Текст книги "Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I"

4

Пребывание Саввы Владиславича в Дубровнике, городе, весьма политизированном и дипломатически гибком, следующем венецианскому образцу, который республика копировала с большим удовольствием, не могло не повлиять на состояние духа молодого серба из Герцеговины. Он получил тут некоторое образование и прожил несколько волнительных, но и весьма поучительных лет, повлиявших на дальнейшую жизнь патриота, который позже станет одним из самых заслуженных дипломатов императора Петра Великого.

Вне всякого сомнения, XVII век был самым зловещим для наших южных народов. Еще в первой его половине в Дубровнике процветали наука и литература с поэтом Иваном Гундуличем, историками Мавро Орбини и Яковом Лукаревичем. Но в 1647 году уже заполыхала так называемая Кандийская война длившаяся до 1664 года, то есть полных двадцать лет. От этой войны зависело, сумеет ли Венеция подчинить себе всю Далмацию с Дубровником и Бокой Которской. А через три года после окончания войны случилось знаменитое землетрясение 1667 года, полностью уничтожившее Дубровник, причем не только дома, но и население. В республике, где, по примеру Венеции, правили дворяне, восемьдесят дворян завалило на улице камнями, а во дворце погиб сам князь с сенаторами. Было разрушено шесть женских монастырей. Олвизо Молина, венецианский губернатор Далмации, сообщил своему правительству, что в городе уцелело всего три дома… Отступившее было море хлынуло на берег и разнесло в щепки последние корабли Святого Влаха.

Прошло еще пятнадцать лет, и грянула Морейская война, в результате которой, венецианцы начали захватывать Герцеговину, окружили Дубровник, и возникла опасность полной оккупации нашего побережья и прибрежных православных областей итальянцами.

Война началась после того, как в 1683 году турки под командованием Кара Мустафы были разбиты у стен Вены. Великой победой героического польского войска воспользовались австрийцы, венецианцы и поляки, чтобы образовать союз против турецкого владычества в Европе, который они назвали Священным. Он был заключен в Линце в 1684 году со следующим условием: кто что отвоюет у турок, то у него и останется, в соответствии с военным и христианским правом. Венецианский флот под командованием Морозини успешно сражался в Леванте, австрийская армия Евгения Савойского разбила турецкое войско у Сенты, после чего захватила Белград и продвинулась вплоть до Сараева.

В то время как христианское население радовалось победам, сербский народ на юге со страхом ожидал новой катастрофы, подобной косовской. Трепетала и маленькая республика Святого Влаха, выросшая на камнях сербской православной Герцеговины, на протяжении веков расцветавшая и погибавшая вместе с ней, снабжавшей Дубровник людьми, пищей и даже питьевой водой из Требишницы, которая протекала там под именем Омблы. Дубровник боялся Священного союза, оставившего за собой право захватить республику и стоящую за ней Герцеговину.

Венецианцы и в самом деле захватили всю Южную Герцеговину, установив тем самым прямую связь с Бокой, в которой они уже давно хозяйничали. На море они захватывали дубровницкие корабли и в конце концов, добрались до Невесинья и Гацко, вошли в Пиву и в предполье Мостара: турки всегда были биты, стоило двум христианским странам объединиться. Вот и в этот раз они почувствовали близкую погибель. Жители Дубровника, желая сохранить турецкое владычество над сербскими тылами, от которых зависела их судьба, снабжали турок полезными сведениями и амуницией, что служило постоянным поводом для стычек и ссор с Венецией. Ненависть к турецким тиранам, не утихавшая в тылах Дубровника, вызвала там появление сербских повстанцев, прозванных гайдуками, которые воевали, а иногда и просто грабили; их поддерживали венецианцы. Дубровник выступал против гайдуков, поскольку те воевали с турками, а не с новыми врагами республики. Из-за этого участились стычки гайдуков с дубровчанами. Однажды они послали против гайдуков 800 своих людей во главе с тремя дворянами, и те триумфально вернулись в Дубровник с отрезанными головами гайдуков. Две головы они отослали турецкому эмину, три – турецкому представителю в Требинье. Еще две приколотили к воротам дубровницкой крепости, чтобы турки наконец окончательно поняли, что Дубровник выступает против сербских повстанцев в Герцеговине… Объявлена была и награда за гайдуков, а именно: 100 дукатов за голову и еще 15 дукатов ежемесячно.

