Текст книги "Дороги. Часть первая."

Что-то другое послужило причиной его тревоги. К чему эти настойчивые упоминания именно о сагонах?

Арнис долго не мог уснуть. Воспоминания нахлынули на него. Закрыв глаза, он боролся с прошлым… Уже не первую ночь – отчего же это? Ужас, бессонница. Неужели просто от физической слабости? На Квирин… скорее бы на Квирин, и к Санте, восстанавливаться. И к отцу Маркусу…

Здесь слишком много солнца… она, кажется, умерла. Ты чувствуешь облегчение?

Господи, помилуй, начал молиться Арнис, огради меня силой Животворящего Креста твоего…

Шорох заставил его открыть глаза. Арнис вздрогнул всем телом. Прямо над ним, пошатываясь, стоял старик с широко раскрытыми слепыми глазами, в расхлюстанной больничной рубашке. Проводки и шнуры тянулись за ним от койки.

– Ложись, – прошептал Арнис, уже понимая, что случилось.

– Умирают всегда другие, не так ли? – старик говорил громким шепотом, не разжимая губ при этом. Голос шел у него изнутри.

– Ты убьешь его.

– Я убью его, – радостно согласился старик.

– Я вызову медсестру…

– Позови! – обрадованно сказал тот же голос, – позови, дверь откроется – и он упадет. Умирать должны другие, верно? Вот и Нико погиб. А ты – ты будешь жить, я тебе обещаю… ты будешь жить.

Арнис беззвучно застонал.

– Оставь меня в покое. И его. Прошу тебя. Положи его обратно. Господи… Отче наш, сущий на небесах…

Старик угрожающе качнулся.

– Молись… я не выдержу давления, и убью его. Продолжай, если хочешь.

– Что ты хочешь от меня?

– А ты, ско? Что ты хочешь от меня? – спросил старик, – зачем ты снова явился в мир, принадлежащий мне? Я не трогал тебя на Квирине.

– Это была случайность. Я скоро уйду…

– Я не контрразведчик, Арнис. Мне ты можешь не лгать. Как удобно, когда можно не лгать, верно?

Поток ассоциаций снова нахлынул на Арниса. Он стиснул зубы.

– Твоя вина… твоя вина… – шептал старик, наклоняясь над ним, – ты помнишь, как она просила тебя?

Арнис ощутил комок в горле, его начало мелко трясти.

– Ты помнишь, как она кричала? Маленькая, маленькая… твоя птичка. Твоя маленькая птичка.

– Я ненавижу тебя, – выдохнул Арнис, – ненавижу… И я убью тебя еще десять раз. Убью, как только доберусь до тебя, слышишь, отродье?

– Убей, Арнис, – согласился старик, – ненависть – чувство очень продуктивное. Только ведь твой Бог требует от тебя любви. Вот я и помогаю Ему… не люблю, но приходится помогать… приводить тебя в чувство. Ты ведь ее любил, верно? Твою маленькую птичку? Твою девочку?

И снова острая душевная боль заставила Арниса закрыть глаза… замереть… умереть бы прямо сейчас… Господи! Почему он так легко заставляет меня слушать?

– Тебе не справиться со мной, – сказал Арнис, – понимаешь, не справиться.

– Ты думаешь, что можешь не слушать меня. Конечно, не надо слушать… только это ведь не я, Арнис. Это твоя совесть. Меня ты заткнешь, а ее?

– Совесть здесь ни при чем. Уйди… уйди, ублюдок.

Арнис начал монотонно и тихо ругаться… может быть, хоть это спасет… удержит на какое-то время.

Долго ему не продержать старика.

Ильгет снова пришла к нему на следующий день.

Они просто говорили… и время пролетало так незаметно, что Ильгет сама себя заставляла поглядывать на часы – вот уже два часа прошло… уже почти три… нет, неудобно, надо все-таки домой идти.

– Так сколько же у вас в семье было детей?

– Четверо, – отвечал Арнис, – мой брат, Эльм, он погиб, когда ему двадцать пять было. И еще две сестры у меня есть, старшая и младшая. У старшей уже трое детей, и младшая скоро должна родить.

