Текст книги "Дерзкое ограбление"

18

– Что за… что это за место?

Мишель Малуф осмотрелся по сторонам. Они пришли в ночной клуб неподалеку от площади Стуреплан в центре Стокгольма. Была половина четвертого утра, и все посетители, хоть и выглядели нарядно, были уже не первой свежести. Гремевшая на танцполе музыка в стиле хаус доносилась до зоны с мягкими диванами, где мужчины хвастались перед женщинами своими подвигами, а те натянуто смеялись, стараясь покрасоваться безукоризненными зубами. Малуф не находил себе места среди всей этой свистопляски напомаженных губ, крепких коктейлей, запаха пота, резких движений.

– Расслабься, Мишель! – Петрович рассмеялся над смущенным видом Малуфа. – Тебе надо почаще выходить в люди. В Фиттье, конечно, хорошо, но, знаешь, люди живут в других местах тоже!

Высокий югослав направился к бару, и Малуф постарался не отставать. Петрович не вылезал из ночных клубов все девяностые и половину двухтысячных. В костюме от «Армани», с пистолетом под мышкой он чувствовал себя здесь королем. Из карманов, как в фильмах, чуть ли не выпадали перевязанные резинкой пачки денег. В некоторые месяцы он оставлял в ресторанах вокруг площади Стуреплан суммы больше, чем ВВП Черногории.

Друзья протиснулись к длинной барной стойке белого цвета, где толпился народ, и попытались перекричать музыку короткими, но решительными фразами. Стоило приблизиться Петровичу, народ сразу куда-то рассосался. Стоит ли говорить, что когда Малуф приходил один, такого никогда не случалось?

– Что ты будешь? – спросил высокий югослав.

– Минералку.

Петрович кивнул, но в следующую секунду его взгляд скользнул выше плеча друга. Повернувшись, Малуф уткнулся носом в декольте какой-то блондинки. Подняв глаза на ярко-красные губы, ливанец понял, почему Петрович тут же потерял интерес к напиткам: его привлекали ярко накрашенные губы.

– Можно вас угостить? – спросил Петрович.

На высокой блондинке было белое платье, которое она наверняка носила только летом. Погода стоит мартовская, но какое это имеет значение, если на календаре июнь?

– Бокальчик шампанского, – жеманно ответила блондинка.

– В таком случае, будем пить шампанское 1988 года. Никогда не пейте другое – оно того не стоит.

Рыбка попалась на крючок.

– Вы когда-нибудь охотились на сокола? – задал еще один вопрос Петрович.

Блондинка покачала головой. В глазах читались растерянность и восхищение. Зоран рассказал короткую историю о том, как на виноградниках в провинции Шампань охотничьих соколов учат уничтожать вредителей, атакующих кусты винограда, а потом перегнулся через барную стойку, пересекая невидимую, но безусловную границу между пьющими гостями и трудящимся в поте лица персоналом. Тут же прибежал бармен, и Петрович заказал ему два бокала шампанского, не забыв и про минеральную воду для Малуфа.

Пока они ждали напитки, Петрович развлек блондинку историей о том, почему и чем именно хорош урожай 1988 года, а взгляд Малуфа блуждал по залу. Вдруг ливанец увидел невысокого мужчину средних лет, который целенаправленно пробирался через толпу прямо к ним. На нем были сильно потертые джинсы и клетчатая рубашка с большими кругами пота в подмышках.

Малуф пихнул друга локтем:

– Это он?

Петрович повернул голову, тут же потеряв интерес к блондинке с декольте.

– Манне! Иди сюда!

Впрочем, Манне Лагерстрём уже и так стоял перед ними, распространяя сильный запах пота.

– Пойдем? – спросил Петровича вновьприбывший, который, казалось, не замечал ни Малуфа, ни блондинку.

– Конечно. Только веди себя как положено, Манне. Это Мишель. Вы не встречались раньше?

Рукопожатие Манне оказалось вялым и влажным.

– Мне не нравится это место!

Он слегка нагнулся, чтобы сказать что-то еще, но музыка гремела так громко, что Малуф расслышал только каждое второе слово.

– Что он говорит? – спросил Петрович.

– По-моему, что-то про деньги.

Петрович закатил глаза:

– Ладно, уходим отсюда.

Похоже, он напрочь забыл о красивой блондинке.

– Конечно, конечно, – согласился Малуф.

Бармен принес два бокала шампанского и бутылку минералки. Порывшись в кармане, Петрович бросив на стойку пару пятисоткроновых купюр, положил руку Малуфу на плечо и повел его к выходу.