Тем не менее гайдуки продолжали сражаться и беспокоить турок. В Попове в 1687 году они едва наголову не разбили турок; так бы оно и случилось, если бы на помощь туркам не подоспели дубровчане, причем под христианскими хоругвями.

Но все же, следуя собственной государственной логике, Дубровник сотрудничал не только с турками, но и с австрийцами. Дубровчане послали письмо австрийскому императору, напомнив о своих правах на Герцеговину; возможно, это было сделано по совету Турции, с тем чтобы напугать венецианцев. Они также послали своих агентов в Герцеговину и Черногорию, стараясь подкупить обещаниями и подарками сербских властителей и заручиться народной поддержкой австрийских властей, поскольку дубровчане были уверены, что австрийский император за эту услугу подарит им Попово и Требинье.

На счастье Дубровника, а заодно и сербской Герцеговины, после этой войны на герцеговинской территории не остались ни венецианцы, ни добравшиеся до нее австрияки. Венецианский прокуратор сообщил своему правительству о дубровницкой пропаганде: «Дубровчане агитируют за присоединение Герцеговины к Боснии и Сербии». И в самом деле, дубровчане знали, что император Леопольд намерен оккупировать Боснию, а герцог Баденский вскоре вторгся в Сербию вплоть до Призрена, так что создались условия для образования на юге единого славянского союза, в котором бы просвещенная республика Святого Влаха могла занять то место, которое бы сама пожелала… После войны, завершившейся в 1688 годах Карловацким миром, только Дубровник добился, чтобы венецианцы покинули захваченные ими наши земли, в том числе и Герцеговину. С падением Герцеговины пала бы и республика Святого Влаха, которая судьбой была накрепко, на все времена связана с сербскими и балканскими тылами.

5

Неизвестно, когда Савва Владиславич приехал в Дубровник. Он родился, вероятно, в 1664 году, и ему могло быть около двадцати лет, когда в 1683 году началась упомянутая Морейская война. Да и Кончаревич пишет в «Летописи», что Савва в 1687 году жил в Дубровнике и там «дружил с высшим обществом». Следовательно, он своими глазами видел все ужасы той войны, означавшие не только начало падения Турции, но и потерю Дубровинком всякой надежды вернуть былую славу и восстановить в своем тылу старую державу Неманичей. Но Савва мог многому научиться, внимательно следя за оппортунистической, гибкой политикой Сената Дубровника, который всегда добивался своего, даже тогда, когда более сильные державы теряли свою силу. Савва Владиславич жил в Дубровнике в то время, когда численность населения города резко снизилась. Во времена государства Неманичей, благодаря торговле с ним, Дубровник, как говорят некоторые, насчитывал до 40 000 жителей, а в 1724 году в нем было всего 1 300 домов и 2 000 обитателей. Так, в давние времена в Дубровнике проживало 117 дворянских семей, число которых затем (около 1677 года) снизилось до 27. Как известно, в 1807 году там проживало всего 17 дворянских семей.

И Герцеговина, и Черногория также потеряли большое число жителей вследствие войн и эмиграции. Владиславич, вероятно, еще жил в Дубровнике, когда в 1690 году венецианцы напали на Требинье под командой католика Христофора Змаевича, который привел туда 1 800 наемных солдат из крестьян. На Требиньском поле их встретили 500 наших мусульман, которые храбро вступили в неравный бой. 5 июля 1690 года венецианское войско атаковало требиньскую крепость, знаменитую башню и шанцы вдоль реки, на что никто прежде и не отваживался. Сражение длилось восемь часов. После этого венецианцы согнали в Зупце всех жителей окрестных требиньских поселений. «И так мы потом разрушили те шанцы, засеки, башни, дома и мост; разрушили мы эти пять сел с домами и башнями, коих было 500; и уничтожили мы все Требиньское поле с его крепкими башнями, и Мустачи, и оставили единственно Згонево с одной сторожкой. Пришли к нам с поклоном 700 человек, князья и командиры; и заняли мы пять вражеских застав».

