Текст книги "Луна для пасынков судьбы"

Юджин О’Нил
Луна для пасынков судьбы
Пьеса в четырех действиях

Действующие лица

Джози Хоген.

Фил Хоген – ее отец.

Майк Хоген – ее брат.

Джеймс Тайрон.

Стедмен Хардер.

Действие пьесы происходит в штате Коннектикут, в доме фермера-арендатора Фила Хогена между двенадцатью часами дня в начале сентября 1923 года и на заре следующего дня.

Дом этот, мягко говоря, не может служить образцом американской архитектуры, который гармонировал бы с ландшафтом. Он явно привезен сюда, и это сразу видно. Старый дощатый барак, крытый щепой, с кирпичной трубой, на полуметровом бревенчатом фундаменте. В той стене дома, которую мы видим, два окна прорезаны в нижнем этаже и одно – в верхнем. На окнах нет ни ставен, ни занавесок, ни штор. В каждом из них выбито по меньшей мере одно стекло и дыра заделана картоном. Дом когда-то был выкрашен в едкий желтый цвет с коричневым бордюром, но стены потемнели и почернели от непогоды, на них видны потеки и пятна грязно-лимонного цвета. Сразу же за левым углом дома ступеньки ведут на переднее крыльцо. Но что делает дом еще некрасивее – это одноэтажная пристройка справа. Футов двенадцати в длину и шести в вышину, эта комнатка, которая служит спальней Джози Хоген, явно сбита своими руками. Ее стены и покатая крыша покрыты выгоревшим на солнце, свинцово-серым толем. Рядом со стеной дома, к которому пристроена эта комната, – дверь; от нее спускаются три некрашеные ступеньки. Справа от двери оконце. От ступенек протоптана дорожка; она ведет к старой груше, которая растет в глубине справа, и через скошенный луг – к роще. Такая же тропинка ведет налево к дороге, тянущейся от шоссе (метрах в ста налево) к дому, а далее, петляя через запущенный яблоневый сад, к сараю. Возле дома, под окном, расположенным рядом со спаленкой Джози, лежит большой плоский валун.

Действие первое

Скоро полдень. Ясный и жаркий день.

Дверь спальни Джози отворяется, и она выходит на ступеньку, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Джози двадцать восемь лет. Она слишком крупна для женщины (рост ее – сто восемьдесят сантиметров, а вес – около ста килограммов). Ее покатые плечи широки, грудь большая, крепкая, талия тонка по сравнению с плечами и бедрами. У нее длинные, красивые руки необычайной силы, хотя мускулов на них не видно. Такие же у нее и ноги. Она сильнее почти любого мужчины, кроме какого-нибудь богатыря, и способна выполнять тяжелую работу за двоих. Но в ней нет ничего мужеподобного. Она женщина с головы до пят. По лицу ее можно безошибочно угадать, что она ирландка: у нее короткая нижняя губа, маленький нос, густые черные брови, жесткие, как конская грива, черные волосы, светлая, хоть и загорелая, в веснушках кожа, выдающиеся скулы и крупный подбородок. Ее никак не назовешь хорошенькой, но большие темно-голубые глаза красят ее лицо, а улыбка, открывающая ровные, белые зубы, придает ему удивительную прелесть. На ней дешевое голубое платье без рукавов, ноги босы. Она спускается со ступенек, подходит к левому углу дома и вглядывается, нет ли кого-нибудь возле сарая. Потом, озираясь, быстро идет направо.

Джози. Ну, слава Бгу! (Возвращается к своей двери.)

Справа, из глубины сцены, появляется ее брат Майк. Майку Хогену двадцать лет, он на десять сантиметров ниже сестры, крепко сбит, но рядом с ней кажется просто щуплым. У него заурядная внешность ирландца из простонародья, лицо выражает то недовольство, то расчетливую хитрость, то самодовольное ханжество. Он ни на минуту не забывает о том, что он набожный католик, усердно выполняющий все религиозные обряды, а посему ему дарована благодать Всевышнего в этом мире, населенном проклятыми грешниками, протестантами и дурными католиками. Короче говоря, Майк – американская разновидность ирландского пуританина из католиков, в общем – противный юноша. На нем грязный комбинезон, выгоревшая от пота коричневая рубашка. В руках – вилы.

Джози. Ну и хлебнешь же ты горя, копуша! Говорила я тебе, кончай в половине двенадцатого!

