Текст книги "Золотой дурман. Книга третья"

– Я ничего не воровал, – тихим, хриплым голосом ответил истязаемый. – Хоть убейте, а оговаривать себя не стану.

– Вот и добивайся признания у такого, – со злым недовольством проворчал поручик. – Легко господину Тёрскому приказать: «Узнай, где ворованное», – криво усмехнулся дознаватель.

– Пори, чо встал?! – замахнулся он на солдата. – Да смотри, насмерть не забей, не то тебя на эту лавку положу.

И вновь свист розог и усердное кряхтение истязателя наполнили «порочную комнату».

«Господи! Дай до конца выдержать все мучения. Прошу тебя, пусть даже через смерть мою, но смой с меня клеймо вора», – мысленно обратился Мирон к Всевышнему…

Семёна Фролова казаки застали, когда он принимал вечернюю поверку горного батальона.

– Степан?! – удивился тот. – Ты же поехал в Бийск?! Почему вернулся?.. Чем обязан, господа? – окинув взглядом казаков, доброжелательно улыбнулся капитан.

Степан молча подтолкнул локтем Ефима.

– Вам депеша от сотника Кузьмы Нечаева, – протянул тот послание.

– Странно… – пожал плечами Фролов.

– Ничего странного, господин капитан, – эта депеша нам вроде подорожной. Дело у нас к вам серьёзное.

– Тогда идёмте ко мне в кабинет, поручик, оставайтесь вместо меня, у меня важные дела с господами казаками.

Последние лучи заходящего солнца, заглядывая в открытое окно, причудливыми силуэтами отображали на стенах немудрёную мебель кабинета.

– Извиняйте за беспорядок, – кивнул капитан на заваленный бумагами стол. – Много работы – вот и не доходят руки порядок навести… Та-ак, ну и что у вас там?

– Мы хотели сразу к их высокопревосходительству, но дело такое – как бы всё не испортить.

И Ефим поведал, что привело их в Барнаул.

– Хмм… – задумался Фролов. – Ну и дела-а! А я-то чем могу помочь?.. С вами он точно разговаривать не будет – в прошлом году вы уже убедили его, кто виновник этих краж. Разве что попробовать упросить принять шурина этого, как его… Игната? Чтобы как-то затянуть приговор суда и дождаться возвращения вашего сына и Фёдора, которые предоставят ему настоящего вора.

– А ежели Мирона повесят? – подал голос Степан.

– Н-не думаю. Видал я его – мужик крепкий, таких в забой на Змеиную гору берут. Мрут там люди как мухи, потому кто покрепше – всех туда… Год, два выдерживают.

– А сейчас-то где он?

– Ждёт суда… А пока розгами признание выколачивают.

– Вот же!.. – не выдержав, вскочил Ефим. – Душу мне всю разрывает, как подумаю, что наша вина в том есть…

За окном уже стемнело. От зажжённых повсеместно свечей исходил приятный запах воска.

– Свечей-то у тебя, что в церкви – светло как днём, – сразу как-то обмякнув, изменил тему разговора Ефим, поняв, что обсуждать больше нечего, – говори не говори, а придётся ждать возвращения Никиты и Фёдора.

– Прав ты, хорунжий, – словно извиняясь, что не может ничем помочь, грустно ответил капитан. – Тяжко сознавать своё участие в наказании невиновного. Думаю, удастся, чтобы господин Качка выслушал признания Прохора Анисимовича. Если на этом выиграем немного времени – и то успех.

– Тимоха! – крикнул он денщика. – Определи господ казаков на постой и довольствие. – Спокойной ночи, господа… Я провожу вас немного…

– А ты объясни, как тебя найти, – повернулся капитан к Прохору, – ежели господин Качка соизволит тебя выслушать, я пошлю за тобой.

– Возьми коня, чего пешим, – сунул ему поводья Ефим…

Грустно раздумывая, Прохор медленно ехал по тёмным, пустынным улицам. Неторопливый цокот копыт сопровождался собачьим лаем из-за покосившихся заборов слободских домов.

«Как теперь повернётся к нему судьба – тюрьма, каторга? А может, помилуют за помощь в поимке Игната?»

Как червь засела в душу эта неопределённость, прижимая его к земле.

«Да-а, живут же люди спокойно и про золото не думают», – в первый раз в своей жизни с завистью посмотрел он на тёмные, затянутые бычьими пузырями окна простых слободян. Досада и боль – страшная боль, в крахе всех надежд и карьеры, беспощадно жалили его мозг.