Я привожу здесь примеры венецианских бесчинств в Герцеговине (1690–1695), о которых наверняка был осведомлен Савва Владиславич. В частности, он хорошо знал, что якобы союзная Венеция бесчинствовала и в его родном Гацко, где еще жили его родители и братья. Он мог слышать и грохот взрыва венецианских пороховых зарядов, поднявших на воздух стены большого православного монастыря Тврдоша у Требинья. Некогда восстановленный королем Милутином, совсем недавно он принимал митрополита Василия, будущего святого Василия Острожского, друга его отца, князя Луки из Гацко. Судя по всему, Савва мог находиться в то время в городе Святого Влаха. Дубровницкий консул Лука Барка впервые упоминает о присутствии Саввы Владиславича в Царьграде в письме от 11 марта 1699 года, то есть во время Карловацкого мира. Однако, как свидетельствует Ииречек, Савва приехал в Царьград еще в 1693 году.

Покинув Дубровник, Савва прибыл на Восток вполне современным, одаренным и образованным молодым человеком. Он жил в Дубровнике во времена тяжких испытаний, но и тогда в нем процветал гуманизм. Позже мы познакомимся с русским источником, который сообщает, что Владиславич, впервые приехав в Россию, знал латынь, греческий и итальянский, а в Царьграде выучил «турецкий дипломатический язык»; выучил по приезде и русский, «хотя и с иностранным акцентом». Это означало, что Савва Владиславич получил классическое образование, которого тогда в России практически не было.

Между тем практически невозможно определить, в какой именно дубровницкой школе учился Савва. В 1647 году Марин Гундулич основал там знаменитую иезуитскую школу Collegio Romano, центр дубровницкой науки, разрушенную в 1667 году страшным землетрясением. А когда Франьо Гундулич в 1684 году восстановил ее, Савве Владиславичу было уже двадцать лет. Это означает, что Савва не мог быть учеником иезуитов, даже если бы они и принимали в свою школу иноверцев.

Было бы интересно узнать, какова была тамошняя православная среда, в которой вращался Савва. Во времена пребывания Саввы в Дубровнике православных там было крайне мало. После катастрофического землетрясения 1667 года, когда город Святого Влаха был практически стерт с лица земли, 600 православных семей со всем своим имуществом пожелали переселиться в Дубровник и даже готовы были заплатить за это по 2 500 дукатов каждая, однако сенат Дубровника отказал им в этом. Если город и принимал православные семьи, то только небольшими группами, чтобы их было легче подчинить себе и обратить в католичество. Им даже не разрешили устроить православное кладбище, не говоря уж о строительстве православного храма. Неизвестно, были эти правила заведены нашими земляками-католиками или иностранцами. Следует иметь в виду, что в состав сената Дубровника долгое время входили исключительно представители римских семей, пришедших в город из Эпидауруса, ныне Цавтата, или Аскривиума, ныне Котора, а зачастую непосредственно из Италии или Далмации. Иезуитскую школу содержали в основном итальянские священники. Эти иностранные семьи обладали огромным влиянием, именно от них исходила невероятная ненависть к православному миру. В конце XVIII века сенат Дубровника сообщает своим посланникам в Петербурге, Тулузичу и Ранини, что в Дубровнике не более 15–20 православных домов.

Из такой вот среды Владиславич вынес воспоминания о поразительных особенностях Дубровницкой республики, перед самыми воротами которой жил православный народ. Лучшие, благороднейшие семьи сами были переселенцами из чисто сербских православных краев, окружавших Дубровник.

Позже мы увидим, что этот опыт, несмотря на православный патриотизм, сыграл немаловажную роль в блистательной дипломатической карьере Саввы Владиславича. Особенно когда в 1720–1722 годах в ранге министра императора Петра Великого он вел в Риме переговоры с папой Климентом XI о заключении конкордата между Российской империей и католической церковью.

Я полагаю, что все эти наши отступления необходимы для того, чтобы полнее показать духовный облик нашего великого серба.

Глава III
САВВА ВЛАДИСЛАВИЧ В ЦАРЬГРАДЕ

1. Первые годы Саввы Владиславича в Царьграде и возникновение псевдонима «Рагузинский». – 2. Связь Саввы Владиславича с русским посольством в Царьграде. – 3. Иерусалимский патриарх Досифей и Савва Владиславич. – 4. Савва Владиславич и русский посланник в Высокой Порте. – 5. Свержение султана Мустафы II и воцарение Ахмеда III. Отъезд Саввы в Россию.

