Текст книги "Пловец"

20 декабря 2013 года
Брюссель, Бельгия

Махмуд повернулся в ту сторону, откуда шел голос, и увидел мужчину в черном и в лыжной шапке с прорезями для глаз и рта, влезающего на крышу. В руке у него был короткий автомат. Профессиональный убийца, подумал Махмуд. Хорошо знает свое ремесло. Для него нет ничего естественнее, чем бегать по крышам и целиться в других людей. Для Махмуда все кончено. Больше бежать некуда. Он даже испытал облегчение. Выпустил края крышки люка из рук, повернулся к убийце, поднялся с четверенек и выпрямился. Стоя на крыше, он видел под собой огни улицы в темноте. Махмуд закрыл глаза.

– Убрать оружие, – раздалась команда с террасы под ними. – Слишком велик риск. We need him alive[8]8
  **Он нужен нам живым (англ.).


[Закрыть].

Слова словно доносились издалека. В голове у него стоял гул. Он не отважился открыть глаза.

– Команда прервать операцию. Повторяю. Приказ отходить.

Снова голос снизу.

– Нужно скрыться до прибытия пожарных. Из комнаты 504 ведет вторая запасная лестница. Отходим. Это сейчас важнее, чем объект. Let’s go![9]9
  *Пошли! (англ.)


[Закрыть]

Махмуд приоткрыл глаза и посмотрел на мужчину. Их разделяло не более десяти метров. Мужчина медленно опустил оружие, не отводя глаз от Махмуда.

– You’re a dead man walking[10]10
  Ты покойник (англ.).


[Закрыть], – сказал он и скрылся за карнизом.

На часах было почти восемь утра, когда он снова услышал шаги на террасе. Пожарные и полиция проверяли отель. Махмуд сидел, спрятавшись, на чердаке, куда вел люк на крыше. Там он просидел пару часов, терпеливо дожидаясь, пока все успокоится.

Но больше сидеть на одном месте он не мог. Нужно было выбираться отсюда. Четверть часа ушло у Махмуда на то, чтобы обнаружить в деревянном полу чердака люк. К его радости, он был не заперт. Дернув крышку, он увидел внизу коридор, по которому в панике бежал несколько часов назад. Они сказали, лестница в номере 504. Влажными от пота руками Махмуд потрогал дверь. Она была открыта. Видимо, американцы взломали замок. В номере было пусто. Он был копией того, где раньше остановился Махмуд, но окно выходило на соседнее здание. Между домами была пара метров. Махмуд осторожно выглянул из окна. Слева действительно была ржавая лестница. Махмуд нагнулся и посмотрел вниз. К своему ужасу, внизу он увидел мужчину в черном на корточках. На голове у него была вязаная шапка, а у ног лежала черная нейлоновая сумка. Американцы не ушли.

Махмуд резко отпрянул. Мужчина его не видел. Прислонившись спиной к стене, американец читал сообщения в мобильном телефоне.

Махмуд выбежал из номера и направился к пожарной лестнице. Затаив дыхание, он толкнул дверь. На лестнице было пусто и тихо. Он осторожно спустился на первый этаж и обнаружил две двери. Одна явно вела в зону рецепции. Туда нельзя было идти. Наверняка там американцы.

Вторая дверь была не заперта.

За ней начиналась лестница вниз в темноту. Махмуд нашел выключатель, и подвал залило светом. Спустившись, он оказался в коридоре. С двух сторон были двери – наверное, в кладовки. Махмуд подергал ручки. Все заперты. Но, взглянув вверх, он обнаружил под потолком грязное окно на уровне улицы. Окно было открыто. Махмуд привстал на цыпочки, чтобы посмотреть, куда оно ведет. Проулок. Мусорные контейнеры. Никаких американцев в черном, насколько ему было видно. Это его единственный шанс. Махмуд поставил ногу на ручку ближайшей к окну двери, обеими руками вцепился в подоконник и подтянулся. Окно было маленьким, но пролезть, помогая себе плечами, можно. Сперва он выбросил в окно рюкзак, а следом вылез сам. «Это оказалось проще, чем я думал», – сказал себе Махмуд, лежа на мокром асфальте. Прежде чем подняться, он посмотрел по сторонам. Никого. Махмуд поднялся и спрятался за мусорный контейнер.

