Текст книги "Вокруг пальца"

Глава 5

Оказавшись на улице, я сразу чувствую себя уязвимым. Тут по-прежнему масса прохожих, но не настолько много, чтобы снайпер не смог пронизать толпу пулей. Я наверняка смог бы без проблем снести с крыши башку кому-нибудь. Толпа здесь другая – более бдительная, кроссовок явно меньше, и даже свет более косой – почему-то не так лупит в лицо в согласии с деликатными нравами обитателей Сохо.

Раньше я разгуливал по этим окрестностям, попусту растрачивая уйму мыслепространства на ощущение превосходства и основательности, но прямо сейчас я отдал бы пару лет жизни, только б оказаться типом, рыскающим по укромным магазинчикам в поисках модных шмоток.

Лучше всего, решаю я, убрать свое дородное тело в отель «Шедевр».

Вроде бы чересчур претенциозное название для бутик-отеля – «Шедевр», правда? Но поскольку я уже бывал тут прежде, мне известен тот факт, что это прозвище дали зданию местные за вычурный фасад из чугунного литья.

«Шедевр». Я был здесь пару лет назад вместе с Зебом во время «Нью-Йорк Фэшн Вик», когда Зеб мотался по вызовам с ботоксом, а я рассекал перед ним толпу. Эта роскошная – и, честно говоря, мне не по рангу – сеньорита нацеливается в баре на меня, и не проходит и двух лимонных «Джинджерино», как уже липнет ко мне, будто пищевая пленка к сэндвичу. Тогда я носил эспаньолку, пытаясь отвлечь внимание от экспансии лба к макушке, а эта девица – звали ее в честь какой-то травы, что ли – вдруг заявляет, что мои усы подавляют мою бороду. Потом-то она проговорилась, что просто воспользовалась мной, чтобы досадить своему дружку, трепавшемуся с überмоделью, в то время как она сама всего лишь супермодель. Как же мы с Зебом потом угорали над этой субклассификацией, когда добирались домой сами по себе. А еще я там и подцепил словечко über, о котором вам уже говорил.

Колюрия, вот как ее звали.

В фойе темно и сумрачно, уйма плавающих световых сфер и волновых машин. Если я когда-нибудь повстречаю дизайнера этого интерьера, предварительно приняв пару пива, то наверно проговорюсь, что это местечко напоминает мне стрип-клуб в Йобурге, где я как-то стоял при дверях, вот только юбки у стриптизерш были подлиннее, чем у здешних девушек.

Стол консьержки представляет собой клубок исковерканной стали со стеклянной столешницей, меняющей цвет каждые несколько секунд, отчего молодая дама за ним морщится при каждой свежей волне цвета. Должно быть, это скверно для мозгов, так что я стараюсь быть предельно любезным.

– Привет. У меня конверт для мистера Ши.

В серо-стальном блузоне девушка выглядит строго-очаровательной, но если не выйдет из-за этого стола, то еще до двадцати пяти заработает морщины между бровями.

– Можете оставить его у меня. Курьеров мы в частные лифты не допускаем.

Мы не допускаем. Она что, еще и пайщик?

– Я еще и вроде как гость, – добродушно настаиваю я. – Не можете ли вы позвонить мистеру Ши и сообщить, что пакет от мистера Мэддена доставлен?

Мистер Ши. Очередное ирландское имя. Говорят, ирландо-американцев 20 миллионов, и смахивает на то, что еще до заката я напорюсь на бо́льшую часть из них.

– Вы мистер Мэдден? – уточняет она, снимая трубку того же цвета, что и ее блузон.

– Нет, я… – обшариваю мозг в поисках термина, жалующего мне достойный титул, – нарочный мистера Мэддена.

Надеюсь, девушка интерпретирует мою кривую усмешку так, что я принижаю собственную роль во всем этом предприятии по доставке. Как бы не так.

– Мистер Ши, – говорит она в трубку, хмурясь от позеленения стола. – Тут нарочный от мистера Мэддена.

Пять секунд спустя она вручает мне электронный ключ от лифта, будто в насмешку изготовленный в форме настоящего, и сообщает:

– Апартаменты в пентхаузе. Частные лифты в дальнем конце.

Насмешливые отели. Только на Манхэттене.