– В другой раз, – бросил он через плечо высокой блондинке, – в другой раз.

Взяв свой бокал, девушка отвернулась.

Когда они вышли на свежий воздух, Манне снова запротестовал:

– Мне нужен аванс! Гони деньги!

У него был высокий резкий голос – как будто лишняя энергия рвалась наружу из потного тела.

Петрович только покачал головой, и они зашагали к машине. Закончив обход баров и клубов, подвыпивший народ продолжал веселье на улице. Вдоль дорог в три ряда вереницей тянулись такси, выжидая, когда клиенты упадут к ним на задние сиденья, на улице Библиотексгатан в качестве напоминания о своем существовании встали полицейские, а изо всех дверей и окон доносилась музыка техно.

– Заткнись, Манне. Ты обещал сначала показать, что у тебя есть. А потом я тебе покажу, что есть у меня.

– Черт, уже четыре утра, зачем я вообще сюда притащился, – захныкал Манне, – Ты думаешь, это весело, да?

Они подошли к машине, и Петрович открыл заднюю дверь перед этим худым мужчиной, который, казалось, дрожал всем телом, но упрямо покачал головой.

– Клянусь, что сделаю все, что нужно. Но я не работаю в Красном Кресте. И я вам не бесплатное приложение, – сказал он, срываясь на фальцет.

Петрович со вздохом достал из кармана пачку перевязанных резинкой купюр, кинул ее на заднее сиденье, и Манне тут же прыгнул следом. Петрович захлопнул дверь.

– Он как собака, – сказал он Малуфу, с неприязнью покосившись на мужчину на заднем сиденье. – Хотя лучше поддается дрессировке.

* * *

Петрович завел двигатель. Он заранее разменял пятисоткроновые купюры на купюры в двадцать крон, чтобы пачка была толще на вид, и теперь Манне сосредоточенно пересчитывал деньги. Закончив, он пошел по второму кругу – это занимало его всю дорогу до моста Стоксундсбрун. Убедившись в том, что его не обманули, он убрал пачку в карман и просунул голову между креслами, направив энергию, которая некоторое время назад заставляла его дрожать от волнения и нетерпения, на сидящих спереди мужчин.

– Ладно, парни, теперь, раз уж мы едем вместе, нужно наслаждаться моментом. Может, споем летнюю песенку?

И Манне Лагерстрём довольно засмеялся над собственной шуткой, как будто только что услышал самую смешную байку в жизни. У него был звонкий, заразительный смех.

– Ну ладно, не хотите, как хотите. А вот когда я был маленьким, и мы ездили в путешествие на машине, мама с папой всегда пели разные песенки и курили ментоловые сигареты, вот так. А вы не поете и не курите. Что скажете, парни?

За этими словами последовал очередной взрыв хохота, хотя ни Петрович, ни Малуф не понимали толком, над чем здесь смеяться. Но юмористам этой породы не нужна реакция зрителей. Манне не затыкался ни на минуту всю дорогу до Норртелье, безостановочно смеясь над собственными шутками, пару раз даже прослезившись от своих признаний и выложив историю всей своей жизни, с раннего детства в Соллентуне вплоть до своей сегодняшней холостяцкой жизни.

Манне был охранником вертолетного клуба в Руслагене. Он работал там уже почти десять лет и терпеть не мог свою работу. Владельцы вертолетов появлялись очень редко, а если и приходили, то, казалось, только затем, чтобы накричать на него из-за какой-нибудь ерунды. Все без исключения пилоты задирают нос, возомнив, что, если они умеют одновременно переключить рычаг и нажать на педаль, значит, они лучше других.

Управлять вертолетом – плевое дело, – объяснил Манне. – И какой-то дурацкий сертификат не дает им право вести себя, как заносчивые подонки – не здороваться, бросать окурки на пол, приклеивать под стулья жвачку.

– Ты умеешь летать? – спросил Малуф.

Конечно умею, что за вопрос!

Он вел себя как ребенок: елозил туда-сюда, возился с разными кнопками, а потом обнаружил, что сиденья регулируются по высоте. И все это время болтал без умолку.

– Умеешь? – повторил вопрос Петрович. – Ты правда умеешь летать?

– Конечно, умею! – возмутился такому недоверию Манне. – Но разве у меня есть деньги на чертов сертификат? И кто может позволить себе вертолет?

Похоже, по его мнению, эта шутка тоже удалась: Манне громко расхохотался.

