Текст книги "Рука Джотто"

ГЛАВА 8

– Ха! – радостно воскликнула Флавия, опустив на рычаг телефонную трубку. Аргайл позвонил в 11 часов утра по римскому времени, по Нориджу – в 10, чтобы получить указания относительно своих дальнейших действий.

– Восточная Англия – прелестное место, – сказал он, – если не считать опасности подхватить простуду, но я бы не хотел навязываться.

– Кому? – поинтересовалась Флавия, и он долго рассказывал ей о знаменитом гостеприимстве английской аристократии, об избытке просторных спален и о том, что система отопления в этих роскошных домах не соответствует промозглому английскому лету. – Не подумай, будто я хочу использовать тебя в качестве бесплатной рабочей силы, но твои наблюдения могли бы оказаться нам очень полезны. Просто поброди по округе, послушай разговоры… Ну а свидетельство того, что Форстер был мошенником, тем более крупным, стало бы для нас настоящим подарком. Боттандо решил принять вызов.

– Я не понял про вызов, но все равно постараюсь.

– А ты не мог бы просмотреть деловые бумаги Форстера?

– О чем ты говоришь? Я и сам, будь я полицейским, не отдал бы свидетелю ни одного документа, имеющего отношение к делу. Но если ты этого хочешь, я, разумеется, попытаюсь.

– Спасибо. Как прошла твоя встреча в Лондоне?

– О-о, – вздохнул он. – С Бирнесом? Нормально. Вкратце его мнение таково: во-первых, мне необходимо стать бессердечным дельцом, а во-вторых, всерьез рассмотреть предложение университета.

– Хорошо, рада это слышать. Ты намерен прислушаться к его совету?

– Не уверен, что согласен с ним. И с тобой тоже. И с миссис Верней. Впрочем, все вы говорите одно и то же. По крайней мере я принял решение принять решение до конца недели.

– Это уже прогресс. А что это за женщина? Твоя хозяйка?

– О, она чудесная. Весьма приятная женщина.

– Она не хочет купить у тебя картину?

– Боюсь, что нет. У нее такие же проблемы с деньгами, как у меня. Конечно, у нее другой уровень расходов, но тем не менее. Она, скорее, сама продала бы что-нибудь.

– А есть что продавать?

– Не так уж много. Я побродил по дому сегодня утром, пока она ходила в магазин. Обстановка в доме хорошая, но ничего интересного я не нашел. Должно быть, семейство Бомонт придерживалось традиционного вкуса. Если у них и были ценные вещи, то Форстер успел их продать. И все же я постараюсь обследовать дом получше – на случай, если он что-нибудь пропустил.

– Погоди. Повтори еще раз фамилию.

– Форстер. Ему поручили продать коллекцию.

– Нет, ты назвал другую фамилию. Бомонт?

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Потому что синьора делла Куэрция упоминала некую мисс Бомонт. Будто бы Форстер увивался за ней.

Аргайл хмыкнул.

– Тогда это, наверное, мисс Вероника. Не похоже, чтобы миссис Верней воспитывалась в пансионе. Если хочешь, я спрошу.

– Пожалуйста, если сможешь.

После этого разговора Флавия отправилась с рапортом к Боттандо, который опять был не в духе. Он пожаловался, что Арган требует заточить лже-Леонардо в тюрьму и упрекает всех и каждого в халатном отношении к ограблению антикварной галереи на виа Джулия. Злоумышленник подогнал грузовик к окну, проник в галерею, погрузил награбленное в кузов и преспокойно уехал.

Такое случалось чуть ли не каждый день, и Боттандо никак не мог взять в толк, почему Арган поднял такой шум вокруг конкретно этого ограбления, – до тех пор, пока кто-то не упомянул, что галерея на виа Джулия принадлежит его шурину. Как только Боттандо об этом услышал, все сразу встало на свои места.