– У вас всегда так много детей в семьях? – удивлялась Ильгет.

– Ну конечно. Не очень много, четверо – это среднее число. Информационное давление на это рассчитано, потому что у нас людей, знаешь, всегда не хватает.

– Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.

– Ерунда это, Иль… Мы ведь в Космосе живем, места для жизни – сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин… Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются…

Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер – и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.

Красивые руки у него. Это очень важно – какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.

.. – Я тебе еще не надоела?

– Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.

– Я тебе вот еще книг принесла… ты так быстро читаешь!

– У нас этому учат… Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького…

– Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.

– Иль, ты так замечательно готовишь… Ты чего?

Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.

– Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.

– На улице, вроде, уже зима наступает… холодно?

– Сегодня первые снежинки полетели.

Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да… там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.

– А кем же ты стала, Иль?

– А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила… так получилось.

– Языки – это тоже хорошо, интересно. А я вот туп… с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.

– Ну наш-то язык ты отлично знаешь.

– Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь…

– Творчеством? – тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.

– Ну да… я имею в виду – там сочинять что-нибудь…

– А я сочиняю, – тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.

– Я стихи сочиняю. И прозу тоже… иногда.

– Как здорово, – сказал Арнис, – почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?

– Как, – Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, – вот прямо так… почитать?

– Да, а что такого?

– Не знаю. Я как-то… никогда…

– Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! – попросил Арнис.

– Я даже не знаю, что…

– Ну последнее…

– Последнее… Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.

– Это неважно, Иль.

Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.

Звенящий лес, на всходе день,

Ложится золотой рассвет

На сосны, и опять нам лень

Включать кукушкин счетчик лет.

Кукушка! Песенка твоя

Легка, как девичья слеза.

Мы от кукушкина гнезда

Летим до близкого жилья.

И здесь – ослиный перекрик,

Там – соловьиный перепев,

Здесь – грай ворон и волчий рык,

А там – весна и шум дерев.

До чистых вод, до царских врат

Дойдем ли? Все равно, когда -

Сегодня ль, завтра помирать.

Кукушка! Не считай года!

Арнис замер и молчал. Долго. Потом сказал.

– Чудесно, Ильгет! Я даже не думал, – он снова замолчал. Потом, словно подбирая слова, сказал, – Я не понимаю, откуда ты это… Почему ты это знаешь? Мне кажется, что это обо мне. О нас… о моей жизни, словом. Откуда тебе-то знать все это?

Он помолчал, потом улыбнулся.

– Ты не удивляйся, что я молчу. Это я по привычке. Просто у нас на Квирине такой обычай, мы никогда не аплодируем, а просто молчим. Чем глубже молчание, и чем дольше оно длится, тем, значит, выше оценка. Если бы я не сообразил, что ты этого не знаешь и можешь обидеться, я бы целый час молчал и переваривал. Слушай, а в написанном виде ты мне не дашь этот стих? И заодно другие тоже?

– Конечно…

– И прозу…

– Принести?

– Да, пожалуйста! – попросил Арнис, – мне кажется, это должно быть так здорово!

Ильгет поднялась к себе в квартиру – прекрасную трехкомнатную квартиру, не слишком чистую и уютную, но обставленную дорогой мебелью. Пита много зарабатывал в последнее время. Деньги девать-то некуда. Разве что накопить на полет, посмотреть другие миры – но Пита не хочет. Да и действительно, что там делать, на этих мирах, везде одно и то же.

Пита, как обычно, сидел в кабинете, видимо, слышал, как хлопнула дверь, но к супруге не вышел. Ильгет проскользнула на кухню. Пора и ужин готовить… надо же было так засидеться. Хотела сегодня еще белье догладить. Ничего, неважно, завтра успею.

