Текст книги "Дороги. Часть первая."

– Иль, не больно? Хорошо? Может, ты пить хочешь?

– Да.

У ее губ оказывается носик поилки. Как хорошо. Ильгет медленно пьет. Очень приятная жидкость, кисловатая.

– Поспи, Иль. Тебе лучше поспать.

Когда корабль опустился на Квирин, Ильгет впала в бессознательное состояние. Надолго. Было очень похоже на кому.

Все же довезли живой, думал Арнис. Горечь и тоска сдавливали его душу. Не уберег, не защитил. И сомнительно, что она выживет, так сказал Керк. Врачи не боги, чудес творить не умеют. Но хотя бы довезли до Квирина живой.

– Я с тобой пойду, – тихо сказала Иволга сзади.

– Тебе домой… у тебя же дети.

– Подождут. Я им объясню. Ненадолго хотя бы.

В больнице уже ждали. Позвонили из космопорта. Миран, опытный космический врач, назначенный для Ильгет, встретил их в коридоре. Керк, Арнис, Иволга, Ильгет на гравиносилках, укутанная в теплое невесомое одеяло.

– Идемте в палату, – он подтолкнул гравиносилки. На ходу попросил:

– Объясните, что с ней произошло.

– С ней много чего произошло, – буркнул Керк. Гравиносилки внесли в палату. Миран переложил раненую на кровать-стол. Стал быстро осматривать.

– Как долго все это было? – спросил он.

– Раны все эти… в последние дни, – пробормотал Арнис, – ее почти месяц ломали болеизлучателем, а потом… не знаю, дней семь наверняка, они стали ее бить.

– Ясно… так, это что?

– Мне пришлось ампутировать фаланги, – объяснил Керк, – раздавленные раны. Интоксикация.

Миран водил над искалеченным телом Ильгет раструбом сканера. На стенном мониторе, понятные только для посвященных, мелькали контуры и переливы внутренних органов.

– Много переломов. Что с биохимией?

– Я сбросил тебе сегодняшние результаты, – сказал Керк, – но возьми еще раз, у нее все быстро меняется.

Миран просмотрел состав крови, нахмурился.

– Доктор, надежда есть? – спросил Арнис, – она будет жить? Просто жить?

Миран коротко взглянул на него.

– Будем готовить к операции, – сказал он, – через шесть часов.

Ильгет выжила. И теперь, после операции, уже стало ясно, что жить она будет. И может быть, сказал Миран, даже выздоровеет. Хотя об этом рано говорить. Надо ждать, пока вырастут клонированные почки из собственных клеток Ильгет, это главное, остальные органы удастся восстановить и так. Еще пальцы. Предстоит еще две или три операции. Но на мозге уже все сделано, и это главное.

Ильгет открыла глаза. Увидела Арниса – она уже привыкла к этому. Увидела ясный дневной свет. Солнце пробивалось сквозь матовое рассеивающее стекло, ложилось квадратами на пол, на одеяло, захватывая кусочек лица Ильгет.

Она улыбнулась.

– Арнис…

– Иль, – он наклонился к ней, – как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Все, операция прошла, – сказал он, – теперь все хорошо. Пить хочешь?

– Да.

Арнис напоил ее.

– А поесть? Может быть, ты поешь?

– Нет, – ответила Ильгет быстро, даже с некоторым испугом. Она уже могла немного говорить, хотя и тихо.

– Ладно, потом…

– Арнис, – сказала она, немного помолчав, – я помню, что была в тюрьме. Да? Сколько времени?

– Двадцать семь дней, – тихо ответил Арнис. Его ногти непроизвольно впились в ладони. Двадцать семь дней запредельной, невыносимой боли. Но на Ильгет это впечатления не произвело.

– И от двух до четырех часов беседы с сагоном, – добавил он.

– Да, я помню… сагон. Глаза слепые, – сказала Ильгет.

– Прости меня, Иль.

– За что?

– Двадцать семь дней. Я не мог тебе помочь. Но мы закончили операцию. Мы все сделали, как надо.

– Ты знаешь, я очень плохо помню… почти ничего. Мы что-то делали… это против сагонов..

– Все верно, у тебя психоблокировка. Не напрягайся только. Я тебе еще раз все расскажу, и ты все вспомнишь. Постепенно, – он помолчал, – Иль, как ты смогла это выдержать?