* * *

По пути наведавшись в «удобства», я оставляю в нужнике один из «Глоков» – просто на случай, если надо будет расчистить себе путь к выходу в духе Дикого Запада. И под «Диким Западом» я подразумеваю Лимерик, а вовсе не Техас. О’Коннелл-стрит после часа выдворения по выходным становится малость нервной. Остальные три ствола я оставил на себе в надежде хоть один пронести дуриком через обыск, несомненно, ожидающий меня на верхней площадке.

Я лезу в эту ситуацию вслепую, даже не догадываясь, какого рода сценарий поджидает меня там. Не знаю выходов; не знаю, сколько там враждебных элементов. Оружия, намерений, переговорных позиций. Ничегошеньки.

Шансы на то, что в пафосном заведении в Сохо никакой эскалации не будет, не так уж плохи. Каким идиотом надо быть, чтобы затеять перестрелку в заведении вроде этого «Шедевра»?

Двери у лифта зеркальные, и я разглядываю себя, пока огоньки подбираются к отметке ПХ, пытаясь решить, какую версию Дэниела Макэвоя я представлю тем, кто по ту сторону дверей.

Продемонстрирую им ледяного профессионала, решаю я, но тут же передумываю. Пусть эти типы меня недооценят. Сыграю большого и недалекого, будто парень, пытающийся выглядеть профессионалом, но на самом деле едва барахтающийся на такой глубине. Буду держать рот на замке. Говорить только когда спрашивают и не огрызаться. Вот что советовал Майк:

«Помни, разыгрывай из себя дурака, Макэвой. Пусть мистер Ши считает, что это письмо забросил пес облезлый. Так что обойдись без своих обычных дерзостей. Чем более глупее ты будешь, тем быстрее тебя отпустят. Если будут задавать вопросы насчет подробностей про мою деятельность, ты понятия не имеешь. Ясно?»

Более глупее? И этот тип руководит организацией?!

* * *

Я провожу в лифте небольшой бой с тенью, чтобы разогнать кровь, потом примеряю выбранный вид перед зеркальными дверьми. Я хочу, чтобы мистер Ши увидел крупного туповатого парня, из кожи вон лезущего, чтобы выглядеть еще крупнее и не таким тупым. Пора признать, что быть проглоченным хочешь не хочешь придется, и пустить в ход все умения, какие есть, чтобы выйти с той стороны.

Иначе говоря, мне нужно снова стать солдатом.

Лифт вещает мне самым сексистским голосом на свете, что мы добрались до пентхауза. В этот момент большинство лифтов звякнули бы, но этот просто-таки воздыхает, едва не нарушив мою сосредоточенность.

«Ты солдат, – говорю я себе. – Настала пора тупого солдата».

Двери открываются в коридор с красной бархатной дорожкой вроде тех, что выкатываются из самолета королевы, и тремя парнями на часах.

Парни не из военных, двое просто сидят, господи боже мой. Один из сидящих ест курицу. Но третий часовой прямо у меня перед носом, ждет у двери с широкой улыбкой наготове. Такие сердечные улыбки обожают люди на государственных постах. Они включаются, как лампочки, но тепла лишены напрочь.

Я оцениваю его, прячась за своим «тупым, старающимся не выглядеть тупым» взглядом. Он крупный, но рыхловат, ему бы пора увеличить размер рубашек, но он упорствует, удушая пуговицы петлями. Лицо у него плоское, с диковинным созвездием каплевидных веснушек, будто он в упор расстрелял кого-то из дробовика и его забрызгало. Ноги у него легкие, на плечах и руках бугрятся мускулы. А еще, как ни горько мне это признавать, в его взгляде немалый интеллект, а это самое лучшее оружие из всех на близкой дистанции. А вот издали хороший прицел и крепкие руки побивают интеллект всякий раз.

– У меня пакет, – произношу я, стараясь говорить погрубее. – Для мистера Ши.

Парень отзывается, и я с удивлением слышу настоящий «ирландский ирландский» первого поколения. Может, эмигрировал из-за рецессии, хотя вряд ли. Бьюсь об заклад, он швырнул пару шмоток в вещмешок и ускакал из страны, чувствуя, как лазерные взгляды блюстителей правопорядка поджаривают ему седалище.

– Мы ждем тебя, Дэниел. Уже пару часов. Мистер Ши уже весь извелся.