– Я говорил ему, что дешевая подделка под Леонардо – не то преступление, за которое нужно сажать в тюрьму, но он все-таки добился своего. Теперь, когда история попала в газеты, мы просто вынуждены занять жесткую позицию и передать дело в суд.

– О Боже, на подготовку документов уйдет целый месяц!

– Сделаешь? – с мольбой в голосе спросил Боттандо.

– Ну, если это приказ, то конечно. Или вы хотите, чтобы я устроила волокиту?

Боттандо удовлетворенно кивнул.

– Из тебя получится отличный «аппаратчик». А теперь о Форстере. Какие новости?

– Интересные. Синьора Фанселли дала нам наводку, а синьора Куэрция в значительной мере подтвердила ее слова. Сандано полагает, что кражу картины Фра Анджелико совершил Форстер. Теперь выясняется, что Форстер в последнее время работал на некую мисс Бомонт, которая в молодости обучалась в пансионе синьоры делла Куэрция. Мы знаем, что он мертв, но английская полиция пока не определилась: сам он упал с лестницы, или ему помогли.

– Хм. А как насчет его махинаций с картинами?

– Пока Джонатан ничего такого не слышал. Но с другой стороны, он справедливо заметил мне, что не является в полиции доверенным лицом. Если мы хотим получить от них информацию, то не можем полагаться только на Аргайла.

Боттандо задумчиво кивнул.

– Если перевести твою речь на простой итальянский язык, тебе необходимо поехать туда самой. Я правильно понял?

Флавия признала, что такая мысль приходила ей в голову.

– А что скажет наш друг Арган? Его послушать, так поездка на другой конец Рима – уже непозволительная роскошь.

Флавия возвела глаза к потолку и так стояла, изучая паутину в углу.

– Но он ведь еще не занял ваше место, нет? – сердито спросила она.

Боттандо поморщился.

– Ты знаешь, о чем я. Есть ли в этой поездке смысл? Или она станет еще одним аргументом Аргана против нас?

Флавия покачала головой:

– По-моему, у нас достаточно фактов, чтобы заняться Форстером. Сколько можно оглядываться на Аргана? Или я должна отказаться от совершенно необходимой поездки только потому, что он хочет сесть на ваше место?

Боттандо вздохнул и потер ладонями лицо.

– Черт бы побрал этого человека. И тебя вместе с ним. Ладно, поезжай, но только быстро, договорились? Если сразу ничего не обнаружишь, немедленно возвращайся. Я не хочу, чтобы меня повесили, когда ты представишь счета в бухгалтерию.

Флавия опустила ресницы, чтобы он не увидел ее счастливых глаз: ей не часто выпадало съездить в заграничную командировку. К тому же она могла оказаться небесполезной. Допив кофе, Флавия побежала заниматься делами.

В случае, если криминалисты подтвердили бы факт убийства Джеффри Форстера, первым подозреваемым должен был стать Гордон Браун, который в глазах полиции Норфолка являлся самым неблагонадежным жителем графства.

На первый взгляд многое говорило против него. Даже друзья называли его угрюмым и признавали, что, выпив лишнюю пинту крепкого пива, он становился неуправляем. Помимо этого, за Брауном закрепилась репутация местного грабителя, причем грабил он только тех, кто, по общему мнению, жил на деньги, заработанные нечестным путем. Несмотря на это, он занимал в поселке довольно видное место благодаря своим родственным связям: его мать работала приходящей экономкой у Мэри Верней, а сам он был женат на Луизе Бартон – дочери Джорджа Бартона, который также считался не последним человеком в поселке. Союз Гордона Брауна и Луизы Бар-тон стал ударом для обеих семей, особенно для Бартонов. Джордж Бартон не одобрял поведения Гордона и считал, что тот плохо обращается с его дочерью.