1

Савва Владиславич, которого один историк назвал русским боярином, а другой – дубровницким князем, «очень гордым своим титулом», и который во время Петра Великого и императрицы Екатерины I сыграет в истории России значительную роль, в конце XVII и начале XVIII века проживает в Царьграде. Его появление там не прошло незамеченным. Судя по всему, он прибыл в Царьград непосредственно из Дубровника. Кончаревич утверждает, что это случилось где-то после 1687 года. А поскольку Савва родился в 1664 году, то в момент приезда в Царьград ему было 23 года. Немецкий историк Османской империи Цинкхаузен называет Савву драгоманом[45]45
  Драгоман – устаревшее название официального переводчика, состоявшего при дипломатических и консульских миссиях в восточных странах. (Прим. пер.)


[Закрыть] английского посольства, вызвавшим подозрение у турецких властей.

Однако Владиславич, скорее всего, в последнее десятилетие XVII века занимался в Царьграде собственными делами. Но уже в 1700 году его имя связывают с русскими посланниками, которым он предоставлял информацию по вопросам турецкой политики, двора и империи. Тут мы встречаемся с именем «Савва Рагузинский»: его прозвали так, потому что он прибыл из Дубровника или поддерживал с ним деловые связи и состоял в близких отношениях с тамошней колонией уроженцев Дубровника. Ничего странного в таком псевдониме не было, равно как и неудивительно то, что в Царьграде он чувствовал себя свободно, поскольку как герцеговинец был подданным Османской империи и никто его не ограничивал в передвижениях по Турции. Савва называл себя Рагузинским и намного позже, в течение двадцати лет жизни в России, до тех пор, пока не женился во второй раз и не принял 24 февраля 1725 года от императрицы Екатерины I графский титул. По этому случаю он просил русский Сенат лишить его псевдонима Рагузинский, поскольку «никогда ранее им не пользовался, даже в Царьграде». Это утверждение, скорее всего, справедливо. Если братья Савва и Дука или дядя и племянник Савва и Живко в одно и то же время жили в Царьграде, то один из них не мог зваться Рагузинским, а второй – Владиславичем.

Русский посланник Толстой в своих письмах называет Савву Владиславичем-Рагузинским. Дубровницкий консул Лука Барка в своих донесениях также называет его Владиславичем. Таким образом, неизвестно, в связи с чем и каким образом в Царьграде возник псевдоним Рагузинский. Однако ясно, что этот псевдоним Савва получил в результате связей с царьградскими русскими.

И в дальнейшем с происхождением и именем нашего герцеговинца Саввы Владиславича на протяжении всей его жизни будет связана путаница. Одна «справка» Министерства иностранных дел в Москве называет его греком (наверное, потому, что он прибыл в Москву из Царьграда). Н. А. Полевой исправляет эту ошибку, сообщая, что он прибыл под видом греческого купца, но родом он иллириец. В. Макушев называет его герцеговинцем. П. Словцов, историк Сибири, считает его черногорцем. С. Василевич, генеалог, называет его боснийцем. И нынешние генеалоги считают его потомком боснийских дворян, вероятно, потому, что так записано в его графском титуле. Иезуит Пирлинг, исследователь истории отношений России и Ватикана, утверждает, что Савва – дубровчанин, и считает его католиком. Русский указ от 20 июля 1703 года дает Владиславичу разрешение на ввоз в Россию его вещей, называя его венецианцем, так же как и несколько ранее, в 1702 году.

Как мы уже видели, такая же путаница была и с уточнением места его рождения. Кто-то считал его уроженцем Гацко, другие – Дубровника, третьи полагали, что он из Попова у Требинья, четвертые – из Херцег-Нового, а пятые – из Житомислича.

Мы уже говорили, что по сведениям, хранящимся в Архиве Дубровника, невозможно установить, насколько тесно сотрудничал Савва Владиславич с Лукой Баркой, дубровницким дипломатом при турецком дворе. Владиславич и Барка были хорошо знакомы еще в Дубровнике, прибыли в Царьград примерно в одно и то же время и почти одновременно покинули его. Это означает, что Владиславич и Барка жили в Царьграде во время Морейской войны 1683–1698 годов. С точки зрения патриота, которым, несомненно, был Владиславич, Дубровник и Герцеговина стояли по разные стороны баррикад: Дубровник желал оккупации Герцеговины австрийскими войсками, которые подарили бы Дубровнику Попово и Требинье, а Савва Владиславич, естественно, никак не мог хотеть ничего подобного. Между тем у дубровницкого дипломата и герцеговинского патриота было нечто общее: оба одинаково ненавидели Венецию и готовы были напакостить ей где угодно, поскольку Венеция одинаково угрожала и независимости Дубровника, и православию в Герцеговине. Кроме того, ни Владиславич, ни Барка не желали, чтобы на смену турецкому рабству пришло итальянское, и потому они искренне хотели, чтобы Турция и далее владела Герцеговиной, то есть они, как говорят англичане, сделали свой выбор между чумой и дьяволом.

