Текст книги "Приют Святой Патриции"

17

Уже поздно. Время в баре «У Билла» тянется, как сироп, но спать не хочется – ночные дежурства в «Полянке» сделали из Яна настоящую сову. В свободные дни он спит до десяти, а ложится далеко за полночь. Ритм для него совершенно непривычный, и, хоть он не пьет ни капли спиртного, чувствует себя уставшим.

«Богемос» только что закончили часовую импровизацию, а он тем временем почти допил свое безалкогольное пиво. Рядом за столиком два незнакомых парня обсуждают приемы самообороны.

– А нож? – спрашивает один.

– Нож – другое дело. От ножа не защитишься.

– Да знаю я, но…

– Что – но? Ты кулак, а он по нему ножом…

– Тогда надо мечом запастись, – смеется второй.

Ян в разговор не вступает, попивает свое пиво. Сегодня в баре никого знакомых – ни Лилиан, ни Ханны… никого. Он уже готов идти домой в одиночестве и завалиться спать. Тоже в одиночестве.

Над столом нависает тень.

– Привет!

Ян поднимает глаза – незнакомый парень примерно его возраста. Черные брови и блондинистый конский хвост.

Хотя нет… не совсем незнакомый. Солист «Богемос». Он снял свою черную куртку, и теперь на нем только белая хлопковая футболка. Шея обмотана полотенцем.

– Как дела?

Что на это сказать?

– Спасибо, хорошо.

С таким же успехом можно было ответить «спасибо, плохо». Или «спасибо, все хуже и хуже».

Певец присаживается к столу. Голос у него слегка хриплый, но очень приятный – теплый, дружелюбный. Вытирает лоб полотенцем.

– Мы незнакомы, я знаю… неважно. Все спокойно.

– Конечно… – Ян по-прежнему не понимает, какой тон ему выбрать.

– Но я тебя видел… а ты? Ты меня видел?

– Нет… не понимаю, что ты имеешь в виду.

– С другой стороны заграждения… на своей второй работе. Ты же ездишь в детсад на велосипеде?

Ян ставит кружку на стол. До него доходит смысл сказанного. Он невольно понижает голос:

– Значит, ты работаешь в Санкта… в больнице?

Кивок.

– Ночбез.

– Как это?

– Отдел безопасности, ночной подотдел.

У Яна по спине побежали мурашки. Сердце заколотилось.

Наверняка в подвале все-таки есть камера наблюдения. Его сфотографировали. Или видели. Сейчас прибегут другие охранники, выкрутят руки, начнут допрашивать…

Но его собеседник сидит совершенно спокойно и улыбается.

– Я знаю, тебя зовут Ян. Ян Хаугер.

Ян кивает – что ему еще остается?

– А ты? – Можно попробовать поддерживать независимый тон.

– Реттиг… Ларс Реттиг.

– Странно, Ларс, что мы встретились здесь…

– Ничего странного. Я знаю, кто ты. И я хотел с тобой встретиться.

– Зачем?

– Затем, что нам нужна помощь.

– Какая помощь?

– Помощь в помощи. Мы стараемся помочь заблудшим.

– Заблудшим?

– Больным в Санкта-Психо… Ты хочешь, чтобы им стало лучше?

Ян молчит. Он нарушает все правила – сидит и болтает с охранником из больницы… а как же обет молчания? Но, как ни странно, он успокоился – Ларс Реттиг, похоже, не желает ему вреда.

– Может быть… а о чем речь? О какой помощи?

Ларс молчит несколько секунд, как опытный оратор перед выступлением, потом наклоняется к нему поближе и понижает голос:

– Запреты. Мы все устали от запретов.

– Кто – мы?

Ларс, не отвечая, встает из-за стола:

– Поговорим в другой раз. Я тебя найду. – Он поощрительно улыбается и добавляет: – Ты поможешь нам, Ян. По глазам вижу.

– Что ты видишь?

Реттиг улыбается:

– Что я вижу? Вижу, что ты готов защищать слабых.

18

Все до единого дети в «Полянке» обнимают зверей. В «Полянке», согласно распорядку дня, – час мягкой игрушки. Очередной ритуал. У кого нет своего любимца, может взять в корзине. И воспитатели тоже ходят по школе с мягкими игрушками. Медвежата, тигры и жирафы с тонкими неустойчивыми ногами. Мира таскает за собой длиннющего питона в красную и белую полоску, а у Жозефин – розовый лось.