Я даже не утруждаюсь подсунуть какую-нибудь банальность. Просто пожимаю плечом, что может означать «уличное движение», «пошел на хер» или и то и другое разом. Вот это мне и нравится в пожатиях плеч – их неопределенность.

Парень жестом велит мне выйти из лифта, и при выходе я запинаюсь носком о порожек, что вроде как портит разыгрываемый образ крутого парня, зато дает мне благовидный предлог неуклюже шагнуть вперед и сунуть один из легковесных «Кел-Теков», спрятанный в моей лапище, в карман его пиджака.

– Но-но, полегче, здоровяк, – говорит он, будто я жеребец, которого ведут в стойло, мягко отталкивает меня, а потом поднимает обе руки, шевеля пальцами.

– Пытаешься меня леветировать? – спрашиваю я, рассчитывая, что неправильное произношение переводит реплику в разряд «тупица, разыгрывающий умника».

– Просто подыми, – велит он, и я подчиняюсь. А он берется за тщательный шмон. Обыскивать этот парень умеет, в этом ему не откажешь. В некоторых культурах нам после этого следовало бы пожениться. Ему нужно пять секунд, чтобы отыскать два оставшихся ствола, и еще пара минут, чтобы окончательно убедиться, что больше ни одного нет. И никакого деликатничанья. Тут мне не аэропорт Кеннеди. Никто не станет подавать иск о покушении на растление.

– Ты пришел наготове, – замечает он, передавая мое оружие одному из сидячих головорезов. Тот успевает измазать куриным жиром всю кобуру, прежде чем кидает ее в ведерко у себя под стулом. Терпеть ненавижу жирные пальцы на моих вещах и сдерживаюсь лишь потому, что эти пушки были в моей собственности недостаточно долго, чтобы я счел их своими.

– Всегда Готов – мое второе имя, – говорю я. По-моему, это достаточно глупо, чтобы изгладить впечатление от остроты о левитации.

Тепла в смехе моего шмонающего немногим больше, чем в улыбке.

– В самом деле? Как мило, Дэниел… Ну, почему бы не доставить твою готовую сраку в кабинет мистера Ши?

Срака. Ну, вот словечко, которого не наслушаешься.

– А может, я просто отдам этот конверт тебе? – Отчего бы не спросить.

– Не-а. Этот случай из числа лично в руки. Мистер Ши жаждет с тобой познакомиться.

А я жажду больше не знакомиться сегодня абсолютно ни с кем.

– Лады, давай поскорей с этим покончим.

Я иду к двери, и каждый шаг полон обреченности. Понимаю, звучит это мелодраматично, но именно так оно и чувствуется. Желудок скрутило от напряжения, и меня охватывает почти непреодолимое желание снять группу часовых, а потом распахнуть дверь пинком и представиться этому Ши. Сидящие подскакивают по стойке «смирно», будто считали угрозу по моей ауре, и одаривают меня злобным прищуром. Может, я слишком поспешно судил об этих двоих из-за того, что они сидя давились курятиной. В вертикальном положении оба выглядят довольно внушительно. Мой порыв к насилию улетучивается, и я решаю дать этой ситуации разыграться чуток далее.

– Мужики, оставайтесь здесь и следите за лифтом, – велит Брызга своим парням. – И на цыпочках, будьте любезны. Больше никаких сраных «Кей-эф-си».

Они остаются снаружи. Это хорошо, если только в комнате не готовится нечто такое, что Брызга хочет разыграть без лишних свидетелей.

Штука со свидетелями в том, что начинают они отнюдь не в качестве таковых. Люди ничего не видят и ничего не знают, пока блюстители правопорядка не заставят их вспомнить. Большинство людей можно принудить переметнуться, и хороший босс это знает. Так что если предстоит причинить летальные травмы, чем меньше людей это видят, тем лучше.

Дверь литая, чугунная, и я понимаю, что она воспроизводит фасад отеля в масштабе вплоть до арки входа.

– Это маленький отель, – говорю я, щедрой горстью меча глупость.

– Это верно, Эйнштейн, – говорит Брызга, плечом отпихивая меня с дороги, что дает мне секунду непосредственного соприкосновения, необходимую для извлечения миниатюрного девятимиллиметрового из кармана его пиджака. Он ничего не почувствовал, и теперь я сроднился с крохотулькой «Кел-Теком»; этот пистолет воистину мой, раз мы провернули этот кунштюк вместе.