Сидя на корточках, он сделал глубокий вдох и приступил к анализу ситуации. Его побег явно не обрадовал преследователей. Стряхнув пыль и грязь, он выпрямился и нарочито спокойно пошел к выходу из проулка. Дойдя до улицы, он замер и осторожно заглянул за угол. У входа в отель никого не было. Но раз американцы сторожили у пожарной лестницы, то и за входом тоже явно следили. Не стоит рисковать. Махмуд знал, что в квартале от него бульвар Анспах, где много туристов. Там можно будет раствориться в толпе туристов и покупателей. Всего пять минут. Его жизнь зависит от того, успеет он или нет.

Махмуд надел рюкзак. Поправил лямки. Приготовился к марш-броску. Нервы его были на пределе. Сделав три глубоких вдоха, он бросился бежать изо всех сил вправо по улице, прочь от отеля. Через пятьдесят метров он повернул к бульвару. За спиной раздались голоса. Ругательства по-английски. Топот ног. Команды.

Наверное, никогда в жизни Махмуд не бежал так быстро. Он не оглядывался. Добежав до бульвара, он пересек улицу. Машины резко тормозили вокруг него. Раздались недовольные крики и гудки. Но Махмуд не обернулся. Он бежал, бежал, бежал. Все дальше от отеля. Еще через пару минут бега он оказался на площади Гранд Пляс – фламандском сердце Брюсселя. Он остановился, чтобы перевести дух.

Рождественский базар как раз открывался. Ветер доносил аромат глинтвейна и имбирных пряников. Перед ратушей красовалась огромная елка. Красные и серебряные шары покачивались на ветру.

Адреналин бурлил в крови. Махмуд оглянулся через плечо. Никто его не преследовал. Крупные снежинки падали ему на щеки. Махмуд поднял лицо к небу, прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Он жив. Открыв глаза, Махмуд обвел взглядом богато украшенные золотом фасады.

Надолго ли?

Весна 1991 года
Курдистан

Здесь так красиво. Горы словно сошли с картины на шелке. Верхушки гор затянуты туманом. Небо такое высокое и ярко-синее, что синева слепит глаза. В мыслях я напеваю песню, названия которой не помню. Но группа называется, кажется, Dire Straits. Я плохо разбираюсь в музыке. Музыка и литература меня не интересуют. Но почему-то не могу выбросить из головы строчку из этой песни. These mist covered mountains are a home now for me[11]11
  Эти затянутые туманом горы теперь мой дом (англ.).


[Закрыть]. И мягкие звуки гитары в голове греют мне душу.

Здесь ничем не пахнет. Разве что дизелем из подтекающего мотора нашего джипа. И сладким черным чаем, когда мы останавливаемся, чтобы поесть. Еда самая простая. Хлеб, йогурт, орехи, редко баранина. Еда крестьян и солдат. Военные порции. Хотя вдоль дорог мы видим на лотках помидоры, фиги, гранаты. Пока у местных все хорошо. Но они явно готовятся к трудным временам.

У меня все тело болит. Каждый ухаб на дороге причиняет новую боль. Разбитая машина трясется и подпрыгивает на горной дороге. Сколько мы уже проехали на это машине? А сколько проехали на похожих машинах по похожим дорогам? А по бездорожью? А прямо по полям?

Настали другие времена. Мы строим краткосрочные связи. Прямо здесь, в полях и горах. Работа в поле в прямом смысле. Завоевываем доверие за чашкой чая, чтобы предать его прежде, чем вкус чая покинет рот.

Правила игры изменились. Теперь это не ничья. Раньше целью было не проиграть. Кто верил, что победа возможна, до того дня, когда они перелезли через стену? Но для меня ничего не изменилось. Для меня это по-прежнему игра на выживание.

– Как меня достала эта развалюха! – говорит коллега, не обращаясь ни к кому конкретно, но, помимо переводчика, я единственный здесь говорю по-английски.

Это его способ начать разговор. Забросить крючок, на который потом можно нанизывать фразы. Я хорошо знаю такой тип людей.

– Что ты сказал? – спрашиваю я, хотя прекрасно все слышал.

Смотрю в его сторону. Он сидит рядом со мной, развалившись на продавленном заднем сиденье, отчего к вечеру у него заболит спина.