Звери-хранители, думает Ян. Ему досталась золотисто-желтая рысь. Собственно, не досталась, он сам ее выбрал – правда, после того, как все уже разобрали свои игрушки. Рысь изрядно потрепанная, но миловидная и ничем не пахнет.

– Как его зовут? – спрашивает Матильда.

– Это… Лофти. Ты ведь знаешь, это рысенок. Он прибежал сюда из леса… из далекого леса.

– А зачем? Почему он не остался в своем лесу?

– Потому что он… потому что он любит детей. Он захотел узнать, как вы здесь живете. И поиграть с вами.

У Лео – одноглазый кот, он сжимает его так крепко, что кот сплющился и стал длиннее, чем было задумано.

– А как его зовут, Лео?

– Фредди.

– И кто это?

– Не знаю… погляди-ка.

Лео разжимает маленький кулачок – там лежит кошачий глаз. Он его выковырял.

Ян внимательно смотрит мальчику в глаза и пытается понять – что это? Наивность? Или он так несчастлив? Не понять… Ян знает только, что в другом мире дети носят с собой не плюшевые игрушки, а винтовки и пулеметы.

И как им помочь? Как помочь одному-единственному? Такому, как Лео?

Ты готов защищать слабых, сказал певец из «Богемос». Может быть, это и правда, но он мало что может сделать. В его ли это силах?

И в этот понедельник тоже: несколько детей исчезают в подземном туннеле и возвращаются. Ян уже начал понимать, как реагируют дети на эти перерывы в регламентированном существовании детского сада… простите, подготовительной школы. Некоторые, например Мира и Матильда, радуются предстоящей встрече с родителями, прыгают, хихикают, их маленькие ножки быстро и охотно топают по крутым ступенькам лестницы. Другие – Фанни, Катинка – спокойны, молча и беспрекословно следуют за провожатым.

Но бывает и по-другому.

Например, Жозефин, пятилетка, та самая, которая выбрала «Зверомастера». Она волнуется перед посещением, а возвращается немного испуганной.

– Хорошо, – отвечает она на все вопросы.

Он не верит ей. Точнее, верит, но не совсем.

В этот понедельник она должна идти на свидание в два часа. За пять минут Ян приходит за ней – она сидит в игровой и строит дом из кубиков «лего».

– Привет, Жозефин! Время кататься на лифте.

Она не отвечает, продолжает вдумчиво пристраивать очередной кубик.

– Жозефин! Пора идти!

Девочка, не поднимая глаз, встает и покорно идет за ним.

Розовый лось под мышкой – утром она доложила всем, что его зовут Зигги.

Ян смотрит на Жозефин, на лося… зверь-хранитель. От кого он ее охраняет?

– Эта книжка, Жозефин… про зверомастера. Ты ее помнишь? – Они уже спустились в подземный коридор.

Девочка молча кивает.

– Откуда ты знала, что она лежит в ящике?

– Она там лежит, потому что я ее туда положила.

– Вот как? Тебе кто-то ее подарил?

Она опять кивает:

– Мне много книжек подарили.

– Кто же их тебе дарит?

– Тетя.

Ян остановился у лифта:

– Хочешь, чтобы я с тобой поднялся?

Энергичный кивок, и они входят в кабину.

– А с кем ты встречаешься?

– С тетей, – почти шепотом говорит Жозефин.

С тетей? Жозефин не ночует в садике, Ян знает, что ее приводят и забирают разные люди – иногда женщина, иногда пожилой мужчина. Он их даже не видел. Само собой, он не имеет права расспрашивать Жозефин про ее родственников… но все же наклоняется к ней:

– Ты ведь едешь к маме? А не к тете?

Кивок. Лифт останавливается.

Ни разу до этого Ян не поднимался на лифте с ребенком в комнату свиданий. Он осторожно осматривается – довольно большая, светлая, чисто прибранная комната с большим диваном. Искусственные пальмы в кадках, стол с детскими книгами. Насколько можно судить, камер наблюдения здесь тоже нет.

В комнате свиданий никого. На противоположной стороне – дверь, тоже с кодовым замком.