Скоро спасатели заберут Арниса. Конечно, для него это хорошо, а для меня… я больше никогда не смогу хоть чуть-чуть прикоснуться к тому дивному большому миру. И как это люди в нем живут – счастливые…

Ильгет начала чистить картошку. Надо выбросить все эти мысли из головы. О Космосе, о Квирине, о полетах…

Мне уже двадцать четыре. Не девочка. Надо думать о том, что есть здесь и сейчас. О жизни. А может, с Питой еще раз поговорить насчет усыновления? Родить Ильгет, говорят, больше не сможет. Конечно, если вернуться в Иннельс, в столицу, и там попробовать обратиться в Государственную Клинику… да это все будет очень дорого. Нет, не стоит. Раз Бог не дает, можно усыновить. В принципе, не так уж важно, свой или нет. Пита пока не очень-то насчет этого, но можно потихоньку его к этой мысли готовить…

Пита вошел в кухню. Достал кусок хлеба, колбасы, начал жевать.

– Скоро ужинать будем, – сказала Ильгет.

– Тебе жалко, что ли? – спросил Пита и положил бутерброд на полку холодильника.

– Да нет! Что ты, я этого вовсе не имела в виду. Ешь! Ну вот, что ты, прямо… – Ильгет расстроилась.

– Ладно, раз мы будем ужинать, я не буду ничего есть, – сказал Пита. Ильгет хотела ответить, но внутренне она ощущала какую-то напряженность мужа и понимала, что продолжение разговора может привести к скандалу. Лучше замять…

Повисло молчание. Ильгет очень хотелось поделиться, рассказать об Арнисе… о Квирине. О тех чудесных вещах, которые она сегодня услышала. Например, о циллосах – неужели Пите было бы не интересно, ведь он программист. Нельзя… Но так как и молчать было неудобно, она все же сказала:

– Как у тебя на работе?

Пита шумно вздохнул.

– Да как… представляешь, проект нам предлагают на две недели, а по-хорошему там месяца три надо. И шеф, похоже, берет.

– Ну ты ведь сможешь? – улыбнулась Ильгет, – у тебя всегда получалось.

Ей всегда нравилось, что Пита хороший специалист. Смешно – но действительно нравилось. Она этим гордилась даже.

Пита вздохнул.

– Да уж не знаю… Понимаешь, там… – он углубился в описание технических деталей, уже через несколько секунд Ильгет перестала его понимать. Но просить объяснить было бесполезно, она лишь молча кивала. Потом она спросила.

– Но это проект, ты говоришь, для какого-то нового центра?

– Да, – сказал Пита, – собираются строить у нас. Биотехнологическое производство, какие-то роботы, что ли…

– Живые?

– Ну не знаю. Нас ведь не посвящают в детали, и вообще это проект правительственный, все в тайне. Я думаю, что-то военное… Ось Зла, ты же понимаешь.

Ильгет нахмурилась.

– Я только не понимаю, почему Ось Зла… Если так посмотреть, так это мы на всех нападаем.

– Ну, Иль… ты по-женски рассуждаешь. Смотри, – Пита стал загибать пальцы, – на планете есть целый ряд стран, где общественный строй, во-первых, приближен к диктатуре. Во-вторых, там у них нарушаются права человека. В-третьих, есть совершенно точные доказательства того, что эти страны собираются заключить союз и напасть на Лонгин. И что мы должны, сидеть сложа руки и ждать, пока они к нам придут?

– Да, в общем, все логично, – согласилась Ильгет.

– Они же нам сами скажут спасибо, – проворчал Пита.

Она вынула из духовки картошку. Стала накрывать на стол – салфетки, тарелки, вилки, ножи, вазочки… Пита стоял у окна, скрестив руки на груди, снисходительно наблюдая за ее работой.

– Давай садись ужинать.

Ильгет взглянула на мужа, заметила, что он отвернулся и незаметно перекрестилась. Молитву – про себя.

– Слушай, Пита… я вот все думаю. Ты ведь теперь хорошо зарабатываешь. Может, нам усыновить ребенка?

Пита глухо застонал.

– Не понимаю, зачем тебе это надо. Материнский инстинкт покоя не дает?

– Ну понимаешь, – сказала Ильгет, – мне просто скучно. Я целый день одна дома…

– Но у тебя собака есть.

Ильгет тихо вздохнула. Нет, не получается…

– Я пытаюсь работу найти, – сказала она, – но пока ничего…

– Я не знаю – ведь денег, вроде, хватает? Я тебе в чем-нибудь отказываю? Нет, я не тиран какой-нибудь, если хочешь – работай. Но зачем, я не понимаю?