«Теперь у меня семь сюрпризов для мистера Ши и его ребят, – думаю я, пряча легкий как перышко пистолет в собственный карман. – Семь и один в стволе».

Я не хочу никого убивать, если только не придется, но, честно говоря, я не такой противник смертоубийства, как вчера. Если запахло паленым, пора снимать резину, простите за выражение.

* * *

Этот день превращается в длинную серию противостояний со злыми людьми. Похоже, как бы высоко в пищевой пирамиде ты ни стоял, главный бугор всегда оказывается сосудом комплексов неполноценности, так и алчущим, чтобы какой-нибудь бедный лох недооценил его важность. Это заведение – «Шедевр» – чуть ли не самый высший класс, но держу пари, что этот Ши, «великий и ужасный», припас процедуру устрашения, которую пускает в ход против всех и каждого, вплоть до разносчика пиццы. Я еще ни разу не встречал босса или офицера, чувствующего себя в собственной шкуре уютно.

Входя в двери, я живо представляю себе, как оно будет. Хоть Ши и выхаживал все утро из угла в угол, ожидая, когда я появлюсь с его драгоценным пакетом, он, наверное, заставит меня ждать, пока доест свои блины с семгой по-русски или доорет в свой «Айфон» «продавай, продавай, продавай».

Я не прав в корне.

Этот тип, подскочив с одного из этих диковинных табурето-кресел, бежит ко мне со ртом, полным хумуса.

Прямо не верится. Это мой третий пунктик: шумное прихлебывание кофе, жирные пальцы, еда с открытым ртом.

Знаете что? Люди – животные.

«Ты же не обезьяна, – хочется мне сказать этому типу. – Закрой свое треклятое хавало».

Напряжение чересчур велико. И потому я хихикаю.

– Давно пора, Макэвой… – начинает он, но тут слышит смешок, и его навороченные кроссовки с визгом тормозят на деревянном паркете. – Что?! Ты надо мной смеешься?!

В жидкой эспаньолке Ши застряли крошки пищи. Как же мне относиться к этому субъекту всерьез?

Я напоминаю себе, что притворяюсь тупым. А вернее, более тупым, чем на самом деле. Не будь я тупым, разве я очутился бы тут в первую голову?

– Нет, сэр, мистер Ши, – лепечу я. – Это у меня такое состояние. Это от стресса, говорит мама. Это как А… Д… чего-то там и еще Д. У меня есть фигня вроде лекарства, но у нас кончились овсяные колечки, и я его не принял. Вы тут устроились что надо, мистер Ши, а я ни разу не был в пентхаузе. Вы знаете, что у вас дверь, как отель, только махонький?

Я боюсь, что переборщил, разыгрывая карту пентюха, но Ши моя тирада повергает в смех.

– Ты слышал эту бредятину, Веснушка? – спрашивает он у Брызги. – Майк сказал, что он отморозок, и хоть на этот раз оказался прав.

Теперь в моем распоряжении свежий фактик и умозаключение; кликуха главного громилы Веснушка, откуда по закону обратной пропорциональности следует, что он подлее змеюки.

Ши извивается, вписываясь в свой эрго-табурет, и я взираю на него из-под полуприкрытых век, пытаясь покамест смотреть сквозь хумус, хотя и не исключаю, что потом снова вытащу его на свет.

Ши немногим старше подростка. Года эдак двадцать два, одет прямиком от Аберкромби – вероятно, стоит в очереди с другими детишками по выходным. На лбу следы угрей, на славу кондиционированные блондинистые волосы, искусно нацеленные торчком сразу во все стороны. Если этот юнец – глава организации, штаб которой расположен прямо здесь, то очутился здесь буквально на днях.

Может, король умер и этот мальчонка вдруг оказался на троне?

Немного побарабанив пальцами по столу, Ши кивает, чтобы я сел.

– Слушай, Макэвой, значит, вот что произошло.

Я не хочу слушать, что произошло. Выяснение того, что произошло, редко кончается тем, что живешь долго и счастливо.

– Вы можете мне сказать, коли хотите, мистер Ши, – говорю я, гадая, долго ли они еще могут вестись на эту личину придурка. – Но ежели надо будет повторить, говорит мистер Мэдден, запиши на телефон.

Ши ухмыляется Веснушке, и я понимаю, что в жопе.

– Не надо ничего записывать, Макэвой. Ты не повторишь ни хера.