– Иди, Жозефин…

Он придерживает дверь лифта, она делает шаг и останавливается:

– А ты можешь остаться?

– Нет, Жозефин, мне нельзя остаться… ты встретишься с мамой без меня.

Жозефин горестно качает головой, и он не знает, как быть. Комната свиданий по-прежнему пуста. Он не отпускает дверь, медлит – ему не хочется оставлять Жозефин одну.

Дверь с металлическим жужжанием открылась, и на пороге появился накачанный парень в светло-красном комбинезоне. Не Ларс Реттиг, помоложе. Поменьше ростом, но куда мощнее. Очень коротко стриженные темные волосы. Где-то Ян его видел.

Охранник из денбез? Дневной подотдел службы безопасности? Почему-то Яну он напомнил бойцовского питбуля, готового вцепиться во что угодно – в автомобильную шину, например. Или в шею.

Широченный пояс, ключи на толстой цепи, какие-то петли из белого пластика и в специальном кармане что-то напоминающее маленький стальной термос. Наручники и слезоточивый газ?

Охранник широким шагом направился к нему… Ян напрягся – а вдруг он и в самом деле на него накинется? Но тот остановился посреди комнаты и уставился на Яна:

– Спасибо.

Ян кивнул, не двигаясь с места. В темноте за дверью угадывается еще какая-то тень. Кто-то стоит там и не хочет показываться. Пациент Санкта-Психо. Мама Жозефин?

– Спасибо, я сказал, – повторил охранник с еле заметным нажимом. – Все спокойно, дальше наша работа.

Голос совершенно механический. Ноль эмоций.

– Хорошо, – отвечает Ян.

Ничего хорошего. Сердце колотится, бьет противная дрожь. Охранники и полицейские всегда действовали ему на нервы.

Он почти уверен, что мама Жозефин – не кто иной, как Рами. Что не кто иной, как Алис Рами, стоит сейчас за дверью. Меньше десяти метров. Если немного подождать, он увидит ее и даже сможет с ней поговорить.

Как он может подождать под этим взглядом? Охранник стоит в центре комнаты и не отводит глаз. Ян последний раз смотрит на Жозефин, улыбается и говорит успокаивающе:

– Скоро увидимся, Жозефин! Я тебя встречу. Ты помнишь, как меня зовут?

– Тебя зовут Ян. – Жозефин почему-то подмигнула.

– Правильно. Молодец. Ян Хаугер.

Он произнес свое имя четко и громко, чтобы мама Жозефин услышала. Это важно. Закрыл дверь лифта и нажал кнопку.

Ноги по-прежнему дрожат. Он думает о Рами.

Он был так близко… он обязательно объяснит ей, почему все так случилось, расскажет, что произошло с маленьким Вильямом в густом ельнике девять лет назад.

«РЫСЬ»

– Сыграем в прятки? – спросил Ян.

Самое время: они были уже вне поля зрения Сигрид и ее группы девочек. Он даже не спросил, а распорядился, но ни один из девяти мальчиков не возражал.

– Тебе водить, Ян! – крикнул Макс.

Ясное дело – кому же еще? Но… извините, ребята, по моим правилам.

– Значит, так, – тем же командным тоном. – Убегаете не все сразу, а по одному. Я скажу, куда бежать. Вы прячетесь, а я иду искать. Ждите, пока я вас найду, а если не найду, то крикну – игра закончена, надо выходить, нашел я вас или не нашел. Договорились?

Дети радостно закивали, предвкушая приключение.

– Макс, ты бежишь вон туда. – Ян показал в сторону поросших бледно-зеленым лишайником валунов.

Макс вприпрыжку помчался к камням.

– Далеко не убегать! – крикнул Ян вдогонку. – Пауль, тебе туда…

Один за другим мальчики убегали в указанном им направлении – примерно в одном и том же.

Остался только маленький Вильям.

Ян подошел к нему, присел на корточки и посмотрел в глаза. Так близко он никогда его не видел.

– Как тебя зовут? – спросил он, хотя и так прекрасно знал.

– Вильям. – Мальчик застеснялся: Ян был ему почти незнаком, во всяком случае, заговорил с ним впервые.

– Хорошо, Вильям. – Ян показал на убегающую вниз тропинку: – Видишь красную стрелку?