– Ну если я буду работать, то накоплю, чтобы поступить опять в универ

– Ну а как ты уедешь в другой город, и отдельно будем жить, что ли?

– Да ладно, – сказала Ильгет, – еще и денег-то нет, а мы уже рядимся, что да как… Да нет, мне, конечно, все это необязательно, просто без ребенка как-то сидеть… ну правда, скучно.

Пита расстроенно работал вилкой и ножом. Ильгет лихорадочно искала тему для разговора… Но все упиралось опять или в ребенка, или в ее работу. Или в Арниса. О книгах – Питу это только раздражает, он ведь их не читает. Не о свекрови же говорить. Наконец она спросила без особой надежды:

– Помнишь, мы такой фильм смотрели еще в Иннельсе? «Бег по вертикали»… Еще с Маккелом в главной роли. Маккел, говорят, умер.

– Да? Не слышал… А что, если этот фильм идет еще где-то, мы бы могли и сходить, – заметил Пита. Ильгет обрадовалась. Взяла его за руку… И вдруг поразилась, насколько похожи его пальцы – и пальцы Арниса. Только у Арниса рука покрепче, но такие же длинные… А ведь мне руки Питы и понравились, подумала она. Да и вообще… Ильгет бросила быстрый взгляд на лицо мужа – чуть выступающие скулы, полноватые губы, и треугольный острый подбородок. Пита поймал ее взгляд.

– Ты чего смотришь? – спросил он добродушно. Ильгет провела пальцами по его щеке.

– Так… молодость вспоминаю.

– М-м… ты чего сегодня такая сексуальная? – поинтересовался Пита. Ильгет вообще-то вовсе не это имела в виду, но поддержала игру.

– А вот не скажу! – это у них был такой код для обозначения определенной деятельности. Пита вдруг нахмурился и поднялся.

– Ну, если ты хочешь… я хотел еще поработать вообще-то.

– Да нет, нет, что ты, – поспешно сказала Ильгет, – сиди, конечно.

Все изменилось. Ильгет мыла посуду и размышляла о том, что всего год назад муж ни за что не отказался бы от секса, а сейчас… Да нет, ей секса-то и не хотелось. Она вообще ведь холодная, сколько уж по этому поводу было копий сломано – но что она может сделать, ведь не нарочно она такой стала? Сейчас даже и лучше, но… правильно ли это? Что это значит? Почему такое чувство – отчуждения?

Плевать. Лучше не думать.

Просто вернуться в свой мир.

Ильгет села за свой собственный письменный стол, затолканный в угол большой спальни. Выгулянная и сытая Норка забилась ей под ноги. Ильгет рассеянно погладила курчавую собачью шерсть.

Ее собственный уголок. Ее мир. Мир, в котором она может устроить все так, как ей нравится.

Плоский монитор, клавиатура и карандашница на столе. Несколько полок с самыми любимыми книгами – Библия, конечно, и поэты мурской эпохи, любимый Мэйлор Сан в нескольких томах, разрозненные романы, справочник по авиации. Ильгет училась на гуманитарном отделении – лингвистики, но самолеты ей почему-то очень нравились… просто такая тайная страсть. Под стеклом на столе – фотографии Норки в щенячьем возрасте и во взрослом, на выставке, цветные фотки боевых лонгинских самолетов и даже одного ландера – красавец, мечта, серебристо-белый дельтовидный силуэт на фоне голубого неба. На стене – деревянное распятие. Ильгет перекрестилась, глядя на него. Тихо помолилась про себя. Включила монитор.

Муж никогда не интересовался тем, что она пишет. Раньше Ильгет сама пыталась навязывать – то стихотворение только что написанное прочтет вслух, то намекнет, что закончила рассказ… но интерес у Питы не появлялся. Что делать, слишком уж разные мы люди, решила Ильгет и перестала донимать его своими графоманскими опусами.

Она подолгу работала над стихами. Сейчас вот у нее шла целая поэма… Ильгет точно знала, что это никто и никогда не напечатает. Пыталась она в молодости что-то куда-то посылать, в какие-то клубы вступать. Потом это прошло. Все же тайная надежда оставалась, да и не могла Ильгет не писать, хотя бы просто для себя.