Бритая голова с залысинами. Толстый, плохо заживший шрам от волос через всю левую щеку. От шрама кожа на лице растянулась, как на раме, сделав улыбку кривой и двусмысленной.

Я ничего о нем не знаю. Только что с собой у него была бутылка «Джим Бима» и что вчера она закончилась. Теперь он вынужден пить самогон, купленный на рынке в пригороде Мосула. На вкус он как керосин. Он скучает по футбольным трансляциям, говорит коллега. Я не пью ничего крепче чая. Пить можно или слишком много, или ничего.

Я скучаю по плаванию, по его успокаивающим монотонным движениям. Скучаю по бассейну, запаху хлора, звуку шагов по кафелю, по мышечной боли от перенапряжения.

– Я сказал, что эта чертова развалюха меня достала. Мы делаем на этой войне кучу бабла, но не можем даже иметь нормальную машину. Чертов Пентагон. Согласен?

Я пожимаю плечами. Нытье меня не интересует. Пустая болтовня тоже. Терпеть не могу таких типов, как он. Мы об этом не заговаривали, но очевидно, что он бывший солдат. Ему не свойственны острый ум и мгновенная реакция морских котиков. Значит, он скорее всего из Special Forces – особого отряда. Все его движения направлены на достижение одной цели. Он негибок и беспощаден. О Ближнем Востоке ему не известно ничего. Вообще ничего. Он даже не знает, какую важную роль здесь играет чаепитие. Для него важно только как можно быстрее попасть из пункта А в пункт Б. Он умеет двигаться только по прямой. Привык выполнять указания, не задумываясь о последствиях. Он не знает, что такое сомнения и разочарования или пограничное состояние между жизнью и смертью.

В старом мире, который закончился меньше года назад, но который никто уже не помнит, он всегда следовал за мной, действуя на основе информации, которую я доставал. В старом мире мы бы не встретились. А в новом работаем в одной связке.

– Переводчик сказал, что еще полчаса, – ответил я.

Я откидываюсь на спину и закрываю глаза. Чувствую ритм движения автомобиля, неровности дороги, раздражение, которое не дает мне расслабиться и забыться сном.

К деревне мы подъезжаем уже в темноте. Она такая же, как и все остальные деревни в этой местности. Серые дома, камни, козы… В сумерках кажется, что это та же деревня, которую мы покинули утром. И в такой же окажемся завтра. Дети подбегают к машине и что-то кричат. Слов не разобрать. Мы выдаем себя за торговцев оружием. Поэтому нам рады в каждом уголке этой странной страны. Население возлагает на меня надежды. Мы им это позволяем. В наши задачи входит мотивировать их.

– Приехали? – спрашиваю я шофера по-арабски.

Он кивает, останавливая машину на пыльной площади. Перед одним из низких каменных домов стоит группка людей в грязных кафтанах с повязанными на головах платками. У их ног – груда оружия. Они криками прогоняют детей.

Я трясу спящего коллегу за плечо. Он просыпается мгновенно, словно и не спал.

– Приехали, – сообщаю я.

– Какая дыра, – отмечает он.

Мы выходим из машины, здороваемся с мужчинами, обмениваемся любезностями. Коллега криво улыбается, кланяясь, но приветственные фразы произносит правильно. У него явно способности к иностранным языкам, но не хватает старания, чтобы выучить какой-нибудь язык, кроме английского. И его не интересуют детали, а многие вещи, например изучение иностранных языков, требуют внимания к деталям.

Внутри крошечного дома земляной пол, очаг. Мы пьем тысячную чашку чая, и я лгу о намерениях моего государства. Коллеге ничего не интересно. Он хочет сразу переходить к делу. Он просит чего-нибудь покрепче. Хозяева достают бутылку виски неизвестной мне марки.

Они в приподнятом настроении. Готовы к борьбе. Не боятся смерти. Они почти добились того, к чему стремились тысячу лет. Они отвоевали свое воображаемое государство и охраняют его границы. Пару дней назад они заняли Мосул и не устают хвастаться своими геройскими подвигами. Историческая справедливость восстановлена. Я тоже не устаю поздравлять их и говорить, какое впечатление произвели на нас их победы и как мы восхищаемся их мужеством. Я обещаю им оружие. Поддержку с воздуха.