Вильям молча кивнул. Трудно было не заметить почти метровую стрелу из красной ткани, которую Ян накануне укрепил на скале.

– Следи за стрелками… и спрячься там, куда они приведут. Там замечательное укрытие. Понял?

Вильям опять кивнул.

Ян снял с него желтую шапочку:

– Эта штука тебе не нужна. Тепло. Мы положим ее тебе в карман.

Он расстегнул карман куртки и притворился, что кладет туда шапочку. На самом деле она осталась у него в руке.

– Беги!

Вильям повернулся и побежал на своих маленьких ножках, точно так же, как и остальные, только в совершенно другом направлении.

Ян поднялся и посмотрел ему вслед. Вильям как раз поравнялся с первой стрелой и, не останавливаясь, побежал в ущелье.

В лесу стояла полная тишина, но Яну эта тишина напоминала грозную тишину в оке урагана. Все могло нарушиться, пойти вопреки плану – он прекрасно представлял бешеный вихрь за пределами этой обманчивой тишины.

Спокойно, сказал внутренний голос. Следуй плану, вот и все.

Барабанная дробь в голове не смолкала ни на секунду.

– Спрятались? – крикнул он. – Раз, два, три, четыре… четыре с половиной… пять! Я иду искать!

Неправда. Он не пошел искать восьмерых спрятавшихся детишек. Он повернулся и пошел в ущелье, где только что исчез девятый.

Вильям.

И прибавил шаг.

19

Дверь подъезда автоматически закрывается в восемь вечера, после восьми код не работает, нужен ключ.

Пару часов назад Ян вернулся из «Полянки», поужинал и разложил на кухонном столе прихваченные книжки с картинками. «Зверомастер» был уже готов – иллюстрации подправлены и расцвечены. Интересно, что сказала бы Рами?

Он приступает к следующей книжке: «Вивека в каменном доме».

Рассматривает бледные карандашные наброски и одновременно читает:

Жила-была старушка. И вот однажды она проснулась. Что такое? Оказывается, она лежит в деревянном гробу. Сил у нее было немного, но все же ей удалось приподнять крышку и выглянуть наружу. Комната огромная. Стены каменные. Пол тоже каменный.

– Есть здесь кто? – крикнула старушка, но никто не ответил.

Она не знала, где она и как сюда попала. Помнила только одно: Вивека. Ее зовут Вивека.

Ян дважды прочитал текст и взялся за рисунок. Из гроба выглядывает голова худенькой женщины с огромными глазами.

Прошло несколько дней, прежде чем Вивека набралась сил и сумела вылезти наружу. Раз, два… взяли! Она столкнула тяжелую крышку, встала и огляделась. Рядом с гробом стояла большая собачья корзина.

На корзинке было написано «БЛАНКЕР», а на дне – куча пыли и собачий ошейник. Контуры пыльного курганчика напоминали лежащую собаку.

И здесь Бланкер. И в этой книжке, как и в «Зверомастере», – Бланкер.

Он читает дальше, ему интересно. Читает и машинально подправляет тонкие, а кое-где и вовсе исчезающие карандашные линии.

Наконец Вивека сумела выйти из этой собачьей спальни и оказалась в большом зале. Очень старинная и очень красивая мебель покрыта толстым слоем пыли. На стене белые деревянные часы. В них было что-то странное, и когда она присмотрелась, то поняла, в чем дело. Стрелки двигались в обратном направлении. Тиктак.

Она спустилась по лестнице и вышла в холл, но входная дверь была заперта.

Зато рядом оказалась еще одна дверь, в другую спальню. Там стояли еще два гроба. Совсем рядом, как муж и жена. Мужчина и женщина? Нет-нет-нет! Вивека даже не думала открывать крышки и смотреть, кто там лежит.

А в спальне была еще одна дверь. Вивека открыла ее и увидела крутую лестницу, ведущую в темный подвал. Она осторожно спустилась вниз. Земляной пол усеян желтыми костями какого-то чудовища. Уфф! Она быстро поднялась по лестнице и вернулась в свою комнату.

Шли дни.

