось иногда, что я сошла с ума и действительно все выдумала, а не увидела во сне…

Трясу головой – телесная привычка, даже в духовном путешествии не могу от нее избавиться, – и вылетаю наверх. Становится светлее. Тут, разумеется, и находится кабинет Вэй Тяня. Сейчас из него доносятся голоса – мужской и женский. Они спорят.

Прежде чем пройти сквозь дверь к ним, натягиваю Полог Невидимости. Не то что боюсь быть замеченной, но подстраховаться на всякий случай не помешает.

Моему духовному взору, как и ожидалось, предстают Вэй Тянь и госпожа Чжао.

Он – потерянный и растрепанный, с горящей щекой, она – пылающая гневом, невозможно красивая в этот момент.

– А-Лань, – бормочет Вэй Тянь, протягивая к ней руку, – за что?

– Не смей! – рычит она. – Не смей впредь не то что касаться, даже смотреть на меня!

– Что я сделал не так, А-Лань? Как мне вымолить твое прощение?

– Просто забудь меня, – чеканит она.

– Забыть? – Его голос тускл и полон боли. – Но как же наша любовь? Наши клятвы?

– Клятвы? – насмешливо произносит госпожа Чжао. – Любовь? Ты правда думал, что я влюблюсь в такого урода, как ты? Да меня тошнило всякий раз после твоих поцелуев!

Вэй Тянь отшатывается, опирается на стол и хватается за грудь, как человек, которому трудно дышать.

– А тот раз? – говорит еле слышно. – Твоя брачная ночь? Ты ведь сама умоляла быть с тобой…

– Ты глупец! Лечь с тобой, молодым и сильным, или со стариком, мерзким и пьяным? Выбор был очевиден. Им нужна была та простыня. Они стояли под дверью, чтобы все слышать. Разве женщина в первую брачную ночь, отдаваясь своему мужу, не должна клясться и говорить о любви?

– А-Лань, – жалобно произносит он, – ты не виновата. Юная, напуганная, преданная собственным отцом… Они сломали тебя. А-Лань, не прогоняй! Я буду псом у твоих божественных ножек, буду защищать тебя и заботиться о тебе!

– Вэй Тянь, уясни же наконец! – злится госпожа Чжао. – Ты больше не нужен мне! К тому же ты не можешь держать себя в руках. Теперь все будут шептаться о твоей выходке. Надо же – нюхать меня при всех!

– Любимая, не волнуйся, я никому не позволю марать твое имя. Ты никогда больше не потеряешь лицо по моей вине. Накажи меня за сегодняшнее, но не прогоняй…

На краткий миг мне становится жаль этого простого и честного вояку, который, возможно, встретил бы милую девушку, способную принять его некрасивые шрамы, и прожил бы обычную счастливую жизнь в кругу семьи и детей. Но на его пути встретилась Бесовка, у которой нет сердца. А он, бедняга, попал под власть, стал одержимым. И его уже не спасти. Одержимость бесом не лечится. От нее нет противоядия. Эту чашу можно только испить до дна…

Но мы сами делаем выбор. Каждый раз. Каждый день. Выбор за выбором, даже когда говорим, что выбора нет. И отвечать нам. Только нам.

Вэй Тянь, Вэй Тянь…

Госпожа Чжао презрительно фыркает в ответ на его излияния и, гордо развернувшись, идет к двери. Снова мимо меня. Снова обдавая запахом беса.

– А-Лань, – жалобно несется ей в спину, – не бросай меня, А-Лань! Я не могу без тебя жить…

Шатаясь, как пьяный, Вэй Тянь бредет за ней следом. И когда оба покидают кабинет, наступает мое время. Не знаю, сколько его у меня. К голосам в коридоре уже не прислушиваюсь. Мне нужно найти письмо. То, о котором говорили Сяо и Ли, явившись за мной. Я должна узнать, чья подпись стоит на нем.

Двигать предметы с помощью духовной силы в бестелесной форме – то еще испытание. Но зато для меня не существует запоров и потайных дверей, все прекрасно открывается и находится.

Где же оно? Куда ты его положил, глупый Вэй Тянь?

Не обращаю внимания на беспорядок, остающийся после меня. Вряд ли господин Вэй, когда вернется, будет нормально соображать. Одержимость уже пожирает его.

Перетряхиваю все: ящики стола, шкатулки, заглядываю за картины, едва ли не разбираю стулья, сдвигаю посуду. Обстановка у Вэй Тяня без изысков. Предметов немного, все простые, добротные и нужные в быту. Из роскоши, пожалуй, только портрет Чжао Лань, который я нахожу в одном из ящиков, да несколько книг. Конечно же, по военному делу. Вэй Тянь не из эстетов.

– Что вы тут устроили? – Этот голос заставляет меня напрячься и спешно юркнуть в угол, набросив Полог Невидимости.

Человек, который входит в кабинет, едва ли не за шиворот таща за собой Вэй Тяня, так высок, что задевает головой притолоку. А от его шагов, кажется, проминаются половицы.

– Дознаватель Фэн, я все объясню… – лепечет Вэй Тянь, словно провинившийся ученик.

– Да уж потрудитесь! – грохочет тот, отпуская его одежду, от чего Вэй Тянь неприлично плюхается на пол. – Я лично написал вам письмо. Дал четкие указания, как можно было не… – Он вдруг осекается и смотрит прямиком в угол, где притаилась я.

Мне хочется провалиться, раствориться, исчезнуть…

Я узнаю его. Это лицо – чеканное, строгое, идеальное – невозможно забыть. Передо мной тот, кого я боялась увидеть. Тот, кто семьсот лет назад возглавил беспощадную охоту на меня.

Мой заклятый враг и мой проклятый муж.

Откуда только ты явился в этот мир, дорогой?

И я даже в этой духовной оболочке чувствую, как шрам на груди – там, где у людей сердце, – начинает болезненно ныть…