Текст книги "Позови меня, любовь"

– Отлично, мистер Лефевр. Я пойду с вами. Но только ужин – и ничего больше, Жак победно улыбнулся и подхватив Беллу под руку. По его довольному виду было ясно, что в «ничего больше» он ни на секунду не поверил.

* * *

Темнокожий возница правил закрытой четырехместной каретой, которая двигалась по улицам Французского квартала в мягком предвечернем свете. Внутри на роскошных голубых бархатных сиденьях сидели друг против друга Белла и Жак. Скрытые от посторонних глаз задвинутыми занавесками, они были словно одни на целом свете. B их уединение проникали только звуки с улицы: чье-то банджо наигрывало мелодию «Дикси», своего рода гимн Юга; доносились зазывные крики уличных торговцев; позванивали трамваи; мимо проезжали кареты и повозки. Выглянув в щелочку занавески, Белла увидела самую бедную часть Ройал-стрит. У входа в магазинчики стояли нищие с протянутой рукой. Еще дальше располагался ряд ночлежных домов.

Откинувшись снова на спинку сиденья, девушка заметила, что Жак пристально смотрит на нее. Сердце так и подпрыгнуло у нее в груди. В черном сюртуке, с жабо на белой рубашке Жак выглядел настоящим франтом. Густые волосы с отливом, правильные черты лица – в конце двадцатого века он бы точно стал кинозвездой! Его длинные ноги в идеально начищенных черных кожаных туфлях были скрещены. Он смотрел на Беллу сосредоточенно, будто она некий деликатес, на который он готов наброситься но, будучи истинным и тонким ценителем, нарочно оттягивает удовольствие. Этот многоговорящий, нагло-спокойный, умудренный взгляд смущал и волновал Беллу в гораздо большей степени, чем ей бы хотелось. Теперь согласие поужинать с ни казалось ей глупой затеей – он был и сексуально привлекателен, и опасен.

Чего же она боялась больше? Его самого? Или все-таки собственного желания? Возможно, себя-то она и боялась более всего. Боялась темного, невнятного и непознанного в себе. И вместе с тем – если она будет избегать Лефевра, то как же ей узнать его получше, чтобы иметь возможность помочь ему и спасти от гибели?

Не нужно ли ей сказать ему прямо, что его жизни грозит смертельная опасность, а заодно и признаться, кто она и откуда?.. Без долгих размышлений этот вариант был отброшен. Если она заявит, что явилась из другого времени, он просто не поверит ей, примет за сумасшедшую и, уж конечно, не последует совету остерегаться.

– Расскажи мне про себя, та belle, – тихим, вкрадчивым голосом произнес Жак.

Его вопрос привел ее в еще большее замешательство.

– А что вы хотите узнать?

Он сделал неопределенный широкий жест.

– Ну, откуда ты родом, кто твои родители. Надо сказать, ты произвела немалый переполох на сцене, когда появилась вчера в костюме валькирии.

Теперь ее появление на сцене было делом давним, будто это случилось год назад, Белла не могла без смеха вспомнить свой дурацкий костюм.

На вопрос Жака решила отвечать правду. Не всю, разумеется.

– Я родилась и выросла в Сан-Франциско. Мои родители пели в опере. Солисты.

Это, видимо, заинтересовало Жака. Он даже выпрямился на сиденье.

– Любопытно, – сказал он. – И как их зовут?

– Марио и Кармита де ла Роза.

Он наморщил лоб.

– Нет, не могу припомнить.

– Они погибли шесть лет назад.

Он ласково пожал ей руку, и в его глазах она прочитала сочувствие.

– Мои искренние соболезнования, ma cherie.

Его добрый жест и теплота руки были приятны. Тем не менее Белла медленно высвободила свои пальцы.

– Оставшись круглой сиротой, я вынуждена была сама заботиться о себе. Имея неплохое музыкальное образование, я стала зарабатывать на жизнь пением – ездила из города в город, работала в разных оперных труппах.

– Но как вышло, что вчера вечером ты угодила незваной гостьей на нашу сцену – и в таком комическом костюме?

Белла ожидала этого вопроса и решила рассказать ему ту же байку, которой удовлетворилась Элен.

– Видите ли, я пела в концерте на пароходе, и наш директор… сделал мне нехорошие предложения. Для краткости скажу так: мне пришлось спешно покинуть пароход – прямо в чем была, в костюме валькирии.