Вивека ждала. Спала и ждала. С каждым днем она становилась все бодрее и бодрее, крепче и крепче, и даже когда смотрела на себя в зеркало, ей казалось, что она помолодела. И так продолжалось, пока она не сообразила, в чем дело: в каменном доме время шло назад!

Как же она сразу не догадалась: здесь даже часы шли в обратном направлении!

И вдруг осознала, что, если набраться терпения, она будет делаться все моложе и моложе, и в один прекрасный день пробудятся к жизни и ее родители, и собачка Бланкер. И тогда закончится ее одиночество.

Но ведь то же самое произойдет и с теми костями в подвале. Кем бы оно ни было, чудовище тоже воскреснет.

Тик-так, тик-так. Часы идут назад. И в один прекрасный день Вивека проснулась и поглядела на свои руки – руки были маленькими и гладкими. Она выпрыгнула из постели и поскакала на одной ножке. Послышался веселый лай. Бело-рыжий колли, как огненный вихрь, прыгнул на нее и лизнул в нос. Бланкер проснулся!

Ее Бланкер!

Как же счастлива была Вивека! Да, да, да, очень и очень счастлива! Она крепко обняла Бланкера – теперь она уже не одна в этом каменном доме!

Но вдруг подняла голову и прислушалась: из подвала доносились странные звуки, будто кто-то гремит костями.

Бланкер зарычал. Подбежал к двери и начал лаять. Ничего хорошего – в подвале зашевелился кто-то большой и тяжелый…

На этом месте кто-то вдруг позвонил в наружную дверь. Несколько раз, весело и настойчиво.

Ян вздрогнул. Кто это? После восьмичасового общения с малышней ему хотелось побыть одному.

Опять звонок. Ян спрятал книги в кухонный ящик и пошел открывать.

– Привет, Ян! – Улыбающийся блондин в дверях. Ларс Реттиг из «Богемос» в своей неизменной кожаной куртке. – Не побеспокоил?

Ян почувствовал себя так, будто его застали за чем-то неподобающим, но приветливо качнул головой:

– Нет, что ты… все в порядке.

– Войти-то можно?

– Конечно…

Куртка Ларса будто пропиталась вечерним холодом, даже в прихожей стало холодней. Он снял башмаки и прошел в гостиную. В руке у него пластиковый пакет.

– Извини, что так настырно звонил… Неохота рисоваться на лестничной площадке. Ого! – Он оглядел сдвинутые к стене мебель и картонные ящики. – У тебя полно барахла.

– Это не мое. Я снимаю квартиру. Контракт второй руки.

– Понятно… – Реттиг сел на диван. – У тебя здесь и ударная установка… Играешь?

– Так, немного…

– Здорово… – Он поднял указательный палец, будто его посетила внезапная мысль. – Можем объединиться… Наш ударник только что сделался папашей и все время пропускает репетиции.

– Ну что ж… – Ян не стал обдумывать предложение – оно ему показалось заманчивым. – Конечно, ритм держать могу, но… я не особенно хорошо играю.

– Или чересчур скромен, – коротко рассмеялся Ларс. – Но попробовать-то можно?

Он залез в пакет и достал дымящийся кебаб в булке, завернутой в фольгу.

– Хочешь? – Реттиг очевидно голоден. Даже глаза заблестели.

– Нет… ешь на здоровье.

Ян запер входную дверь:

– А как ты узнал, где я живу?

– Посмотрел в больничном компе. Там адреса всех служащих. – Реттиг откусил большой кусок. – Ну и как ты там… в садике?

– Хорошо… только это не садик. Подготовительная школа.

– Ладно, ладно… и как ты там, в подготовительной школе?

Ян помолчал, потом спросил:

– А ты в самом деле работаешь в Санкта-Патриции?

– Конечно. Четыре ночи в неделю, остальное время свободен. Тусуюсь с «Богемос».

– И ты там охранник?

– Мы предпочитаем слово «санитар». Я работаю для больных, а не против. Очень мирная публика. Большинство, по крайней мере.

– И часто ты с ними встречаешься?

– Каждый день. Вернее, каждую ночь.

– И знаешь, как кого зовут?

– Большинство – да… – Реттиг откусил кебаб, – но все время появляются новые. Кто-то уходит, кто-то приходит на его место.

– Но старожилов-то… если можно так сказать… старожилов… ты, наверное, знаешь, правда?