– Самолеты? – переспрашивают они, чтобы убедиться, что поняли правильно.

– Мы разбомбим Саддама, если он сюда заявится, – объясняет коллега, которому надоело тысячу раз обсуждать одно и то же. – Переведи, – приказывает он переводчику. Тот послушно кивает.

Хозяева смеются, хлопают друг друга по спине, наливают сомнительный виски в грязные стаканы для чая.

Наконец они удовлетворены моим рассказом. Теперь они хотят своими глазами увидеть доказательство американской поддержки. Мы идем к машине.

Коллега открывает ящики. В свете фар хорошо видно их содержимое.

– Гранатомет, – объясняет он. – Три штуки. Ими можно подорвать любой бронетранспортер.

Крестьяне теперь стали партизанами, солдатами, борцами за свободу, народными героями. Они с восхищением разглядывают оружие. Передают из рук в руки.

– Мы вас потом научим, – говорит коллега.

– Необязательно, – отвечает один из лидеров. – Мы умеем обращаться с оружием.

Коллега берет гранатомет и убирает обратно в ящик.

– Мы вас научим, – повторяет он.

– Можно увидеть снаряды? – спрашивает один из борцов за независимость.

Коллега открывает ящик и показывает гранаты. Двадцать штук. Едва хватит для обучения.

– И все? – спрашивают партизаны.

– Все, что у нас с собой, – отвечаю я. – Остальное доставим на неделе.

Они шепчутся.

– Но что, если иракцы придут раньше?

– Тогда мы разбомбим их с воздуха, – говорит коллега и поворачивается к переводчику: – Переведи!

Крестьяне смеются, качают головами.

В последнем ящике снаряды для русского оружия, которым они пользуются. Они явно разочарованы. Надеялись на большее. Но в глазах по-прежнему огонь борьбы.

Они снова перешептываются. Обучение закончено. Ужин съеден. Спиртное выпито. Чай тоже. В ряду крестьян царит возбуждение. Мой коллега явно устал. Движения у него замедленные. Лицо раскраснелось. Плюс он не выпускал из рук стакана со спиртным с самого нашего приезда. Переводчик пожимает плечами.

– Они что-то хотят вам показать, но я не понимаю что.

Наконец они успокаиваются, пожимают нам руки, благодарят за эти крохи, которые мы им привезли. Они чувствуют себя солдатами, освободителями, хозяевами своей страны. Мы идем по деревне. Они ведут нас куда-то в темноте. В свете луны камни отливают серебром. Мы подходим к нескольким низким домам. Пахнет козами. Может, это хлев или сарай? Перед одним из зданий стоит бородатый партизан с русским автоматом на плече. В углу рта – зажженная сигарета. Он выплевывает сигарету, придавливает сапогом, открывает дверь сарая, пропуская нас внутрь.

Лучи света от фонариков танцуют в темноте. Нам сложно сосредоточиться. Вонь от коз просто непереносимая. Но пахнет не только козьим навозом. К запаху примешивается что-то еще. Наконец, лучи останавливаются на мешках в самом дальнем углу. Мужчины подходят к мешкам, пинают их, что-то кричат. Мешки шевелятся, сжимаются, отползают, издают стоны. Мужчины переворачивают их, вываливая содержимое на грязный пол. Это два юноши, почти подростка, с разбитыми в кровь лицами, в драной форме. Два до смерти напуганных иракских подростка.

Партизаны плюют в них. Смеются. Ругаются по-арабски. Переводчик пожимает плечами.

– Говорят, что пленники отказываются говорить. Утверждают, что они из простой пехоты.

Я качаю головой.

– Потому что они и есть пехота. А что они хотят услышать?

Краем глаза я вижу, как коллега выходит из сарая.

Я догоняю его у машины. Капот открыт. Он что-то делает с мотором. На шее висят провода.

– Что ты, черт возьми, делаешь?

Он не отвечает. Двумя руками хватается за аккумулятор, вынимает его и ставит на дорогу.

– Помоги, – говорит он.

– Зачем? – спрашиваю я, хотя прекрасно знаю зачем.

– Не будь идиотом, – говорит он.

Смотрит мне в глаза. В его глазах новый блеск. Он садист, понимаю я.