Невесёлым взглядом встретил он свой ладно срубленный дом.

Взойдя на крыльцо, хозяин нерешительно остановился перед дверьми. Кровожадный образ свояка, холодящий душу, пробежал у него внутри.

«Боязно как-то… А что, если?.. – вдруг представил хозяин сидящего за столом Игната. – Надоть в сараюшке топор взять…»

Крадучись пробрался он к себе в избу, держа наизготовку топор.

– Фу-уу… – облегчённо вздохнул Прохор и, заперев дверь на все запоры, опустился на лавку.

Но тут же другая опаска пронзила его холодком страха: «А ежели ночью заявится?» – взглянув на запертые двери, перевёл он тревожный взгляд на окно. Ужас всего пережитого постоянно рисовал в его воображении леденящие кровь картины.

«Пойду-ка я лучше к сестре – всё, может, душа успокоится», – несмотря на то что время было позднее, он направился к дому Пелагеи…

– Кого это нелёгкая по ночам носить? – встретил его угрожающий голос сестры.

– Это я, Прохор, брат твой.

– Иди-кась ты! Прохор ешо в мае в телеуцкую землицу уехал. А ну ступай отсель – не то мужа подыму! Он тебе бока-то пообломат. Нажралси как свинья и ходить по дворам.

– Да говорю ж – брат я твой!… Ты чево, Пелагея, с ума спятила?!

– А чего голос такой?

– Да какой тут голос, коли чуть живой вернулси.

– Можа, и правда братец ты? – уже как-то неуверенно прозвучало из сеней.

– Да я это, я! – начал терять терпение Прохор.

– Погоди… А ну-кась встань к окошку.

– Тьфу ты, чёртова баба! – подошёл он к окну.

– И взаправду братец. Да чевой-то с тобой сотворилось – на себя не похож.

Загремели засовы, и Прохор, матерясь и ругаясь, вошёл в горницу.

– Погоди, я щас свечей зажгу… – Ой! – всплеснула она руками, увидя измученную физиономию отощавшего брата. – Это чегой-то с тобою стряслося – никак заболел? – вместо приветствия спросила она Прохора.

– Хуже, хуже, сестра! – устремил он на Пелагею страдальческий взгляд. – Едва живой осталси!

– Чево стряслось-то?! Пошто один – Игнатий где?!

– Ох! Не поминай мне про ево – не то алянчик хватит! Трясёть меня, словна лихорадкой, как тока свояк на ум приходить. Он, гад, всю дорогу перед глазами стоить… Диавол!… Сушший диавол!

– Да не томи ты! – нетерпеливо и испуганно выкрикнула Пелагея. – Рассказывай!

– Погодь… Дай воды сперва испить – растушевался* я шибко, в горле всё пересохло.

Трясущимися руками взял Прохор ковш с водой. Жадно выпив черпак до дна, он тяжело перевёл дыхание. А можа, хлебно вино есть?

– Самосидка где-то была, – полезла Пелагея в шкафчик.

Прохор налил себе кружку и залпом выпил до дна.

– Ты давай закусывай, – вытащила она из печи чугунок со щами. – Ишшо тёплыя… Так чево же стряслось-то?!

– По миру пустил нас муженёк твой: золото, серебро, деньги мои – всё забрал. Вот теперяча где твоя доля! – показал он кукиш. – И моя тожа… Кабы лавку не отобрали, а самого в острог, а то и на каторгу… Ой, горемычной я! – налил ещё себе вина Прохор.

____________________________

Растушевался*– разволновался.

– К-как по миру? – выкатила глаза Пелагея. – Ты чево несёшь-то! Уговор же у нас был.

– Да плевал Игнат на твой уговор! Ежели бы ты знала, каки страшны дела он сотворил, скольких человек жизни лишил ради золота. И чёрт меня дёрнул связаться с этой паскудой! Сидел бы себе в лавке да на службу ходил – чево дураку не хватало? – Вот послушай… – искоса глядя на сестру, поведал он всё, что знал про Игната. С затаённым дыханием слушала Пелагея рассказ брата, лицо её всё больше и больше сжималось, словно от боли.

… – Вот как обжулил нас твой муженёк… Где он теперя?!… Ишши-свишши… – закончив говорить, бросил в сторону сестры взгляд выпученных глаз Прохор.

Какой-то нечленораздельный звук выскочил из полуоткрытого рта обомлевшей Пелагеи.