Никто не усомнился, когда Маргарет Браун, экономка, заявила, что весь вечер просидела у телевизора; все поверили, когда Луиза, его жена, сказала, что ничем не может помочь полиции, поскольку весь вечер провела в гостях у сестры. Она добавила, что не знает и не желает знать, чем в это время занимался ее муж. Однако утверждение той же Маргарет Браун, будто ее преданный и любящий сын Гордон весь вечер мирно просидел рядом с ней у телевизора, не выдерживало никакой критики. Если она сказала правду, заметил констебль Хэнсон, то это был единственный случай в жизни Гордона, не считая тех дней, когда он бывал мертвецки пьян.

Тем не менее многие высказывали мнение, что молодой Гордон трусоват и вряд ли пошел бы на убийство. К тому же грабить дом торговца произведениями искусства не его стиль. Если пропал цветной телевизор или видеомагнитофон – ищите Гордона. Это знали решительно все, но непостижимым образом никому ни разу не удалось поймать его за руку.

Бесспорно, он стал первым, о ком вспомнили полицейские; в десять утра они вытащили его из постели и пригласили прогуляться до полицейского участка.

Гордон был немногословен и зол; он сразу заявил, что в тот вечер находился в собственной спальне и слушал музыку. Полицейские заметно повеселели. Показания Гордона, мягко говоря, отличались от идиллической картинки, нарисованной его матерью. Когда ему сказали об этом, он спохватился и подтвердил версию матери. Тогда инспектор, с трудом сдерживая радость, указал ему на новое расхождение: Гордон якобы смотрел футбол по Би-би-си-1, а его мать почему-то считала, что это был художественный фильм по Ай-ти-ви.

– Вы, наверное, смотрели фильм о футболе, Гордон, да? А может быть, у вас два телевизора или даже четыре, по одному в каждом углу?

Гордон был не из тех людей, которые умеют красиво проигрывать.

– Мы смотрели кино, а потом футбол, – объяснил он. Полицейский достал из кармана экземпляр вчерашней газеты и просмотрел телевизионную программу.

– Странно, – проговорил он, – я что-то не вижу в программе футбола. А кто с кем играл, Гордон?

Гордон зарычал и погрузился в молчание.

– А теперь расскажи мне, как все происходило на самом деле. Но я должен предупредить тебя, мальчик мой Гордон, что дела твои плохи. Так что признавайся: что ты натворил?

– Не понимаю, о чем вы.

– Как ты убил этого человека? Ну-ну. Ты меня удивил. Как-то не похоже на тебя, верно? И все-таки это убийство, Гордон. Нехорошо.

Гордон побелел.

– Я никого не убивал, – сказал он. – О чем вы говорите? О каком таком убийстве?

Патологоанатом еще не выдал своего заключения, но инспектор решил заранее прощупать Гордона. Пока наверняка было известно только то, что Форстер упал с лестницы и сломал шею, что в крови у него обнаружено значительное количество алкоголя и что на обед он ел баранью отбивную с тушеной морковью.

– Конечно, мы можем представить это дело в суде как непредумышленное убийство, – подталкивал Гордона к признанию инспектор. – Или даже как самооборону, если ты хорошо нас попросишь и постараешься упростить нам жизнь.

Но интеллект Гордона уже отключился. Он хмуро смотрел в пол, и губы его беззвучно шевелились, складываясь в слова «травля», «жестокость», «гонения».

Полицейский вздохнул:

– Ну что ж, я думаю, мы еще увидимся, Гордон.

– В полиции любят напустить туману, мой дорогой, – сказала Мэри Верней, когда Аргайл приплелся в Уэллер-Хаус после утренней прогулки по поселку.

Он исходил всю округу, ломая голову, что предпринять. Вернувшись в дом, он предложил Мэри Верней свою помощь в приготовлении обеда. Она попросила его порезать овощи.

– Таков современный век. Поинтересуйся у них, который час, и они заподозрят в тебе шпиона. Я считаю, с ними нужно построже. Кстати, о строгости – звонила ваша невеста. Флавия – так, кажется?

