Текст книги "Пентаграмма"

Часть II

Глава 8
Вторник и среда. Чау-чау

Во вторник температура воздуха в Осло поднялась до двадцати девяти градусов в тени, и уже в три часа народ повалил из офисов на пляжи Хука и Вервенского залива. Толпы туристов собирались в кафе под открытым небом на Акер-Брюгге и в Фрогнер-парке[8]8
  Фрогнер-парк, или парк Вигеланна, известен размещенными там работами скульптора Густава Вигеланна (1869–1943), среди которых наиболее известны «Злой мальчик» и Монолит из человеческих тел.


[Закрыть], где они, обливаясь потом, делали непременное фото Монолита, после чего спешили к фонтану, надеясь, что ветер окатит их освежающим душем из водяных брызг.

В остальном же городская жизнь протекала тихо и напоминала замедленную съемку: раздетые по пояс дорожные рабочие склонились над своей техникой, строители на лесах на старом здании Государственной больницы смотрят на пустые улицы, таксисты, собравшись в теньке, болтают об убийстве на Уллеволсвейен. Признаки активной жизни подавала только Акерсгата, где поставщики сенсаций давали волю своему насмешливому стилю и с воодушевлением терзали пока еще свежее убийство. Многие штатные газетчики были в отпусках, и редакторы бросили на это дело всех: от студентов-журналистов на летней подработке до скучающих сотрудников из политического отдела. Только обозревателей культуры никто не трогал. Но все равно было спокойнее, чем обычно. Может быть, потому что «Афтенпостен» переехала с богатой традициями улицы газетчиков в центр, раскидав конторы в убогих провинциальных небоскребах, скребущих и без того чистое небо.

Город воодушевленно разворачивал большое строительство в районе Бьёрвика, но у ведущего криминальной хроники Рогера Йендема из кабинета открывался вид только на Плату – рынок наркоманов на задворках чудесного нового мира. Он поймал себя на том, что нет-нет да и ищет там глазами Томаса. Но Томас сидел сейчас в Уллерсму – отбывал наказание за попытку вторжения в дом полицейского этой зимой. Впрочем, стоило ли по этому поводу расстраиваться? Теперь Рогер хотя бы перестал бояться, что однажды увидит младшего брата погибшим от передозировки.

В «Афтенпостен» не торопились с назначением нового редактора, после того как старый согласился уйти по сокращению штата, и попросту поручили криминальную хронику отделу новостей. В действительности это означало, что Рогеру Йендему пришлось за ту же зарплату взвалить на себя и редакторские обязанности. Сейчас он сидел за столом, положив пальцы на клавиатуру, и пристально вглядывался в лицо женщины, фотографию которой недавно сделал фоном для рабочего стола. Эта женщина вот уже в третий раз собрала вещи и оставила и его, и квартиру на Сейльдуксгата. Он знал, что на этот раз Деви не вернется и пора идти дальше. Рогер зашел в настройки экрана и сменил фоновый рисунок. Для начала.

По распоряжению начальства Рогеру нужно было отложить текущий сюжет про героин. И хорошо: писать про наркотики ему никогда не нравилось. Деви утверждала, что это из-за Томаса. Рогер постарался на время забыть и о ней, и о младшем брате и сосредоточиться на порученном сюжете. Ему надо было написать статью об убийстве на Уллеволсвейен, а там, глядишь, наметится развитие, новые повороты, появятся подозреваемый или подозреваемые. Работа обещала быть легкой: все указывало на сексуальную подоплеку, а детали – просто клад для журналиста! Молодая незамужняя женщина двадцати восьми лет застрелена дома, в собственном душе, в пятницу, среди бела дня. Орудием убийства, скорее всего, был пистолет, обнаруженный в мусорном ведре в той же квартире. Соседи ничего не видели, посторонних в доме не замечено, и лишь один из жильцов считает, что слышал что-то вроде выстрела. Поскольку ничто не указывает на ограбление, полиция придерживается версии, что Камилла Луен сама впустила преступника, однако никто из ее знакомых не вызывает серьезных подозрений, так как у всех более или менее хорошее алиби. Камилла Луен, автор текстов в рекламном агентстве «Лео Бурнетт», в тот день уехала с работы в четверть пятого, а в шесть у нее была назначена встреча с двумя подругами в Доме художников, что делает маловероятным предположение, будто она пригласила кого-то к себе в гости. Маловероятно и то, что кто-то позвонил Камилле Луен с улицы и попросил впустить, представившись чужим именем: над звонками установлена камера наблюдения.