– Чево? – переспросил Прохор.

– Ой-ёй-ёй! – придя в себя, замотала она головой. – А ну как поймають Игната? А травку-то от бабки Агриппины я ему положила… Пасодють меня вместе с им! На кой ты им всё рассказал?!…

– Да не ори ты! – прикрикнул Прохор. – Он ентой травкой столь людей порешил, так что хошь – чёбы я за Игната на каторгу пошёл али на виселицу?! Вот ему!!! – выставил он вперёд кукиш. – Пущай ловють, а я буду Господа просить, чёбы поскорее нашли этого ирода.

– А я-то как жа? – широко раскрыла испуганные глаза Пелагея.

– Ну коли сама признаишси, что дала ему травки, – пасодют тебя, а ежели скажешь: сном– духом ничего не ведаю, – тогда пущай Игнат докажить, что через тебя от бабки Агриппины те травки пришли. А к ней не сунутся – сама говорила, что всё начальство под ей сидит.

– Сидит… – согласно кивнула Пелагея.

– Только вот золотишко… – сощурившись, досадно цокнул языком Прохор.

– Да вот и я про то же шибко переживаю… Можа, одумается да отдаст нашу долю? Всё жа и ты, братец, порядком в это дело вложилси.

– Хто – Игнат одумается?! Ты чево, сестра, спятила?! Да он жа за рупь отца родного продаст – золото, говорить, для меня и мать, и отец. А кабы ты видела, как он те самородки да идола в руках держал… Страшно вспомнить – мороз по шкуре заворачиват: глаза горять, как у диавола, и рот в сатанинской улыбке перякошенный… Ой чево-то поплохело мне опять, – схватился за голову Прохор. – Можа, поначуешь у меня? Одному как-то боязно – в кажном углу этот диавол мерещится. Да сходила бы к ентой колдунье – травок успокоительных взяла, заодно и про Игната намекнула – пущай полицейским наворожить, иде искать ево. А за себя не тушуйси – ежели поймають твоево муженька, хто яво слушать будить, ещё и за клевету получит.

– Да какой он мне муженёк!.. Жалко, что не сдох в той эспидиции.

– Можа, и сдохнет где с нашим золотишком, – скрипя зубами в бессильной злобе, произнёс Прохор.

– Погоди, падла, напущу на тебя порчу – не рад будешь золоту… Пойду к бабке Агриппине, пущай ворожит да покажеть служивым дорожку к этой гадине… Налей-ка и мене, – пододвинула сестра кружку…

Уже под утро Прохор, еле ворочая языком, шатаясь, добрался до лавки и, подсунув под голову сюртук, уснул как убитый…

Яркие лучи утреннего солнца заиграли на одутловатом, после ночной попойки, лице Прохора. Тот недовольно сощурился, потянулся.

– Занавесь окошко – спать охота, – крикнул он в пустоту комнаты.

– Чой-то – никого? – с трудом приподнялся он на локте. – Сестра!

– Чево орёшь-то… иду… – донеслось из сеней.

– Там в бутылке осталося похмелиться? – просящим взглядом посмотрел он на Пелагею.

– Да ты один весь штоф и осадил, я-то только чарку выпила.

– Ой, помираю! Дай хоть рассольчику.

– Щас холодненького с погреба принесу.

– Ага, принеси… – присел Прохор на лавке, тряся взлохмаченной головой…

– Вот, пей!

– Фууу… Хорошо! – осушив огромный ковш, погладил он брюхо.

– Похлебай горячих штей-то – оно и разожгёть.

– Можа, найдёшь где чарку под горячее?

– Погоди, схожу к суседке, у её завсегда самосидка имеется…

Перекрестившись, Прохор трясущимися руками опрокинул чарку. Смачно отхлебав немного щей из миски, он нацедил себе ещё одну.

– Вот теперяча теплом пошла… Ты вот чо, сестра, перебирайси ко мне – вдвоём оно полегше будеть.

– А чево так вдруг?

– Худо мне одному: стоить перед глазами ентот диавол. Да ишшо грызёть нутро моё какой-то червь – страшно мне, ведь в како тёмно дело я из-за Игната попал… Притить за мной должны, к самому господину Качке повезуть – хоть руки на себя накладывай.

– Ишшо чево задумал!

– Ладноть, можа, пока поживу… – милостиво кивнул Прохор.