– Но Арнис… меня разве спрашивали, могу я или нет?

– Но ты смогла. Они ничего не добились от тебя. Даже и сагон не добился…

– Откуда ты знаешь… я сама не знаю, чего он добился. И чего вообще добивался.

– Если бы он получил сведения, первым делом арестовали бы меня и Иволгу. Обезвредили хотя бы мину в закладочном цехе, которую положила ты – помнишь? Ты молчала, Иль. Двадцать семь дней.

– Но Арнис… – Ильгет озадаченно замолчала, потом сказала, – я помню про психоблокировку. Ведь я же и не могла ничего сказать! Я ничего не помнила.

– Господи, Иль, да ломают эту блокировку, болью и наркотиками, за пару дней ломают. Твоего напарника – который тебе мину передал – за сутки сломали, а ведь и у него стоял блок. Ладно, он кроме тебя и еще одного парня не знал никого. А тот успел смыться вовремя. Ее, эту блокировку разработали тогда, когда еще методов современных не было.

– Я ничего не помню, – прошептала она, – ничего. Что со мной сделали?

– Иль, ты только не напрягайся. Все хорошо ведь. Теперь уже все хорошо. Ты потом все поймешь. Это не от сознания твоего зависит, от другого… Теперь все будет хорошо. Ты закрой глазки, хорошо, милая? Закрой, поспи. Ты устала уже.

Ильгет действительно устала. Закрыв глаза, она медленно проваливалась в сон.

Ильгет просыпалась редко. И стоило ей открыть глаза – она видела рядом Арниса. Изредка – Иволгу или Мирана. В основном – Арниса. Он поил ее, ухаживал за ней. Боли никакой не было, и все было прекрасно. Ильгет быстро засыпала снова, ей было тяжело долго бодрствовать.

Незаметно наступил срок второй операции, Ильгет подсадили на место ампутированных почек новые, выращенные из своих клеток. Организм постепенно приходил в норму. Начиналось выздоровление.

Вскоре Ильгет начала есть. И теперь она уже не так много спала. Миран разрешил ей уроки линкоса. Очень короткие вначале. Беда в том, что кроме Арниса и Иволги, Ильгет никого не понимала здесь, и сам врач мог с ней общаться только через транслятор. Арнис надевал ей на голову мнемоизлучатель-обруч, вначале только на три минуты, потом на пять, на десять, сами уроки шли на мониторе, который устанавливали над кроватью. Ильгет впервые училась с мнемоизлучателем, мгновенно запоминая все, что слышала и видела. Вторая часть урока, чуть более длительная, была посвящена применению выученного на практике. Вскоре Ильгет уже могла довольно сносно объясняться на линкосе, хотя с Арнисом они все еще предпочитали лонгинский.

Ильгет проснулась, когда яркое солнце уже залило комнату. Боли нет. Хорошо. Очень хорошо.

Арниса почему-то нет рядом. Наверное, вышел куда-нибудь, да это неважно. Ильгет ничего не нужно. Все хорошо. Ночью у нее был приступ странной боли. Уже не первый раз. Даже сквозь атен.

Неважно. Теперь уже все равно. И удивительно четко голова работает. Как будто все прояснилось вокруг. Хочется хотя бы голову поднять, осмотреться. Ведь я на Квирине, вдруг подумала Ильгет. Никогда не думала, что попаду на Квирин. Даже просто посмотреть – и то казалось почти нереальным.

Впрочем, я пока ничего и не вижу. Потолок – ну, необычный, конечно, из каких-то продольных реек, но уж ничего такого супер… Стены. Монитор. Кровать. Конечно, на Ярне другие больницы, многое отличается.

А что со мной, вдруг подумала Ильгет. Как я лежала все это время? Как растение… боль, питье, еда, выделение. Ничто другое просто не доходит до сознания. А ведь надо как-то жить дальше… Насколько меня изуродовали? Смогу ли я ходить когда-нибудь? Наверное, да, они что-то такое говорили… Ильгет скосила глаза, пытаясь увидеть свое тело. Руки лежали на каких-то возвышениях. Что бы это значило? Руки переломаны в нескольких местах, это понятно… Переломы заживают. Ильгет чуть подвинула голову и увидела.

