Текст книги "MONO"

Безымянная

Она лежала на кровати, поджав под себя ноги и прижимая руки к груди, и рыдала. На тумбочке пылился дневник незнакомки, а ближе к краю стоял пустой стакан и блюдце с таблетками – синей и красной.

Доктор Филипп сказал, что синяя поможет уснуть, а красная проснуться. Их лучше принимать вместе и после еды. Она не могла вспомнить вкус настоящей еды. Какое-то время у Безымянной будет строгая диета. Очень непросто жить с паразитом в голове размером с крохотную вселенную. Три огромных рубца, образуя треугольник, растянулись от уха к затылку. Безымянная помнит об этой ране, потому что может потрогать ее рукой. Стоит ли верить словам незнакомки на страницах, которая называет себя Марго, или поверить себе, человеку без имени и прошлого, с неизвестным будущим? Кто она на самом деле? Безымянная не знала.

Девушка без имени и прошлого устала читать. Ей стало невероятно тоскливо. Если поверить тому, что она – это Марго, ее мир наполнится страданиями и болью. Ведь та девушка по-настоящему одинока и несчастна. Марго боится потерять свою боль, поэтому пишет об этом в послании. «Зачем было писать о своих ранах? – подумала Безымянная, свернувшись калачиком. – Ведь можно было написать, что родители до сих пор вместе. Эта ложь была бы гораздо гуманнее той правды, которую не хотелось принимать.

Что, если предположить, что она не Марго и это – дневник чужих воспоминаний, которые ничего общего не имеют с ее прошлым? Тогда кто она на самом деле? Почему ничего не помнит, куда подевалась ее настоящая жизнь? Человеку, потерявшему память, всегда можно подарить новые воспоминания. Написать прошлое заново. Дать шанс стать другим».

В палату входит доктор Филипп.

– Как вы, моя дорогая?

Безымянная поворачивается на спину и немного приподнимается на локтях.

– Не знаю, – она неловко улыбнулась. – Позвольте спросить?

– Конечно, спрашивайте. Чем я могу вам помочь?

Доктор присел на край кровати.

– Я хочу знать: кто я?

– Кто вы?

– Да, я.

– Разве в дневнике об этом не написано? – лукаво спросил доктор и немного прищурился.

– Написано, но я хочу услышать вашу версию. Как меня зовут?

– Ваше имя? – переспросил доктор Филипп.

– Да, назовите его.

Доктор повернулся к окну. Какой сейчас год, месяц, день? Безымянная смотрела на него в ожидании ответа.

– Вы можете его назвать?

– Вас зовут Марго, но сейчас вы вправе выбрать себе новое имя.

– Почему? – спросила она с надрывом.

– Поймите, я просто доктор, который удалил то, что вас убивало, и все, не более того. Станьте тем, кем хотите быть, и выберите то, во что хотите верить. Примите тот факт, что вы уже никогда не сможете вспомнить свою прошлую жизнь. Это невозможно, какой бы она ни была. Правда состоит в том, что вы родились всего неделю назад в этих стенах. Уверен, многие хотели бы оказаться на вашем месте.

Он многозначительно вздохнул, затем встал и, подойдя к окну, продолжил:

– Не знаю, что за послание написано в вашем дневнике, но мой вам совет, милочка, вы должны сами выбрать, кем хотите быть завтра и о каком прошлом желаете помнить сейчас. Придумайте его, создайте, проявите фантазию, пусть прошлое будет таким, которое способно повлиять на будущее и сделать вашу жизнь лучше.

– Но если я ничего не помню, как я могу придумать прошлое, из чего оно должно состоять? У меня нет опыта, и мне не с чем сравнивать, что хорошо, а что на самом деле плохо.

– А вы сравните с тем, что написано в вашем послании. Все хорошее оставьте себе, а все плохое пусть станет для вас мерой, определяющей грань между плохим и хорошим.

– Как дальше жить, доктор Филипп?

– Как пожелаете. Для начала перестаньте думать о плохом, плохие мысли не помогают выздоровлению.

– Стоит читать дальше этот дневник?

– Не знаю, это вам решать.

В палату, вкатывая перед собой кресло-каталку, вошла медсестра Элис.

– Пора обедать. Пойдем, милочка, тебе нужны силы.

– У нее жидкое, – напоминает доктор Филипп, обращаясь к медсестре.

– Я помню, вы меня не подловите. Диета № 5.

Медсестра протянула руки и помогла Безымянной перебраться в кресло-каталку.

– Вы с нами, доктор Филипп?

– Нет, идите, я еще постою. Потрясающий вид.

Вид из окна палаты завораживал. Океан. Волны поглаживают песок, искрясь в полуденном солнце, и тихо шепчут: шу, шу, шу, шу. На горизонте парит круизный лайнер «Принцесса Карат». Филипп знал это судно. Когда-то давно он плавал на нем со своей Эммой. Он любил Эмму всем сердцем, каждой клеточкой с первого взгляда.

Его сосуд был полон чудесными воспоминаниями. Он знал, что таких счастливчиков, как он, в мире не так уж и много. Каждый день, каждая минута, прожитая рядом с Эммой, были незабываемы и неповторимы. Он любил смотреть на нее, стоять рядом, дышать и смотреть в одном направлении или, повернувшись лицом к лицу, любоваться, не отрывая взгляда, ее зелеными глазами.