Жак мрачно насупился.

– Я бы с удовольствием застрелил на дуэли мерзавца, который домогался тебя! Девушка улыбнулась.

– Боюсь, это невозможно. Сейчас пароход уже где-нибудь возле Мемфиса.

Жак выглядел по-прежнему озадаченным.

– И что же потам? Ты в растерянности бродила по Французскому кварталу, пока не услышала звуки музыки из оперного театра?

Белла не могла удержаться от самодовольной улыбки – врать оказалось так легко!

– Да, что-то в этом роде, – сказала она, – Когда я увидела театр, меня как громом ударило: вот мое спасение, я должна поступить в эту труппу! Я прошла через служебный вход, долго бродила по пустынным коридорам, потом заблудилась за кулисами и – сама не знаю как – очутилась прямо на сцене…

– Стало быть, заблудилась, а на сцену посреди «Кармен» вылетела случайно? – спросил Жак с усмешкой.

– Примерно так.

– Белла, Белла… Бедная заблудшая овечка. С таким богатым воображением романы писать, а не в опере петь.

Белла упала духом.

– Вы мне не верите? – спросила она, стараясь вложить в вопрос побольше надменности.

Он издал смешок и дружелюбно потрепал ее по руке.

– Cherie, не то чтобы не верю, просто некоторые детали твоей истории кажутся мне… неправдоподобными.

Она то краснела, то бледнела, но ничего сказать не решалась. Ее смущение только забавляло Жака.

– Не дуйся, – наконец сказал он. – Что бы с тобой ни приключилось прежде, теперь ты под моей защитой.

Слова были хорошие, но тон возмутительно снисходительный, поэтому Белла выпалила:

– Я не нуждаюсь в вашей защите, мистер Лефевр!

– А-а-а! – негромко отозвался Жак с многозначительным блеском в глазах. – Выходит, ты особа независимая, с большим жизненным опытом?

Белла рассмеялась.

– На ваше скептическое отношение трудно обижаться. Я обратила внимание, что хористки здесь, в беспечные девяностые, вовсе не ангелочки.

– В беспечные девяностые? – повторил тенор, задумчиво потрогав свой подбородок. – Странное выражение. Слышу его впервые. А впрочем, оно действительно подходит к нашему времени. Что же касается репутации… – Тут его голос сошел почти на шепот, а глаза прожгли ее насквозь. – Что касается репутации, то я могила, никто ничего от меня не узнает.

Белла чуть не расхохоталась.

– Да вы, оказывается, лицемер! – сказала она.

– Отчего же я вдруг лицемер? – удивленно отозвался Жак.

– Две минуты назад вы горели желанием вызвать на дуэль подонка, который хотел взять меня силой. А теперь лелеете те же планы, что и он.

– Таких планов у меня нет! – так и взвился он, явно уязвленный. – Бог мой, никогда в жизни я не применю силу к женщине! Впрочем, от меня никогда и не требовалось чрезмерного упорства. Думаю, и тебя мне не придется слишком долго упрашивать.

– О-о! – задохнулась она от гнева. – Какого же вы обо мне мнения, сэр!

Жак рассмеялся.

– Стало быть, ты все-таки не такая искушенная, какой хочешь казаться. Что ж, милая, это меня даже больше возбуждает.

– Все-таки вы не понимаете, – произнесла Белла строго. – Каков бы ни был мой жизненный опыт – большой, или маленький, или никакой, – это не ваше дело!

Медленная улыбка расползлась по его загорелому лицу.

– Ты, похоже, все еще боишься меня, Белла?

– Я вас нисколько не боюсь.

– Жак только рассмеялся.

В этот момент карета остановилась у входа в ресторан «У Антуана». Жак распахнул дверцу, спрыгнул сам и помог сойти Белле.

Она узнала заведение – историческую достопримечательность Нового Орлеана конца двадцатого века. Те же колонны, вместо неоновых огней – множество газовых ламп, даже тяжелые портьеры тех же приглушенных тонов, и привычные пестрые флажки на втором этаже, и знакомая резная чугунная решетка на галерее.

Сзади подъехала еще одна карета, откуда вышли двое мужчин и две женщины, а через открытую дверь было видно, как метрдотель любезно проводит внутрь пару с детьми.