Майк. А как мне было смыться раньше, ежели он подглядывает за мной из-за угла сарая, не дай бог, чтобы я передохнул? Пришлось дожидаться, покуда он не уйдет в свинарник. (Со злобой.) Там ему и место, старому борову!

Джози с поразительной быстротой отвешивает ему тяжелой рукой оплеуху. Она не собиралась бить его всерьез, но голова его запрокинулась, он чуть не упал, выронив вилы, и сразу же трусливо заскулил.

Не дерись! Чего ты!

Джози (негромко). А ты насчёт него не прохаживайся. Он мой отец, мне он нравится.

Майк (отойдя от нее на безопасное расстояние и надувшись). Да, вы – два сапога пара. И сапоги-то гнилые.

Джози (добродушно). Ну и слава Богу. А тебя я вовсе и не била, не то лежал бы на земле, как колода. Так, приласкала маленько, чтобы ты чуточку поумнел. А вот ежели отец узнает, что ты хочешь сбежать, он изобьет тебя до полусмерти. Тащи чемодан. Я его уложила. Стоит у меня за дверью, а сверху положен пиджак. Поворачивайся, я погляжу, что он там делает. (Быстро заглядывает за угол дома.)

Майк поднимается по ступенькам к ней в комнату и возвращается, неся старый пиджак и видавший виды, туго набитый чемодан.

(Идет обратно.) Покуда его не видно.

Майк опускает на землю чемодан и надевает пиджак.

Я уложила все твои вещи. Переоденешься в праздничный костюм либо в уборной на станции, либо в поезде, не забудь только лицо умыть. Небось сам хочешь получше выглядеть, когда придешь к братцу Томасу? (Улыбаясь, добродушно, но с издевкой.) Он-то ведь у нас птица важная, не кто-нибудь, сержант полиции в Бриджпорте! Может, и тебя туда пристроит. Тебе там самое место. Так и вижу, как ведешь в участок пропойцу и толдычишь ему о вреде пьянства. Ну а ежели Томас сам тебе не найдет работы, то передаст на руки братцу Джону, почтенному буфетчику в Меридене. Тот уж обучит тебя своему ремеслу. Из тебя выйдет не буфетчик, а золото: из кассы воровать не будешь, сам пить – ни-ни, а стоит посетителю повеселеть, как ты тут же со своими проповедями: «Вам уже хватит, лучше идите домой». (Вздыхает с сожалением.) Да что говорить: как родился попам на радость, так и помрешь.

Майк. Ладно. Смейся, смейся над тем, что я хочу быть порядочным.

Джози. Да ты еще хуже, чем порядочный. Ходячая добродетель.

Майк. Хотя бы и так, а вот никто этого не скажет про… (Замолкает, не столько устыдившись, сколько боясь договорить до конца.)

Джози (весело). Про меня? Не скажет. И даже не подумает. (Насмешливо улыбается.) Знаю, как тебе было тошно жить с сестрой, у которой дурная слава на всю округу.

Майк. Имей в виду, это не я говорю. Не хочу на прощанье с тобой ссориться. Ничего, я твои грехи отмолю.

Джози (грубо). Ох! Да иди ты к чертям со своими молитвами.

Майк (обиженно). Ухожу. (Берет чемодан.)

Джози (смягчаясь). Погоди. (Подходит к нему.) Не обижайся на мой язык, Майк. Мне жалко, что ты уходишь, но для тебя так лучше. Потому я тебе и помогаю уйти, как помогла и Томасу и Джону. Тебе со стариком не сладить, старый черт вечно будет держать тебя в ярме. Желаю тебе счастья. Ты выйдешь в люди, храни тебя бог! (Голос ее потеплел, она, моргая, смахивает слезу. Целует его, а потом, пошарив в кармане платья, вытаскивает маленький сверток долларовых бумажек и сует ему в руку.) На тебе маленький подарок кроме денег на билет. Стянула из его зеленого мешочка. Вот взбесится, когда узнает! Но я-то с ним справлюсь.

Майк (с завистью). Да, ты это умеешь. Одна ты. (На мгновение тронут, с благодарностью.) Спасибо, Джози. Ты добрая. (Но тут же вспоминает о благочестии.) Но мне не хочется брать краденые деньги.

Джози. Не будь глупее, чем ты на самом деле. Успокой свою совесть, – ведь он никогда не платил тебе за работу.

Майк. Это верно. Деньги мои по праву. (Сует их в карман.)