И если заголовков «Психоделическое убийство» или «Сосед почувствовал вкус крови» окажется недостаточно, про запас имелись некоторые подробности, которые еще на пару дней обеспечат живое любопытство читателей. У Камиллы Луен отрезан указательный палец на левой руке, а под веком найден красноватый бриллиант-звездочка.

Рогер Йендем начал статью с исторического вступления – для большего драматизма, но потом решил, что материал этого не требует, и уничтожил написанное. Некоторое время он сидел, обхватив голову руками, потом дважды щелкнул по значку «Корзина», навел мышку на пункт «Очистить» и замер в нерешительности. Эта фотография – последняя память о Деви. Из квартиры он убрал все, что могло о ней напомнить, даже выстирал свитер, который она у него иногда брала, – он любил надевать его из-за запаха ее духов.

– Прощай, – шепотом сказал Рогер и нажал на кнопку. Потом вернулся к статье. Решил заменить «Уллеволсвейен» на «Кладбище Христа Спасителя» – лучше звучало. И начал писать. На этот раз все получилось отлично.

К семи вечера народ потянулся с пляжей домой – весьма неохотно. В безоблачном небе по-прежнему жарко пылало солнце. Еще в девять люди в солнечных очках пили пиво в уличных кафешках, оставляя скучать без дела официантов душных ресторанов. В полдесятого солнце скрылось за алеющим Уллерном, но долгожданная прохлада так и не наступила. Люди возвращались домой. Еще одна тропическая ночь обещала бессонницу и насквозь пропотевшие простыни.

Рабочий день на Акерсгата заканчивался, в редакции решили в последний раз обсудить первую страницу. От полиции новостей не было. Вряд ли они что-то скрывали, скорее всего, им попросту нечего было сказать. Но с другой стороны, молчание открывало простор для домыслов. Самое время проявить творческий подход.

Примерно в это же время в Уппсале, в желтом деревянном доме с яблоневым садом, раздался звонок. Беата Лённ протянула руку к телефону и подумала, не проснулась ли этажом ниже мама. Наверняка проснулась от звонка.

– Спала? – спросил хриплый голос.

– Нет, – ответила Беата. – А что такое?

– Я только что встал.

Беата села на кровати:

– И как дела?

– Ну что я тебе могу сказать? Плохо – вот что я скажу. – Пауза. Голос Харри казался глухим и далеким, и Беата понимала, что причина не в телефонной связи. – Что нового по уликам?

– Только то, что в газетах, – сказала она.

– А что в них?

Она вздохнула:

– Да ты и так знаешь. Мы собрали в квартире отпечатки пальцев и ДНК, но пока не нашли ничего, что могло бы помочь в поисках убийцы…

– Преступника, – поправил Харри.

– Преступника, – зевнув, согласилась Беата.

– Выяснили, откуда бриллиант?

– Работаем. Мы проконсультировались у ювелиров: красные бриллианты не редкость, но у нас в стране их не так много. Они сомневаются, что это работа норвежского мастера. А если камень заграничный, то и преступник, возможно, не наш соотечественник.

– Хмм…

– Что такое, Харри?

Он откашлялся, прежде чем ответить:

– Пытаюсь быть в курсе событий.

– В прошлый раз ты заявил, что этим делом не занимаешься.

– Ну, не совсем так.

– Скажи откровенно, что тебе нужно?

– Ну, я проснулся из-за того, что увидел кошмар…

– Мне приехать и побаюкать тебя?

– Нет. – Снова пауза. – Мне снилась Камилла Луен. И ваш бриллиант.

– И что?

– Я, кажется, кое-что понял.

– Ну же!

– Я, правда, не уверен… Но знаешь, в старые времена покойникам перед погребением клали на глаза монеты.

– Не слышала.

– Чтобы заплатить лодочнику, который перевозит души через Стикс, реку мертвых. Если душа не могла переправиться на другой берег, она не обретала покоя. Поразмысли над этим.