Лука Барка, как это следует из его многочисленных донесений, проявлял в Царьграде большую активность и личную инициативу, установив прочные дружеские связи с тамошним драгоманом Порты Александром Маврокордато, который весьма отличился при заключении Карловацкого мира. Барка слал правительству Дубровника свои предложения, которые были весьма уместны и полезны. Он был весьма проницательным человеком и предвидел многие политические события. Он советовал правительству подкупать чиновников турецкого правительства, поскольку турки легче поддаются подкупу, нежели оружию. Заслугой Луки Барки было и то, что на Карловацком конгрессе удалось отстоять независимость Дубровника, в первую очередь благодаря красноречию и твердой позиции упомянутого драгомана Маврокордато, которого консул подкупил.

Но и Савву Владиславича, несмотря на молодость, уважали в Царьграде. Он был весьма заметным членом тогдашней югославянской колонии в Царьграде. Русские послы, находившиеся в то время в Порте, говорили о «господине Савве» весьма уважительно, наряду с иерусалимским патриархом Досифеем, как о двух главных людях, на которых они чаще всего опираются в своей работе. Так что ничего противоестественного не было в том, что дубровницкий консул пользовался талантами будущего выдающегося дипломата, серба из Герцеговины, который бережно хранил память о Дубровнике, как он сам говорил, еще с юношеских лет. Савва и Дука Владиславичи часто упоминаются в переписке Барки с правительством Дубровника, в которой он называет их persone honorate. Можно допустить, что Лука Барка поддерживал личный контакт с Саввиным братом Дукой, тем более что историк Ииречек в своем труде об отношениях Дубровника с Россией утверждает, что Дука также бывал в Царьграде.

Но через три года после окончания Морейской войны, то есть после заключения Карловацкого мира в 1699 году, Лука Барка и Савва Владиславич расстались, поскольку Владиславич покинул Царьград, да и сам Барка, похоже, тоже оставил службу. В 1709 году на его месте появляется Лука Кирика, также весьма активно проявивший себя в ходе событий, предшествовавших заключению Пожаревацкого мира в 1718 году. После отъезда Саввы в Россию его брат Дука отправил из Фочи в Дубровник еще два письма, а сенат Дубровника, как мы видели ранее, продолжал пересылать через него дипломатическую почту своему консулу в Царьграде.

2

Политическая карьера Саввы Владиславича действительно зародилась в Царьграде в самом конце XVII века. Начиная с 1699 года Владиславич вступает в контакт с тогдашним русским посланником в Высокой Порте, Емельяном Ивановичем Украинцевым. Посол Украинцев прибыл в Царьград в том же 1699 году с особой миссией: заключить с султаном окончательный мир, поскольку на Карловацком конгрессе России удалось подписать с Турцией всего лишь шаткое перемирие. Петр Первый обязал Украинцева убедить султана в своей дружбе, а также предупредить об опасности, которая может возникнуть, если Турция задумает воевать с Россией.

На Карловицком конгрессе союзники бросили Россию на произвол судьбы; даже главный русский делегат Прокофий Богданович Возницын, тогдашний русский посол в Вене, был лишен права заседать вместе с другими делегатами, и вел переговоры с турецкими делегатами Рейс-пашой и Маврокордато отдельно от прочих участников конгресса. Заключенное всего на два года перемирие не могло удовлетворить русское правительство. Поэтому в 1699 году, сразу после конгресса, в Царьград послали Украинцева, с тем чтобы он заключил с Портой мир, такой же, какой она заключила с другими государствами. В Царьграде русский посол столкнулся не только со сдержанным отношением турецких властей, но и с враждебными действиями европейских дворов, которые опасались, что Россия займет на Востоке доминирующее положение в политике и торговле. Турция же боялась выхода России к Азову и Черному морю, которое до тех пор принадлежало только Византии и Турции, опасаясь, что это может повредить торговым интересам и политическому престижу Турции в этом районе. Так что начало миссии Украинцева не могло быть легким.