– Тада ладно.

Ши возобновляет свой рассказ, по ходу разговора запихивая в рот еду из картонки.

– Майк. Мистер Мэдден. Мой папа позволил ему вести свой малый бизнес в пригороде, потому что задолжал Майку любезность-другую. Майк со своим предприятием мелкая сошка, так что насрать, правда? Но теперь, когда папа нас покинул, а у нас наступила рецессия, настала пора слияний мелких сошек. Если собрать сто центов, будет доллар, верно?

– Это верно, – изумленно мямлю я.

– Я отправил представителя потолковать с Майком. Своего друга. Чудесного парня, растил шикарную травку. Окончил Гарвард, как я, знаешь ли. – Ши крутит пальцем, и я вижу гарвардский перстень, усыпанный бриллиантами. – Какую школу? Полную звезду на всю стрит.

Я киваю в такт его болтовне, дожидаясь сути.

– Так вот, возникло недоразумение с одним из людей Майка, и теперь мой мальчик выведен из действий минимум на полгода, и нервы у него теперь ни в звезду, ни в армию, что лично мне доставляет уйму неудобств. Мои плановые вечеринки вошли в легенду, мужик. Ты хоть раз слыхал о моих вечеринках, Макэвой?

– Нет. Ни разу не слыхал. А что, меня пригласили?

Это возмутительная бредятина, но теперь они на крючке. Я слышу хмыканье за спиной.

– Я хочу уделать Ирландца Майка, – продолжает Ши. – Но Веснушка убеждает меня уладить дело, потому как он со стариной Майки в доску.

Гарвардский акцент Ши сбоит, и я слышу, как сквозь него пробивается гнусавое бруклинское «вау-вау».

– Так что Майк соглашается на партнерство, обещает мне возмещение за мои неприятности и в качестве искупительной жертвы присылает мне в конверте имя человека, вырубившего моего паренька. Конверт у тебя, Дэниел?

Теперь недоумение у меня во взгляде вовсе не наигранное, потому что я отнюдь не уверен, что Майк не подставил меня в роли мужика, вырубившего его гарвардского приятеля. Ему-то следовало бы знать, что уложить меня не так легко.

Ши щелкает пальцами, и хумус шмякается на стол.

– Ну, ученый-ракетчик. Мой конверт у тебя?

Я медленно сую руку в карман.

– Тута где-то. В этом пиджаке уйма карманов, но мой другой в химчистке. Вообще-то он у мамы, но мне не хочется признаваться в этом перед мужиками, вот я и говорю, что он в химчистке.

Ши кивает Веснушке:

– Похоже, мы беседуем с самым тупым типом на свете.

Веснушка стучит пальцем по виску:

– У него не все дома, босс.

– Не зови меня боссом! – вскидывается Ши. – Боссом был мой отец. Будто какой-нибудь плантатор… Зови меня сэром.

– Да, сэр. Мистер Ши. Расслабьтесь. Я просто старый пес, знаете ли.

Ши кивает – дескать, чистейшая правда.

– Что ж, мы знаем, что бывает со старыми псами.

О! Здрасьте-приехали. Внутренние напряги.

Ши снова барабанит пальцами по столу.

– Конверт, пожалуйста.

Я подсовываю его и начинаю прикидывать свои действия. Веснушка чуть сместился, скрывшись из моего поля зрения, так что он, как сказали бы мои приятели-рейнджеры, первичная угроза. Ши – просто молокосос, и по его позе видно, что с физподготовкой у него не очень, но сбрасывать его со счетов все равно нельзя. Снайпера или метателя ножей с виду и не распознаешь. Может, он вырос на «Дюке Нюкеме» и может обезглавить крысу с пятидесяти шагов.

Я все еще не разобрался, что к чему. С какой радости Майк швырнул меня в эту мясорубку? Я – просто хаос и непредсказуемость. Если Майк хочет подлизаться к этому универовскому отроку, то наверняка должен пожертвовать одним из этих козлов, которых содержит при «Медном кольце». Уж он-то должен знать, что рано или поздно я увижу подходящий шанс, пойду на прорыв и явлюсь домой под покровом тьмы.

Пересчитав облигации, Ши подвигает одну мне.

– Вот это слово, бестолочь, – говорит он, стуча пальцем по облигации. – Что тут написано?

– Податель, – озвучиваю я слоги.