– Да, – ответил Аргайл, несколько удивленный тем, как она выстроила логическую цепочку.

– У нее очаровательный голос, – продолжала его гостеприимная хозяйка. – И очень хороший английский. Она просила передать вам, что сегодня вечером прилетает в Англию и, как только повидается с лондонской полицией, сразу приедет сюда к нам.

– Ага! – радостно воскликнул Аргайл.

– Я считаю, вам необходимо дать мне разъяснения.

– Какие?

– Зачем ей нужно повидаться с лондонской полицией.

– Аргайл поразмыслил и решил, что вопрос закономерен.

– Это очень просто, – ответил он. – Она служит в итальянской полиции, в управлении по борьбе с кражами произведений искусства, и у нее есть пара вопросов к английским коллегам относительно личности Форстера.

– Вот как?

– По-моему, все это чепуха, но они там в Италии одержимы идеей, будто Форстер украл множество известных полотен, начиная с картины Уччелло во Флоренции. Начальник Флавии уверен, что на протяжении нескольких десятков лет в Европе орудует вор-профессионал. Этот человек не оставляет после себя никаких улик. Недавно его версию подтвердила одна пожилая дама в Риме, указавшая на Форстера.

– Да что вы? Неужели это правда?

– Не знаю. У них там миллион нераскрытых дел, и они с удовольствием повесят их на кого угодно, в том числе и на Форстера.

– Не сомневаюсь. Но Джеффри… – Мэри Верней пожала плечами. – Профессиональный вор всегда представлялся мне фигурой дерзкой, романтичной. И если им окажется такой сморчок, как Джеффри, я буду страшно разочарована. Он, конечно, был плут и негодяй, но вряд ли сумел бы разработать хитроумный план и тем более осуществить его на деле.

– Возможно, но раз появилась информация, полиция обязана ее проверить.

– Конечно, – сказала Мэри Верней, думая о чем-то своем. – Но вы должны объяснить мне еще одну вещь.

– Пожалуйста.

– Каким образом вы оказались замешаны в эту историю?

– Я собирался в Англию по своим делам, и Флавия попросила меня разузнать заодно о Форстере. Я позвонил ему, и мы договорились, что я приеду к нему на следующее утро…

– Все ясно. Приехав, вы обнаружили труп. А вы не находите это немного странным?

– Нахожу. Но еще хуже то, что так считает и местная полиция. Поэтому я до сих пор здесь.

– Послушайте, а вдруг я готовлю завтрак для убийцы?

– Аргайл укоризненно посмотрел на нее.

– Ну слава Богу, вы меня успокоили. Чем вы намерены заняться до приезда своей Флавии?

Аргайл открыл было рот, собираясь сказать, что хотел бы просмотреть ее коллекцию картин, но она опередила его:

– Вы умеете чинить водопровод?

– Водопровод?

– Видите ли, у меня на крыше стоят баки с водой. Они сильно текут, а я в этом совсем ничего не смыслю. В электрике я еще как-то разобралась, но водопровод для меня – темный лес.

Аргайл пустился в длинный рассказ о том, какая забавная история вышла, когда он в последний раз менял кран в умывальнике, с библейскими ссылками на всемирный потоп и Ноев ковчег, надеясь внушить хозяйке мысль, что ему не стоит доверять такое серьезное дело, как устранение течи в баках на крыше.

– Моя специализация – картины, – сказал он. – Только в этой области я могу быть по-настоящему полезен.

Но она отклонила его предложение разобраться с коллекцией.

– На данный момент у меня есть более важные проблемы, чем куча старых картин, – сказала Мэри, – тем более что шансы найти что-то мало-мальски ценное после того, как здесь поработал Форстер, практически равны нулю. Уж поверьте мне, я проверяла. Лучше попытайтесь устранить течь.

Она провела его по широкой лестнице в одну из спален на втором этаже. С потолка действительно капала вода; от избыточной влажности угол спальни потемнел и покрылся зеленоватой плесенью.