– А тут почти ничего не изменилось, – невольно пробормотала Белла.

Жак изумленно вздернул одну бровь, но промолчал. Он повел девушку ко входу, где их приветствовал широкой улыбкой швейцар, мгновенно позвавший из зала официанта – элегантного молодого человека во фраке, с черной бабочкой, в накрахмаленной белой сорочке. Тот перебежал через вестибюль и, низко кланяясь, произнес:

– Рад видеть вас снова, мсье Лефевр!

– Здравствуй, Пьер, – отозвался Жак. – Познакомься с новейшим счастливым приобретением Нового Орлеана – мисс Белла де ла Роза.

* * *

Пьер поклонился.

– Добро пожаловать, мисс Белла де ла Роза.

– Спасибо.

– Мой обычный столик приготовлен? – спросил Жак.

– Не сомневайтесь, сэр, – ответил официант.

В просторном, роскошном зале их встретили упоительные запахи горячего свежего хлеба и пикантных креольских блюд. Белла отметила про себя, что и внутри ресторан остался прежним: белые плиты пола; на столах белоснежные льняные скатерти и небольшие лампы с абажурами; многочисленные медные канделябры. Публика солидная, степенная – пары и семьи с детьми. Ели в основном устрицы, рыбу и блюда из курицы. Пьер провел их к столику в дальнем углу и усадил Беллу. Жак с уверенностью знатока заказал изысканный и обильный ужин: белое вино, хлеб и картофельное суфле, затем черепаховый суп, устрицы, рыбное филе по-флорентийски, цыпленок Рошамбо, сладкие блинчики и, наконец, кофе.

Когда официант удалился, Белла удивленно воззрилась на Лефевра:

– Боже мой, Жак, зачем вы заказали так много?

Этим же можно целую армию накормить!

Он взял ее руку в свою и заглянул ей в глаза.

– Ma belle, я намерен доставить тебе как можно больше удовольствия. Хочу, чтобы ты отведала самые изысканные блюда. Пусть это будет пиршество вкуса. Поскольку ты новичок в наших краях, не все наши блюда могут тебе понравиться. – Он закончил задумчиво: – Когда я с женщиной, я обычно трепетно забочусь о том, чтобы она была удовлетворена… во всех отношениях!

Белла искоса насмешливо посмотрела на него.

– А как насчет очереди?

– Очереди? – озадаченно повторил Жак.

– Очередь девиц, готовых броситься вам на шею!

– Жак рассмеялся.

У столика возник Пьер с корзинкой разных сортов хлеба и с блюдечком картофельного суфле. Он налил в бокал Жака белого вина – на пробу. Лефевр вдохнул аромат из бокала, отведал глоток вина и одобрительно кивнул. Наполнив бокалы Жака и Беллы, официант удалился.

Тенор поднял бокал и произнес торжественно; – За нас. – За нас? – фыркнула Белла.

– Ma cherie, ведь ты же сегодня моя гостья. Будь поласковей.

Подавив желание возмущенно закатить глаза, девушка смиренно чокнулась с Жаком.

– За нас!

Отметив победный блеск в его глазах, она взяла ложечку нежнейшего суфле и положила его в рот. – Божественный вкус! – воскликнула Белла.

– Ты права. Отведай хлеба. «У Антуана» пекут особенный, бесподобный хлеб.

– Я знаю.

Он нахмурился.

– Ты уже бывала здесь? А я-то воображал, что ты впервые приехала в наш город.

Белла проворно исправила свою невольную оговорку.

– Жак, – сказала она кокетливо, – по одному запаху этих французских булок можно понять, насколько они хороши!

Он ухмыльнулся и, успокоенный, положил ей еще. – Ешь.

– А теперь расскажите о себе, Жак, – попросила Белла. – Вы из музыкальной семьи?

– Не совсем, – ответил он. – Музыкой занималась только моя бабушка.

– Да ну?

Лицо Жака гордо засияло, когда он заговорил о бабушке.

– Я обязательно покажу тебе рояль, который она мне оставила. Бесподобный инструмент!

– Я бы с удовольствием взглянула на него когда-нибудь.