Джози. Ну ступай, не то опоздаешь. И не забудь, что с поезда тебе надо сходить в Бриджпорте. Передай привет Томасу и Джону, хотя, пожалуй, не стоит. Они мне уже несколько лет не пишут… Ты там стукни их от меня по заду.

Майк. Что за выражение? Ты женщина, а язык мерзкий, как у старика.

Джози (сердито). Брось нравоучения, не то никогда не уедешь!

Майк. Да ты ничем не лучше него. Это все его выучка. Вечно придумывает, как бы кого обжулить, кому продать хромую клячу, порченую свинью или телку, – подлечит кое-как, для видимости, да и сбудет с рук. Разве это не воровство? А ты ему помогаешь.

Джози. Еще бы! Это такая потеха!

Майк. Тебе надо выйти замуж, обзавестись своим домом и не вести себя как последняя бесстыдница. (Помолчав, не без злорадства.) Да, но где найти порядочного человека, который тебя возьмет?

Джози. А мне порядочного и не нужно. От скуки с ним помрешь. Все они придурки, как ты. И не желаю я замуж, даже за самого лучшего, охота связываться с одним мужиком на всю жизнь…

Майк (с хитрой ухмылкой). Даже с Джимом Тайроном, а?

Джози молча на него смотрит.

Ну да, тебе нужен кто-нибудь побогаче! Я знаю. А у Джима будет куча денег, когда он получит наследство. (Язвительно.) Скажешь, тебе это и в голову не приходило? Так я и поверил. Я же видел, как ты на него смотришь, словно кот на сало.

Джози (с презрением). Думаешь, я стараюсь Джима женить на себе?

Майк. Ну, он-то с ума не сошел, но, может, ты надеешься поймать его, когда он будет в стельку пьян… Говори что хочешь, а я голову прозакладываю, что ты задумала его заарканить, это старик тебя надоумил. Он надеется застукать тебя вдвоем с Джимом, да еще при свидетелях, и с ружьем, чтобы припугнуть его и…

Джози (сдерживая гнев). Совсем свихнулся! Не ломай голову, не то лопнет.

Майк. Ну, старик на любое жульничество пойдет. Да и ты, господи прости, ему ни в чем не уступишь. Никогда не берегла свою честь, да и не очень разборчива насчет мужчин. Ты всегда бесстыжей была и еще гордилась этим. Разве не так? Скажи, что вру.

Джози. Да нет, не скажу. (С угрозой.) А теперь лучше заткнись. Я терплю, потому что хочу попрощаться добром. (Встает.) Но и у меня терпение сейчас лопнет.

Майк (поспешно). Подожди, дай договорить, нечего злиться. Я хотел сказать, что на этот раз желаю тебе удачи. У меня от твоего Джима Тайрона с его латынью, благородным воспитанием в иезуитском колледже, зазнайством нутро воротит. Можно подумать, что я рядом с ним не человек, а скотина. А кто он есть! Пьянчуга пропащий, за всю свою жизнь палец о палец не ударил, только в театре представлял, да и то пока жив был отец и доставал ему работу. (Мстительно.) Я уж помолюсь, чтобы ты его заарканила, а потом обчистила до последнего цента.

Джози (угрожающе делает к нему шаг). Еще слово, и… (С презрением.) Ах ты, гнида! Надо б было задержать тебя, пока отец не пришел и не выколотил из тебя всю душу, да неохота, уж больно ты мне опостылел. (Грубо.) А ну-ка, катись отсюда! Думаешь, он до вечера будет возиться со свиньями, пустомеля? (Идет налево, заглядывает за угол дома. С искренним испугом.) Вон он, пошел к амбару.

Майк в ужасе хватает саквояж, торопливо забегает за угол и скрывается в роще, в глубине справа.

(Следит за отцом и не замечает исчезновения Майка.) Смотрит на луг. Видит, что ты не работаешь. Побежал туда. Сейчас вернется. А ну-ка, сматывайся, если тебе жизнь дорога! (Оборачивается и видит, что его уже нет; презрительно.) Небось удрал уже за целую милю, заячья душа. (Снова заглядывает за угол; с насмешливым восхищением.) Ну и папаша! Старик, а как чешет! Шевелит своими подпорками, как годовалый жеребец, а злости в нем на все осиное гнездо хватит! (Возвращается и смотрит вдаль на тропинку, ведущую к лесу.) Вот и нет нашего Майка, туда ему и дорога. И деньги я стащила не ради него, а ради того мальца, которому я была вместо матери. (Отогнав воспоминания, вздыхает.) Ну вот, сейчас прибежит сам. Надо приготовиться. (Из-за двери своей спальни вытаскивает палку от метлы.) Не больно-то мне эта палка нужна, но старику нашему будет не так обидно. (Садится на ступеньку, прислонив палку к стене.)