– Вот видите? – сказала она. – Если ничего не сделать, потолок скоро рухнет. А водопроводчики заламывают немыслимые цены.

Аргайл слушал ее вполуха, потому что все его внимание внезапно переключилось на небольшой рисунок, висевший на стене.

Он влюбился в него с первого взгляда. Рисунок в грязной поцарапанной рамке висел в самом углу, в полном забвении и небрежении. Если бы Бирнес увидел, как Аргайл жадно впился в него глазами, он немедленно сделал бы ему замечание – настоящий делец никогда не проявит открыто своего интереса. Аргайл вдруг почувствовал запах денег, хотя не имел представления, кто автор рисунка и кому его можно было бы продать. Молодой человек просто смотрел и любовался, и оттого, что рисунок находился в таком жалком состоянии и совершенно очевидно не представлял для хозяев никакой ценности, он нравился ему еще больше.

Это был набросок руки только с двумя пальцами – большим и указательным. Студенты художественных школ сотнями рисуют такие наброски: нет более трудной для изображения части человеческого тела, чем рука. Рисунок слегка покоробило от влажного воздуха. Аргайл всмотрелся, но не обнаружил никакой подписи.

– Что это? – спросил он у Мэри Верней, даже не пытаясь скрыть своего восхищения – еще один профессиональный прокол.

– Это? – удивилась она. – Понятия не имею. По-моему, он всегда здесь висел. Полагаю, его нарисовал кто-то из членов семьи в те времена, когда считалось модным, чтобы девушка рисовала.

– Ах, разве он не хорош?

– Она пожала плечами.

– Честно говоря, я никогда не приглядывалась. – Мэри Верней подошла ближе. – Ну, наверное, это неплохо для тех, кто любит большие пальцы.

Аргайл промолчал и продолжал изучать рисунок. Нет, он слишком хорош для руки дилетанта.

– Ценный? – спросила хозяйка. – После смерти Вероники здесь все осмотрели аукционеры – это была последняя услуга Форстера в нашем доме, но они не взяли этот рисунок на продажу. Да и Вероника никогда не упоминала о нем, а она полагала, что разбирается в искусстве.

– А вы так не полагали?

– Не знаю. Она вечно носилась по галереям и чем-нибудь восторгалась.

– Вот как? – Аргайл вспомнил просьбу Флавии. – Скажите, а она, случайно, не обучалась в пансионе благородных девиц во Флоренции?

– О, глупейшее заведение для снобов. Вероника проучилась там года два. А почему вы спрашиваете?

– Женщина, указавшая полиции на Форстера, упоминала также девушку по фамилии Бомонт.

– Хм, интересно.

– Послушайте, а у вас есть описание коллекции? Я мог бы поискать там…

Миссис Верней сокрушенно покачала головой:

– Описания не сохранилось. Форстер тоже искал его и не нашел. Не осталось ничего: ни описи вещей, ни бухгалтерских книг – ничего. Бог знает, куда они подевались. Но если этот рисунок стоит денег…

– Пока он не стоит ничего, – небрежно бросил Джонатан. – Люди не готовы тратить деньги на картины ради самих картин. Они покупают родословную. Точно так же, как они покупают собак, лошадей… или аристократов, – добавил он и с опозданием понял, что зашел слишком далеко в своих сравнениях. – Происхождение и подпись увеличивают стоимость картины в десятки раз; работы без родословной вызывают недоверие.

– Как глупы люди!

– Согласен. А вдруг Форстер что-нибудь пропустил?

– Она пожала плечами:

– Едва ли. Ведь происхождение картин, как вы говорите, увеличивает стоимость работ, а значит, и его проценты. Все, что имело хоть какую-то цену, он наверняка уже продал.

– Вы не возражаете, если я все-таки взгляну? Просто на всякий случай?

Она вздохнула, уступая под его напором:

– Хорошо, но вы ничего не найдете. Поройтесь на чердаке: если что-то и есть, то только там.