– Спасибо за совет, Харри, но я в загробную жизнь и привидения не верю.

Харри не ответил.

– Еще что-то? – поинтересовалась Беата.

– Один вопросик. Слыхала, что начкрим на этой неделе ушел в отпуск?

– Конечно.

– Может, ты знаешь и когда он вернется?

– Через три недели. А ты?

– Что я?

Беата услышала в трубке щелчок зажигалки и вздохнула:

– Когда ты вернешься?

Она услышала, как Харри на том конце затянулся, задержал дыхание и медленно выдохнул. Потом ответил:

– А я думал, ты в привидения не веришь.

Примерно в то же время, как Беата положила трубку, в своей квартире от колик проснулся Бьярне Мёллер. До шести часов он лежал и корчился в постели, потом встал, медленно позавтракал без кофе – и сразу почувствовал себя лучше. А когда он в начале девятого пришел на работу, боли, к его удивлению, исчезли совсем. Добравшись на лифте до кабинета, он с блаженством закинул ноги на стол, выпил кофе и стал изучать свежие газеты.

На первой странице «Дагбладет» под заголовком «Тайный любовник?» красовалась фотография улыбающейся Камиллы Луен. Той же фотографией встречал читателей и «Верденс Ганг», но название статьи было: «Жертва ревности». Из всех газет по-настоящему интересовалась правдой только «Афтенпостен» в обзорной статье о преступлении.

Мёллер покачал головой, посмотрел на часы и набрал номер Тома Волера, который только-только должен был закончить утреннюю планерку со следственной группой.

– Нет, сдвигов пока никаких, – отозвался Волер. – Расспросили соседей и всех продавцов в близлежащих магазинах. Проверили такси, которые в указанное время были поблизости. Поговорили с осведомителями и проверили алиби старых знакомых с сомнительным прошлым. Но, так сказать, откровенных подозреваемых у нас нет. Честно говоря, мне не кажется, что это кто-то из старых знакомых. Признаков сексуального насилия нет, деньги и ценности на месте, и почерк незнакомый. Взять хотя бы палец и бриллиант…

У Мёллера в животе заурчало. Он надеялся, что это от голода.

– А хорошие новости у тебя есть?

– Полицейский участок в Майорстуа выделил нам троих сотрудников, так что в нашей группе теперь десять человек. Сотрудники Крипоса согласились помочь Беате разобраться с предметами, найденными в квартире. Мы собрали хорошую команду, учитывая, сколько народу в отпусках. Ну, как новость?

– Спасибо, Волер, будем надеяться, все наладится.

Мёллер положил трубку и через плечо бросил взгляд в окно, намереваясь вернуться к газетам. Но так и остался сидеть, неудобно вывернув шею и глядя на газон перед зданием, потому что увидел, как со стороны Грёнланнслейрет появилась знакомая фигура и медленно, но целеустремленно направилась в сторону Полицейского управления.

Мёллер встал, вышел в коридор и крикнул Йенни, чтобы та принесла ему еще одну чашку кофе. Потом вернулся в кабинет и спешно достал из ящика стопку старых бумаг.

Через три минуты в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Мёллер, деловито рассматривая двенадцатистраничное заявление от гражданина, который обвинял ветеринарную клинику на Шиппергата в неправильном лечении, повлекшем за собой смерть двух его чау-чау.

Дверь открылась, и Мёллер рукой изобразил жест «ну проходите, проходите», продолжая изучать страницу, где подробно описывался экстерьер собак, их удивительные таланты и перечислялись награды с выставок.

– А, это ты! – поднял-таки взгляд Мёллер. – Я думал, мы тебя уволили.

– Хм… Моя отставка лежит неподписанной на столе у начальника криминальной полиции, и, пока она там, нам придется иногда встречаться. Или вы против, шеф? – Харри налил себе кофе и с чашкой подошел к окну, обогнув стол Мёллера. – Но это не означает, что я буду заниматься делом Камиллы Луен.

Бьярне Мёллер обернулся и посмотрел на Харри. Он и раньше не раз видел, как Холе, еще вчера лежавший на смертном одре, на следующий день заявлялся на работу красноглазым Лазарем. Но все равно – до сих пор удивлялся.