– Вижу не в себе ты – отдохни маненько, а я пару курей зарублю – лапшу апосля тебе сварю, да схожу к Агриппине за снадобьями… Пройдё-ёть твоя хворь… – добавила Пелагея.

…Каждый день ожидания болью оседал в душе Ефима. Который раз он уже допытывался у Семёна Фролова о том, чтобы тот испросил у Качки соизволения послушать Прохора.

– Занят их высокопревосходительство – из столицы требуют увеличить выплавку серебра, а завод и так работает дённо и нощно… Погоди, как будет подходящий момент – сразу же доложу ему…

… – Прохор Анисимович, за вами господин капитан послали, – вежливо произнёс, приоткрыв дверь, служивый горного батальона.

– Н-ну вот – и за мной пришли… я щас! – нервно засуетился Прохор.

– Ну, с Богом! – перекрестила его Пелагея.

– Можа, боле и не свидимся, – прослезился брат. – Ты ужо тогда свой дом-то продай да перебирайся в мой.

– Типун тебе на язык! – строго бросила сестра. – Ишшо ничево не случилося, можа, ещё всё образуется.

– Дык вишь, куды ведуть. Всё выложу про эту паскуду!..

… – Ну что?! – строгим, стальным взглядом впился в Прохора Качка. – Капитан тут намедни доложил, что у тебя важное сообщение для меня имеется… Давай рассказывай!

– Всё как на духу выложу, ваше высокопревосходительство, да и вы ужо помилосердствуйте – не сгубите меня горемычного, сам был обманут лиходеем, – умоляюще глядя на хозяина кабинета, прижал руки к груди Прохор.

– Говори!

И Прохор, часто запинаясь от волнения, выложил всю историю: с самородками, идолом, Игнатом и Мироном.

– Говоришь, сбросил Мирона в пропасть? А кого же мне тогда поручик Зуев приволок?

– Н-не знаю, может, похвастал перед вами?

– Та-ак… ну, положим, я поверю тебе. А ежели ты врёшь? Может, у тебя сговор с Мироном, чтобы невинного человека вместо него наказать?

– Как на духу клянусь! – перекрестился Прохор. – Всё как есть сказал, лиходей сам хвастал передо мною.

– Говорить вы все мастера. А ежели плетей тебе всыпать – по-другому запоёшь?.. А надо бы…

– Капитан! – крикнул Качка.

– Слушаю! – тут же появился Фролов.

– Рассказывал тебе он про историю с Мироном Кирьяновым?

– Так точно-с!

– Ну и как? Веришь ему?

– Трудно сказать, но казакам из бийской крепости – верю. Знаю как честных и преданных отечеству воинов.

– Опять эти казаки, – сморщился Качка. – Они уже раз убедили меня, что причина всех зол – Мирон Кирьянов. А что теперь?..

– М-даа… – на секунду задумался капитан. – Обвёл эта шельма всех вокруг пальца.

Заложив руки за спину, Качка долго, раздумывая, ходил по кабинету.

– Вот вам моё решение! – остановился он, глядя то на Фролова, то на Прохора. – Пока казаки не приведут мне этого Игната, ничего менять не буду – дождётся Мирон суда – и в забой на Змеиную гору. А ежели доставят истинного виновника – вызволю его оттуда.

– Но сколько же он там протянет?!

– А это уже от казаков зависимо, – строго отрезал Качка. – А ты, – повернулся он к Прохору, – иди пока. Наказания сейчас тебе чинить не буду. Если окажется правда, что ты мне здесь рассказал, – отпущу тебя с Богом, живи как жил, а ежели нет… – недоговорив, строго постучал пальцем по краю стола Качка… Всё, господа! Я и так уделил вам достаточно много времени – дела… – дал понять хозяин кабинета, что аудиенция окончена.

С нетерпением ждали казаки результата встречи Прохора с Качкой. Первым из управления заводами вышел Семён Фролов. По его унылому виду друзья поняли, что показания Прохора оказались бесполезными.

– Вот… – красноречиво развёл руками капитан. – Не поверил его высокопревосходительство откровениям свидетеля. Один только выход – доставить ему истинного виновника – Игната…

Цыгане

Как же медленно тянулось время в ожидании Фёдора и Никиты, прошла уже неделя, как Прохор вышел из кабинета управляющего заводами. – «Успеют ли поймать и доставить Игната, иначе – каторга в Змеиную гору? А если и поймают лиходея, сколько ещё придётся хватить лиха Мирону, пока их высокопревосходительство соизволят вызволить его».