Свою правую руку. На правой руке не было пальцев.

Она задохнулась. Как это может быть? Она чувствовала пальцы, они даже побаливали. Впрочем да, так это и бывает, фантомные боли или что-то в этом роде. Одна фаланга от среднего, вроде, сохранилась, а дальше и пясть изуродована, вырезана частично. А левая рука? Ильгет изогнулась в другую сторону. Левая рука выглядела не лучше.

Вот так, значит. Ну что ж, квиринцы ведь не боги, что поделаешь. Ильгет вдруг вспомнила, ЧТО сделали с ее пальцами. Сначала с ногтями, потом с пальцами. Ее затошнило даже сейчас, при одном воспоминании.

И хуже всего, что сознание никак не уходило.

Не надо об этом. Не надо вспоминать. Лучше думать, что же дальше будет. А что дальше… Надо учиться жить без пальцев. Ничего, подумала Ильгет. То, что я выжила – это просто невероятное чудо. Пальцы по сравнению с этим – мелочь. Все равно жаль. Что можно делать без пальцев? Кем работать? Меня и здоровую-то на работу не брали…

Дверь открылась. Арнис вошел. Улыбнулся Ильгет. Милый, хороший Арнис. Под глазами темные круги. Не даю я ему поспать по-человечески.

– Доброе утро, Иль.

– Доброе утро.

Он стал умывать Ильгет, менять подкладку.

– Что-то не так? – спросил он. Ильгет изо всех сил старалась не показать своего расстройства, глупо это и неблагодарно, расстраиваться теперь из-за пальцев. Но видно, он заметил.

– Нет, Арнис, все хорошо.

– Я же вижу, у тебя глаза какие-то… застывшие. Болит? Только честно.

– Нет, ничего не болит. Я… да ничего. Я из-за пальцев. Я ведь раньше не видела, что пальцев у меня нет.

Он задумчиво посмотрел на руки Ильгет.

– Ничего, – сказала она торопливо, – не обращай внимания. Я привыкну со временем. Живут же люди.. и без рук, без ног живут. Я знаю, пальцы нельзя было спасти.

– Да нет, Иль… Не надо тебе ни к чему привыкать. У тебя будут пальцы, – и видя вдруг вспыхнувшие надеждой глаза Ильгет, объяснил, – они вырастут просто. Мы умеем такие вещества синтезировать… на водорослях их получают, естественно, генетических измененных. Сейчас тебе их вводят. Вырастут у тебя пальцы. Почки вот уже выросли.

– Как в сказке, – тихо произнесла Ильгет, – ты думаешь, Арнис, я стану… как раньше?

– Конечно, теперь уже точно. Ты выздоровеешь, станешь еще сильнее и красивее, чем раньше. Мы с тобой будем верхом кататься… в море купаться. Плавать умеешь?

– Да.

– Будем купаться с тобой в море. Загорать. В лес сходим, на скалы полазаем. С гравипоясом будешь летать. Все будет, Иль.

– Даже не верится… я теперь такая развалина.

– Ничего, это бывает. Это пройдет. Ты что будешь на завтрак?

Ильгет подумала.

– Знаешь, вот такой салатик, кисленький…

– Ага, понял.

– И хлеб черный. И еще рыбное пюре.

– Хорошо. А пить? Чай?

Арнис подошел к терминалу, сделал заказ. Вернулся и сел к Ильгет. Положил руку ей на плечо.

– Но больше ничего не болит?

– Нет.

– Это следы от иголок, – сказал Арнис, – эти приступы… Мы еще не умеем такое лечить. Но это пройдет со временем. Следы болят.

– Подожди… от каких иголок?

– Ты не помнишь? Сагон втыкал. Ты же вся была в этих иглах.

– А, кажется, помню. Я помню только, как он одну иголку воткнул в плечо, а больше – ничего, – лицо Ильгет потемнело и напряглось, на лбу выступили бисеринки пота, глаза болезненно заблестели… Губы дрожали. Арнис спросил тихо.

– Иль, что там было? Что ты видела там?

– Понимаешь, – прошептала она, глаза ее блестели дико и бессознательно, – там было…

Нет, нельзя это рассказать.