– Харри, если ты думаешь, что про отставку я пошутил, то ошибаешься. На этот раз я не предупреждаю, а сообщаю: это окончательное решение. Все прошлые разы, когда ты нарушал инструкции и правила, я за тебя заступался, но сейчас брать на себя ответственность я уже не могу. – Бьярне Мёллер поискал в глазах Харри хоть тень мольбы и не нашел. К счастью. – Вот так, Харри. Все, конец.

Тот не ответил.

– Да, пока не забыл. Стандартная процедура: зайди в оружейку, сдай все железки, что на тебе числятся, – попросил начальник.

Харри кивнул. Мёллер внимательно вглядывался в его лицо, но так и не увидел того, что ожидал. А пытался он разглядеть удивленного мальчишку, которому только что отвесили подзатыльник. Мёллер потрогал нижнюю пуговицу рубашки. Да, разобраться в Харри непросто.

– Если думаешь, что с пользой проведешь здесь последние недели, я не возражаю – приходи. От должности тебя не отстранили, зарплату за этот месяц все равно получишь. Да и что у тебя есть, кроме работы…

– Хорошо, – безразлично ответил Харри и встал. – Пойду посмотрю, на месте ли еще мой кабинет. Нужна будет помощь – только скажите, шеф.

Бьярне Мёллер натужно улыбнулся:

– Спасибо за заботу, Харри.

– Например, с этими вашими чау-чау, – предложил Харри, тихо закрывая за собой дверь.

Харри стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на рабочий кабинет, который он делил со следователем Халворсеном. Его аккуратно прибранный стол – сейчас Халворсен был в отпуске – стоял вплотную к столу Харри. Над сейфом висела фотография Эллен Йельтен – еще с тех пор, когда вместо Халворсена здесь была она. Другую стену почти целиком закрывала карта Осло, на которой кнопками и надписями было обозначено, где в ночь убийства находились Эллен, Сверре Ульсен и Рой Квинсвик. Харри подошел к стене, посмотрел на карту, резким движением сорвал ее и положил на полку в сейф. Достал из кармана пиджака фляжку, сделал быстрый глоток и прислонился лбом к прохладной металлической поверхности.

Больше десяти лет он проработал в этом кабинете. Номер шестьсот пять – самый маленький кабинет в красной зоне шестого этажа. Даже когда было принято блестящее решение сделать его инспектором, Харри отказался переезжать. В шестьсот пятом не было окон, но именно отсюда он воспринимал мир. На этих десяти квадратных метрах он учился работать, отмечал свои победы и переживал поражения, посвящая всю свою жизнь изучению человеческой натуры. Он попытался вспомнить, чем еще он занимался в последние десять лет. Что-то же должно было быть. Обычно люди работают по восемь часов в сутки, ну, не больше двенадцати. А ведь были и выходные.

Харри сел на свое расшатанное кресло, оно радостно скрипнуло. Давненько он не сидел на нем!

Без пятнадцати шесть Бьярне Мёллер уже обычно был дома, с женой и детьми. Но поскольку они гостили у бабушки, он решил эти тихие деньки посвятить разбору скопившихся бумаг. Убийство на Уллеволсвейен несколько нарушило его планы, но сегодня он хотел наверстать упущенное.

Когда позвонили из кол-центра, Мёллер не без раздражения ответил, что звонят они не по адресу и пропавшими занимается не убойный отдел, а дежурная часть.

– Извините, Мёллер, в дежурной части никого нет, все в Грефсене, на пожаре. А заявитель уверен, что в этом исчезновении есть что-то криминальное.

– У нас кто не разъехался по домам, работает над убийством на Уллеволсвейен. А значит… – Он осекся. – Хотя нет! Погодите-ка…

Глава 9
Среда. Исчезновение

Водитель нехотя нажал на тормоз, и машина остановилась перед светофором на площади Александра Кьелланда.

– Или поедем с мигалкой и визжалкой? – спросил он, оборачиваясь к заднему сиденью.