Ефим каждый день допытывался у Семёна Фролова о сроках суда над Мироном.

– Слава Богу, дел у них очень много, не дошли ещё до него, – отвечал тот. – Одно хорошо – бить не стали, видно, поступило указание сверху…

Зноем опустилась первая половина июля на южную окраину Сибири, зелёные травы пожухли под палящими лучами солнца, даже ночь не давала отрадной прохлады. Просыпаясь рано утром, казаки бежали к колодцу, откуда забирали воду для нужд горного батальона и, зачерпнув по ведру, обливали себя с головы до ног.

В этот день парило с самого утра, а к обеду небо заволокло тучами и оглушительные раскаты грома обрушились на землю вместе с проливным дождём.

– Ну, теперь все растения в рост пойдут, – глядя в окно на струящиеся потоки воды, произнёс Ефим. – Давай хоть в карты перекинемся.

– Дава-ай… – махнул рукой Степан.

Стук копыт, сопровождаемый всплесками воды, послышался из-за окна.

Приглушённый разговор и торопливый топот шагов заставил друзей оторваться от игры.

– Здесь они квартируют, господин хорунжий.

Дверь резко открылась и на пороге появились промокшие до нитки Фёдор и Никита.

– Фёдор, Никита! – привстав, обомлел Ефим. – А где этот… лиходей… догнали?! – взглядом, полным надежды, посмотрел он на сына.

– Нет! – не нашли мы его.

– Да вы что!.. Я ж надеялся на тебя, Христом Богом просил… Как же это?! Что теперь будет с Мироном – он же мне как сын родной.

– Догнали мы у Енисейска тех переселенцев, которые, по нашим расчётам, должны были идти вместе с Игнатом. Показали рисунок. Несколько человек сразу признали его: «Видели такого – в Иркутск направлялся, жена у его дорогой померла. Как кушать останавливались, так и его приглашали – жалко мужика. А за Томском проснулись – нету, то ли вперёд ушёл – неизвестно». Проехали мы дальше, облазили все вокруг лежащие поселения и заимки – нету… Как в воду канул.

– Почуял, наверно, гад, что погоня будет, ну и приударил побыстрее в стороне от тракта – тайгой, – высказался Степан.– А может, вас узнал?

– Вряд ли… Он ведь сразу за Томском исчез. Да и Фёдор загримировал нас обоих – люди за цыган принимали.

– К Семёну Фролову нужно идти, – хлопнул себя по коленям Ефим. – Дать рисунок, пускай людей посылает в Иркутск… Выдюжит ли только Мирон в Змеиной горе?

– Если его туда отправят – не скоро он вернётся, – ответил Фёдор. – Если и выйдет – то дряхлым стариком. Думаешь, Качка разбежится вызволять Мирона?..

– Отбить нужно Мирона у конвоя где-нибудь в глухомани, когда повезут на Змеиную гору.

– Да ты чего несёшь, Никита! – словно ужаленный подскочил Ефим. – За такие дела нас не помилуют – вместе с Мироном в забой сошлют.

– Ежели повяжут, то да, – отпарировал сын.

– А хоть и не повяжут, доложат конвойные: кто и как, опишут внешность. В таком случае нужно всех конвоиров побить – такое так просто не оставят.

– Думаю, дело говорит Никита, – поддержал товарища Фёдор, – а внешность – это поправимо, немного макияжа на лицо – и пусть ищут бродячих цыган, позарившихся на конвойную карету. И никого убивать не надо.

– Да вы что, мужики! – изумлённо глядя на обоих, развёл руками Ефим. – Ладно у этого ветер в голове, а ты-то, Фёдор?..

– Ну, командир, предложи тогда что-нибудь другое.

– Что, что – подумать надо…

– Подумай, Ефим, подумай – только время не ждёт, ни сегодня завтра суд – и прощай, Мирон. А мы будем сидеть и искать решение, – подал голос молчавший доселе Степан. – Ежели нет другого выхода – я согласен с Никитой. Отобьём Мирона, спрячем в такое место, что сам диавол не сыщет. Даст Бог, найдёт Фролов Игната – оно тогда всё само собой разрешится.

– Хорошо, друзья, – говорить вы все мастаки, а на деле как это осуществить?.. Когда будет суд?.. Когда повезут Мирона?.. Сколько конвойных?.. Как вооружены – ведь они стрелять будут… и ещё много чего нужно продумать.