Реттиг предостерегающе поднял руку:

– Не все сразу. Мы можем, конечно, поговорить о наших гостях, но сначала… сначала ты должен определиться.

– Определиться… с чем я должен определиться?

– Хочешь ли ты нам помогать.

Ян отошел к стене:

– Тогда расскажи чуть побольше… «У Билла» ты намекнул что-то насчет запретов…

Реттиг кивнул:

– Об этом и речь. В Патриции – жуткая бюрократия. Особенно в закрытых отделениях. Там управляет денбез.

– Денбез… – Ян вспомнил, что он сам дошел до этого дурацкого сокращения. Ночбез – денбез. – Твои коллеги в дневное время? Дневная безопасность?

– Йепп. – Реттиг завел глаза к потолку. – Больные не имеют права писать, кому хотят, их почта проверяется. Им нельзя смотреть ТВ, нельзя слушать радио, их все время обыскивают.

Ян понимающе кивнул – он вспомнил, как проверяли его сумку на входе, когда он приехал в первый раз.

– Люди устают. Просто-напросто устают от постоянного контроля. Мы с ребятами много об этом говорим. Спокойные больные имеют право на контакт с окружающим миром.

– Ты так думаешь?

– Хотя бы через письма… им же пишут письма. Родители, друзья, сестры и братья. Но денбез перехватывает письма. Или вскрывает… перлюстрирует, говоря по-научному… Нам нужна твоя помощь.

– А что я могу сделать? – Ян внимательно посмотрел на Реттига. – Никто из подготовительной школы не имеет доступа в больницу.

– Как это не имеет? – быстро спросил Реттиг. – Ты имеешь, Ян… ты и твои дети.

Он ждет возражений, но Ян молчит.

– Вы имеете право входа в комнату свиданий фактически бесконтрольно… там нет ни камер, ни проверок. А по ночам в комнате никого. Туда может прийти кто угодно и спрятать где-нибудь пачку писем… писем, которые я могу захватить и пронести в больницу.

Ян быстро оглянулся – ему показалось, что за спиной у него стоит доктор Хёгсмед.

– А письма? Откуда приходят письма?

– Оттуда, где их пишут, – пожал плечами Реттиг. – Пачки писем приходят каждый день. Большинство скрывают от больных. Но у меня есть приятель на почте, он работает на сортировке. Здесь, в городе. Он уже начал откладывать письма… он их не читает, конечно, но принцип простой: письмо написано от руки и адресовано в клинику Санкта-Патриция. Откладывает, а потом передает их мне. – Реттиг довольно улыбнулся, но Ян не стал улыбаться в ответ. – Но я сам не могу ничего пронести в больницу. Нас проверяют.

– То есть содержание этих писем неизвестно? Вы не знаете, что в них?

– Как это не знаем… Бумага. Бумага со словами. Обычные письма.

Ян посмотрел на него долгим взглядом:

– Я не связываюсь с наркотой.

– О чем ты? Никакой наркоты. Ничего противозаконного.

– Но вы нарушаете правила.

– Да… но Махатма Ганди тоже нарушал правила. В благих целях.

Они помолчали.

Ян прокашлялся.

– Можешь рассказать о ваших больных?

– Каких именно?

Ян не хотел называть имя Рами. Не сразу.

– Я видел на территории старую женщину… седая, в черном пальто. Она сгребала листья за оградой. Она пациентка или работает у вас?

Улыбка исчезла с лица Реттига.

– Пациентка. И она не такая старая, как может показаться.

– А потом стояла и смотрела на детей.

– Она только этим и занимается. С тех пор как организовали ваш… вашу подготовительную школу. Как только ее выпускают во двор, сразу идет к ограде и смотрит.

– Любит детей?

Реттиг помолчал.

– У нее было трое. Была замужем за картофелеводом в Блекинге… лет двадцать пять назад. Муж ее по пятницам уезжал в город – на переговоры с заказчиками. Но в один прекрасный день Маргит узнала, что он снимает комнату в гостинице и там встречается с любовницей… а может, и не с одной. И тогда она достала из шкафа его двустволку.

– Поехала в гостиницу и застрелила мужа? – предположил Ян.