– Чудесно.

– Заодно посмотрите баки, – напомнила она.

– Хорошо, я постараюсь что-нибудь сделать.

Они вышли в коридор и поднялись выше по узкой расшатанной лестнице, затем по стремянке выбрались на чердак. При их появлении стая голубей с шумом выпорхнула в окно.

– Боюсь, здесь немного пыльно, – заметила миссис Верней, – и пахнет голубями. Баки с водой находятся там, – она указала рукой, – а коробки с семейным архивом и старыми вещами – у противоположной стены. А может, и не там, – добавила она, засомневавшись.

Аргайл заверил ее, что как-нибудь разберется, и хозяйка оставила его одного. Осмотрев баки и обнаружив Место протечки, он понял, что без специалиста тут не обойтись. Успокоив таким образом свою совесть, он занялся более интересным делом, ради которого и пришел. Он по очереди открывал все коробки и изучал их содержимое. Горы бумаг. Со вновь вспыхнувшей надеждой он начал просматривать аккуратно перевязанные и подписанные пачки писем и документов, однако быстро понял, что интересующей его описи коллекции здесь нет.

Он нашел старые брачные контракты – фундамент вечной любви в семнадцатом веке, да и в двадцатом тоже, подумал Аргайл, когда в руки ему попался брачный контракт, составленный при обручении Вероники Бомонт. Остальную часть архива составляли документы, связанные с управлением недвижимостью, и личная переписка членов семьи. И ни одного упоминания о картинах. Он наугад вытащил из коробки очередную пачку писем, подписанную «Мэйбл».

«Нет, – попытался остановить себя Джонатан, развязывая ленту, – это уже не мое дело. Не трать попусту время», – мысленно добавил он, разворачивая первое письмо. Он почти сразу понял, что письма написаны матерью Мэри Верней. Устраиваясь поудобнее, он подумал, что хозяйка не простит ему столь бесцеремонного вторжения в ее личную жизнь и будет совершенно права.

В первый раз в жизни Джонатан заглушил голос совести и приступил к чтению писем Мэйбл Бомонт, со все возрастающим удивлением узнавая поразительные подробности ее жизни. Мэйбл, старшую из пяти дочерей Бомонт, ожидало блестящее будущее, но через несколько десятков писем она превратилась в особу, мягко говоря, эксцентричную. Казалось, эта женщина объявила войну всему миру и самой себе: вместо того, чтобы выйти замуж, растить детей и проводить сельские праздники, она бросила дом и отправилась странствовать по Европе. Она закончила свою жизнь, судя по свидетельству о смерти, в одном из миланских отелей, расположенном, насколько было известно Аргайлу, в квартале с сомнительной репутацией. В последние дни ее жизни рядом с ней была только ее четырнадцатилетняя дочь – девочка сама ухаживала за матерью, потому что денег на докторов и сиделок не хватало. К свидетельству о смерти прилагалось письмо с просьбой о помощи, написанное детской рукой. Ответа на призыв ребенка Аргайл не нашел.

Размышляя над этой поучительной историей о печальных последствиях ошибок, совершенных в юности, он рассеянно проглядывал другие документы – в основном это была переписка, связанная с установлением опекунства над Мэри и определением ее в школу. «Девочка необыкновенно умна, но очень упряма и не признает никакой дисциплины», – такую характеристику дала ей директриса.

Аргайл внезапно вспомнил, что пришел сюда вовсе не за этим. Он аккуратно сложил документы в коробку, сверху положил письма и, подавив внутренний протест, снова занялся протечкой. Провозившись полчаса и ободрав все пальцы, он кое-как залепил дыру куском пластмассы и изоляционной лентой. Течь не прекратилась, но значительно уменьшилась. Позже, скромно отклонив благодарность хозяйки, он признался, что хвалить его не за что.

– Рано или поздно, – сказал он, – вам все равно придется вызвать водопроводчика.