– М-да-а, это верно, – потеребил подбородок Степан. – Под пули нам не впервой, но здесь совсем другая ситуация – любая оплошность может испортить всё дело.

– Я поговорю с Семёном – попытаюсь что возможно разузнать. Уверен – он не выдаст, может только отказать в помощи, – произнёс Фёдор.

– Тогда так и порешим – сначала к Семёну Фролову, а потом будем думать, – согласился Ефим. – Давайте-ка переоденьтесь – вон сухое бельё, а то под вами уже лужа набежала, – хватился он…

С распростёртыми объятиями встретил Семён Фролов друга.

– Рад, рад видеть тебя, Федя, пойдём ко мне в кабинет, нам есть о чём поговорить. Ну что, поймали этого злодея? – плотно прикрыв двери, в первую очередь спросил капитан.

– Нет! – коротко ответил Фёдор. – Исчез – как сквозь землю, хитрая змея. Удалось выяснить у переселенцев, которые шли вместе с ним, – в Иркутск он нацелился, да, видать, решил на всякий случай поберечься – тайгой пошёл.

– Хм-м… Хитёр… Придётся направить туда своих людей, говоришь, у тебя его портрет имеется?.. это хорошо. Есть у меня толковые сыщики – иголку в стоге сена найдут.

– Но пока суть да дело, Мирону придётся каторгу тянуть на Змеиной горе. Что суд решит – ясно, да и Качка условие поставил – поймать Игната, – бросил исподлобья мимолётный взгляд Фёдор.

– Это так, а что поделаешь?

– А невиновного на каторгу – разве справедливо?

– Нет, несправедливо, но не мы, Фёдор, решаем.

– Решаем не мы, но ведь можем помешать исполнению приговора суда.

– Как?.. Поднять против власти горный батальон?

– Зачем? Есть другой выход.

И Фёдор рассказал о задумке своих товарищей.

– Хм-м… – задумался капитан. – Я не могу помешать приговору суда. Всё, о чём ты просишь, есть нарушение приказа. Не подумай, что я служу ради карьеры, то что ты рассказал – умрёт во мне. Я верю тебе и твоим друзьям, поэтому вы сразу узнаете от меня, когда повезут арестанта и какое количество конвойных будет его сопровождать, – большего я сделать не могу. Коли сможете осуществить задуманное – буду только рад. Справедливость для меня дороже похвальных грамот… А Игната я найду – переверну весь Иркутск, хоть из-под земли, но вытащу.

Ну что, друг, – действуй… – поднялся Семён, давая понять, что всё сказано. – С Богом! – обнял он в дверях Фёдора…

Зелёный ковёр взбодрившейся после дождей травы терялся в подступавших с запада березняках. И хотя яркое солнце припекало пестреющее васильками поле, сменившийся ветер прохладой защищал воспрянувшую после засухи ниву, словно гребнем расчесывая поднявшиеся стебельки…

Небольшой отряд из четырёх верховых, двоих служивых по бокам тюремной кареты и кучера катил по наезженной дороге, лентой убегающей через середину поля в зеленеющие рощицы.

– Ой, хорошо-то как – жара хоть немного сморила, а дён десять назад угорел бы, – произнёс ехавший рядом с унтер-офицером служивый.

– М-да… давно такой жары не было, – поддержал он разговор, чтобы как-то нарушить затянувшееся молчание. – Слыхал?.. не так шибко давно бийская крепость в засуху чуть было не сгорела.

– Слыха-ал…

– Беспалов! Ты чего носом клюёшь?! – крикнул унтер согнувшемуся в седле сухопарому парню.

– Да вот закимарил маненичко, – встрепенулся тот.

– Я вам покажу – «закимарил»! – потряс командир нагайкой…

Приближающийся стук копыт и отрывистое гиканье сразу привлекли внимание конвойных. Отряд остановился…

– Это кто ещё такие? – положил руку унтер на рукоять пистолета.

Несколько мужиков в атласных рубахах во весь опор гнались за двумя жеребцами, бегущими прямо через поле.

– Цыгане… – присмотрелся он, – видать, жеребчики от стада убежали.

– Пойма-ають… – махнул рукой рослый детина, замыкающий тюремный кортеж. – Вона ужо березняки – там шибко не разбежисся.

А «цыгане» тем временем гнали лошадей прямо на остановившихся конвойных.

– Януш, заходи справа! – указывал тот, что поздоровее.

– Эй, сюда нельзя! – грозно крикнул унтер.