– Точно, точно, – кивнул Малуф и, чтобы внести в дело некоторую ясность, добавил, – но ты… никогда не летал?

– Нет, я не летал на вертолете, – завопил Манне Лагерстрём, – хотя и умею! Но это все неважно. Я рассказывал вам, как мой папаша грохнул того чертова барсука, который поселился у нас в погребе?

– Заткнись, Манне! – процедил Петрович. По краям дороги темнел лес. – Плевали мы на твоего папашу. Заткнись.

Рассказ о барсуке продолжался почти всю дорогу до Эстхамры.

* * *

Когда они приехали, Манне выскочил из машины и побежал открывать дверь Петровичу. Потом рванул через парковку, чтобы первым оказаться у ангара с вертолетами.

Манне что… – Малуф пытался подобрать слова, – не вполне…нормальный?

Чтобы описать его диагноз, в алфавите букв не хватит, – вздохнул Петрович, – Но надо так надо.

Открытую посадочную площадку перед административным зданием окаймляли высокие ели, которые образовывали широкую аллею, ведущую к озеру Лиммарен.

Лежавшая по ту сторону сельской дороги деревня казалась тихой и заброшенной, ветер приносил оттуда запах жженой резины и дерева.

По дороге к ангару Петрович посвятил Малуфа в курс дела. В вертолетном клубе Руслагена около пятнадцати вертолетов, владельцы которых – международные компании или частные лица, зарабатывающие на сдаче своей дорогой инвестиции в аренду. Манне – охранник и единственный сотрудник вертолетного клуба. Он должен следить за чистотой и порядком в ангаре: заправлять и, если нужно, чинить вертолеты, хранить документацию, чтобы, если руководству приспичит отправиться на воздушную прогулку, все было наготове.

Также Манне обязан вести календарь бронирования – согласовывать все аспекты, когда секретари звонят забронировать вертолет для своего начальства. Зоран Петрович знал многих секретарей такого уровня.

Довольный охранник в нетерпении ждал их у открытой двери:

– Идемте, идемте!

* * *

В ангаре пахло бензином и металлом. В темноте рядами стояли вертолеты. «Как спящие лошади», – пронеслось в голове у Малуфа, хотя он ни разу не видел спящую лошадь. Было в этом зрелище что-то торжественное: власть, роскошь, богатство. Манне, не переставая болтать, бегал туда-сюда, что ужасно раздражало.

– Вот он! – позвал он их. – Хотите взять вот эту птичку? Модель Bell 206 JetRanger. Красивый, а?

Вертолет был белым – и, кроме цвета, как показалось Малуфу, ничем не отличался от остальных. Манне обошел махину, показывая на детали и рассказывая истории, в которых все сложнее было уловить связь.

– Вы возьмете его, а потом вернете обратно. Я беру оплату вперед. Ты же знаешь, Петрович, я всегда работаю с авансом. Так и нужно. Деньги вперед.

– По-моему, ты уже получил свои деньги, – хмыкнул Петрович.

– Да, да, – согласился Малуф.

– Не шутите со мной так, парни, – заголосил Манне, и его лицо приняло оскорбленное выражение. – Я получу свои денежки и прослежу, чтобы к нужному дню все было готово. Только все должно выглядеть так, как будто вы угнали вертолет, ладно? И все будет тип-топ. Идет?

Малуф кивнул, промолчав. Вертолет у них есть. Теперь осталось найти пилота.

19

Все было залито кровью.

Рядом с разделочной доской валялся нож, которым Сами Фархан разделал мясо. Он никогда не убирался, пока не закончит готовку: мясо тушилось в кастрюле уже больше часа, а Сами даже не потрудился вытереть со стола кровь. Повсюду была разбросана грязная посуда, в раковине кучей лежали кастрюли, с ножей, деревянных половников и венчиков все стекало на столешницу, а потом на пол. Если бы его попросили восстановить процесс готовки и объяснить, зачем ему понадобились все эти приборы, он бы не смог этого сделать. Сами подходил к этому процессу так же, как ко всему остальному, – с большим нетерпением и стремительностью.

Кухня наполнилась ароматом вкусной еды. Хоть в бульонных кубиках и нет ничего плохого, не стоит жалеть времени на настоящий бульон.

Сами добавил в кастрюлю с бульоном мелко нарезанный перец чили и корицу с самбалом. На соседней конфорке пассеровались лук и чеснок, которые он, вместе с абрикосами и апельсинами, скоро добавит в кускус.