– Нет… – Реттиг покачал головой. – Она вывела детей во двор и застрелила их. Двумя выстрелами уложила старших, а потом перезарядила ружье и застрелила младшего… С тех самых пор она за решеткой.

Он замолчал. И Ян не знал, что на это сказать. Хотел сказать – прямо как Медея, но воздержался.

Реттиг доел свой кебаб. Он встряхнулся, словно хотел поскорее забыть неприятное воспоминание, и продолжил:

– Не волнуйся. Маргит никакой опасности для твоих малышей не представляет… Она не имеет права встречаться с детьми.

– Я не уверен, что хотел все это узнать.

– Но узнал, – тихо заключил Реттиг. – Есть много такого, чего люди не хотели бы знать о своих ближних… Я, например, знаю слишком много.

– О больных?

– Обо всех.

Ян вспомнил о книжках в ящике кухонного стола. У каждого свои тайны.

– Значит, только письма? Ничего другого?

– Ни наркотиков, ни оружия, ничего такого. Только письма… а что ты думал, Ян? Я же сам там работаю. Разве в моих интересах, чтобы люди вроде Ивана Рёсселя имели доступ к героину? Или к ножу?

Ян внимательно посмотрел на него:

– А Иван Рёссель тоже здесь?

Он знал это имя из бесчисленных рубрик в таблоидах. И шофер такси его упомянул.

– Конечно.

– Убийца Рёссель?

– Да. Убийца Иван Рёссель, – глухо произнес Реттиг. – У нас тут полно знаменитостей… ты даже представить не можешь.

Алис Рами, думает Ян. Но вслух произносит совсем другое:

– Когда я должен дать ответ?

– Лучше прямо сейчас.

– Я должен подумать.

– В гавани есть одно место… мы там репетируем. Можем встретиться там… Постучишь с «Богемос»… jamie session[4]4
  Jamie session – спонтанная импровизация джазовых или рок-музыкантов.


[Закрыть] или что-то в этом роде. И поговорим заодно. Годится?

Ян неуверенно кивнул.

– Тогда до завтра. Приходи в семь. Оттянемся, как говорят, по полной.

Не успел Ян запереть дверь за Реттигом, как тут же пожалел, что согласился. Зачем ему играть с «Богемос»? Он слышал их, они на две головы выше. Играют в другой лиге.

Он покосился на барабаны и тарелки и хотел сразу немного поупражняться, но было уже поздно. Соседи вряд ли оценят его искусство игры на ударных инструментах.

«Зверомастер», «Сто рук принцессы», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме». К этому времени он выучил все эти истории чуть ли не наизусть. Он уже знал, что принцесса, впервые появившись в деревне, кричит своим подданным: «Я вовсе не несчастна! Мне просто нравятся несчастья! Вот и все!» И что один из первых симптомов ведьминой болезни – тающие волосы.

Так почему же он в сотый раз перечитывает эти книги? Может, ищет какое-то скрытое послание? И если эти книги написала Рами, наверняка у нее был какой-то замысел, когда она попросила Жозефин спрятать их в детском саду. Какое же послание?

И ему кажется, что он наконец что-то нашел. Перелистывал «Зверомастера», наверное, в пятидесятый раз и заметил на полях первой же страницы маленькое чернильное пятно – справа, в самом низу, рядом с текстом. Казалось бы, ничего странного, но на следующем развороте обнаружилось такое же пятнышко, почти в том же месте, и на следующем.

Раньше он их не замечал – внимание было приковано к рисункам, он просто не видел эти пятнышки.

Похоже на маленького зверька. Белка?

Он положил большой палец на обрез и перелистал книгу: быстро отпускал страницы по одной – и белка задвигалась! Он вспомнил, что так начиналось искусство мультипликации, в школе рассказывали: рисовали на каждой странице, скажем, дровосека… и, если быстро перелистывать книгу, дровосек начинал рубить дрова.

Белка, оказывается, кочевала из книги в книгу. В «Зверомастере» она прыгала в самом низу, в «Ста руках принцессы» и «Вивеке в каменном доме» допрыгала почти до середины, а в «Ведьминой болезни» доскакала до самого верха и исчезла. Все четыре книги были частями мультипликационного фильма о побеге маленькой белки.

Белка убегает.

Это, несомненно, знак. Во всяком случае, он понял это как знак.