– Знаешь, что это означает?

Могу догадаться, но даю ему ответ, на который он рассчитывает.

– Что-нибудь насчет прислуживания за столом?

– Это означает, что ты – податель, тот самый. Не знаю, на самом ли деле ты тот мужик, но Майку ты не нужен. – Ши подталкивает пустой конверт в мою сторону, будто черную метку Джону Сильверу. – По-моему, твой босс пытается прикончить двух зайцев одним выстрелом, мистер Дэниел Макэвой, и ты – один из этих зайцев.

На меня вдруг нисходит момент прозрения, доходит как до Луны, и нарисованное Майком ви́дение будущего разворачивается передо мной как на ладони. Ирландец Майк туп как пробка, но у него есть черта, делающая его очень опасным: он искренне и вопреки всем свидетельствам обратного верит, что хитроумен. Великий стратег.

И по-моему, он напоролся на другого тупорылого умника.

И вот что я думаю: Веснушка и Майк сговорились.

Веснушка попросил Майка прислать «паровозника», чтобы Веснушка мог пристрелить Ши, свалить вину на «паровозника» и занять вакантный престол. А злополучный студиозус наследства лишится.

Но заодно Майк ведет еще и собственную игру. Вместо того чтобы прислать какого-нибудь неуклюжего недотепу, он присылает отставного Дэниела Макэвоя в чаянии, что мне придется убить обоих парней лишь затем, чтобы остаться в живых.

Вынужден признаться, он провел меня этой чушью насчет «пятидесяти процентов – и выбрался из ямы» как младенца.

– Ты все неправильно понял, пацан, – говорю я в нормальном темпе в уповании, что он заметит перемену. – Я не один из этих зайцев. Я – пуля.

Реплика и вправду хороша, так прям и вижу, как ее произносит киногерой в рекламном трейлере, но на Ши она особого впечатления не производит.

– А, так теперь ты заговорил поживее? Что, поумнел вдруг ни с того ни с сего?

– Лады, народ. Главное, чтобы мы все сохраняли спокойствие. Я очерчу, что здесь, по-моему, разыгрывается, и пока не закончу, остальным лучше подержать свои приборы в штанах.

– Ты очертишь? – вскидывается Веснушка. – Да что ты за елда? Черненький чумазенький чертенок?

Во второй раз за сегодня. Еще раз, и мне это может осточертеть.

– Что это ты городишь? – говорит Ши. Он не встревожен, но хотя бы прислушивается.

– Ши, сосредоточься сейчас на мне. Забудь обо всех прочих. Ситуация может вот-вот усугубиться.

– Ага, усугубиться вплоть до твоей смерти.

– Мне нравится, как ты подхватил мой глагол и употребил его повторно. Получилось удачно, но теперь слушай. По-моему, тебя тут разводят.

Ши разражается гоготом, аж жратва из глотки летит во все стороны.

– Разводят? Мистер, да это слово придумал я! Я пришел из мира бизнеса. Большие белые акулы, мужик. Я работал на площадке на Уолл-стрит. Это медвежья яма, мужик. Не этим бандюганам меня разводить.

Этот тип замкнулся в своем пузыре. Достучаться до него времени у меня нет.

Я разворачиваюсь на стуле, чтобы приглядеть за Веснушкой.

– Спорим, если ты попросишь Веснушку вывернуть карманы, то найдешь где-нибудь пистолет с глушителем.

Ши юн и потому считает себя бессмертным.

– Ага? Ну и что? Пули-то для тебя!

– В самом деле? Ты чё, малой, уже кончаешь мужиков в пентхаузе?

Ши хмурится:

– Заткни хайло, болван. Глушителя у Веснушки нет. А, Веснушка?

– Факт, нету, мистер Ши. Этот козел вам вкручивает.

– Я думал, он дурак.

– Я тоже. Майк сказал, что он беспросветный, как жопа барана.

Я откидываюсь на спинку стула, чтобы в случае необходимости получить дополнительный импульс.

– Майк развел нас всех, джентльмены. Он на сто процентов сознает, что в этой комнате я буду самым опасным субъектом, и все-таки поместил меня сюда вкупе с обоими своими потенциальными партнерами. – Я вижу, как по лицу Веснушки пробегает тень сомнения, и веду свое дальше. – Ах да, старина Майк выигрывает, как ни поверни. Если тебе удастся по-тихому прихлопнуть меня и своего босса, выставив меня «паровозником», то он больше не на крючке у пацана, запанибрата с новым боссом, да еще и со мной рассчитался. Если же я разберусь с вами обоими, тогда в замешательстве о нем позабудут и его скромный кустарный промысел в Клойстерсе останется независимым.