– Непременно взглянешь, – проговорил он с нахальным блеском в глазах. – Маленьким я засыпал под тихие звуки колыбельных песен, которые бабушка пела мне, играя на рояле. Ее голос… – Он сделал паузу и поцеловал себе кончики пальцев. – Это был божественный голос! Я думаю, ангелы сейчас заслушиваются ее серенадами!

Белла вспомнила о своей бабушке, и в ней всколыхнулось горестное чувство разлуки.

– Я понимаю, как вам должно не хватать любимой бабушки… Ваша семья жила в Новом Орлеане?

Да, Отец владел несколькими складами для хранения хлопка и играл на бирже, А мать была очень занятой светской дамой, Родители пытались воспитать меня на традиционный креольский манер – сделать из меня джентльмена, богача. Но у меня с раннего детства была страсть к музыке. Пока другие мальчишки занимались с преподавателями фехтованием и верховой ездой, я прилежно учился петь и играть на рояле. Пятилетним мальчишкой я настоял на том, чтобы меня еженедельно водили в оперу. Оглядываясь на свое детство, я могу сказать, что большую его часть я провел в закрытой ложе своих родителей во Французской опере. Я слышал, как Аделина Патти пела дуэт с Николини. Был и на концерте прославленной Лиллиан Нордика – она первое американское сопрано, чей талант признали даже привередливые европейские критики. Я ревел в три ручья на премьере «Силы судьбы» и мечтал, что в один прекрасный день сам начну петь и стану знаменитым тенором.

Такое благородно-мечтательное и восторженное выражение лица у него было впервые. Белла была приятно поражена и удивлена.

– Вы и впрямь обожаете оперу, – сказала она. – И сколько вам было, когда вы решили покорить публику?

– Когда состоялась премьера «Силы судьбы»? Мне было пятнадцать. То есть тринадцать лет назад. Моя страсть к опере не стала меньше.

– Сейчас вам двадцать восемь. Всего лишь двадцать восемь… – пробормотала она.-»Боже, каким молодым ему суждено умереть!» – подумала Белла.

– Вы неплохо учили арифметику в школе, юная леди.

Белла скорчила гримаску и продолжала свой допрос:

– Ваши родители по-прежнему живут в Новом Орлеане?

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, здешний чрезмерно влажный климат вредно сказывался на здоровье отца. Поэтому несколько месяцев назад они с матерью переехали в Нью-Мексико, где еще раньше поселилась на ранчо мужа моя сестра. – Жак вздохнул. – Я скучаю по родителям. Временами друзья и подруги мамы приглашают меня то на именины, то на официальный бал. Но это уже не то. Впрочем, я здесь посещаю достаточно светских сборищ. С другой стороны, отсутствие родителей дает мне больше… ну, скажем, больше свободы.

Белла удивилась:

– Взрослый мужчина вроде вас боится, что мамочка отчитает его за шумные приключения с хористками?

Жак расхохотался.

– Ну, думаю, мне лучше не комментировать твое замечание.

– Я тоже так думаю.

Оба замолчали – появился Пьер с черепаховым супом. Когда официант отошел, Жак спросил:

– А как тебе сегодняшняя репетиция? Понравилось?.

Отведав первую ложку черепахового супа, сдобренного чесноком, лавровым листом, тимьяном и гвоздикой, Белла небрежно произнесла:

– Репетиция как репетиция.

Ее слова заметно огорчили Лефевра. Он слегка нахмурился.

– Ты намерена остаться в труппе?

– Зачем вам знать? – дразнящим тоном сказала она. – Боитесь, что я улизну прежде, чем вы запишете меня в список своих побед?

Ложка Жака застыла на полпути ко рту. Однако слова девушки нисколько не уязвили его.

– Я взял за принцип знакомиться с каждой новенькой, которая поступает в хор. Что-то вроде эксперимента.

– Эксперимента?

Он кивнул, отправил ложку супа в рот и внимательно посмотрел Белле в глаза.

– Видишь ли, ma cherie, я ищу идеальную женщину, с которой я мог бы связать свою судьбу… в том числе и свою оперную судьбу. Она должна любить театр и работать в нем. И этой женщиной можешь оказаться ты.

Девушка поперхнулась вином.

– О, Жак, только не надо дурить мне голову этой мурой!

Он растерянно заморгал.

– My… мурой? Что такое мура?

– Я не желаю, мистер Лефевр, участвовать в ваших экспериментах, – отрезала Белла.