Поэма, что выходила сейчас из-под ее рук, была – о любви. Ильгет самой не довелось и уже не придется пережить такого – все это останется в мечтах…

Ты знаешь, я вдруг полюбил смотреть на море,

Что вечно беспокойно и бездонно.

Касаясь краешка земли, оно мне лижет руки

И вновь сползает в темные глубины.

Его аквамариновые платья,

Сверкающие синие наряды

Скрывают бездну тайны ледяной,

Неведомых и страшных откровений.

Ведь море так похоже на тебя!

– Ты знаешь, я вдруг полюбила небо,

Бездонное, сияющее синью.

Наполненное ветром и простором,

Венец земли хрустальный, драгоценный.

Оно всего прекраснее и выше,

Дороже всех земных богатств и власти,

Земному взгляду не проникнуть в тайну,

Но хочется взлететь и в нем растаять.

Ведь небо так похоже на тебя!

Ты знаешь, ты мне снилась этой ночью…

– А камни так угрюмы, так безмолвны.

– Ты знаешь, я хочу тебя увидеть…

– Слова бессильны, точно наши руки.

– Смотри, во тьме сплетаются дороги…

– Но сломан дом, не будет возвращенья.

– Как ненавистны мне глубины моря!

– Как ненавистно мне сиянье неба!

Арнис дочитал последнюю страницу, со вздохом отложил книгу. Нога начала постанывать – лекарства больше не было. Ничего, терпеть вполне можно. Монитор у соседней кровати тихо попискивал. Арнис покосился на старика – тот все еще не приходил в сознание…

– Ты чего, опять дочитал уже? – поразился Антолик, – ну ты читать горазд!

– А у тебя ничего другого нет? – поинтересовался Арнис.

– Откуда? Был один детектив, так ты его уже того… схарчил. Ты читаешь – что жрешь.

– Да, это точно, – согласился Арнис, – так ведь интересно же. Да и чем еще заняться.

– Да, это хорошо, я вот когда лежал, со скуки помирал. Не люблю читать, со школы еще ненавижу. Слушай, – Антолик подошел к кровати, подмигнул и заговорил тише, – у меня банка есть в заначке. Не хочешь?

– Пиво, что ли?

– Ну да, наше, Лиурка.

Арнис подумал. Вообще-то неплохо бы… Хотя в больнице это запрещено, но все же…

Дверь открылась. Антолик проворно ретировался на свою койку. Арнис сморщился – он уже ждал прихода Ильгет (почему-то очень хотелось, чтобы она пришла… ее так приятно видеть), но в палату вошел старый знакомый – господин Утиллер. Ладно еще без наручников, подумал Арнис.

– Здравствуйте, господин Утиллер.

– Здравствуйте, – службист присел на стул рядом с койкой Арниса, – ну что, господин Кейнс, как вы себя чувствуете?

– Удовлетворительно, – проговорил Арнис, – а как ваши дела?

Утиллер улыбнулся почему-то одной стороной рта.

– Наши дела превосходно, господин Кейнс. Да… в управлении проанализировали вашу ситуацию, и решили пока не давать делу хода… Поздравляю вас. Можете лечиться спокойно.

– Какому делу? – удивился Арнис, – вы о чем?

Утиллер вздохнул так, будто из него выпустили воздух через некий клапан.

– Господин Кейнс… ведь вы же знаете, что находились в пространстве Ярны совсем с другой целью. Хорошо, мы закрыли на это глаза. Но я прошу вас… просто по-человечески… Вы знаете, возможно, что наша страна накануне войны. Я понимаю, что вас это не волнует, вы не ярниец, но…

– Что вам нужно? – прервал его Арнис.

– Меня интересует ваша связь с сагонами…

– Вы с ума сошли, господин Утиллер, – холодно сказал Арнис, – Квирин – основной противник сагонской империи, вы это знаете.

– Разумеется… я не так выразился… видите ли, нам необходим обмен опытом. Именно противосагонская оборона…

– Обратитесь в официальные органы, – посоветовал Арнис, – я уверен, что вам не откажут.