Карин взяла детей домой к своей маме, которая живет в паре кварталов от их дома, чтобы дать Сами возможность побыть наедине со своими кастрюлями, – лучший подарок, который она могла ему преподнести.

Кто-то расслабляется, накручивая километры на беговой дорожке. Другие занимаются сексом или напиваются в хлам. Для Сами же лучший способ отдохнуть душой и перезагрузиться – готовка. Когда он пробовал ложкой бульон, ни одна мысль о случившемся – а подобные мысли мучали его каждый вечер – не посетила его голову. Слух об истории с креветками распространился с завидной скоростью, и теперь, казалось, в Стокгольме – да и в пригородах – не осталось никого, кто не слышал об этом происшествии. Люди, которых он не видел несколько лет и с которыми случайно сталкивался в магазине, увидев его, вдруг переходили на шепот и с сочувствием спрашивали, сколько денег он занял у братьев. А дворовые мальчишки, которые раньше даже не осмеливались встретиться с ним взглядом, теперь смеялись у него за спиной.

Запас чистых ножей в ящике иссяк, но Сами отыскал один в шкафчике в оконной нише: откуда он там взялся? Сполоснув нож, он мелко порезал абрикосы, что потребовало полной концентрации внимания и позволило на время забыть о вопросах, которые все еще предстоит решить, даже если вертолет у них уже есть.

Закончив с абрикосами, Сами тут же принялся чистить апельсины. Карин с детьми вернутся около пяти, но у Сами все было готово уже к двум: в кастрюле томилось мясо, осталось только добавить кускус. Сами окинул кухню взглядом: надо бы убраться, но в то же время есть дела поважнее, чем мойка кастрюль. Он бросил фартук на стол и вышел в гостиную.

Несколько лет назад Сами Фархан прочел длинную статью о цифровых отпечатках пальцев, и с тех пор ему не давала покоя мысль о том, что в Интернете и социальных сетях можно узнать о нем все, так что он решил: чем меньше пользуешься компьютером и телефоном, тем лучше. А разные обидные прозвища, вроде «чайника», можно пережить.

Боксер подошел к книжному шкафу и вытащил старый добрый телефонный справочник. Конечно, его дети никогда не поймут, зачем кому-то понадобилось печатать и рассылать эти толстенные кирпичи во все дома Швеции, и уж тем более не поймут, как ими пользоваться.

На первых, желтых страницах были карты пригородов Стокгольма, включая Вестбергу. Сами перелистнул на нужную страницу и, изучив карту, нашел здание на пересечении улиц Вестберга-алле и Вретенсборгсвеген: квартал Вретен 17, денежное хранилище G4S. Сами прочертил карандашом тонкие линии вдоль подъездных путей.

Согласно плану, в здании у них будет не больше десяти минут.

Значит, нужно на такое же время задержать полицию. В обычных случаях они разбрасывают на дороге так называемые «чесноки» – острые стальные штыри, которые застревают в автомобильных шинах и прокалывают их. Правда, у них один большой недостаток: обнаружив, их легко можно убрать за пару минут.

Мишель Малуф рассказывал, что сербы делают по-другому: они припаивают острые шипы к цепи, а потом перебрасывают цепь через дорогу и с обеих сторон закрепляют. Шипы прокалывают шину, но не застревают в ней – благодаря этому можно вывести из строя несколько машин. Убрать шипы невозможно, единственный способ – перерезать цепь. С помощью таких цепей можно задержать полицию не на пару минут, а в два раза дольше. Если добавить к этому то, что сигнализация срабатывает где-то через пару минут после вторжения в здание, и полиции требуется еще несколько минут, чтобы добраться до места, где растянуты цепи, времени у них достаточно.

Сами отметил въездной путь с севера, с шоссе, провел линию через улицу Электравеген – этим путем поедет районная полиция. Если кому-то вздумается поехать через улицу Вестберга-алле с юга, там тоже будет растянута цепь. Нужны ли такие цепи через улицы Карусельвеген и Вретенсборгсвеген? Сами решил, что вряд ли кто-то выберет этот путь: чтобы доехать до хранилища этим маршрутом, и так уйдет немало времени.

Потом Сами постарался рассчитать ширину помеченных улиц. Ни он, ни Малуф не решатся лично отправиться в Вестбергу, опасаясь быть замеченными поблизости от хранилища, так что придется довольствоваться приблизительными расчетами.