– Уходи с дороги, они же дикие – растопчут!

Конвойные заметались, не зная, что предпринять, и тут же вмиг были оглушены «цыганами». Следом, не успев вскинуть ружья, были повязаны конвойные с кареты и кучер.

– Где деньги? – приставил к одному из них пистолет здоровяк.

– Кк-акия д-деньги? – хлопая ресницами, заикаясь, промолвил конвойный.

– Те, что в Змеиногорскую крепость везёте.

– Н-не – у н-нас а-арестант, – трясущимися губами выдавил служивый.

– Арестант, говоришь?.. Арсен, проверь, что там внутри.

– Хорошо, Лекса. Где ключи от замка?

– Ммм… – промычал служивый, кивая головой в сторону унтера.

Арсен быстро отыскал ключи у всё ещё не пришедшего в себя командира. Только он, открыв дверь, сунулся внутрь, как тут же послышался короткий удар и голова его резко дёрнулась назад.

– Разбоем промышляете, цыгане?!

– Да ты что, Мирон!.. Это я, Никита, – сплёвывая кровавую слюну, произнёс мнимый Арсен.

– Никита?! – оторопел от изумления Мирон. – Да ты на себя не похож, а голос – твой… Откуда?!

– Потом всё объясню, а сейчас без лишних расспросов беги в березняк и спрячься где-нибудь в кустах… Нет денег… – доложил он Лексе.

– Выходит, обманул нас Богдан, что деньги повезут.

– Об-бманул, об-бманул… – закивал головой служивый, всё ещё дрожа от страха. – Ар-рестанта мы везём, господа цыгане.

– Поехали! – сорвались «цыгане» в сторону берёзовой рощи.

– Мирон! – позвал Никита.

– Здесь я! – вышел тот из кустов.

– Как ты?! Как жил всё это время?! – крепко обнялись два друга.

– Некогда длинные речи говорить, уходить быстрее нужно – поторопил Ефим. – Прости нас, Мирон, за то, что оклеветали тебя.

– Что вдруг? Нашли вора?!

– Нашли – Игнат Щербаков, которого ты у Бакая от смерти спас.

– Как?!.. Шутишь, дядя Ефим, – ведь он же при демичи всё время был, когда идол исчез. И самородки вряд ли Игнат украл – его же в лагере не было.

– А отчего же он тебя в пропасть столкнул?.. Расскажу, всё тебе расскажу – дорога нам предстоит длинная. А сейчас поспешать надо, конвойные, наверное, уже в себя пришли.

Семён посвистел условным сигналом – и два жеребчика, которые недавно во всю прыть убегали от них, негромко ржа, появились из глубины рощи.

– Ну и Семён! – с восторгом покачал головой Фёдор. – А я ведь не поверил ему, а они, гляди, – как в цирке.

– Правда, без седла, но тебе, Мирон, не впервой, – похлопал по боку жеребчика Ефим. – Тут деревня недалеко. Остановимся на окраине, что-нибудь придумаем. Давайте, друзья, поспешать – березняками пойдём…

Пришедший в себя унтер не своим голосом закричал:

– Где арестант?!

– В б-березняк убёг, – показывая в сторону берёзовой рощи, пролепетал перепугавшийся кучер.

– Бегом! Не найдём арестанта – головы посымает их высокоблагородие!

Конвойные, мигом оседлав коней, кинулись на поиски Мирона.

Излазив вдоль и поперёк березняки, они ни с чем вышли на почтовую дорогу.

– Оё-ёй! – схватившись за голову, запричитал унтер. – Это чего же тепереча будет? Что я скажу господину Тёрскому?

– Цыганы его увели, – осторожно молвил здоровяк, замыкающий кортеж.

– А вы куда, олухи, глядели?!

– Ну так, оглушены были… – стали оправдываться конвойные.

– Имя одного цыгана я запомнил – Лекса, – высказался тот, что стоял на задках кареты.

– А ишшо с сярьгой в ухе – Аресеном его кликали, – добавил кучер.

– Цыганы, значить, – почесал затылок унтер. – Ну чего же – пойдём цыганов проверять – они все друг дружку знают…

За длинную дорогу Мирон рассказал, как попал к раскольникам, которые спасли его от неминуемой смерти, как прожил у них целый год, о девушке Марьяне, вытащившей его с того света.

– Знаешь, Никита, а ведь я должен быть благодарен Игнату.