Слева, из глубины сцены, вбегает ее отец Фил Хоген и кидается за угол дома, размахивая руками, сжатыми в кулаки: лицо его горит воинственным пылом. Хогену пятьдесят пять лет. Роста он среднего, с могучей шеей, сильными покатыми плечами, крепким торсом, короткими, толстыми ногами и большими ступнями. Руки у него короткие и мускулистые, кисти широкие, волосатые. Голова круглая, с редеющими русыми волосами. Лицо мясистое, курносое, с выдающейся верхней губой, большим ртом и голубыми глазами; брови и ресницы у него так выгорели, что напоминают белую щетину. На нем тяжелые башмаки, грязный комбинезон и неопрятная нижняя рубаха с короткими рукавами. Руки и лицо загорели и покрылись веснушками. На голове старая соломенная шляпа с широкими полями, которой уместнее было бы покрывать голову лошади. Голос высокий, интонации простонародные.

Хоген (завернув за угол, видит дочь и останавливается; с яростью). Где он? В доме прячется? Я из него дурь выбью, ленивый ублюдок! (Переносит гнев на нее.) А ты что, совсем язык проглотила, бесстыжая дубина?

Джози (с раздражающим спокойствием). Не лайся, не то я тоже могу из себя выйти.

Хоген. А мне на это плевать, коровища ты этакая!

Джози. Уж лучше быть коровой, чем таким безобразным козлом-недомерком. Садись-ка да поостынь. Старикам вредно носиться в жару да злобствовать. Солнечный удар может случиться.

Хоген. Катись ты со своим солнечным ударом. Ты его видела?

Джози. Кого это – его?

Хоген. Майка! За кем я еще могу гоняться, за папой римским? Он был на лугу, но стоило мне отвернуться, как его и след простыл. (Замечает вилы.) Да вот его вилы! Хватит врать!

Джози. Я и не говорю, что его не видела.

Хоген. Тогда где он прячется?.. Где?

Джози. Там, где ты ни за что не найдешь его.

Хоген. Посмотрим!.. Небось он у тебя в комнате под кроватью, олух! (Идет к крыльцу.)

Джози. Нет его там. Ушел, как ушли до него и Томас, и Джон, – сбежал от твоей каторги.

Хоген (смотрит на нее оторопело). Сбежал? Неужели решился на собственные ноги встать?

Джози. Да. Успокойся и сядь.

Хоген (растерянно садясь на камень, снимает шляпу, чтобы почесать затылок. С невольным уважением). Вот не думал, что у него хватит на это духа. (Распаляясь снова.) Но я знаю, он бы и не посмел, если бы ты ему не помогла. Дура мягкотелая!

Джози. Ладно, не заводись.

Хоген (кипя от ярости). Небось опять стащила мой чемодан и отдала ему, как тогда Томасу и Джону?

Джози. Да ведь это не только твой чемодан, но и мой. Разве не я помогла тебе сбыть лошадь, когда Кроули дали в придачу за нее чемодан? Всю ночь провозилась с проклятой клячей, чтобы передние ноги у нее не подломились прежде, чем Кроули продержат ее хотя бы денек-другой.

Хоген (забыв о своей злости, вспоминает с улыбкой). Да, слава богу, у тебя на животных легкая рука. А помнишь, как оба Кроули вернулись, чтобы дать мне взбучку, а я отколошматил их обоих?

Джози (стараясь ему польстить). Еще как! Дерешься ты здорово. Любому боксеру с тобой нелегко тягаться.

Хоген (с подозрением). Нелегко, но ты мне зубы не заговаривай.

Джози. А уж если говорить правду, они б с тобой совладали, не выбеги я да не стукни одного из них башкой прямо об стенку свинарника!

Хоген (с возмущением). Не ври! Они запросили пощады до того, как ты пришла. (В ярости.) Ах ты, проклятая воровка! Стащила мой чемодан для этого обалдуя! Да, наверно, так же как и тогда, когда смылись Томас с Джоном, ты… (Поднимаясь с камня, угрожающим тоном.) Послушай, Джози, если ты пронюхала, куда я спрятал зеленый мешочек, и украла у меня деньги дли вшивого церковного служаки, я тебя…

Джози (поднимается, схватив палку). Ну и взяла! Что ты теперь сделаешь? Не грозись. Тронь только пальцем, сам знаешь, что я из тебя дух выбью.