Ши все еще ест, но уже отчасти прислушивается.

– Но ведь у тебя нет глушителя, правда, Веснушка?

Взгляд Веснушки испепеляет меня лучами смерти.

– Нет, нету ни хера. Зато пушка есть. Можно, я пристрелю этого ссыкуна, ну пожалуйста?

Я нацеливаю палец на пацана.

– Стоит ему достать оружие, и тебя больше нет, Гарвард.

– Так твой пистолет, он ведь без глушителя, а? – спрашивает Ши.

Теперь акцент у него чисто бруклинский, университета как не бывало.

Веснушка на миг сдвигает брови, и я вижу, что он принимает решение, и решение это гласит: «А, полабать!»

– Нет, – бросает он, вытаскивая пушку из кобуры за спиной, а потом – глушак из кармана и искусно накручивая его на ствол. – А вот теперь – да.

Ему требуется три оборота, чтобы накрутить глушитель на ствол пистолета, что дает мне уйму времени, чтобы поднырнуть под его руку с оружием и вынырнуть уже с «Кел-Теком» в руке. Я втискиваю коротенький ствол в его мягкую плоть под подбородком достаточно жестко, чтобы порвать кожу, и вкрадчиво вещаю:

– Тссссс.

Веснушка застывает, будто уселся на фугас, а поскольку кивнуть сколько-нибудь заметно не может, дважды мигает, чтобы показать, что понял. Ему незачем знать, как получилось, что мой пистолет нацелен ему в мозг, – ему достаточно знать, что нацелен.

– Хорошо, – говорю я. – А теперь брось оружие.

Какого черта я творю?

Брось оружие?

В реальном мире бои ведут совсем не так. Если мужик алчет пристрелить тебя, ты его укладываешь, а вовсе не выстраиваешь ситуацию намеренно так, чтобы этот парень мог дышать и дальше.

Ствол Веснушки пару раз лязгает, упав на пол, но не настолько громко, чтобы привлечь внимание ребят из-за двери.

– Колись, – говорю я Веснушке, и если он выдаст мне хоть один слог дерьма собачьего, то, помоги мне бог, я отправлю его вместе с дерьмом на тот свет.

– Силовая политика, – говорит он. – Мы с Майком. Я его продвигаю.

Как я и думал. Веснушка и Майк – двое шекспировских честолюбцев, плетущих хитроумные сети.

Я киваю Ши, прекратившему жевать и сидящему с отвисшей челюстью.

– Из первых уст, – констатирую я.

И не успевает Ши отыскать слова, как я уже в точности знаю их смысл:

– Такой человек, как ты, мне пригодился бы.

Затем:

– Казни этого всуесоса.

О, Гарвард! Летуч твой лоск, аки роса под солнцем утра…

Мне бы следовало прикончить и Веснушку, и Ши. Я мог бы запросто провернуть это при помощи пушки с глушаком и, вполне может статься, убрать «Кей-эф-си» вкупе с напарником в холле, но это уже бойня. Массовое убийство.

А если уж мне придется пойти на массовое убийство, я предпочел бы переть до упора. Достать Майка с его ребятами, да и Кригера-Фортца заодно, раз пошла такая свадьба.

А с такими цифрами я уже подбираюсь к разряду военных преступников.

А я люблю твердить себе холодными ночами, когда у меня перед взором прокручиваются все призраки кровопролитного прошлого, терзающие мою бессонную душу, что Я Не Такой Уж Плохой. Я понимаю, со стороны это выглядит по-детски, но для трех часов утра мантра вполне хороша.

Я Не Такой Уж Плохой. Порой я пою ее на мотив «Во имя любви» «Ю-ту». И пытаюсь не забывать воздерживаться, если кто-то спит рядом.

– Я могу тебе заплатить, Макэвой, – бурчит Веснушка, делая неизбежное контрпредложение. – У меня в машине чемодан денег. Аварийный фонд. Сто штук.

Я даю ему крепкий подзатыльник, опрокидывая на стол в позиции, которую вышибалы называют позой для введения.