Харри отрешенно покачал головой, глядя на парк. Когда-то этот парк был простым газоном с двумя скамейками, на которых обитали друзья «зеленого змия», перекрикивающие шум движения песнями и руганью. Но пару лет назад на площади имени писателя решили навести порядок. За несколько миллионов парк вычистили, добавили зеленых насаждений, положили асфальт, устроили дорожки для прогулок и даже оборудовали миленький каскадный фонтан. Без сомнения, такой парк еще больше располагал к песням и ругани.

Машина повернула направо, к Саннергата, проехала мост через Акерсельву и остановилась у дома, указанного Мёллером.

Сказав водителю, что обратно он доберется сам, Харри вышел из машины и огляделся. Через дорогу находилось новое офисное здание, пока оно пустовало и, если верить газетам, обещало пустовать еще долго. Его окна отражали табличку с нужным Харри адресом на белом, недавно отремонтированном доме, построенном в стиле, чем-то напоминающем функционализм. Фасад уже был щедро украшен граффити. На автобусной остановке неподалеку Харри увидел темнокожую девушку, она стояла, скрестив руки на груди, жевала резинку и разглядывала рекламный плакат «Дизеля» на другой стороне улицы.

Отыскав нужное имя у верхнего звонка, Харри представился и пошел вверх по лестнице. Человек, который вышел его встречать, выглядел весьма примечательно: черная бородка, буйная шевелюра, лицо цвета красного бургундского вина и подходящего цвета рубаха, которая доходила до сандалий на босых ногах.

– Хорошо, что вы так быстро приехали, – сказал он, протягивая Харри свою лапищу.

Только так ее и можно было назвать: кисть Харри утонула в ладони мужчины, который представился как Вилли Барли.

В ответ Харри назвал свое имя и попытался выдернуть руку. Физических контактов с мужчинами он не любил, а это рукопожатие тянуло на объятия. Но Вилли Барли вцепился в него, как в спасительную соломинку.

– Лисбет пропала, – произнес он срывающимся, на удивление высоким голосом.

– Нам сообщили, Барли. Можно пройти?

– Пошли.

Следуя за ним, Харри оказался в еще одной мансарде. Но если в маленьком жилище Камиллы Луен господствовал минимализм, в этом – не в пример большем – хозяин пытался воссоздать дух неоклассицизма, и делал это так усердно, что гостиная стала походить на интерьер для вечеринки в античном стиле. Вместо стульев здесь были ложа, словно из голливудской версии Древнего Рима. Деревянные балки украшала лепнина, придавая им вид дорических и коринфских колонн. Их Харри так и не научился различать, зато сразу узнал рельеф на стене в коридоре – «Ясон с золотым руном» Бертеля Торвальдсена. Он видел его в детстве, когда с мамой и Сестрёнышем ездил в музей в Копенгагене. Очевидно, квартиру совсем недавно отремонтировали: Харри заметил свежую побелку, даже почувствовал запах раствора.

В гостиной был накрыт стол на двоих. Вилли провел гостя дальше, на крышу, на большую, выложенную плиткой террасу, выходящую во внутренний двор, образованный стенами четырех соседних домов. Об античности здесь ничто не напоминало – обычная норвежская терраса. На гриле дотлевали какие-то угли.

– Вечером в мансардах так душно, – извиняющимся тоном сказал Барли, предлагая Харри пластиковый стул рококо.

– Я заметил. – Харри подошел к краю площадки и глянул вниз, во двор.

Высоты он обычно не боялся, но после длительных запоев у него даже от скромных высот начинала кружиться голова. Харри успел различить два старых велосипеда, развевающуюся на ветру белую простыню и быстро отвел взгляд.

Напротив, через двор, на балконе с черной железной решеткой, за столом, заставленным темными пивными бутылками, сидели двое молодых мужчин. Увидев Харри, они приветственно подняли бокалы, он кивнул в ответ и подумал: «Как странно, что внизу ветер, а здесь – нет».

– Бокал красного вина? – Барли уже начал наливать себе из початой бутылки. Харри заметил, что руки у него дрожат. На бутылке красовалась надпись: «Domaine La Bastide Sy…» Название должно было быть длиннее, но нервные пальцы уже успели отодрать кусок этикетки.

Харри присел:

– Спасибо, я не пью на работе.

Барли скривился и со стуком поставил бутылку на стол.

– Конечно. Простите меня, я просто не в себе. Господи, да и мне сейчас лучше бы не пить.