Им понадобится цепь длиной сорок пять или, может быть, даже шестьдесят метров с припаянными шипами. На первый взгляд кажется, что это перебор, но сколько бы Сами не пересчитывал, он приходил к одному и тому же результату. Придется разориться на шестьдесят метров.

Где именно протянуть цепи на улицах, останется на усмотрение того, кто будет выполнять эту задачу: им незачем так рисковать.

К трем часам Сами почувствовал удовлетворение от проделанной сегодня работы. Он на всякий случай стер карандашные линии, поставил справочник на полку и вернулся в кухню, где его встретили божественный аромат и адский беспорядок. Вздохнув, Сами включил радио и начал уборку под какую-то ритмичную музыку, которую раньше не слышал. Стол и столешница были уже чистыми, когда начались местные новости. Боксер замер на месте.

«Вчера около полуночи грабители пробрались на ипподром Тэбю, где проходили скачки имени принцессы Дианы…», – передал диктор.

Сами задержал дыхание: какой-то безумец пошел на это.

«Но, после неудачной попытки скрыться на лошади, грабители были задержаны, не успев покинуть территорию ипподрома. Передаем слово нашему репортеру на месте происшествия…»

И не справился.

20

Зоран Петрович вышел заранее, решив пройтись по улочкам Подгорицы. На долину уже легли сумерки, и на смену пасмурному дню пришел теплый свет городских огней. Он свернул на широкий бульвар Святого Петра в Цетинье, протянувшийся вдоль Королевского парка. Деревья цвели вовсю, как будто не хотели верить в долгое лето и решили выставить напоказ все, что есть, уже в конце июня. В этому году весна и начало лета в Черногории выдались неожиданно холодные, и короткий темно-синий летний плащ, сшитый на заказ в Стокгольме, не защищал от холода, так что длинные шаги Петровича были еще длиннее обычного.

У Подгорицы было много имен: место, в котором две крупные реки сливаются и текут через Европу к Средиземному морю, всегда привлекало жителей.

Петрович пересек Морачу по уродливому автомобильному мосту, с которого, однако, виднелись остатки старого каменного моста через реку Рибница – один из немногих исторических памятников, не уничтоженных во время бомбежек во Вторую мировую войну. На другом берегу находился отель «Подгорица», куда Зоран и направлялся. В баре этого отеля в фойе работает один из лучших барменов в столице.

Петрович занял столик у окна с видом на ветвистое русло реки, заказал оливки и стакан теплой воды. Было только без четверти восемь вечера, он пришел на пятнадцать минут раньше. Он достал телефон, которым пользовался в Черногории, и оценил – отсутствовал всего две недели, а пришло уже сорок три сообщения. Быстро пролистнув их все, Петрович вернулся к первому и принялся писать ответ. Все важные деловые партнеры знали его шведский номер, по которому он был доступен всегда, а этот номер он давал всем.

Хотя Зоран приезжал в Черногорию не чаще пары раз в месяц, он чувствовал себя здесь как дома, как и в Швеции. В Подгорице можно найти следы многих поколений семьи Петровичей, а, значит, он – часть общей истории. Те из его семьи, кто пережили столетия войн и разрухи, выдержали благодаря глубоким корням: стоит только покопаться в истории, и всегда найдется какая-нибудь ниточка, связывающая с семьей.

В Стокгольме Петрович создал свою собственную вселенную. Там наоборот, казалось, все приезжие – с севера Швеции, из Финляндии, из Турции. Пригороды столицы вибрировали от энергии подозрительности и нервозности, с которой приезжие старались влиться в общество или, наоборот, держаться особняком.

Петрович не хотел надолго оставлять ни один из своих городов.

* * *

Бар и ресторан отеля постепенно заполнялись посетителями. По сравнению со Стокгольмом жизнь в Подгорице начиналась позднее; ритм жизни в странах Средиземноморья подстроен под другой климат. Петрович смотрел, как у горной гряды темнеет серое небо. Он привык ждать вот так только красивых женщин и состоятельных мужчин.

Филип Цивич не принадлежал ни к одной из этих категорий.

Петрович затеял все это ради Мишеля Малуфа, которого считал своим подопечным и кумиром одновременно. Было удивительно трогательно наблюдать, как маленький Мишель растет и набивает шишки, которые впоследствии сделали его тем, кто он есть. Сейчас у Петровича не было повода для того, чтобы покровительствовать Малуфу, но за столько лет у него выработалась такая привычка. Впрочем, в этот раз у Петровича были причины помочь младшему товарищу. Во-первых, он прекрасно знал, как долго Малуф облизывался на денежное хранилище в Вестберге, и понимал, что это шанс осуществить мечту жизни. А во-вторых, он чувствовал себя виноватым в том, что Малуф потратил так много времени на эту историю с инкассаторскими чемоданами.