– Если бы мы могли обратиться, – мягко сказал Утиллер, – мы сделали бы это уже давно. Поверьте мне. Все, что мне нужно – это знать, кто на Квирине занимается противосагонской обороной.

– Но я ничего об этом не знаю, – возразил Арнис, – я первый раз слышу о таком. Никогда не сталкивался.

Утиллер смотрел куда-то в сторону. Арнис насторожился. Странно господин себя ведет. Очень странно…

Как будто у него аутизм.

И вопросы задает дурацкие.

Утиллер повернулся к квиринцу. Глаза – нормальные. Водянистые светло-карие, вполне обычные глаза.

– Вас посещала здесь в больнице гражданка Лонгина Ильгет Эйтлин.

Арнис напрягся.

– Вы с ней были знакомы раньше?

– Нет, – сказал Арнис, – мы и сейчас почти незнакомы. Просто она нашла меня в лесу… ну, когда я сломал ногу. Помогла добраться до больницы.

Утиллер досадливо крякнул.

– Ну посмотрите, господин Кейнс, у вас ведь концы с концами не сходятся. Почти незнакомы… Почему же гражданка Эйтлин посещает вас ежедневно? Разве такое возможно?

– Для вас, наверное, нет, – сказал Арнис терпеливо.

– А вас не беспокоит будущее Эйтлин? Вы-то улетите, а она останется, не так ли?

Арнис замер.

– В чем дело? – спросил он резко, – что вы хотите этим сказать? Эйтлин грозят неприятности со стороны ваших органов, за то, что она помогла мне?

– А вы не нервничайте, – посоветовал Утиллер, – берегите нервные клетки, они не восстанавливаются. А что касается Эйтлин, все будет зависеть от того, в каком качестве мы будем рассматривать вас.

Арнис тяжело вздохнул.

– Мне больше нечего вам сообщить, – сказал он, – я искренне хотел бы вам помочь, но… сагоны, противосагонская оборона – все это мне совершенно чуждо. Или вас что-то другое интересует?

– Может быть, и другое… ну, к примеру… Сагоны владеют телепатией. Но на Квирине существует методика, которая позволяет все же скрывать свои мысли.

– Да, конечно, слышал, – кивнул Арнис, – но это же всем известно. Этой методике более тысячи лет. Активное забывание или психоблокировка… При определенной тренировке мы приучаем себя, произнеся фразу-пароль, забывать какие-то сведения. Именно то, что нужно скрыть. Это ни для кого из людей – он подчеркнул слово «людей», – секретом не является. Могу и вас научить…

– Значит, вы владеете этой методикой?

– Да, как… многие эстарги.

– Но зачем, если вы не сталкиваетесь с сагонами? – поинтересовался Утиллер.

– Видите ли, я ско, то есть полицейский. Наше оружие, состав баз, расположение – все это тоже секретная информация. Методика забывания была разработана не в связи с сагонской агрессией, а гораздо раньше, и рассчитана она на применение при обычном интенсивном допросе. Конечно, маловероятно, что я попаду в такую ситуацию, но мы стараемся все учитывать.

– Значит, вы можете защитить информацию в своем мозгу…

– Это не так уж надежно, – сказал Арнис, – зависит от человека. Многие не выдерживают ментального давления… или, допустим, боли. Барьер сам собой вскрывается. Но это практически не зависит от сознания, то есть это нельзя сознательно контролировать.

– А ваша борьба с дэггерами…

– Мне известны некоторые приемы, – сказал Арнис, – их у нас дают всем.

– Например?

– Ну, например, уязвимые точки – глаза и несколько точек на днище. Дальше, есть проникающие спикулы, но в СКОНе нам их не выдают. Ну и, конечно, собаки. Дэггеры испытывают панический страх перед собаками. Больше я, собственно, ничего не знаю.

– Значит, это все… – как-то зловеще сказал Утиллер.

– Совершенно верно, это – все, – подчеркнул Арнис. Он заметил за стеклянной дверью палаты какое-то шевеление и подумал с тоской – хоть бы это Ильгет пришла.

– Ну что ж, – с выражением некоторой угрозы продолжил Утиллер, – я думаю, мы закончим этот разговор. Но возможно, нам придется его продолжить.