Он поднес стакан к губам и начал громко глотать, роняя на рубаху капли, которые расползались по ней темными пятнами.

Харри посмотрел на часы, давая Барли понять, что надо бы поторопиться.

– Она хотела только дойти до магазина, купить картофельного салата для котлет. – Барли с трудом переводил дыхание. – Всего два часа назад она сидела на вашем месте.

Харри поправил солнечные очки.

– Ваша жена отсутствует всего два часа?! – с удивлением спросил он.

– Да-да, знаю, это не так долго, но она собиралась дойти до магазина «Киви» за углом и тут же обратно.

На балконе напротив сверкнула следующая бутылка. Харри провел рукой по лбу, посмотрел на мокрые пальцы и задумался, обо что бы вытереть пот. Впрочем, стоило положить руку на раскаленный пластиковый подлокотник, и влага моментально испарилась.

– Вы звонили друзьям и знакомым? Были в магазине, разговаривали с продавцом? Может, она с кем-то встретилась и решила выпить пива. Может…

– Нет, нет, нет! – Барли вытянул перед собой руки с растопыренными пальцами. – Она не могла! Она не из таких.

– Не из каких?

– Она из тех… которые возвращаются.

– Ну…

– Сначала я позвонил ей на сотовый, но она, конечно, оставила его здесь. Потом друзьям, которых она могла бы встретить. Потом в магазин, в Полицейское управление, в три полицейских участка, Уллеволскую больницу и Государственный госпиталь, обзвонил все отделения неотложной помощи. Ничего. Nothing. Rien[9]9
  Ничего (англ. и фр.).


[Закрыть].

– Понимаю, Барли, вы нервничаете.

Барли наклонился над столом и произнес дрожащими, мокрыми от вина губами:

– Я не нервничаю. Я боюсь до смерти. Разве это возможно: выйти из дома в одном купальнике и с пятьюдесятью кронами, зная, что дома жарятся котлеты, и потом решить погулять?

Харри задумался. Он уже хотел было принять предложение Барли насчет вина, но тот успел вылить остатки в свой бокал. Самое время встать, поблагодарить за гостеприимство и уйти, напоследок попросив Барли перезвонить, если супруга не вернется к ночи, и успокоив рассказами о том, что подобные случаи не редкость, но, как правило, все заканчивается благополучно. Но что-то ему мешало так поступить. Возможно, деталь про бикини и пятьдесят крон? Или, может быть, то, что он весь день чего-то ждал и вот теперь выпала возможность отсрочить одинокий вечер в захламленной квартире? Но скорее всего, неприкрытый панический страх Барли. Раньше Харри часто недооценивал интуицию, и свою, и чужую. И это всегда дорого ему обходилось.

– Мне нужно сделать пару звонков, – сказал он.

Без пятнадцати семь в квартиру Вилли и Лисбет Барли пришла Беата Лённ, а еще через пятнадцать минут – кинолог в сопровождении немецкой овчарки. Он представил себя и своего пса – обоих звали Иванами.

– Так вышло случайно. Это не моя собака.

Харри заметил, что Иван ждет от него насмешливого комментария, но промолчал.

Пока Вилли Барли искал в спальне недавние фотографии Лисбет и одежду, по которой Иван-пес мог бы взять след, Харри быстро и тихо делился мыслями с Беатой и кинологом:

– Значит, так. Она может быть где угодно. Возможно, она его бросила, или почувствовала недомогание, или тайком пошла куда-нибудь. Миллион вариантов. Но ее также могли бросить на заднее сиденье и изнасиловать четверо подростков, загоревшихся от вида женщины в купальнике. Мне не хочется, чтобы вы искали ее по какому-то одному из этих вариантов. Просто ищите.

Беата и Иван кивнули: им было ясно.

– Скоро тут появятся патрульные. Беата, прочеши с ними окрестности, поговори с народом. Особенно в магазине, куда она собиралась. Потом переговори со здешними жильцами. А я пойду вон к тем друзьям на балконе напротив.

– Думаешь, они что-то знают? – спросила Беата.

– У них отличный обзор, а сидят они, судя по количеству пустых бутылок, уже прилично. Лисбет, по словам мужа, весь день была дома. Я хочу узнать, видели ли они ее на террасе, а если видели, то когда.