– Еще бы, Веснушка. Спасибо за подсказку.

Ши смотрит на Веснушку крысой.

– Ты гребаный говнюк. Я же тебе верил!

В голове у старика стоит звон, и галиматья Ши его не интересует.

– Пошел ты на хер! Ты даже не мужчина. Я не должен тебе ни хрена.

– Застрели его, Макэвой. Веснушка – мой служащий, так что у меня больше средств, чем у него. Вполне логично.

Подняв пистолет Веснушки с глушителем, я тычу ствол ему в срачную булку.

– Вполне логично, Веснушка. Чем ты, эмигрант из Донегола, можешь поднять ставку?

– Можешь взять деньги и машину. Ключи у меня в кармане. – Он вертит сракой, и ключи бренчат. Для него это унизительно. Не годится, чтобы человек в возрасте за пятьдесят вынужден был вертеть сракой. Нужно принять такой закон.

Ориентируясь на бренчание, я отыскиваю кольцо с ключами, стояночный билет и телефон. Никаких ключей от машины.

– Это ключи от дома, Веснушка.

– Это брелок, Макэвой. Дистанционный стартер.

Ну, это удобно.

– Это удобно, – говорю я, прикарманивая ключи, билет и телефон.

Теперь я вижу привлекательные стороны грабежа. Просто приходишь с пушкой и берешь что хочешь.

– Так ты застрелишь этого ссыкуна? – упорствует Веснушка. – Он гробит бизнес.

Ши берет горсть хумуса и размазывает Веснушке по щекам.

– Так ты перейдешь прямиком к гребаному убийству? Может, договоримся?

Пацан все еще порхает в краю воздушных замков. Мне бы надо малость встряхнуть его, чтобы он дважды подумал, прежде чем потом пускаться за мной – если, конечно, выживет. Сделав два стремительных шага вокруг стола, я вмазываю его башку в картонку со жратвой и вожу физиономией по месиву.

– Как ты договаривался со мной? – приговариваю я. – Ты это имел в виду?

– Я просто пытался тебя запугать! – возражает он.

– Фуфло. Ты просто был уверен, что говоришь с трупом.

– Ты и был полным трупом, – подтверждает Веснушка. – Мы всё расписали, Макэвой. Этот ссыкун хотел застрелить тебя самолично, пойти на складку, если так еще кто-нибудь выражается.

У меня двое типов – один мордой в стол, а другой сракой кверху. Ситуация шаткая. Мне нужна стратегия отхода.

– Лады, к окну, вы оба.

– Но… – вякает Эдвард Ши, так что я трахаю его по макушке глушителем Веснушки.

– Заткнись, пацан. Будешь болтать, быстрей загнешься. К окну!

Они идут, злобно зыркая и пихаясь локтями, как дети. Веснушка бурчит и бесится, но знает, что я могу вернуть ему ствол, сунуть одну руку в карман и все равно излупить его в дерьмо, так что он будет поджидать благоприятного случая.

Окно приводит к результату, на который я и надеялся. Солнечный свет затеняет их черты, так что трудно разглядеть, кто есть кто.

– Лады. Теперь снимайте штаны.

У Веснушки яйца есть, и он не хочет показывать их мне.

– Отсоси, Макэвой. Я не спущу штаны, если только меня не собирается отперить Дженнифер Энистон.

Губы Веснушка раскатал недурно, но придется ему признать, что говорить такое как минимум несколько амбициозно.

Я взвожу курок.

– Я звоню Дженн. Так что готовься.

Веснушка начинает возиться с пряжкой в форме классического силуэта кролика из «Плейбоя». Она наверняка произведет на мисс Энистон адски сильное впечатление.

Представить только: суперзвезда перит гангстера Пэдди.

– А ты, пацан? У тебя тоже какие-нибудь условия?

– Само собой. Почему бы тебе не отперить меня?

Браво, пацан! Может, у него тоже кишка не тонка.

Но он выпутывается из своих хипстеровских джинсиков, и – обуреть можно, просто не верится – на обоих одинаковые трусы. Белые брифы с желтой обтачкой.

Я весь день балансировал на грани истерии, и этого довольно, чтобы столкнуть меня с края. Секунд на десять я захожусь кашляющим, рваным смехом и утираю слезы с глаз, потому что затуманенный взор, когда держишь противника на мушке, – это для дилетантов.