Хоген. Я женщин еще не бил – по крайней мере пока не напивался, – но если бы не дубинка… (Горько.) Наслал же на меня Господь напасть, наградив дочерью, здоровой как бык, злющей и к отцу непочтительной. (Внезапно в глазах его загораются веселые огоньки, и он с восхищением ухмыляется.) Ах ты черт, погляди только на нее с этой палицей! Вот чудище, где такую еще сыщешь в Коннектикуте! (Хихикая, снова усаживается на камень.)

Джози (смеясь, опускается на ступеньку, кинув палку в сторону). А такого отца разве сыщешь?

Хоген (вытаскивает из кармана глиняную трубку, кусок плиточного табака и нож. Крошит табак и набивает трубку. Без всякой злобы). Сколько ты украла, Джози?

Джози. Да всего шесть долларов.

Хоген. Только-то! Этот сонный гусак уж обязательно нарвется на какого-нибудь умника, который не упустит случая выманить у него эти шесть долларов. (Ворчит.) Мне не денег жалко…

Джози. Знаю. Еще бы, разве тебе нужны деньги? Последний грош отдашь нищему… если он наставит на тебя ружье!

Хоген. Не издевайся. Сама понимаешь, о чем я говорю. Меня бесит, что ты отдала мои деньги такому святоше. И не удивлюсь, если этот чертов дурень пожертвует их в воскресенье на церковь.

Джози. Я знала, что когда ты отойдешь, то даже обрадуешься, что избавился от него всего за шесть долларов.

Хоген (набив трубку.) Может, и так. Сказать по правде, я никогда его не любил. (Чиркает спичкой и закуривает трубку.) И Томаса и Джона тоже не любил.

Джози (весело). Тебе так же не везло с сыновьями, как мне с братьями.

Хоген (задумчиво пыхтит трубкой). Они все пошли в материнскую родню. Она одна из всей семьи, упокой Господи ее душу, не была тряпкой. А все остальные – святоши. Куска в рот не положат без молитвы. С утра до ночи проповеди читают насчет трезвости, глотка выпить некогда. Весь день в грехах каются, даже времени нет согрешить. (Презрительно сплевывает.) Отребье, а не люди! Слава Богу, хоть ты пошла в нас с матерью.

Джози. Не знаю, стоит ли Бога благодарить, что я в тебя пошла. Не зря ведь все говорят, что ты – старый пройдоха и жулик.

Хоген. Все это завистники, прости их Господи.

Оба ухмыляются.

(Задумчиво потягивает трубку.) Тебе за помощь Майк небось и спасибо не сказал?

Джози. Почему? Сказал. А потом стал корить за грехи, за мои, да и за твои тоже.

Хоген. Ого! (Распаляясь.) Ах ты господи, неужто ты не могла его придержать, покуда я не дал ему отцовского благословения пинком в зад.

Джози. А я чуть было не стукнула его сама.

Хоген. И подумать, что его мать отдала душу, рожая этого придурка! (Мстительно.) С тех пор ноги моей в церкви не было и не будет. (Помолчав, с неожиданной грустью и нежностью.) Хорошая была женщина. Очень хорошая. Помнишь ее, Джози? Ты ведь крошкой была, когда она померла.

Джози. Я ее хорошо помню. (С насмешливой улыбкой, в которой тоже проглядывает печаль.) Она знала, как тебя утихомирить, когда ты пьяный возвращался домой и бушевал, как оглашенный.

Хоген (с восхищением). Да, это она могла, Царство ей Небесное. Я только раз руку на нее поднял, да и то слегка шлепнул, – петь мне не давала, на дворе была еще ночь… не успел я опомниться, как лежал на полу, словно мул меня лягнул. (Смеется.) И с тех пор, как ты подросла, у меня такая же незадача. В своем собственном доме не могу развернуться.

Джози. Вот и слава богу, не то не было б у тебя дома.

Хоген (молча попыхтев трубкой). А за что этот осел Майк тебе выговаривал?

Джози. За то же, что всегда, – будто я тут притча во языцех, путаюсь с мужиками невенчанная.