– А смысл? – спросил кинолог, дергая за поводок Ивана.

– Потому что если дама в бикини не выходила на террасу из этой парилки, то это очень и очень подозрительно.

– Конечно, – шепнула Беата. – Подозреваешь мужа?

– Мужа я подозреваю из принципа, – сказал Харри.

– А смысл? – повторил Иван.

– Ищите мужчину. Всегда виноват муж, – выдал Харри.

– Первый закон Холе, – пояснила Беата.

Иван поочередно смотрел то на Харри, то на нее:

– А… разве не он заявил о ее исчезновении?

– Он, – согласился Харри, – но все равно ищите мужчину. Поэтому вы с Иваном начинаете работать не на улице, а тут. Придумайте какое-нибудь объяснение, но мне нужно, чтобы вы сначала проверили квартиру и чердак с подвалом. Хорошо?

Кинолог Иван пожал плечами и обменялся удрученным взглядом с тезкой.

Те двое на балконе напротив оказались на поверку вовсе не парнями, как решил было Харри, увидев их с террасы, а взрослыми женщинами примерно одного возраста. Одна из них была большой любительницей постеров Кайли Миноуг, а другая носила прическу-«ежик» и футболку с надписью «Тронхеймский орел». У Харри не было никаких доказательств того, что они лесбиянки, но он позволил себе такое предположить. Расположившись в кресле перед хозяйками – совсем как пять дней назад перед Вибекке Кнутсен и Андерсом Нюгордом, – Харри начал разговор:

– Извините, что вытащил вас с балкона.

Одна из женщин, представившаяся Рутой, рыгнула, прикрыв рот ладонью, и ответила:

– Да все в порядке. Верно? – Она хлопнула соседку по колену.

Мужской жест, подумал Харри, вспоминая при этом слова психолога Эуне: «Стереотипы укрепляются, потому что люди бессознательно ищут их укрепления». Именно поэтому полицейские, исходя из так называемого опыта, считают преступников дураками. А преступники считают дураками полицейских.

Харри вкратце обрисовал собеседницам обстоятельства дела, те воззрились на него с удивлением.

– Конечно, все скоро выяснится, но нам в полиции приходится и такими случаями заниматься. Для начала надо установить время.

Женщины серьезно кивнули.

– Отлично. – Харри изобразил им «улыбку Холе» – так Эллен называла гримасу, которую он делал, когда хотел выглядеть мягким и приветливым.

Рута рассказала, что они с полудня сидели на балконе. Видели, как до полпятого Лисбет и Вилли Барли лежали на террасе, потом Лисбет вошла внутрь, а Вилли разжег огонь. Он крикнул что-то про картофельный салат, жена отозвалась из комнаты. Потом он тоже зашел внутрь и вернулся минут через двадцать уже с биточками («А, это те угли», – подумал Харри). Через некоторое время – соседки сошлись на пятнадцати минутах шестого – они увидели, как Барли звонит по телефону.

– У нас через двор все отлично слышно, – сообщила Рута. – И мы услышали, как другой телефон зазвонил в комнате. По Барли было заметно, что он раздражен, – он швырнул на стол свой мобильник.

– Наверное, пытался дозвониться жене, – прокомментировал Харри, но, заметив, как женщины переглянулись, пожалел о том, что сказал «наверное». Он сменил тему: – А сколько времени требуется, чтобы дойти до магазина за углом и купить там салат?

– До «Киви»? Я добегаю минут за пять, если нет очереди.

– Лисбт Барли нь-бегает, а хоит мельно, – тихо сказала ее подруга на жутком диалекте.

– Так вы с ней знакомы?

Рута и «Тронхеймский орел» снова переглянулись, будто согласовывая ответ.

– Нет. Н-мы ё знаем.

– Да? Откуда?

– Кажется, в «Верденс Ганг» была статья о том, что Вилли Барли этим летом ставит в Национальном театре мюзикл?

– Не, Рут, эт-была ток-заметка.

– Нет, статья, – раздраженно откликнулась Рута. – Лисбет в главной роли. Большое фото, все дела. Наверняка вы видели.