– Всегда к вашим услугам, – устало сказал Арнис.

Службист распрощался и вышел. Арнис закрыл глаза. Ильгет что-то долго не входила. Значит, он ошибся… А может, Утиллер до нее докопался. Господи, да что же это… неужели ей из-за меня неприятности грозят? Но что же делать… Ведь я не виноват!

Ночью он снова не мог уснуть. Теперь уже не только бессонница мучила, медленно, изводяще ныла бедренная кость. Весь оставшийся атен он отдал для мальчика из соседней палаты. Не то, чтобы сильная боль, так, ноет все время… неприятно.

И жутко как-то на душе, нехорошо. Ильке сегодня была грустная. Арнис закрыл глаза и восстановил в памяти ее прикосновения… какие нежные, легкие пальцы. Господи, прости, ведь это ужасно, думать так, Ильгет замужем, и… Почему только у нее такие глаза печальные? Неужели из-за меня неприятности?

Знакомый шорох вырвал Арниса из полусонной грезы. Он повернул голову. Сердце тоскливо заныло – опять.

Старик с полузакрытыми глазами, покачиваясь, но вполне твердо стоял над ним.

А ведь сегодня врачи уже говорили – вышел из комы. Он уже разговаривал…

– Иди ложись, – сказал Арнис с тоской.

– Ну что ты… раз уж ты явился ко мне, я не оставлю тебя, – не разжимая губ свистящим шепотом ответил больной.

– Зачем тебе сдался этот старик? Ты не можешь без него?

– Всему свое время, ско. Ты все узнаешь. Так на чем мы остановились в последний раз? Да, Арнис, попробуй помолиться… старик все равно долго не проживет.

– Ублюдок, – прошептал Арнис с ненавистью, – козел, сволочь.

– Мы остановились на Нико, не так ли? Я же говорил, ты уцелеешь, а погибнут все, кто будет рядом с тобой. Вот посмотри… не он ли хотел пересесть в ландер – пересел, однако, ты. А Нико погиб. Ты знаешь, где он теперь?

– Он в Царствии Небесном, ублюдок, а вот ты в аду.

– Правильно. И ты будешь вместе со мной. Кого ты убьешь следующим? – вдруг больной мелко и противно захихикал, – впрочем, я догадываюсь.

Арнис закрыл глаза. Собрал мысли воедино. Произнес негромко, но четко.

– Уйди от меня, дьявол. Уйди. Мне плевать на все, что ты скажешь. Ты виноват во всех этих смертях – не я. Я не виноват. Бог простил меня. Уйди и не трогай меня. И оставь старика.

– Хорошо, мы попробуем кое-что другое, – тон речи старика вдруг сменился. И тотчас он согнул сухонькие руки в локтях и навалился на Арниса…

Как раз в том самом месте, где гипс расходился над переломанной грудной клеткой.

За долю секунды Арнис понял, что произойдет сейчас, и приготовился – и только поэтому сразу же смог удержать крик. Господи, какая боль! Перед глазами поплыли круги…

– Давай, давай, кричи! – поощрительно зашептал старик, – это же невозможно терпеть. Крикни, ты давно хотел… придет медсестра…

И он умрет. Он рванется, упадет – и умрет. И оттолкнуть – это тоже разбудит старика, и убьет его. Да и руки не поднимаются… Не поднимаются. Как будто силовым полем прикованы, а это и есть поле, только другое. Арнис шипел сквозь стиснутые зубы, впиваясь пальцами в железные края койки. Это нельзя терпеть.... это невозможно, немыслимо.

– Это нельзя терпеть, это не в человеческих силах, – уговаривал старик, все сильнее надавливая на ребра, – есть вещи, которых человеку не выдержать. Давай, Арнис… Ты все равно не сможешь. Давай, ты же раб Божий, ты за себя не отвечаешь, а Бог тебе все простит, ты сам сказал.

Господи, помилуй… это невозможно, немыслимо… Арнис не видел почти ничего, зрение отказало… терпи, ско, ты же знал, на что шел.

– Ну давай, ско, – ласково шептал старик, все сильнее нажимая на ребра, – давай, ты же не можешь терпеть, у тебя же сил нет, ну крикни, хоть раз…

И убей его криком.