– Ты что, Мирон! Видать, здорово со скалы грохнулся – какая тут благодарность.

– Если б он не столкнул меня в пропасть, я бы никогда не встретил Марьяну.

– Благодарить убийцу?!.. За что?.. Это чудо, что ты жив остался, могло случиться и по-другому – похоронил бы я твои косточки и долго оплакивал своего лучшего друга…

Маленький отряд, проделав длинный путь, спешился на берегу небольшой реки, убегающей к неподалёку лежащей деревушке.

– Никита, съездишь в деревню, купишь седло, так дале Мирону ехать не годится, и припасов съестных, а мы пока потолкуем, куда ему лучше податься, – распорядился Ефим. А для начала, Мирон, послушай, что расскажу: мы ведь тоже не могли поверить, что Игнат всё так хитро устроил, и если бы не его шурин, которого он чуть не отправил на тот свет, – гнить бы тебе в Змеиной горе. Игнат-то разоткровенничался с ним, перед тем как сгубить, – понадеялся, что все его признания шурин унесёт с собой в могилу.

И Ефим подробно поведал всё, что услышал от Прохора.

– Тогда почему меня не освободили?!

– Так решил господин Качка – будешь отбывать наказание, пока не поймают лиходея. Ведь в прошлый раз мы его убедили, что ты виной всему, прости нам, Господи, грех наш.

– И что же Игнат?!

– Сбежал… с переселенцами в Иркутск подался. Решил, наверное, что с таким богатством неплохо устроится, да и народ там разный, со всей России – проще затеряться.

– Никак не могу поверить – он же при мне уехал из лагеря, в это время и пропали самородки… и там, у Бакая, – ведь он с ним уехал из селения, когда выкрали идола, я уже после присоединился к охоте – вот на меня и подумали, – в который раз повторил Мирон. – А ведь Серафима сразу указала на него, – словно прозрев, повернулся он к Ефиму. – Вот же сволочь какая!.. Помню, как кнутом выколачивал признание из Прокопия Столярова. А за то, что я выходил его во время страшной болезни, свалил на меня пропажу идола. И в пропасть столкнул, чтобы все до конца поверили в мою виновность, – правильно знахарка говорила.

– Хитёр бестия, ох хитёр! – резко бросил Степан.

– Золото – оно не только даёт богатство и процветание, но и превращает алчных в бездушных и коварных нелюдей – вот тебе и все объяснения поступков Игната. И многие будут верить, что это ты, пока не будет пойман настоящий вор – Игнат, поэтому тебе нужно где-нибудь отсидеться, а не расплачиваться за чужие грехи, – добавил Фёдор.

– У раскольников? – обвёл Мирон товарищей вопрошающим взглядом.

– Нет… там тебя в первую очередь искать будут, – ответил Ефим. – Спрячу я тебя у Осташкиных, в одном местечке – Сростками тамошние стали его называть. Там беглые сколько лет уже скрываются – помогли мы бедолагам. Как-то с табуном лошадей из улуса Емзынака возвращались, ну и наткнулись на них: мальчонка при смерти лежит, нищета – ни скотины, ни животины. После ещё раз заглянули туда – уже крепкое хозяйство: мальчонка тот повзрослел, да ещё две девчушки лет по семи бегают.

– Ой, не по себе мне – прячусь, как нашкодивший мальчишка, даю только повод считать себя виновным.

– А ты можешь не прятаться – отбывай повинность за чужой грех в Змеиной горе. От этого твоя вина меньше не станет, а истинный вор будет жизнию наслаждаться с ворованным золотом… Ещё не поздно назад вернуться – конвоиры, наверное, ищут тебя в березняке…

– Твоя правда, дядя Ефим, – с лихвой я уже хватил за чужие злодеяния – боле не желаю.

– Ты пока переоденься – сбрось арестантскую одёжу – мы тут захватили для тебя кой-чего, да и Никита скоро уже возвернуться должен.

– Крепко тебя били, – с нотками сострадания произнёс Фёдор, взглянув на исполосованную красными рубцами спину Мирона. – Живого места нет…

– Да, били усердно – признание выколачивали. Ничего, эта гадина за всё ответит, найдёт его Семён Фролов, – добавил Степан.

– Отдыхайте, мужики, – силёнки нам ещё потребуются, – растянулся на мягкой травке Ефим…

С возвращением Никиты друзья оживились: Ефим оседлал одного из жеребцов, Степан разложил на полянке принесённую снедь.