Нисколько не смущенный, Жак отпил вина из своего бокала и произнес с придыханием:

– Стало быть, к тебе надобно искать другой подход.

– – И вот еще что. Я имела несчастье видеть вас во время ваших поисков. – Тут ее голос задрожал от негодования. – Ясно, что ваши намерения далеки от чистых. Вы заняты банальным делом – пытаетесь совратить каждую встречную.

– Это не так! – запротестовал он. – Обычно мне достаточно одного поцелуя, чтобы понять – она это или не она.

– Только не говорите, что все ограничивается поцелуем!

– Да, поцелуем все не ограничивается, – простодушно кивнул Жак. Он наклонился в ее сторону и многозначительно сказал: – И уж точно, с тобой, Белла, одного поцелуя будет мало. Ты такая восхитительная, что у меня никогда не возникнет желания остановиться – никогда.

Щеки Беллы горели, сердце забилось сильнее. Она пыталась строго взглянуть на Жака, но его горящие глаза растапливали всю ее решимость.

– Опять я тебя немного пугаю, не так ли? – спросил он, глядя на нее почти сочувственно. – Я такой. Ничего с собой поделать не могу.

– Вам нравится пугать меня? – тихо вздохнула она.

– Нет. Однако я рад, что ты такая неприступная. В наш распущенный век у большинства девушек ни стыда, ни совести. Курят, пьют висни, как мужчины, а порой донимают меня нудными лекциями о необходимости предоставить женщинам избирательные права – полнейший бред! Белла от удивления приоткрыла рот.

– Да вы, оказывается, исповедуете мужской шовинизм!

– Что значит шовинизм? – спросил Жак, в отчаянии от очередного незнакомого слова.

– Ну, считаете женщин ниже мужчин и норовите их подавлять.

– Подавлять? – повторил он и замахал руками. – Какой вздор! Ma cherie, я люблю и уважаю женщин. Я всей душой за то, чтобы они были свободны, а не подавлены, как ты выражаешься! Просто я хочу видеть их женщинами. Эти театральные потаскушки… – Лефевр брезгливо тряхнул головой. —

– Они сами вешаются мне на шею.

– Вас надо пожалеть, бедняжку! – иронично промолвила Белла, сочувственно потрепав его по руке. – Только осталось упасть на спину и просить пощады у безжалостного врага!

На несколько секунд Жак смешался, затем тут же пришел в себя:

– Да как же ты не понимаешь! Ты же совсем другая! Белла, мне нравится ухаживать за тобой по всем правилам. И я мечтаю заключить тебя в свои объятия и успокоить все твои страхи.

Девушка не могла сразу найтись с ответом – его прочувствованные слова сразили ее. Он попал в самую точку.

– О каких страхах вы говорите? – спросила она, нервно передернув плечами.

– Ах, Белла разве ты можешь сказать, глядя мне в глаза, что тебя не снедает постоянно какое-то беспокойство?

Она хотела сделать именно то, что он считал невозможным, – сказать «нет», смело глядя ему в глаза. Однако сила его проницательности убивала ее. Возразить была нечего, и она просто отвела глаза.

– Ну, ты сама видишь, насколько я прав!

Белла задумчиво теребила салфетку. Как сможет быть такой легкомысленный человек столь чутким и наблюдательным.

– А вы… ничего не боитесь? – выпалила девушка.

– Нет, ничего.

Что-то вроде разряда тока пробежало между ними, когда Белла посмотрела Жаку прямо в лицо.

– Даже смерти? – спросила она, как наотмашь ударила.

Лефевр пожал плечами.

– Зачем бояться того, над чем я не властен?

Сердце Беллы забилось быстро-быстро. Она ступила на опасную почву. Но уже не могла остановиться.

– А что, если все-таки властны?

– Нелепое предположение! Судьба есть судьба. Мы не вольны в своей смерти. А если бы и была моя воля, вряд ли бы я вмешался в Божий промысел.

Белла рассеянно крутила в руке корочку хлеба, удрученная словами Жака.

– Таким образом, просто плывете по течению и беззаботно посматриваете налево и направо – вдруг появится идеальная женщина…

– Нет, насчет беззаботности ты не права. Я тут серьезен.

– Да ну? – Белла в раздражении отбросила корочку. – А как насчет разбитых сердец, всех тех недоразумений и мук ревности, которым вы причина – из-за вашего бесшабашного отношения к жизни?