Посол Украинцев сообщает своему правительству, что два его главных сотрудника в Царьграде – иерусалимский патриарх Досифей и наш Савва Владиславич. В одном из таких сообщений он пишет: «Серб Савва Рагузинский дал мне знать, что посланники христианские все до единого противятся нашему миру, и потому никому им верить ни в чем не следует. Все они, напротив, преследуют цель вовлечь Россию в войну».

В другом донесении Украинцев сообщает, что на четырех встречах, которые он провел с турецкими чиновниками, он говорил о святых местах в Палестине, настаивая на том, чтобы их передали православным грекам, но ни в коем случае не католикам. В этом же донесении говорится следующее: «Серб Савва Владиславич Рагузинский явился ко мне и сказал, что польский посланник Лещинский от имени всего сената просил турецкое правительство не замиряться с русским царем, а, напротив, заключить союз с Польшей. Лещинский также пожаловался и на своего польского короля за то, что он большой друг русского царя, и говорил, что из-за этого Польша свергнет его с престола. Владиславич к тому же добавил, что турки ни в чем не прислушались к посланнику Лещинскому».

Нет никакого сомнения в том, что иерусалимский патриарх Досифей до самой своей смерти был опорой русской политики в столице Турции. Сохранились следы переписки патриарха с русским правительством, его советов, настойчивых напоминаний. Заключение русско-турецкого мира 18 марта 1701 года в Москве во многом состоялось благодаря его участию. Однако и этот мир, подписанный в результате подкупа турок русскими чиновниками, не обещал стать продолжительным. Турецкое правительство никак не желало смириться с потерей Азова и выходом России в Черное море. По этим причинам Турция все время правления Петра Великого будет конфликтовать, воевать с Россией и интриговать против нее.

Одной из важнейших услуг, оказанных патриархом Досифеем послу Украинцеву, стало знакомство последнего с Саввой Владиславичем, который предоставил огромный объем информации о политике Турции и ее ключевых персонажах. Сам Украинцев хвастал, что Савва Владиславич передал ему тексты всех международных договоров, которые Турция заключила с Францией, Венецией, австрийским императором и Англией, которых так не хватало русской дипломатии. Благодаря этой услуге Савва Владиславич стал известным русскому двору.

После упомянутого подписания мира с Турцией царь Петр решил отозвать Украинцева из Царьграда и отправить туда нового посла, князя Дмитрия Михайловича Голицына. Его миссия заключалась в том, чтобы добиться от Турции права на свободную торговлю для русских кораблей в Черном море, то есть того, чего напрасно добивался Украинцев. Русский историк Щербатов пишет, что Голицын был одним из умнейших людей своего времени.

Уже в первые дни, то есть в начале 1701 года, Голицын получил от великого визиря крайне неудовлетворительный ответ. Турция согласилась на свободную торговлю с Россией, но отказалась разрешить выход русских кораблей из Азовского моря и их свободное плавание в Черном, которое Турция считала исключительно собственным внутренним водоемом. Она даже не позволяла русским послам прибыть в Царьград по Черному морю, требуя их проезда сухим путем, через Украину. Визирь в беседе с Голицыным особо подчеркнул, что султан рассматривает Черное море как часть собственного дома, в которой он не может позволить спокойно расхаживать иностранцам, и что он скорее решится на войну, нежели позволит русским свободное плавание. Князь Голицын сам быстро оборвал беседу; еще перед этим иерусалимский патриарх сказал ему: «Не говори больше о приморской торговле. Если продолжишь, то загубишь мир; а если будешь упорствовать, то турки сразу начнут готовиться к войне с царем. Турецкое правительство собирается вообще закрыть выход из Азовского моря в Черное, соорудив в проливе крепости, чтобы русские корабли никогда не смогли выйти оттуда…». Далее патриарх сказал Голицыну, что закрытие Азовского моря стало бы катастрофой для всех православных народов, которые верят в то, что освободить их может только русский православный царь. Турки знают, что царь создает флот и вооружает его против них. Поэтому, продолжил патриарх, царь может выйти в Черное море, опираясь только на свои силы, но никак не полагаясь на помощь турок. После этой неудачи князь Голицын вернулся из Царьграда в Москву. Есть сведения, что Савва Владиславич также был в контакте с Голицыным, но никаких подробностей мы не обнаружили.