Это не иголки были, это копья, раскаленные, и они жгли изнутри. Нельзя объяснить. Это и представить нельзя, пока не почувствуешь. Но это еще не самое худшее. Солнце… то есть пасть. Нет.

– Самое страшное, что там было… там не было ни вчера, ни завтра. Только сейчас. Все время. Вечность.

Она замолчала, тяжело дыша.

– Я не могу об этом сказать. Таких слов просто нет.

Арнис провел ладонью по ее лицу.

– Иль, не думай об этом. Прошу тебя, не думай. Милая моя, хорошая. Не вспоминай.

– Я боюсь… я очень боюсь. Это так страшно – когда только сейчас, и больше ничего. Я стараюсь не думать, но все равно лезет…

– Иль… но ты же вышла оттуда… Пойми. Потом все-таки существует. Есть прошлое, настоящее и будущее. Как ты смогла оттуда выйти? Вспомни… Ты бы могла и не выйти оттуда, многие там остаются и сходят с ума. Вспомни, Иль! Должно быть что-то.

Ильгет долго молчала, тяжело дыша, в глазах застыла безысходность.

Вспоминать было тяжело. До конца она не могла себе это позволить. Если вспомнить все, до конца, то свалишься в безумие. Что-то было? Ей сейчас казалось, что да. Левая ладонь. Изуродованная и распухшая уже до того, что и болеть перестала. Левой ладони кто-то касался. Это был свет и прощение. Тогда она почти не заметила это, а вот сейчас вспомнила. Или это она придумала? Нет, вроде, было…

– Я поняла… я ведь не была там до конца. Меня все время кто-то держал за руку.

Арнис кивнул, взял ее лицо в ладони, погладил по голове.

– А потом он меня и вытащил оттуда, – шепотом закончила Ильгет.

– Милая, все хорошо… – так же тихо ответил Арнис, – ты же видишь, все хорошо, у сагона нет над тобой власти. Тебе нечего бояться, родная моя.

Ильгет ежедневно занималась с Сантой, психотерапевтом с Дэки, работавшей вообще-то в специальном санатории, где лечились эстарги после разнообразных психических воздействий – не только сагонских, гадости в Космосе и без сагонов хватает, и психотронное оружие есть (запрещенное в Федерации), да и просто разные ломающие психику события…

Оказывается, после действия психоблокировки тоже требовалось специальное восстановление. Ильгет и пережила этот метод в действии, как оглушающий удар. Сейчас Арнис и Иволга потихоньку рассказывали ей обо всем забытом. «А помнишь, как мы сидели с тобой? А рецепт я тебе дала… ты готовила это печенье?», «А помнишь мои записки?», «А помнишь…»

А после общения с сагоном ни один психотерапевт не поможет. Есть вещи, сказал Арнис, которые человек должен преодолеть сам. И только сам.

Арнис как-то привел к ней священника своей церкви, прихода Святого Квиринуса, отца Маркуса. Отец Маркус, собственно, уже был у Ильгет, в самом начале, сразу после операции. Но Ильгет почти не заметила ни его, ни соборования, она была слишком слаба. Теперь же они поговорили наедине, почти не прибегая к услугам транслятора, Ильгет уже хорошо говорила на линкосе (и это ее безмерно удивляло… то, что на этом совершенно чужом языке она могла выразить любую мысль так же легко, как на лонгинском. Хотя чего-то все равно не хватало – ассоциаций, наверное, знания литературы, практики).

Ильгет исповедалась, отец Маркус причастил ее.

Вскоре Арнис принес и надел ей на шею маленький скромный серебряный крестик с распятием.

Пальцы действительно начали расти, как хвост у ящерицы, под действием эмбриональных факторов роста и ускорителей регенерации. Ильгет все это безмерно удивляло. Миран рассказывал, что на самой заре заместительной хирургии – так это называлось – людям пересаживали клонированные органы эмбрионов, полученных из собственных клеток. Для этого приходилось убивать клонированных детей. Но так никогда не делали на Квирине, поскольку наука здесь управляется, как и все остальное, Этическим Сводом. Так не делали и на Эдоли. Но получать с помощью измененных водорослей эмбриональные факторы роста – научились, хоть для этого и потребовалось время. Теперь собственно трансплантология отмерла, поскольку все новые органы можно выращивать непосредственно на теле пациента.