Он тихо присвистнул.

– Бог мой, неужели надо так топтать меня лишь за то, что я ищу свой идеал?

Она была готова сменить гнев на милость,

– Ладно. Допустим, вы нашли свой идеал. И что вы с ним станете делать?

Разговор вернулся на привычную почву, и Жак воспрянул духом.

– О, я буду вкушать каждое мгновение рядом с ней. Я буду любить ее всякую минуту! Мы отправимся в кругосветное путешествие и будем петь, петь, петь…

Станем как Морис и Андреа Блумы.

Хотя от нарисованной Жаком картины у девушки разом пересохло во рту, она рассмеялась:

– Как Морис и Андреа Блумы? Сегодня утром я читала о них в газете. И если хотите знать мое мнение об этой хваленой парочке – они потерпят полное фиаско!

– Фиаско? – растерянно повторил Жак. – Не понимаю.

– Не обращайте внимания. – Беллу опять понесло, и она дерзко продолжала: – Позвольте дать вам четкий и ясный ответ: я не являюсь женщиной вашей мечты. Поэтому оставьте даже мысль пробовать меня на эту роль. Считайте, что прослушивание уже произошло. Меня не прельщает ездить вокруг света с мужчиной и в дуэте с ним наполнять мир прекрасными звуками.

– Ты в этом уверена?

– На сто процентов. Мои родители пустились в этот путь – и в конце их ждала катастрофа.

– Сколько горечи в твоих словах!

– Скажем лучше, не горечи, а опыта. – Белла гордо вскинула подбородок. – Так что незачем утруждать себя. Все ясно. Нет нужды целовать меня.

Жак лишь усмехнулся и взял обеими руками ее руку. Медленно и нежно он провел большим пальцем по ладони Беллы, будоража ее чувства.

– Э нет, – сказал он, – поцеловать тебя я просто обязан.

* * *

Весь остаток ужина это обещание поцелуя наполняло тело Беллы приятным томлением. Они с Жаком отлично провели время. Креольские яства имели божественный вкус, легкое и приятное вино лилось рекой. Молодые люди наперебой болтали о любимых операх и обменивались анекдотами из собственного театрального опыта. Жак был само очарование и не упускал случая поволновать кровь Беллы двусмысленной фразой или умным замечанием.

Выходя из ресторана, Белла была настроена весело и беспечно, голова слегка кружилась от выпитого. В ожидании кареты они присели на лавочку. Был нежаркий вечер, веял приятный ветерок. Белла была настолько увлечена Жаком, что больше не пыталась высвободить руку из его руки.

По булыжной мостовой протарахтел допотопный автомобиль – вонючий двигатель громко фыркал, впереди ярко светили два фонаря. Внутри гордо восседала пара в вечерних костюмах.

– Поглядите! – воскликнула Белла. – Вот это вы называете «безлошадной повозкой»?

– Экипаж дьявола! – отозвался Жак, принюхиваясь к мерзкому запаху, который автомобиль оставил в вечернем воздухе. – Шумная и вонючая штуковина – истинная беда человечеству.

– Судя по всему, вы противник технического прогресса, – заявила Белла.

– Как, как? Технического?

– Ну, я хочу сказать, новой индустриальной революции. Общество не может стоять на месте. Необходимо движение.

Он ухмыльнулся.

– Единственное движение, горячим сторонником которого я являюсь, – это движение мужчины и женщины, поздно ночью, в постели.

– Фу, это как раз в вашем духе! – воскликнула Белла.

Карета Жака подкатила к ресторану. Молодой темнокожий возница спрыгнул с козел и проворно открыл блестящую черную дверцу.

– Спасибо, Луис, – – сказал Жак и помог Белле забраться внутрь.

Жак что-то тихо сказал вознице, на что тот ответил так же тихо: «Хорошо, сэр». Жак поднялся в карету и сел рядом с девушкой. Как только карета двинулась вперед, он вперил в Беллу пылкий взгляд и с горячностью произнес:

– Ты выглядишь восхитительно, та belle! Как тебе идет румянец! Прелестная юная леди, которая проводит замечательный вечер с истинным джентльменом.

– Вы льстите себе, – возразила она, но нежные нотки в голосе выдавали ее подлинные чувства.