Чтобы выйти на Манне Лагерстрёма, пришлось постараться, а вот в том, что в Черногории есть пилоты вертолетов, Петрович не сомневался с самого начала.

Все двадцатое столетие Балканский полуостров терзали жестокие гражданские войны. Исторические разногласия между народами то сглаживались, но усугублялись, и весь мир поражался той ненависти, с какой относились друг к другу прежние соседи. Дядя Зорана Петровича уже в раннем возрасте дал племяннику полезный совет – «наплюй на политику, проживешь подольше». И Зоран ему последовал, стараясь как можно дольше игнорировать вопросы, у которых нет решения. Он продолжал представляться югославом и со временем стал искусным дипломатом в конфликте, который требовал от каждого занять ту или иную сторону.

Во время войны в девяностых Петрович познакомился с теми, кто сегодня занимает высокие должности в Черногории и Сербии: когда-то они скрывались в боснийских лесах, а теперь занимаются инфраструктурой, выдают разрешения на застройку и считают налоги. Раньше они минировали опоры мостов для врагов во всяком рванье, а теперь в костюмах и с галстуками замышляют политические ловушки для своих противников.

К паре таких знакомых Петрович и обратился за помощью – так он вышел на Филипа Цивича, который появился в отеле ровно в восемь и не секундой раньше или позже.

Петрович сразу понял, что это он: невысокий мужчина с густой шевелюрой и темной бородой. Хорошо сшитый костюм не выдавал в нем пилота и бывшего военного, но всем своим обликом он вызывал доверие. Дядя Петровича знал отца Цивича, а у него самого, если ему не изменяет память, был друг детства, который женился на одной из сестер Филипа.

Гость сделал пару шагов в сторону бара и осмотрелся. Петрович поднял руку, Цивич кивнул и прошел к столу.

– Вода или водка? – спросил он, увидев стакан Петровича.

– Вода. Теплая, – ответил Петрович.

Цивич рассмеялся:

– Это твоя фишка, как я понял.

– Ты что, следил за мной?

– Конечно! И ты меня наверняка проверил.

Петрович утвердительно кивнул.

– Мне рассказали о деле в двух словах, и мне это показалось интересным, – продолжил Цивич. – Можешь на меня рассчитывать.

Петрович немедленно почувствовал доверие к пилоту, который тоже заказал воду, но газированную, со льдом и лаймом.

– Но у меня есть пара вопросов, – сказал Цивич.

* * *

Вечер затянулся, и Зоран Петрович невольно рассказал намного больше, чем хотел. Филип Цивич выжил в войне на Балканах за счет того, что ничего не оставлял на самотек. Он задавал много вопросов – некоторые из них были предсказуемы, а другие застали Петровича врасплох, и он отвечал, как мог.

Цивич считал, что приземлиться на крышу ночью – не проблема: вертолет всегда приземляется на специальную металлическую платформу на колесах, которая не сильно превышает размеры самого вертолета и уж точно будет не меньше крыши денежного хранилища.

Цивича больше волновало другое. Уверен ли Петрович, что шведская полиция не отправит свои вертолеты? Действительно ли можно ограбить хранилище за десять минут? Есть ли риск, что полиция откроет огонь? Цивич никак не мог успокоиться, пока Петрович не дал развернутый ответ на каждый вопрос.

Когда вопросы были исчерпаны, и Цивич понял, что от него требуется, уже перевалило за полночь.

– Ладно, и когда я должен это сделать?

– Не позже пятнадцатого сентября, – ответил Петрович.

– Почему так?

– Отчасти это связано с днями недели, – Петрович не ожидал от пилота такой любознательности, – Мы должны сделать это в определенный день, и нам нужно достаточно времени на подготовку. В июле и первой половине августа Швеция замирает…

– До сентября еще далеко. Я могу быть уверен, что вы не передумаете?

– Конечно, – заверил его Петрович.

– Даешь слово?

– Я могу дать кое-что получше.

Петрович достал свою черногорскую чековую книжку и выписал чек на двадцать тысяч евро. Цивич удивленно посмотрел на него:

– Зачем мне это, раз ты дал слово?

– Одно не исключает другого, – улыбнулся Петрович.

Они поднялись и пожали друг другу руки.