Хоген (бросает на нее затаенный робкий взгляд и отводит глаза. Старается принять непринужденный тон). Ах, гори он в огне за такие разговоры. Но в общем-то он, конечно, прав.

Джози (с вызовом). Ну и что из этого? Плевала я на их пересуды.

Хоген. Ну да. Делаешь что хочешь, будь они все неладны.

Джози. К тебе это тоже относится, даром, что ты мне отец. Поэтому не вздумай и ты меня учить.

Хоген. Я учить? Не смеши! Ты меня не приплетай! Я давно не лезу в твою жизнь, все равно тебя не уймешь.

Джози. Я свое дело делаю, даром хлеб не ем и имею право жить, как хочу!

Хоген. Имеешь, разве я это когда-нибудь отрицал?

Джози. Нет. Никогда. Я даже удивляюсь: так любишь подраться, а ни разу не отколошматил никого из моих мужиков.

Хоген. Очень мне нужно ходить в дураках! Кто же не знает: не захоти ты, чтобы тебя трогали, – всякий, кто попытается, сразу попадет в больницу. Да к тому же я не нанимался сражаться с целой армией. Слишком у тебя много обожателей.

Джози (гордо взмахнув головой, хвастливо). Мне они быстро надоедают, вот и спроваживаю их…

Хоген. Боюсь, Бог тебя создал порядочной распутницей. Но положа руку на сердце, я рад, что ты такая, как есть, хоть мне и не следовало бы этого говорить. Будь ты девушкой порядочной, давно бы выскочила замуж за какого-нибудь идиота, и я бы остался один на ферме. Лишился бы помощника.

Джози (с оттенком горечи). Да уж что и говорить, о себе не забудешь!

Хоген (попыхивая трубкой). А что еще сказал тебе мой распрекрасный сын?

Джози. Одни глупости, как всегда, хоть и дал мне неплохой совет…

Хоген (угрюмо). Добрый какой… Уж, верно, совет был хорош…

Джози. Советовал выйти замуж и остепениться, ежели попадется порядочный человек, который меня возьмет. Он-то уверен, что такой не попадется.

Хоген (закипая яростью). Ей-богу, Джози, никогда себе не прощу, что напоследок не благословил его!

Джози. И поэтому, он думает, единственная моя надежда – поймать человека малопорядочного, который вот-вот получит деньги, и эти деньги у него отнять.

Хоген (бросая на нее сбоку быстрый, испытующий взгляд. Небрежно). Он ведь подразумевал Джима Тайрона? Не так ли?..

Джози. Вот именно. И эта вошь обвиняет нас с тобой, будто мы задумали коварный план – загнать в угол этого самого Джима Тайрона. Я-де останусь с ним вдвоем, когда он будет мертвецки пьян, и заставлю, его на себе жениться. (Помолчав, жестко, с издевкой.) Будто из этого что-нибудь выйдет! Смазливые столичные потаскушки, уж наверно, пытались его обкрутить!

Хоген (снова бросает на нее взгляд искоса). Конечно, пытались… Но одно дело в городе, где он всегда начеку. А другое дело здесь, в деревне, где он как дитя малое, луна в небе, поэзия, а внутри – бутылка дерьмового самогона…

Джози (сердито оборачиваясь). Ты что, старый козел, всерьез Майка принял?

Хоген. Я-то нет. Мне казалось, что ты хочешь знать мое мнение.

Она с подозрением на него смотрит. Он делает вид, что увлечен трубкой.

Джози (отворачиваясь). А если ничего не выйдет, то, Майк говорит, мы будто задумали так: я заманиваю Джима в постель, а ты появляешься со свидетелями и ружьем и там его застаешь.

Хоген. Ей-богу же, мой дорогой сынок не вычитал этого в своем молитвеннике! Видно, таясь, поумнел!

Джози. Клещ вонючий!

Хоген. Зачем обижать клеща! Я их, правда, недолюбливаю, но надо отдать им справедливость: сколько их на себе ни ловил, ни одного лицемера не попадалось.

Джози. Смеет думать, будто мы можем сыграть такую подлую штуку с Джимом!

Хоген (словно ее не поняв). Да, все это старо как мир. Кто же этих хитростей не знает? Но люди, говорят, на них и сейчас попадаются; иногда старый прием лучше нового, – никто не заподозрит, что им кто-то воспользовался.