– Льщу? Как знать. Давай-ка лучше проверим твою теорию. Иди-ка сюда и поцелуй меня.

– Вот еще! – возмутилась Белла, хотя сердце у нее забилось быстрее. – Вы же меня предупредили, что только поцелуем не ограничитесь.

– Это ты не захочешь, чтобы я ограничился только поцелуем!

Повинуясь своему бесшабашному настроению, она игриво возразила:

– Пока вы меня не поцеловали, я могу только гадать, чего я захочу, а чего нет.

Он весь подался к ней, в его глазах появился дьявольский блеск.

– О, милая! Теперь ты меня искушаешь. Будь осторожна!

Ах, знал бы он, с каким соблазном борется она! Как он неотразим – эти намеки на близость, пылкие раздевающие взгляды!.. Белла упивалась каждым мгновением мучительной и опасной игры, в которую они играли. Ей приходилось снова и снова напоминать себе, что вечер она начинала с мыслью помочь певцу избежать беды, а не самой попасть в беду!

– Жак, вы немного пьяны, – сказала Белла, стараясь почетче выговаривать слова. – Я полагаю, наше свидание пора закончить. Вечер был отличный, но – хорошего понемножку.

Он театрально вздохнул.

– Да, моя дорогая, тебе совершенно необходимо расслабиться и целиком насладиться радостями этой ночи.

Смысл фразы остался темен, и Белла раздумывала над ней, пока карета громыхала по булыжнику Французского квартала, а копыта лошади поцокивали и Жак говорил какие-то баюкающие слова…

Наконец карета остановилась. Белла вздрогнула, встряхнулась. Жак помог ей спуститься на мостовую. Но это не был дом с милым внутренним двориком, где жила Элен. Незнакомые широкие чугунные ворота, бледно-желтый фасад особняка… Покосившись на угол ограды, Белла различила в сумраке надпись – «Шартрез-стрит».

Она резко повернулась к Жаку. Невинное выражение его лица еще пуще взбесило ее. – Вы же обещали отвезти меня домой!

– Но я еще не показал тебе бабушкин рояль! – возразил он.

– Вы не спросили моего разрешения!

– Странно, что ты не помнишь, дорогая, – терпеливо объяснил Жак. – Когда мы пробовали суп, я спросил насчет рояля – и ты согласилась его посмотреть. Припоминаешь?

Белла молча ловила воздух ртом. Не успела она опомниться, как Жак уверенно взял ее за руку и провел через ворота. Они оказались в огороженном стенами просторном уютном дворике перед особняком. Здесь пахло сыростью и цветами. Белла увидела фонтан, в центре которого покачивалась бронзовая статуя обнаженной нимфы, из сосуда в ее руке лилась вода. Поблизости девушка различила покрытые росой гардении и бархатные розы. Беллу вдруг осенило – ведь Жак говорит правду! Она определенно согласилась поглядеть на бабушкин рояль. Правда, не было обсуждено время и место…

Нежно подхватив девушку под руку, Жак провел ее к застекленной створчатой двери, сквозь шторы которой струился слабый свет. Он отодвинул штору и ласково потянул Беллу внутрь.

– Вот мы и дома, – сказал Лефевр с довольной улыбкой,

– Тут очень мило! – воскликнула Белла.

Она не могла не восхититься гостиной особняка.

Длинная прямоугольная зала была обставлена стильно и очень по-мужски. Главное место комнаты находилось у камина, где стояли огромный кожаный диван и роскошные кресла с подголовниками. Оглядывая остальную мебель, Белла обратила внимание на секретер красного дерева работы знаменитого мебельщика Данкена Файфа. Неподалеку стояла антикварная горка в стиле модерн. Современные часы в массивной дубовой оправе на столике позднего Возрождения. Помещение освещала массивная люстра стиля рококо, с электрическими лампочками. Все содержалось в отменном порядке, нигде не было ни пылинки. Наверное, в доме много слуг; впрочем, в этот час они уже должны спать.

Белла улыбнулась, заметив бюст Моцарта на мраморной подставке – неизбежный предмет в доме каждого человека, имеющего отношение к музыке. Затем ее взгляд остановился в дальнем конце залы на старинном рояле, богато украшенном резьбой.