Скрип проводов.

– 220 вольт в член развяжет нашим иракским друзьям язык.

Чувствую сухость во рту. Голова раскалывается.

– Ты пьян? – спрашиваю я. – Это же просто подростки, которых они взяли, когда иракцы отступали от Мосула.

– Не хочешь помогать, можешь ждать у машины, – говорит он, поднимая аккумулятор.

Я ощущаю панику. Понимаю, что не владею ситуацией. Вижу жажду насилия в глазах этого безумца. Я знаю, ничто его не остановит. Ничто из того, что я мог бы сказать сейчас.

Я достаю пистолет. Взвешиваю в руке. Крики из хлева. Удары. Снова крики. Где шофер? Где водитель?

– Я даю тебе последний шанс вернуть этот чертов аккумулятор на место, – говорю я.

Он поворачивается ко мне. Качает головой. Плюет на землю.

– Чертов сосунок, – шипит он. – Такой же трус, как твоя шлюшка в Дамаске.

Я бью его пистолетом прямо в переносицу. Слышу хруст костей. Вижу кровь.

Он не успевает даже руку поднести к носу, как я уже сижу у него на груди.

– Что ты сказал? – ору я. – Что тебе известно про Дамаск?

Во рту вкус металла. Вкус паники. Я на взводе. Прижимаю пистолет к его глазу, не давая ему поднять голову с земли.

– Из-за тебя твоя шлюшка погибла, – шипит он. – Её разорвало на тысячи кусочков.

– Заткнись, – ору я.

Прижимая дуло еще плотнее к глазу. И тут чувствую, как меня поднимают, как кто-то отбирает у меня пистолет. Вижу, как крестьяне нагибаются над коллегой, поднимают его тоже. Отводят его подальше от меня. Он выплевывает кровь на землю. Отряхивает пыль. Ругается.

– Это должен был быть ты, педик. Тебе это прекрасно известно.

Мы выезжаем рано утром. Моросит дождь. Уезжаем, оставив три гранатомета, двадцать гранат, патроны для калашниковых, двоих иракских пленников. Оставляем позади хлев. Кровь на песке. Сказанное и несказанное. У нас нет другого выбора, как двигаться вперед, и никогда не было.

Я поворачиваюсь. На заднем сиденье спит коллега. Запах перегара и импровизированный бандаж – вот и все, что напоминает о вчерашней драке.

Но я никак не могу успокоиться. Все думаю о слухах и сплетнях. То, на что намекал иракец на пароме в Стокгольме. То, что я не хотел слышать.

Я думаю о страхе в глазах малышки. Думаю о том, что я ее бросил. О том, что ничего уже не исправить. О крышах в Бейруте. О жаре. О тугой педали сцепления. Думаю о том, как хрупок этот мир. И как нестабильны чашечки весов, и нужно постоянно менять союзников.

Я думаю о схеме подземного туннеля, которую я отдал ему тем холодным вечером, об отражении рождественских огней в темной воде и в стеклах его очков. Еще одно звено в цепи событий, включая нынешние.

Я думаю о том, что крестьяне, с которыми мы встречались, все будут казнены, когда Саддам повернет на север. Думаю о том, что мы никогда не выполняем обещаний. И что мы всегда приносим в жертву своим интересам тех, кому обещали спасение.

20 декабря 2013 года
Брюссель, Бельгия

Как, черт возьми, они его нашли? Этот вопрос не выходил у Махмуда из головы с тех пор, как он оказался в метро после драматичных утренних событий, когда его чуть не убили. Как, черт возьми, это получилось? Они выследили его? Сначала до Музея Африки, а потом до отеля? Но как им удалось остаться незаметными? Он же выбрал первый попавшийся отель. В прессу его фото не попали, насколько ему было известно. В интернет он не заходил, телефоном не пользовался. Мистика какая-то.

Махмуд купил колу и чёрствую пиццу с непонятной начинкой в киоске на центральном вокзале и спустился на платформу. Он был измотан и до смерти напуган событиями последних часов. Даже здесь, в метро, ему казалось, что все на него смотрят, следят за ним, выжидают момент для атаки. Так дальше не может продолжаться. Ему некуда бежать. Негде прятаться. Он беспомощная жертва преследователей, а ведь его всегда учили быть проактивным, брать контроль в свои руки.