Джози (смотрит на него с негодованием). Хватит, папаша. До сих пор не пойму, шутишь ты или нет, когда напускаешь на себя такой дохлый вид, но слушать больше не намерена…

Хоген (примирительно). Да я ведь думал, что ты хочешь знать мое откровенное мнение о том, что предлагает Майк.

Джози. Заткнись ты, ради Бога, слышишь? Я ведь понимаю, что ты надо мной потешаешься. Ты Джима любишь и ни за что не выкинул бы с ним такой штуки, даже если бы я этого хотела.

Хоген. Нет… Сделай он мне подлость, вот тогда, глядишь, еще…

Джози. На это он никогда не пойдет.

Хоген. И я так думаю, хотя у меня в жизни есть правило: никому до конца не верь, даже себе самому.

Джози. Ну, насчет себя это, ты прав. Я не раз подозревала, что ты по ночам тихонько встаешь и воруешь у себя из кармана.

Хоген. Какая же это подлость, если он получит тебя в жены?

Джози (с раздражением). Господи, хватит об этом!

Хоген. Ты же сама меня надоумила насчет этой свадьбы, вот я и взвешиваю… Что и говорить, вы – два сапога пара, слава у обоих дурная. Брак должен быть счастливый – друг на друга свысока не посмотрите.

Джози. Джим так, наверно, не думает.

Хоген. По-твоему, он будет считать, что неровню взял? Не такой он дурень, ведь его отец тоже из самых низов выбился, стал богат, знаменит, а всю жизнь плевал на свое положение в обществе. Сколько раз я видел, как он работал у себя на участке в таком тряпье, какое я постеснялся б надеть на пугало, и не боялся, что его кто-нибудь осудит! (Любовно.) Упокой Господь его душу, это был настоящий ирландский джентльмен!

Джози. Что не мешало тебе его обжуливать и меня заставлять, чтобы я тебе помогала! Помню, я была еще девчонкой, и ты получил от него письмо, что управляющий на тебя жалуется. Ты целый год не платил ему за аренду. Он писал, что будь он проклят, если это стерпит, и пригрозил, что едет сам выяснить дело. Ты заставил меня нарядиться, расчесать волосы, завязать их бантом и постараться смягчить его сердце прежде, чем вы встретитесь. Вот я и выбежала ему навстречу, сделала книксен, схватила его за руку, захлопала ресницами, провела в дом, предложила выпить стопочку хорошего виски, который ты берег для гостей. Не сводя с него восторженных глаз, я сказала ему, что он самый красивый мужчина на свете, – и злобы его как не бывало!

Хоген (ухмыляется). Да, здорово у тебя это вышло. Тебе бы пойти в актрисы.

Джози (сухо). Он мне так и сказал, сунул руку в карман, достал полдоллара и спросил, не по твоему ли наущению я все это выделываю. Я, конечно, призналась, что да, по твоему.

Хоген (с грустью). Я и не знал, что ты такая изменщица, ведь совсем еще была ребенок!

Джози. А потом ты вошел и, не дав ему рта раскрыть, сказал, что съедешь отсюда, если он не скостит ренту и не выкрасит дом.

Хоген. И тут, ей-богу, у него слова застряли в глотке.

Джози. Но это не помешало ему сказать, что таких чертовых жуликов, как ты, не найдешь во всей Ирландии!

Хоген. Он говорил это с восхищением. И тут мы с ним выпили. Стали рассказывать разные истории, петь песни, а когда он собрался в дорогу, с таким жаром проклинали Англию, что нам было не до ренты. (С ласковой улыбкой.) Да, это был великий человек, тут уж ничего не скажешь!

Джози. Верно. Все твои штуки видел насквозь.

Хоген. А я, думаешь, не знал, что он видит? Я и сам хотел, чтобы он все видел насквозь и не мог озлобиться. Вот в чем была моя настоящая хитрость.

Джози (смотрит на него с изумлением). Ну и старый бес! У тебя за всякой хитростью спрятана еще одна поглубже, и не поймешь, чего же ты, в конце концов, добиваешься!

Хоген. Нельзя быть такой недоверчивой. Тебя-то я уж не стану обманывать. Слишком хорошо меня знаешь. Но мы говорили не об этом. Мы говорили о Джиме, а не об его отце. Я тебе объяснял, что выйти за него замуж не так уж плохо.

Джози (с раздражением). Тебя что, корова с утра боднула, что ли?

Хоген. Я не стал бы об этом думать, если бы он тебе не нравился.