Харри хмыкнул:

– Этим летом я… не столь активно следил за газетами.

– Да вы что! Был скандал! Эти зазнайки-театралы считают, что это лето станет для Национального театра позором. Ты название мюзикла помнишь? «Моя красная леди»?

– «Прекрасная», – буркнула «Тронхеймский орел».

– То есть они занимаются театром? – вмешался Харри.

– И театром тоже. Вилли Барли везде поспевает: эстрада, фильмы, мюзиклы…

– Он пр-дюсер, а она – пьвица.

– Вот как?

– Да, вы ведь помните: до замужества ее фамилия была Харанг.

Харри покачал головой, будто извиняясь за собственное невежество.

Рута глубоко вздохнула:

– Лисбет с сестрой пели в «Спиннин Уил»[10]10
  «Spinnin’ Wheel» – букв. «Крутящееся колесо» (англ.).


[Закрыть]. Лисбет была просто куколка, вроде Шанайи Твейн. А голос такой… низкий, с хрипотцой!

– Они не б-ли так уж п-пулярны, Рут.

– Зато пели в программе Видара Лённ-Арнесена. И продали кучу дисков.

– К-сет, Рут.

– Без разницы. Я видела, как «Спиннин Уил» продавали в том большом музыкальном магазине на улице Карла Юхана. Ничего так разбирали! Они хотели записать диск в Нэшвилле, все дела. Но потом ее нашел Барли и решил сделать из нее звезду мюзикла. Но это случилось уж давно.

– Восьмь лет н-зад, – сказала «Тронхеймский орел».

– Лисбет Харанг завязала со «Спиннин Уил» и вышла за Барли. Деньги, известность… Неужели не слышали?

– И колесо больше не вращалось?

– А?

– Он пр-группу, Рут.

– А, да! Сестра продолжала петь одна, но звездой-то была Лисбет. Думаю, «Спиннин Уил» сейчас выступает в каком-нибудь горном отеле или на теплоходе.

Харри встал:

– Ну и последний вопрос: как, по-вашему, протекает семейная жизнь Вилли и Лисбет?

«Тронхеймский орел» и Рута вновь обменялись взглядами-позывными.

– Здесь все хорошо слышно. У них и спальня выходит во двор.

– Вы слышали, как они ругаются?

– Они не ругаются. – Они выразительно на него посмотрели.

Смысл сказанного пару секунд доходил до Харри, после чего он, к своему неудовольствию, почувствовал, что краснеет.

– Стало быть, у них все было замечательно, – смущаясь, сказал он.

– Дверь на террасу все лето распахнута. Порой мне даже хотелось забраться на крышу, обойти вокруг двора и спрыгнуть к ним на террасу, – осклабилась Рута. – Немножко пошпионить, а? Несложно ведь: встаешь на перила, потом – ногу на водосточный желоб, и…

«Тронхеймский орел» толкнула ее в бок.

– Но это и не требуется, – очнулась Рута. – Лисбет мастер… как это?

– Звуковых эффектов, – подсказала «Тронхеймский орел».

– Вот-вот. И все интересное можно представить по голосу.

Харри почесал в затылке.

– Такому низкому, с хрипотцой, – осторожно улыбнулась «Тронхеймский орел».

Вернувшись, Харри застал в квартире работающих Ивана и Ивана. Кинолог Иван обливался потом, а пес Иван вывалил из пасти язык, красный, как банты на День Конституции.

Харри осторожно сел на одно из лож и попросил Вилли Барли рассказать все еще раз, с самого начала, о том, что и когда произошло после обеда. История Барли подтверждалась показаниями двух женщин.

Харри заметил в его глазах искреннее отчаяние и начал уже думать, что, если что-то криминальное и произошло, этот случай – исключение из статистических данных. Но он все больше уверялся в том, что Лисбет скоро вернется. Или муж – или никто. Статистически рассуждая.

Вернулась Беата и сказала, что во всем доме застала жильцов только в двух квартирах и они не слышали и не видели ничего подозрительного ни на лестнице, ни на улице.

Постучали, Беата открыла. Явился патрульный в форме. Харри сразу его узнал – тот самый, что стоял на посту на Уллеволсвейен. Не обращая внимания на Харри, он заговорил с Беатой: