Текст книги "Цветок боли"

Глава 5

Тэргард был очень древним городом. Когда-то в глубине веков он принадлежал вампирам, потом колдунам, а теперь магам. Вечные войны разрушали его, а обычные люди восстанавливали. Следы войны отпечатались на стенах его домов, узкие улочки пугали скрытой в них неизвестностью, а камни площадей настолько пропитались кровью, что, казалось, источали ее сквозь свои поры. И, несмотря на все это, я любила этот город. Хотя здесь бывала лишь с родителями, так как они считали, что наша семья должна жить в своем замке. Хотя я знала много семей магов, которые покупали в этом городе дома и перебирались жить в них, оставляя свои замки в качестве места отдыха от городской суеты. Мне всегда хотелось жить в Тэргарде, здесь кипела жизнь, постоянно ходили люди и те, кто выглядел как они, но таковыми не являлись. Маги, колдуны, вампиры – все слились в общем названии «горожане», и пока царил мир, все по-соседски существовали друг с другом. Конечно, еще мне нравился Тэргард и из-за расположенного в нем дворца правителя, который так был контрастен по сравнению с мрачными постройками вокруг него. Возможно, Тэргард для меня воспринимался как город контрастов: его мрачность и кровавая история и в то же время воскресные ярмарки на центральной площади, шумные праздники на его улицах. Родители в детстве часто привозили меня и брата сюда, чтобы купить нам медовые плюшки или показать представление уличных артистов.

Я с грустью вспомнила о поре своего детства, которое навсегда для меня ушло в прошлое, оставаясь лучшим воспоминанием моей жизни.

Карета остановилась, и я вышла вслед за мужем, который направился прямо сквозь толпу к ступеням входа в церковь.

Приближаясь к возвышающемуся над всей площадью зданию церкви, я физически ощущала, как оно давит меня своей мрачностью и безысходностью. Но, отогнав эти мысли и сжав кулачки, я шла легкой походкой с высоко поднятой головой, как должна идти та, чей муж самый древний из колдунов.

На ступенях церкви стояли священники в черных балахонах с капюшонами на головах, рядом с ними – министр правителя города и моя семья: отец, мама и брат.

Опять предчувствие катастрофы стало накрывать меня, и ощущение, что я тону, стало настолько явным, что я, словно рыба, выброшенная на берег, начала глотать воздух. Еще раз заставив себя не паниковать, я взошла на ступени и встала рядом с моим мужем.

Шум толпы вдруг стал затихать, и постепенно окутывающая со всех сторон тишина оказалась еще более страшной, чем звуки голосов, крики и смех.

Норан взял мою руку и больно сжал ее, а потом заговорил:

– Горожане Тэргарда, я, Норан из рода Джахи, обращаюсь к вам. И пусть меня рассудят боги, если я лгу. Вы знаете, что я полгода назад взял в жены Залатею из рода Мафис. Все это время я был ей мужем, который заботился о своей жене и сделал для нее все, чтобы она была счастлива. Но эта женщина отплатила мне черной неблагодарностью. Многие из вас и сами видели ее недостойное поведение на балу во дворце правителя, где она, потеряв стыд, вела себя как распутная женщина, опозорив тем свой род и своего мужа. Но этого, видно, ей было мало. Все это время она ездила к Лизете из рода Ядраги, которая, как вы знаете, совершила тягчайшее преступление, за что теперь проклята своими родителями. Моя жена общалась с Лизетой и совратила ее добродетель, толкнув на путь грехопадения. Все вышеперечисленные поступки моей жены переполнили чашу моего терпения, и я, собрав вас здесь, на этой площади, хочу объявить: я отрекаюсь от Залатеи за все совершенные ею грехи. Отныне она более не моя жена. Наш брак расторгнут.