Джози (возмущенно). С ума сошел! Мне он, если хочешь знать, и правда нравится, но мне нравится с ним разговаривать, потому что он образованный, вежливый и не грубиянит, даже когда пьян, не вопит, не чертыхается, не орет песни, как некоторые мои знакомые…

Хоген. Если бы ты видела, как сияют твои глаза, когда он тебе зубы заговаривает…

Джози (резко). Черта с два сияют! (Презрительно.) Еще скажешь, что я в него влюблена!

Хоген (словно этого не слышал). Хорошо, что и ты ему нравишься…

Джози. Может, скажешь, он поэтому и зачастил сюда последнее время? Эх ты, да ему просто надоели пьянчуги в трактире; сюда его больше тянет с тобой позубоскалить, чем меня поглядеть.

Хоген. Я ведь забочусь только о твоем счастье, но сможешь ли ты Джима поймать?

Джози (с издевкой). Вот именно!

Хоген. Кто тебя знает! Ты ведь со столькими гуляла, что, видно, знаешь, как их заарканить.

Джози (хвастливо). Может, и знаю. Но при чем тут…

Хоген. Если бы ты смогла остаться ночью с ним вдвоем, – на небе луна, а в душе у него – стихи, тоска…

Джози. Вот эту низость и выдумал Майк!

Хоген. Плевать мне на Майка! На такую выдумку способна любая женщина, с тех пор как мир стоит. Не то вымер бы род людской. (Вкрадчиво.) А почему бы тебе не попробовать, что тут плохого?

Джози. Бесполезно. (С горечью.) Ах, папаша, не валяй ты со мной дурака! Ты знаешь и я знаю, что я уродливая дылда, и позариться на меня может только какая-нибудь деревенская дубина. А Джим, когда войдет в наследство, может выбрать себе любую красотку с Бродвея, хоть танцовщицу из театра. Он таких любит.

Хоген. Что-то ни на одной из них он не женился. А вдруг его для разнообразия потянет на сильную стройную девку с красивыми глазами, красивыми волосами, красивыми зубами и приятной улыбкой?

Джози (довольная, но все же насмешливо). Спасибо за комплимент! Тебя и впрямь корова боднула!

Хоген. Ты просто дура, если не видишь, что Джим знает тебе цену.

Джози. А ты разве что-нибудь заметил? (Внезапно приходя в бешенство.) Хватит врать!

Хоген. Не бесись. Я ведь только говорю, что у тебя есть возможность добиться кое-чего в жизни…

Джози (насмешливо). Связать себя с человеком, который ни одной ночи не бывает трезвый! Нет, благодарю покорно.

Хоген. У тебя хватит сил отучить его. Дай ему испробовать вкус твоей дубинки, когда он придет домой насосавшись, и через неделю-другую сам будет стоять за сухой закон.

Джози (уже не шутя). Уж если бы я была его женой, я бы не дала ему вконец спиться, я бы его лучше убила. (Вдруг рассердившись.) Ах, до чего же мне тошно слушать твои бредни! Оставь меня в покое.

Хоген. Давай посмотрим на это с другой стороны. Разве тебе помешает наследство, которое он получит?

Джози (возмущаясь). Наконец-то договорились! Повторяешь слова Майка. Теперь понятно, что кроется за всей этой болтовней: он мне нравится, я ему нравлюсь… (В тоне ее звучит вызов.) Что ж, давай! Конечно, я не откажусь от денег. Кто же от них отказывается? И почему бы мне не взять их, если сумею? Его все равно обчистят. Вернется на Бродвей, – там его земля обетованная, – попадет в руки к потаскушкам, к любителям выпить за чужой счет, к жучкам на бегах, шулерам, – они уж его разденут догола! Я тоже, видит Бог, не святая, но по сравнению со всей этой шушерой…

Хоген (живо). Слава тебе Господи, наконец-то взялась за ум! А было бы желание, пути найдутся. Нас с тобой, если мы что задумали, никто не перехитрит. Дай мозгами пораскинуть, и тебе советую.

Джози (с сердитой непоследовательностью). Не буду! Держи свой бред при себе. Слушать не желаю!

Хоген (будто бы тоже сердясь). Ладно. Иди к черту. Больше рта не открою. (Помолчав, поворачивается к ней; с глубочайшей серьезностью.) Только одно тебе скажу… (И когда она пытается его прервать, резко.) Я серьезно говорю, и ты меня слушай, речь идет об этой ферме, о твоем и моем доме.