Арнис все это время жил в больнице. Это, собственно, самая обычная практика на Квирине, кто-то из родственников или друзей ухаживает за раненым и на это время переселяется в больницу. Для этого в палате стояла и вторая койка, и шкафчик.

Ильгет, немного придя в себя, начала удивляться этому.

– Но… у тебя же есть свои дела. Работа…

– Ну, моя работа сейчас кончена. Я могу отдохнуть. Мне в патруль через три месяца, а пока…

– Но Арнис… вот именно, тебе отдыхать надо. Здесь же какой-то медперсонал есть.

– Есть, но… тебе неприятно, что я с тобой?

– Мне очень, очень приятно, – сказала Ильгет, – ты даже не представляешь, как… Но я просто не знаю… мне неудобно. Я тебе очень благодарна, ты столько для меня делаешь.

– А ты сколько для меня сделала? И для Иволги, и для всех нас? И главное – какой ценой? – тихо спросил Арнис. И помолчав, добавил.

– У нас так принято, Иль. У тебя же, кроме нас с Иволгой, на Квирине нет ни родных, ни друзей.

По мере выздоровления Ильгет начали посещать тревожные мысли о будущем.

Когда пальцы были восстановлены, она сразу поверила, что выздоровеет. Это было так наглядно – новые, гладкие и чистые, как у младенца, пальчики. Еще у нее смещены позвонки, не восстановлены хрящи, внутренние органы еще не в порядке, аритмия, не зажили переломы. Но она уже знала, что все это пройдет. Она встанет на ноги. Станет такой же, как раньше.

Такой же – ни на что не годной никчемностью. Только теперь уже на Квирине. Еще хуже. Здесь у нее даже нет надежды поступить в какой-нибудь университет (или что тут у них?) Квирин настолько по научно-техническому уровню выше Ярны, что Ильгет никогда, никогда не сможет выполнять здесь хоть какую-нибудь работу…

Да и есть ли здесь простые профессии, доступные любой домохозяйке? Ильгет была поражена, например, когда окончательно осознала, что в больнице НЕТ медсестер. Не говоря о санитарках. Ни одной. Были, правда, практиканты – все обучение будущих врачей строилось на практике.

При этом уход за больными далеко не всегда осуществляли родственники. Нет, здесь все было устроено иначе. К больному прикреплялся лечащий и ведущий его врач, и этот врач постоянно находился в палате (как Арнис), и он же ухаживал за больным – при наличии автоматики это было вовсе не трудно и не отнимало много времени. Но он же и осуществлял лечение, причем всестороннее, и операции делал, и диагностировал, и назначал препараты, и сам же давал их с ложечки или вводил. Во всем этом не было ничего невероятного, тем более, что на одного врача приходилось одновременно не более трех-четырех пациентов (а если тяжелый – то один). Позже, когда Арнис стал уходить домой на ночь, Миран частенько с утра сам выполнял все процедуры для Ильгет (мытье, кормление, физиотерапия). Иногда ему помогала ученица – будущий врач, смугленькая молодая Эрлис.

Но в этом было что-то и пугающее. Если здесь, в больнице, вообще нет людей, выполняющих простые механические функции, это говорит о том, что и в обществе такие функции уже почти никто не выполняет. Так кем же и как устроится в этой жизни Ильгет?

Вернуться на Ярну? А может быть, ей и вовсе не разрешат здесь жить, вернут на Родину. Но ведь там ее сразу убьют. Ведь с сагонами на Ярне еще далеко не покончено. Да нет, разрешат, конечно. Арнис говорил, что на Квирине много эмигрантов. Это здесь в порядке вещей. Но что она будет здесь делать? Как зарабатывать на жизнь? Ведь и мужа нет… Какие-нибудь социальные пособия? Всю жизнь? Учиться – она, может, и смогла бы, голова ясная, память хорошая, но ведь ее никуда не примут, наверняка ярнийское образование здесь вообще ничего не значит.

И муж… Что там с Питой? Могли быть неприятности из-за меня. Только сейчас Ильгет стала понимать, что по-правильному решение бороться с сагонами нельзя было принимать в одиночку. Ведь Пите тоже из-за нее могло достаться.

Хотя, вспоминая последние его слова, Ильгет все же думала, что Пита выкрутится. Ну и правильно – пусть разведется, главное, чтобы он остался жив. Чтобы с ним ничего не случилось.

– Иль, ты что-то грустная. Болит что-нибудь?

– Да нет, Арнис. Все хорошо.

Он сел рядом с ней, провел ладонью по лицу.

– Вспоминаешь? Не надо…

– Да нет, я просто так… да не грустная я, Арнис. Я просто думаю.

– О чем?

– Думаю, как я жить буду, когда встану. Ведь и на Ярне я не могла никуда устроиться… как на жизнь зарабатывать.

Арнис внимательно посмотрел на нее.

– Иль, ты еще такая слабенькая… Еле шевелишься, а туда же… о карьере задумалась.

– Но ведь я встану? Ты говорил, я буду здоровой.

– Да, конечно, ты будешь здоровой. Не думай об этом, Иль. Поверь, на Квирине ты обязательно найдешь себе место. У нас не бывает безработных. У нас даже такого слова нет.

– А как же… ведь я ничего не знаю, не умею. Меня и учиться не возьмут.

– Это все у нас давно отработано, Иль. Существует эмигрантский минимум. Ну так же, как для школьников образовательный минимум, они его в 15 лет сдают. Эмигрантский попроще. Год тебе будут платить деньги, чтобы ты училась. За год выучить все, что нужно – нечего делать. Впрочем, тебе будут и дольше платить, мы тебя оформили через Военную Службу, у тебя уже сейчас на счету деньги лежат. Когда сдашь эмигрантский минимум, можешь выбирать любую профессию. Все, что хочешь. Хоть лингвистом, как ты была, хоть пилотом. У нас все можно. Но ты не торопись, Иль. Тебе сейчас в первую очередь о здоровье нужно думать.

– Ты сказал – пилотом, – произнесла Ильгет с замиранием сердца, – я не ослышалась?

– Конечно. Эстаргом быть – на Квирине нет ничего лучше, ничего почетнее. Хочешь летать – сколько угодно!

– Я тебе говорила, что в детстве мечтала стать летчицей?

– Ага, говорила. Но я думал, что у тебя тяги к романтике поубавилось…

– Ну, сейчас, может быть, и не хочется, но вот в принципе… неужели даже это мне может быть доступно? Да нет, Арнис… нереально это. Понятно, что в первую очередь берут мужчин, молодых, после школы, рожденных на Квирине… мне не стать пилотом.

– Стать, Ильгет. Все можно. Нет у нас никакого конкурса, никаких экзаменов. Минимум сдашь – и ищи себе наставника. Лишних пилотов быть не может, их всегда не хватает. Чем больше, тем лучше…

– Господи! Как в сказке, – произнесла Ильгет слабым голосом. Арнис посмотрел на нее, улыбнулся, покачал головой. Пилот…

– Если ты всерьез думаешь о своем будущем, Иль… хотя я бы сказал, что рано еще. Но если ты все равно об этом думаешь… Знаешь, я бы познакомил тебя с одним человеком.

– Здравствуйте, сэни Эйтлин.

Ильгет скосила глаза. Человек, стоящий рядом с кроватью, казался невысоким, ниже Арниса, во всяком случае. Очень прямой, с седыми короткими волосами, нос горбинкой, глаза – удивительно светлые и блестящие. На плечи поверх какого-то скромного темного костюма наброшен белый халат.

– Здравствуйте.

– Мое имя Дэцин, – он слегка пожал ее предплечье, уже без фиксаторов, выше прозрачного пластика, в котором покоилась кисть. Присел рядом. Арнис, с выражением некоторого беспокойства на лице, сидел с другой стороны, заложив ногу на ногу.

– Вы хорошо понимаете линкос? Или лучше на лонгинском?

– Пока понимаю, – сказала Ильгет. Дэцин деловито кивнул.

– Хорошо, в случае чего Арнис поможет. Он рассказывал мне о вас. Ильгет… можно вас называть по имени?

– Да, конечно.

– Ильгет, мне хотелось познакомиться с вами. Вы можете говорить? Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – сказала она.

– Может быть, все это слишком рано, но Арнис считает, что мы уже можем говорить о вашем будущем. Я положился на его знание вашей ситуации и вашего характера… Я могу говорить откровенно?

– Конечно.

– Прежде всего о нас. Я непосредственный начальник Арниса. Основная задача нашей деятельности – борьба с сагонами. Вы знаете, что последняя сагонская война закончилась около полувека назад. Это официально. Сагоны не ушли из Галактики. Считается, что их нет, но они есть, они активно ведут свою деятельность по завоеванию миров, вот и на вашем мире, на Ярне, как вы сами убедились, они действуют по заранее составленному сценарию. После войны они сменили тактику и довольно редко просто штурмуют планеты, хотя и такое случается. Сейчас они в основном действуют через существующие правительства, подменяя их волю своей. Как вирусы. Нам ничего другого не остается, как искать следы сагонского присутствия на разных планетах, и в случае обнаружения явных следов – например, сагонских космодромов и биозаводов – организовывать сначала диверсии, а потом и прямые военные действия против этой планеты. Для этого и существует наша служба – Дозорная Служба. Это может выглядеть как свидетельство наших якобы завоевательных намерений и нашей агрессивности. Но разумеется, это не так, после освобождения планеты ни одного квиринца на ней не остается, конечно, мы оказываем возможную материальную помощь, но не диктуем другим мирам наши условия и не навязываем наш образ жизни. Мало того, наш образ жизни и навязать-то невозможно. Кроме того, мы решаемся на военные действия только в случае, как на Ярне, когда дело зашло уже очень далеко, например, открыто ведется производство дэггеров. Вы знаете, что у вас они производились. Я вас не утомил, Ильгет?

– Нет, – она покачала головой, – я примерно так все и представляла.

– Ну вот, это первоначальные, так сказать, сведения о нас. Еще я должен сказать, что практически все наши бойцы – это эстарги, в своей жизни случайно встретившиеся с сагонами. Нет, не все, но большинство. Мы набираем именно таких людей. Из каких соображений? Во-первых, если сагон однажды контактировал с человеком, как правило, он не оставляет его до конца жизни, он знает о его местонахождении и может в любой момент достать его. На Квирине контактер находится в безопасности, здесь сагонов не бывает, но только на Квирине. Если человек изъявляет желание летать дальше, он рано или поздно встретится со своим «наставником» в кавычках, и эта встреча, вы понимаете, ничего хорошего не принесет. Поэтому в интересах таких контактеров вступить в наши ряды и бороться с сагонами напрямую. Во-вторых, обычных людей просто жаль, потому что для них повышается риск встречи с сагоном, а это, естественно, коренным образом меняет всю последующую жизнь человека. В-третьих, и это уже важно для нас… Вы знаете, что большая часть встреч с сагонами заканчивается безумием контактера, его смертью, физическое тело иногда не выдерживает стресса, или же полным подчинением личности, превращением в эмменДара. Те, кто встретились с сагоном и сохранили, по крайней мере, сохранили свою личность – это люди, по своей психической природе способные противостоять сагону. То есть это своеобразный отбор для нашей службы… – Дэцин умолк.

Ильгет внимательно смотрела на него блестящими глазами.

– Конечно, не всем так достается, как вам, – добавил командир Арниса, – многие не выдерживают просто одного взгляда сагона. Но даже если и выдерживают – существует целая классификация тактики сагонов. Они часто пытаются обмануть, заманить, сыграть на каких-то слабостях… они, в общем, меньше заинтересованы в эмменДарах, чем в добровольных слугах, сингах – контролирование эмменДара для сагона дополнительная ментальная нагрузка. Но с вами, боюсь, сагон рассчитывал даже не на подчинение, ему просто нужно было получить сведения и убить вас, но он даже и их не смог получить. А ведь он вас ломал по полной программе, да еще после месяца пыток. Поэтому, Ильгет… Мне удалось для вас выбить премию, нам всем выделили, у вас есть деньги, и до полного выздоровления вам будут платить как за ранение, так у нас положено. Потом вы можете выбрать любую профессию. Но если откровенно, наша служба заинтересована в вас. Арнис говорил, что вы выражали желание летать, быть эстаргом. Я должен заметить, что быть простым эстаргом для вас означает неизбежный риск новой встречи с сагоном…

– Подождите, – сказала Ильгет, – ведь Арнис, мне казалось, убил этого сагона. Или только ранил?

Дэцин покачал головой.

– Обезвредил на время. Лишил телесной оболочки. Это возможно с сагоном, он уязвим, как любой человек, но убили его вы… Это вы смогли настолько занять сагона ментальным поединком, что он ослаб и не смог вычислить приближение Арниса и выстрел. Однако сагоны не умирают. Нужно несколько лет, чтобы он воплотился в новом теле. Ильгет, вам плохо?

– Нет, ничего, – сказала Ильгет сдавленным голосом. Арнис положил руку ей на лоб.

– Успокойся, Иль… ничего. Здесь он тебя никак не достанет. Ты всегда можешь остаться на Квирине.

– Я не боюсь, – сказала Ильгет сердито. На самом деле, оказывается, внутренняя уверенность, что сагон уже мертв, была для нее очень важна. И вот выясняется, что он вовсе не мертв, и что он обязательно будет ее искать… и уж конечно, если начнет снова ломать – то опять по полной программе.

Но ей не хотелось говорить об этом ни Арнису, ни Дэцину. Она справится со своим страхом… потом.

Дэцин неуверенно посмотрел на нее.

– Может быть, мы все-таки поговорим позже? Хотя, в общем, я уже сказал почти все.

– Нет, Дэцин, говорите, – спокойно сказала Ильгет, – все в порядке. У меня только вопрос…

– Да?

– Вы говорите – ваша служба заинтересована… вы предлагаете мне поступить в вашу службу?

– В общем, да.

– Что именно мне придется делать? Это такая же работа, подпольная, как то, что мы делали сейчас?

– Не только, – Дэцин качнул головой, – это обычная военная служба, Ильгет. Причем мы должны быть универсалами, потому что только мы в состоянии справиться с дэггерами. И военными пилотами, и десантниками. Это настоящая война.

– Но я же… ну – ничего не умею. Предположим, я бы могла выучиться здесь какой-нибудь профессии на Квирине. Но – военная служба? А я… я женщина, и ничего толком не умею. Я не очень спортивная. Да и не очень молодая. Я и раньше-то была так… а сейчас, после всего этого, наверное, и ста метров не пробегу. Стрелять не умею, да и не знаю, могу ли вообще, например, в человека выстрелить…

– Это все не проблема, – сказал Арнис.

– Конечно, это пустяки, – согласился Дэцин, – женщин у нас много, воюют они не хуже, а ментальная устойчивость у них, пожалуй, еще повыше, чем у мужчин. Ильгет, для Квирина все это не проблема. Мы вас научим всему, и стрелять, и бегать, и на ландере летать. Проблема для нас как раз в другом. Мы за семьсот лет общения с сагонами так и не смогли понять, что заставляет одних людей, казалось бы, очень сильных и уверенных в себе, легко ломаться при одном взгляде сагона – сагон ломает взглядом, и других, иногда сильных, иногда очень слабых и неподготовленных, вот как вы, например, выдерживать сильнейшие ментальные атаки. Кстати, устойчивость психоблокировки – из той же оперы. Мы не знаем, почему у одних людей этот блок можно вскрыть, при достаточно сильной боли или наркотическом воздействии они все вспоминают, а у других – нельзя вскрыть ничем. И это коррелирует с противосагонской устойчивостью. Мы изучали различные психологические методики, существующие у разных народов эзотерические методы – ничего не помогло. Обучение скорее наоборот понижает устойчивость, чем повышает ее. Мы уже давно делаем ставку только на отбор людей. То есть мы отбираем людей, которые желательно, выдержали хотя бы одну встречу с сагоном, хотя бы взгляд. Теперь вы понимаете, Ильгет? Вы нужны нам. Людей с такой устойчивостью у нас нет. С проверенной на практике стойкостью. Вы сможете воевать на планетах, зараженных сагонами.

Дэцин замолчал. Ильгет тоже не говорила ничего.

Никакой радости не было. Несмотря на все замечательные слова о ее стойкости… Значит, они нуждаются в ней. Она может воевать против сагонов. И если она снова встретится с сагоном, и он начнет ее ломать, она выдержит ломку… Ильгет затошнило. Ломку… знал бы ты, что это такое.