Из состояния ступора, в который я впала, слушая речь своего мужа, выдернул меня резкий рывок. Он, дернув меня за руку, буквально бросил к ногам моего отца. Так кидают тряпку, чтобы об нее вытерли ноги. Я больно упала на каменные ступеньки и, еще не понимая, что все это происходит со мной, подняла глаза, столкнувшись с взглядом Норана. Впервые за все время нашей совместной жизни я видела в его глазах эмоцию – он был рад. Да, в его глазах я видела радость и торжество. Он упивался тем, что сейчас происходило.

– Граждане Тэргарда, – услышала я над собой голос моего отца и поняла, что ужас этого дня еще не закончился, наверное, все только начиналось, – я, Дал из рода Мафис, и моя жена Оми с прискорбием признаем все, что предъявил в обвинении моей дочери Залатеи Норан. Все слова, сказанные о ней, являются правдой. Я сам и моя жена неоднократно видели ее недостойное поведение, и то, что было на балу правителя, до сих пор не дает нам право смотреть вам в глаза. Мы не смогли воспитать достойно дочь. Но самое страшное, что она, выбрав для себя путь падшей женщины, решила утянуть в эту бездну греха и чистую невинную душу. Я говорю о Лизете из рода Ядраги. К сожалению, о плане по развращению непрочной Лизеты мы узнали слишком поздно, и теперь все уже свершилось, – голос отца дрогнул. Он, помолчав и собравшись, продолжил: – Я все века своей жизни буду вымаливать прощение у родителей Лизеты за поступок моей дочери, – отец опять замолчал, видно, ему тяжело давалась такая речь. – Жители города Тэргарда! Я не могу отречься от своей дочери, так как по нашим законам, если ее вернул муж, то она должна вернуться в семью. Но я могу прилюдно плюнуть в это отродье и прогнать ее из своего дома. Пусть моя дочь лучше подыхает от голода, чем переступит порог семейного замка!

Плевок в лицо заставил меня вздрогнуть, и я, поднеся ладонь к лицу, стерла с него слюну отца. Что я сейчас чувствовала? Наверное, огромное желание проснуться и узнать, что это всего лишь страшный сон. Потому что такого в действительности быть не могло. Просто не могло. Хотя ведь я не права – все очень даже реально, реален и шум голосов, в которых звучали слова одобрения всему сказанному моим отцом, а потом пинок в бок, от которого я покатилась по лестнице, и если бы не успела выставить руки, то упала бы лицом на пыльную брусчатку.

– Пошла вон!

Услышала я голос отца и поняла, что я такое уже слышала. Интересно, почему в моей жизни повторяется только все плохое? А хорошее не повторяется. Только что у меня в жизни было хорошего? Детство в доме родителей, когда я была так счастлива, зная, что меня любят. Только вот сейчас я уже была не уверена, любили ли они меня тогда. Ведь как можно любить своего ребенка, а потом вот так с ним поступить? Ведь они поверили всем, кроме меня. Почему? Может, они просто хотели верить им, а не мне.

Отвлекаясь от происходящего философскими размышлениями, я поднялась и побрела сквозь расступающуюся толпу. Если бы я не была из рода Мафис, то меня бы просто забили прямо здесь же на площади. Но магов не трогают, таков закон, и поэтому я шла сквозь массу людей, чувствуя их ненависть и презрение. Я четко слышала все слова, бросаемые мне в лицо, и слово «шлюха» было из них самым безобидным.

Сколько я так шла и куда, я не знала. Просто шла с пустотой головой и бездной отчаяния внутри себя. Около меня остановилась карета, и я почувствовала, что меня тянут внутрь нее. Обернувшись, я столкнулась с глазами Лиз.

– Садись, я заберу тебя отсюда.

Ее голос немного вернул меня к реальности. Да, спрятаться в полумрак кареты – это самое лучшее, что сейчас я могла для себя желать. Забравшись внутрь, я буквально упала в объятья Лиз и всю дорогу прятала пылающее лицо в ее юбках. Она молчала и лишь гладила меня по голове. Я поняла, что она все слышала. Значит, и она присутствовала при моем фееричном позоре.

Карета остановилась у одного из домов на не очень широкой улочке, и открывшиеся ворота впустили ее внутрь небольшого дворика. Рассматривать сейчас окружающий меня мир мне не хотелось, но все-таки мое сознание фиксировало цветы в горшках, лесенку с ковром и уютную комнатку, куда меня завела Лиз. Она молча вышла, а потом вернулась с графином и двумя бокалами. Налив бокал, протянула мне.

Да, я хотела пить. Теперь-то я это ощутила, а мне казалось, что у меня вообще умерли все чувства восприятия мира. Жадно сделав глоток, я закашлялась.

– Это же вино.

– Пей. Тебе сейчас это нужно.

Наверное, Лиз хотела сказать, что сейчас это меня уже не опорочит, так как ниже падать было уже некуда. Я не стала язвить на больную тему и выпила целый бокал. Она наполнила его вновь, и я опять выпила. После третьего бокала мои глаза наполнились слезами, и то, что я сдерживала в себе все это время, прорвалось наружу. Я зарыдала в голос навзрыд. То, что сейчас со мной творилось, – это называлось пьяной истерикой. Но в этот момент мне было уже все равно. Я захлебывалась слезами и, чтобы мои рыдания не напугали соседей, уткнулась лицом в подушку. Так я и заснула, чувствуя, как нежная рука Лиз гладит меня по голове. Сквозь сон я слышала ее слова о том, что все будет хорошо, и, наверное, опьянев от вина и выплакав из себя всю боль и горечь, даже верила, что все будет именно так, как она обещает.

***

Две недели я провела в доме Лиз, валясь в кровати в ночной сорочке со спутанными, немытыми волосами, и выглядела так, как будто действительно была той самой падшей женщиной после ночи разврата. Мне не хотелось ничего. Не то, что я думала о самоубийстве. Тем, кто обладает магией, не так просто свести счеты с жизнью, вот поэтому и существовали легенды о Цветке боли, который избавлял от всех чувств, давая вечную жизнь без страдания. Но, наверное, я еще не достигла своего края, чтобы идти искать этот цветок. Вот поэтому я просто лежала в кровати и смотрела в потолок, упиваясь воспоминаниями обо всем произошедшем со мной. Правда, сначала придя в себя и осознав, что я нахожусь в доме любовника Лиз, я хотела уйти. Не из-за того, что осуждала ее или ненавидела его. Куда мне до осуждения других после собственного позора на площади? Просто я не хотела им мешать своим присутствием, но Лиз сказала, что Лонт вернется только через месяц. Она рассказала, что Лонт и Винсент уехали в дальние земли, а она осталась одна, поэтому наоборот рада, что время отсутствия своего любимого проведет со мной. Узнав о возможности пожить у Лиз, я обрадовалась и осталась. И вот я две недели лежала в кровати и занималась собственными истязаниями и воспоминаниями о своей несчастной судьбе. Лиз все это время не мешала мне, понимая, что все это я сама должна пережить. Она просто была рядом. Заставляла меня есть, и когда я была настроена на разговор, мы болтали. Но время шло, и я понимала, что вечно вот так лежать в кровати и жалеть себя я не могу. Нужно было жить дальше. К родителям я теперь не могла вернуться – они хоть и не отреклись от меня, но выгнали из дома. Хотя они бы отреклись, но по закону, если муж вернул жену в дом родителей, то те должны ее принять. То есть я все равно являлась членом рода Мафис, несмотря на все произошедшее. Радоваться этому или огорчаться, я не знала. Я вообще сейчас ничего не знала. Я не понимала произошедшего и не знала, как жить дальше.

Хорошо, что Лиз была так жизнерадостна и оптимистична. Она часто рассказывала мне о своей любви. Я слушала ее и старалась понять, неужели любовь есть и неужели близость с мужчиной так прекрасна, как ее описывает Лиз. Правда, никаких подробностей она не говорила, все ее рассказы об этом состояли из восторженных фраз и романтических образов. Она сравнивала себя и его с двумя бабочками, порхающими над полем с цветами, или говорила, что они как ласточки возносятся в небесную высь, а там растворяются в ней. Я слушала ее и завидовала, но эта зависть была светла, так как я очень хотела, чтобы у Лиз все в жизни было хорошо.

***

Проснувшись утром, я поняла, что пришло время взять себя в руки и прекратить жить жалостью к себе. Моя жизнь только началась, пройдут века, и, возможно, все всё забудут, и тогда я встречу того, кто опять возьмет меня в жены, и я буду счастлива. Не очень веря всему этому, я заставила себя все-таки встать и привести себя в порядок. Мое появление за пределами комнаты Лиз встретила с восторгом.

За завтраком мы стали с ней обсуждать вопрос, как мне жить дальше.

– Злат, я дам тебе денег, и мы купим тебе дом. Ты будешь жить в нем, а я буду приходить к тебе в гости. Все постепенно наладится, вот увидишь.

– Я не могу взять у тебя денег. Я лучше пойду к родителям и попрошу у них часть моих денег, причитающихся мне из наследства.

– Ты уверена, что готова идти к ним?

– Да, – кивнула я и поняла, что совсем не уверена, но только вот выбора у меня нет.

– Хорошо, но давай сейчас ты возьмешь мои деньги, и мы купим тебе дом, а потом, когда ты заберешь деньги у родителей, вернешь их мне?

Видно, Лиз тоже понимала, что поход в семью дастся мне нелегко. Я тоже это понимала, а еще я знала, что вскоре может вернуться Лонт, и я должна уехать отсюда. В их счастье я была явно лишней.

– Хорошо, я возьму у тебя деньги в долг. Только я понимаю, это не совсем твои деньги. Это ведь деньги Лонта? Что будет, когда он узнает, что ты дала его деньги мне?

– Злат, даже не переживай за это. Он любит меня и специально оставил мешочки с золотыми моментами, сказав, чтобы я в его отсутствие не скучала и баловала себя покупками всего, чего захочу.

– Хорошо, но я не хочу покупать дом. Зачем он мне одной. Давай подыщем мне часть дома, и я оплачу аренду за него на несколько месяцев вперед. Это будет лучше, и еще я подумала, что смогу зарабатывать сама. Я ведь вышиваю, а вышивка, сделанная тем, у кого дар магии, так ценится у людей.

– Еще бы! Ты можешь так обострить зрение, что твои стежки лягут идеально ровно, и они такие маленькие – никогда ни один человек так не вышьет узор, как ты. Да, это хорошая идея. Вышитые платки ты будешь относить в торговую лавку на площади. Им все равно, кто им сдает для продажи вещи, если они будут пользоваться спросом. И потом ты будешь занята, а это для тебя сейчас самое основное.

Приняв решение, я и Лиз пошли его осуществлять в этот же день. Вскоре мы нашли хороший дом, стоящий неподалеку от центральной площади. Там сдавалась его левая часть. Двери моего будущего жилища выходили в маленький садик со скамеечкой в тени раскидистого дерева. Внутри мой дом состоял из комнаты на втором этаже, гостиной и кухни на первом. Но мне этого было вполне достаточно. Окна выходили на солнечную сторону, и в комнатах всегда было много солнца.

Определившись с моим жильем, мы стали его обустраивать. Вскоре комнаты приобрели жилой вид. На окнах висели гардины, и в комнатах появилась мебель. На диванчик я купила подушечки, а Лиз настояла на пушистом коврике у моей кровати.

В небольшой кухоньке тоже стало уютно. Чашечки, скатерть на столе, ваза с цветами – все это вносило покой и умиротворение. Мне понравился мой новый дом. И впервые за все время я ощутила спокойствие в своей душе.

А вот свой разрушенный внутренний мир я восстанавливала намного дольше, чем предполагала. Наверное, зря я наивно думала, что я настолько сильная и смогу вот так все забыть и жить дальше. Нет, я не была сильной. Я была слабая, потерянная в этой жизни девчонка, которая столкнулась с тем, что не понимала, и поэтому не могла это преодолеть. Все это время я буквально по частям собирала себя, восстанавливая осколки своей души. Мне казалось, что стать такой, как прежде, я уже не смогу никогда. Норан растоптал меня настолько, что я, наверное, только благодаря Лиз смогла подняться с колен и начать новую жизнь.

На все это у меня ушло месяца три. Эти три месяца я училась жить заново, навсегда заставляя себя забыть о том, кем я была раньше и кем стала сейчас. Любой выход на улицу давался мне с превеликим трудом. Мне казалось, что все, буквально все знают, кто я и что совершила. Все только смотрят на меня и говорят обо мне. Но благодаря Лиз, которая учила меня заново жить, я, постепенно ходя с ней по улице, заходя в торговые лавки и просто гуляя по набережной реки, поняла, что на самом деле всем я совершенно безразлична.

Конечно, изредка попадались те, кто бросал в мою сторону презрительные взгляды, но не более. Люди знают, что не стоит выводить из себя тех, кто обладает даром магии, вот поэтому я и Лиз были защищены от насмешек и нападок в свой адрес. А то, что маги и колдуны плевали нам вслед, так постепенно и к такому можно привыкнуть, благо, большая часть населения города все-таки состояла из людей.

Начиная с небольших прогулок по городу с Лиз, я, постепенно обретя уверенность, через месяц смогла и сама одна выходить на улицы города, ходя в торговые лавки или на площадь, в ту лавку, где договорилась о продаже своих вышитых платков.

Вышивание очень хорошо помогало мне. Я любила вышивать, мне нравилось, как из-под иголки на ткани будто медленно расцветали экзотические, невиданной доселе красоты цветы. Это волшебство завораживало меня, и я посвящала много времени тому, что лечило мою душу и даровало мне мир и покой.

Только ночами кошмары прошлого возвращались, тогда я просыпалась от собственного крика и потом уже до рассвета не могла уснуть. Постепенно кошмары стали мне сниться все реже и реже.

Все это время Лиз часто приходила ко мне в гости, а когда уезжал Лонт, я шла в гости к ней. Я видела, как счастлива она, и, слушая ее щебетание, сама оттаивала от мрака своей жизни. Наверное, истинная любовь может согреть своим светом и тех, кто рядом. И я отогревалась в лучах их любви и отгоняла от себя все мрачные мысли об их сомнительном будущем.

Несмотря на, казалось бы, полную гармонию в жизни Лиз, я видела, что она в душе страдает из-за разрыва с родителями. Я вообще себе смутно представляла, как Лиз могла пойти на такое. Сколько я ее знала, с детства она души не чаяла в маме, а отец был так горд Лиз, что мне казался невозможным даже небольшой конфликт в столь гармоничной семье. И вдруг такое. Я видела, что Лиз, хоть этого и не показывает, переживает за маму и отца. Только она понимала, что ничто в этом мире уже не вернет их любовь ей, и страдала от этого в душе. Чем ей помочь, я не знала. Наша дружба, пройдя детские года и юношескую незрелость, теперь укрепилась совместным горем. Мы были нужны друг другу, чтобы помогать жить с тем, что произошло в наших жизнях.

***

Только по истечении трех месяцев я поняла, что готова пойти к своим родителям. Все это время я чувствовала, что не настолько восстановила себя, что просто не выдержу презрение моей семьи. Хорошо, что за это время хозяин лавки продал пару моих платков, и теперь у меня были деньги на еду. Так что постепенно содержать себя сама я смогу, и это меня радовало. Но вот вернуть деньги Лиз я все равно хотела. Тем более это были не ее деньги, а Лонта. Так что более поездку к своей семье откладывать не имело смысла.

Несмотря на внутренний ужас от встречи с отцом и мамой, я внешне старалась выглядеть вполне достойно, и, как казалось, мне это удалось.

О моем прибытии им сообщили слуги. Наверное, не желая прилюдного скандала, отец пригласил меня в свой кабинет – это передал мне слуга. Я кивнула, показывая тем самым, что еще помню, где в этом замке расположен кабинет отца.

Идя по коридорам замка, я чувствовала, что волна воспоминаний накрывает меня. Каждая деталь здесь напоминала мне о моем детстве – счастливом и беззаботном. Миновав коридор, я вошла в зал, который нужно было пересечь, так как в конце него была дверь в кабинет отца. Из дверей кабинета вышли два человека и направились в мою сторону. Видно, отец закончил с ними аудиенцию. Я прислушалась к внутреннему голосу и поняла, что навстречу мне идут не люди. Эти двое мужчин были вампирами, древними вампирами, судя по мощной темной ауре вокруг них. Обострив зрение, я приблизила их лица и поняла, что весь воздух одним ударом выбит из моих легких. Навстречу мне шли Винсент и Лонт.

Наверное, они тоже уже поняли, кто им идет навстречу.

Я не успела услышать вопрос, который Винсент задал Лонту, но расслышала его ответ: «Дочь Дала».

Моя попытка обойти их ни к чему не привела. Когда я сделала шаг в сторону, Винсент тоже сделал такой же шаг, и я замерла, не зная, что мне делать. Он стоял прямо напротив меня и рассматривал, чуть наклонив голову, оценивающим взглядом.

– Когда я увидел тебя на балу, я не знал, что ты дочь Дала, а теперь все стало понятно. Твой отец успешно подложил тебя под Норана. Ты все выведала у него? Идешь к папеньке, чтобы узнать, под кого следующего тебе нужно лечь?

Все это Винсент проговаривал, четко произнося слова и смотря мне в глаза своим темно-рубиновым взглядом. Он продолжил:

– Какие у тебя невинные глазки, не удивительно, что даже Норан поверил тебе. Но только вот план твоего отца не сработал, так что иди к нему, я думаю, ему понадобится очередная твоя услуга.

– Мне безразличны твои оскорбления и то, что ты думаешь обо мне. Я не понимаю, о чем ты говоришь, и не понимаю, кто дал тебе право так со мной разговаривать, – моя злость от услышанного дала мне силы смотреть в его глаза и не отшатнуться, когда он сделал шаг ко мне.

Винсенту пришлось опустить голову, чтобы приблизить свои глаза к моим – настолько он был выше меня.

– Со шлюхами я всегда так разговариваю.

Я чувствовала его горячее дыхание на своих губах. Мне вдруг стало невыносимо жарко.

Винсент медленно перевел взгляд на приоткрытые губы девушки, видя их слишком близко от себя, ощутил, что воздух между ними накалился настолько, что он чувствовал его жар. Затем он заставил оторвать свой взгляд от ее губ и опять заглянул ей в глаза.

Я впервые видела, чтобы на меня так смотрели. Вот теперь я знала, что такое животное желание обладать в глазах мужчины. Он хотел меня, и я это видела в его кровавом взгляде и этой улыбке, которая медленно тронула уголки его красивых губ. А я стояла и чувствовала, как от жара в комнате начинают пылать мои щеки, и, если бы не открывавшаяся дверь в кабинет отца, я не знаю, что бы произошло. Звук открывшейся двери вернул в реальность меня и, как оказалось, его. Его взгляд стал прежним, и он, шагнув в сторону, уступил мне дорогу, а я пошла к отцу, стоявшему у двери. Только вот идя к нему, я думала совсем о другом. Почему-то перед глазами еще стоял его жадный взгляд, а губы ощущали его дыхание. Зайдя в кабинет, я осознала, что смутно понимаю, зачем я сюда пришла. В моей голове была каша и хаос.

Встреча с отцом ничем хорошим не закончилась. Я в очередной раз узнала, кто я для них и для всех, выслушала в свой адрес массу грязи и, облитая этими помоями, вышла из родительского дома. Одно хорошо – отец обещал прислать мне причитающуюся из наследства часть денег. Все-таки идти против закона он не хотел, поэтому скрепя сердце сказал, что денег даст. Значит, мой визит к нему и все эти оскорбления были не впустую.