Но как это сделать? Надо что-то менять. Присев на лавку, Махмуд стал ждать следующий поезд. Ноги у него тряслись от волнения. Рядом с ним мужчина в костюме выругался по-английски. Судя по всему, его телефон не ловил сеть.

Махмуд застыл. Как он раньше не догадался? Как можно было быть таким наивным.

Ощутив приступ новых сил, он выбросил остатки ужасного обеда в помойку и бросился бегом вверх, в переход, где пахло мочой. Следуя по указателям, он добежал до туалетов в подвале вокзала. Заплатив тридцать центов мрачной женщине на входе, Махмуд вбежал в туалет, провожаемый позвякиванием монеток у нее в блюдечке. Кабинки были пустые и даже относительно чистые. Махмуд вошел в первую, закрыл дверь и опустил крышку унитаза. Скинув рюкзак, он выложил все его содержимое на крышку унитаза. Паспорт, кошелек, мобильные телефоны, аккумуляторы, флешку, программу конференции, трусы, носки, рубашку и футболку. «Команда пыток» Филипа Сэндса в карманном издании, над которой он дремал в самолете. Кошелек Линдмана. Он заглянул внутрь. «Американ Экспресс». «Виза». Обычные, не золотые. Двести евро двадцатками. Водительские права. Чек из камеры хранения в Париже. Махмуд пригляделся к чеку. Линдман говорил, что спрятал что-то в Париже. Лучше камеры хранения места не придумаешь. Надо проверить. Он переложил чек в свой кошелек и продолжил перебирать содержимое рюкзака, не зная наверняка, что именно он ищет. Но что бы это ни было, среди его вещей этого не было. Он проверил карманы рюкзака и карманы своей одежды.

Наконец, он вывернул нейлоновый рюкзак наизнанку. И там в левом углу увидел что-то, прикрепленное черной липучкой. Он оторвал это и поднес к свету. Жучок был похож на миниатюрный спичечный коробок из твердой пластмассы с электронной начинкой. Настоящее достижение высоких технологий. Махмуд повертел его в пальцах. У Махмуда не было никаких сомнений в назначении этого странного предмета. Именно с его помощью его и отследили. Аппарат передавал им GPS-сигналы, по которым легко можно было определить местонахождение Махмуда. И, хуже того, этот аппарат привел к гибели Линдмана. Махмуд, сам того не зная, нес на себе смерть.

Махмуд осел на пол, не выпуская жучок из рук. Это он привел американцев – или кто они там были – прямо к Линдману. И сколько бы он ни убегал и ни прятался, они всегда знали, где он. От этой мысли Махмуду стало дурно. Это он виноват в смерти Линдмана. Эта смерть на его совести. Как он мог быть таким наивным? Почему воспринял все это как шутку? Он же знал, что за ним следят? Почему не хотел верить в это? Но все сожаления бесполезны. Прошлого не вернуть. И сейчас не время об этом думать. Усилием воли Махмуд поднялся на ноги и принялся укладывать вещи обратно в рюкзак. Телефоны вместе с аккумуляторами он выбросил в корзину для прокладок. Не стоит рисковать. Телефон наверняка прослушивают. Он хотел выбросить и жучок, но передумал и положил в карман. Белье, паспорт, кошельки он сунул обратно в рюкзак.

Надев рюкзак на спину, вышел из кабинки и пошел к выходу.

Идя по переходу, он размышлял над тем, как им удалось сунуть жучок к нему в рюкзак. Он никогда не выпускал рюкзак из рук. Кроме того раза, когда выронил его на платформе, когда штурмовал экспресс из аэропорта в Брюссель. Рюкзак подала ему красивая блондинка с зелеными глазами. Может, она была с американцами заодно? Почему бы и нет? Красивая девушка тоже может быть убийцей. Махмуд покачал головой. Какой же он был идиот.

Махмуд по указателям нашел автобусную остановку и вбежал в первый подошедший автобус. Присев на свободное сиденье сзади, он затолкал жучок под сиденье, поднялся и выбежал из автобуса за секунду до отправления. Махмуд не знал, куда идет автобус, но это отвлечет его преследователей ненадолго. А он пока сделает следующий шаг.