С восторгом девушка кинулась туда. Красивее инструмента она не видела! Серебряные педали, фигурная подставка для нот, жемчужные клавиши, витые ножки, больше похожие на колонны, украшенные цветами.

– О, Жак! – воскликнула Белла. – Просто дух захватывает!

Он с довольной улыбкой подошел к роялю и погладил его блестящую крышку.

– Производство « Наннса и Кларка». Точная копия того, что победил на конкурсе в Хрустальном дворце в Лондоне на Всемирной выставке в 1851 году.

– Поразительно!

Жак присел на стул и пробежался рукой по клавишам.

– На протяжении трех поколений этот рояль – наша переходящая по наследству драгоценная семейная реликвия. Его внешний вид производит незабываемое впечатление, но то ли еще будет, когда ты услышишь, как он звучит!

Жак заиграл мелодию Фостера «Туда, где возлюбленная лежит в мечтах». Белла зачарованно слушала. В его исполнении было столько страсти, что ей захотелось петь – музыка всколыхнула душу!

– Прекрасно, – тихо сказала она. – И вы правы.

Божественнее инструмента я никогда не слышала.

Он посмотрел на нее не прерываясь и громко шепнул:

– Спой для меня, Белла.

Мороз прошел по коже Беллы – именно этими словами приманивал ее когда-то призрак Жака Лефевра. И в то же время его слова глубоко тронули девушку, и она почти не ощущала привычных страхов. Как замечательно, что он прочел в ее душе желание петь! Неужели угадал, что глубоко в ней бьют живые источники страсти, ищущие выхода?

И музыка, и он сам бередили душу… Белла наблюдала, как длинные, холеные пальцы бегают по клавишам, и невольно представляла их на своем теле.

Но рано она радовалась – страх не покинул ее.

– Я… я не могу петь, – пролепетала она.

– Отчего же? – удивился Жак. – Этьен говорит, что у тебя пусть и неуверенный, но великолепный голос.

Белла потупила взор.

– Директор прав. Но я всю свою жизнь боюсь сцены, боюсь публики.

Кончив играть, Жак встал, шагнул к ней и коснулся рукой ее щеки.

– Бедняжка. В чем же, по-твоему, причина страха?

Ее лицо горело от его прикосновения, и она не поднимала глаз.

– Причина? Наверное… – нерешительно начала девушка, – наверное, потому, что родители слишком рано вытолкнули меня на сцену. Я была еще не смышленой, робкой девочкой. И в первый же раз перед публикой меня охватила паника – ни рукой, ни ногой не могла пошевелить, и связки парализовало. С тех пор так и остался страх снова опозориться.

– Да-а, – пробормотал Жак, – жаль. Зря твои родители поторопились. Забавно получается: тебя родители тащили на сцену чуть ли не на аркане, а меня только что не связывали, лишь бы удержать подальше от театра.

Она наконец подняла голову, робко посмотрела ему в глаза и сказала:

– Похоже, между нами мало общего.

– Ты не права, Белла, – горячо возразил он. – Мы оба обожаем хорошую музыку, не правда ли? Ведь ты любишь оперу всей душой?

– Любить-то люблю. Да вот только мне не дано выступать перед залом с той легкостью, с какой это делаете вы, – с отчаянием произнесла Белла.

– Даже противоположности дополняют друг друга, тянутся друг к другу… Как лед и пламя, вода и воздух, как… Я чувствую, что подхожу тебе. И уверен, что сумею помочь тебе преодолеть страх.

Белла посмотрела на него в смятении, – А вы никогда не боялись?

– Никогда в жизни, – с горячей убежденностью заявил он. – Никогда и ничего! И уж тем более – петь перед публикой. – Тут его глаза затуманились от приятного воспоминания. – Три года назад наша труппа гастролировала по Европе. Мы выступали в «Ковент-Гарден», и я пел самой королеве Виктории – она нарушила свой вечный траур и пришла в театр послушать нас. Я дважды повторил на бис «Тогда ты вспомнишь обо мне» – исключительно для нее. Говорят, престарелая королева весьма сдержанна в своих эмоциях, но в тот вечер она вытирала слезы – я думаю, она проливала их по Альберту, своему горячо любимому и безвременно ушедшему супругу. А на следующий день принц Уэлльский пригласил нас во дворец, и мы опять пели для королевы. Славное было время! Белла рассмеялась.