Не могу больше… не могу. Хоть бы сознание потерять… Не выдержать больше!

– Давай, Арнис, просто не молчи, ну, я же знаю, что тебе больно… Ты же раб, а раб не отвечает ни за что…

Господи! Хоть бы пришел кто-нибудь! Нет, это нельзя терпеть… Слезы катятся градом. Пошел бы ты в задницу, сволочь… все, не могу больше… что же делать… что делать…

Мир медленно погружается в темноту.

Ильгет вернулась из больницы. Свекровь была дома. Ильгет сказала «здрасте» и проскользнула в спальню – не очень-то хотелось общаться.

С Арнисом что-то произошло в последние два дня. Он выглядит очень уставшим, и кажется, все время хочет спать. Вокруг глаз – темные круги, явственные, как очки, глаза запали, лицо бледное, и кожа – сухая, как пергамент. Губы почему-то искусаны, распухли, даже кровь сегодня Ильгет заметила.

Вроде бы Арнис оживился, когда она пришла, обрадовался, они начали разговаривать, но уже через четверть часа Ильгет заметила, что ему тяжело… глаза то и дело закрываются. Он ничего не говорил, не объяснял, отшучивался – но ведь что-то с ним происходило… Ильгет даже подошла к дежурной медсестре, но та сказала, что ничего особенного, температура нормальная, короче говоря, никаких оснований для беспокойства. Боль? У Арниса больше нет чудесных таблеток, но ведь боль не может быть такой сильной сейчас. Словом, Ильгет ничего не понимала, все это ее очень расстроило. И почему-то, когда она уходила и прощалась с Арнисом, в глазах его промелькнул страх. Ужас даже… Как будто он боялся один остаться.

Ильгет была настолько погружена в мысли об Арнисе, что даже присутствие свекрови ее не особенно расстроило. Сквозь тонкую дверь все было слышно – как обычно. Норка не пошла за Ильгет, осталась в зале. Раздавалась воркотня свекрови.

– Сколько от этой собаки грязи, ужас… И это же надо – собаку в ванне мыть. Как свиньи, и сами там моются, и собаку купают.

Пита ничего не отвечал. Ильгет села за стол, положила подбородок на скрещенные руки. Скорее бы уж прилетали эти спасатели… Конечно, тогда уже не с кем будет поговорить. И некому будет показать свои творения – Арнис их все-таки прочел и сегодня только и говорил о них. Ему очень, очень понравилось. Вообще, если он улетит, кончится все. Но здесь он может просто умереть, с ним происходит что-то ужасное, непонятно что. А там, на Квирине, все-таки медицина надежная.

Свекровь за стеной рассказывала в тысячу пятисотый раз, как она в молодости училась в университете и работала на стройке, и при этом растила ребенка – героическая женщина.

Ильгет посмотрела на изображение ландера – «Мирла», чуть горбатого, с острым носом. Погладила его пальцами. Интересно, какой у Арниса был ландер… надо будет спросить.

Звонок в дверь… странно, кто это может прийти. У нас ведь никогда не бывает гостей. Практически никогда. У нас и друзей нет. Тоже странно – раньше, до замужества у меня были очень хорошие подруги. А сейчас… Только с Нелой иногда еще перезваниваемся. Нела живет на севере, в Томе, журналисткой работает, у нее двое детей. А про остальных я даже и не знаю ничего. Почему так получилось?

А у Питы и вовсе никогда друзей не было. Были приятели, которым что-то от него нужно… и сейчас такие есть. Но они просто так прийти не могут. Они заранее позвонят, назначат время. Какие-то голоса в коридоре.

– Ильге-ет!

Очень странное выражение на лице свекрови. Ильгет вышла в коридор. Застыла.

Первое, что бросилось в глаза – яркое, белое и голубое, даже как будто глянцевое. Как леденец. Это же бикры… такие же, как у Арниса был, только другого цвета. Потом Ильгет увидела собаку – пуделя, похожего на Норку, только белоснежного и, пожалуй, более крепкой конституции, коротко стриженного и одетого в сложную шлейку. Пудель настороженно обнюхивался с подскочившей Норкой.