Филипп многое в жизни повидал. Был на войне, в плену, в составе Красного Креста спасал людей после землетрясения в Спитаке. Падал с обрыва в машине, но выжил. Сейчас он ненавидит себя за то, что способен наслаждаться видом из окна четырнадцатой палаты. Он все бы отдал, чтобы поменяться местами с Безымянной. Он мечтал удалить воспоминания, боль, опрокинуть свой сосуд и затем вымыть его до блеска.

Он мечтает проснуться с тремя шрамами в виде треугольника от уха до затылка. Доктор Филипп знает, как сделать треугольный шрам, и даже придумал, кому доверить операцию, но пока еще был не готов к столь радикальному шагу. Каким бы он выдумал свое прошлое? Доктор бросил взгляд на дневник и, немного помедлив, взял его в руки, присаживаясь на стул у окна.

Доктор открыл страницу с закладкой и прочитал первые строки, которые бросились ему в глаза.

Дневник

– Ненавижу тебя! Ты слышишь, отец? Ненавижу! Когда-то ты был для меня настоящим Великаном, я верила в твою силу, а потом ты сдался. Где ты был, когда был так нужен? Смотри мне в глаза! Не знаешь, что сказать? Тебе нечего сказать?

– Марго, детка, я живу с этим. Тебе не понять, каково это – убить того, кто для тебя дороже жизни. Знаешь… – Он пытается сдержать слезы и, закрыв руками лицо, начинает плакать навзрыд, задыхаясь от боли, что годами разрушала его изнутри.

Смотрю на него, не понимая, что со мной происходит. Отец рыдает, его по-настоящему прорвало. Посетители бара поглядывают на нас. Беру отца за руки и пытаюсь успокоить, но он, обхватив мою руку, начинает рыдать еще громче и затем опускается под стол.

– Папа, перестань, прошу! – Мне хочется, чтобы он успокоился.

Никогда не думала о том, как он живет со своей утратой. Мне было двенадцать, что я могла понимать? Ребенок. Вначале отец еще пытался держать себя в руках. Но так продолжалось недолго. Однажды он вернулся домой пьяный до беспамятства, и после я больше не видела его трезвым. Он пил восемь лет, беспробудно, каждый день. Пропил свой бар, потом заложил квартиру. Я запомнила его исключительно в лежачем положении. Блюющим, ползающим по квартире на четвереньках. В семнадцать не выдержала этого постоянного кошмара, собрала вещи и переехала к бабушке, в ее однокомнатную квартиру на окраине столицы.

Бабушка старенькая, но мы с ней быстро поладили. Я не видела отца три года, а потом встретила на похоронах бабушки. Да, наша бабушка умерла, и мне очень жаль, если ты не сможешь ее вспомнить. Для нас с тобой это огромная утрата.

Отец стоял у гроба в черном костюме, мятой рубашке без галстука и уже по привычке рыдал. Он рыдал часто в последние годы. Нажрется и рыдает. Мой Великан стал для меня жалким.

Возможно, именно в этот момент, провожая глазами бабушкин гроб, я возненавидела Великана всем сердцем, каждой клеточкой, по-настоящему и безвозвратно. До сих пор, закрывая глаза, вижу его рыдания, сопли и блевотину. Он перечеркнул мое детство, разрушил образ великана-чародея и превратился в сущность без пола и будущего.

Отца не было рядом, когда я бросила школу. Он исчез, самоустранился, похоронил себя живьем. Он разрушил мою жизнь. На генетическом уровне вдавил в бесконечные фобии. Я боюсь всего. Меня пугают даже лунные затмения, четные номера, красные сигналы, лед, холод, замкнутые пространства, шумные компании, я не хожу по краю тротуара, не наступаю на люки. Думаю, что не стоит оглашать полный список, потому как попросту может не хватить страниц.

Сейчас в баре я сказала ему в лицо о своем презрении, и его прорвало.

– Родион, тебе плохо? Может, воды? – подбежал к нашему столику официант из зала.

Отец опустил голову на стол и, прикрыв руками затылок, отмахнулся.

– Сейчас принесу. Старик, возьми себя в руки!

Честное слово, даже не знаю, о чем дальше писать.

Не в моих силах было его простить и не в моей власти полюбить снова. Любовь… Шесть букв, смысл которых так просто было когда-то дарить друг другу. Сейчас он казался беззащитным Великаном, но на самом деле он и был беззащитен. Мой Великан опустил руки, сдался и решил уйти. Я почувствовала, что его жизнь в моих руках. Ты представляешь жизнь человека в руках, словах, в тембре голоса, желании слушать и умении прощать? Мне было больно, очень! Так сильно, как только может быть больно.

– Папа, возьми себя в руки! Мне плевать на твои чувства и самобичевание. Ты утопил себя в горе и меня всю жизнь тащишь за собой на дно, начиная с дороги, которая забрала у меня маму.

– Прости меня. Я изменился. Уже пять лет, как я не пью. С бабушкиных похорон ни капли. Мне просто ее не хватает. Ты знаешь, как это – любить по-настоящему?

Тогда я еще этого не знала. Он смотрел на меня, не отводя глаз.

– Любить так, – продолжил отец, – что, когда человека нет рядом, ты задыхаешься от нехватки кислорода.

Отец затих. Я знала, что он сейчас далеко, на ночной дороге, в свете фар встречного грузовика.

– Тринадцать лет задыхаюсь. Каждый день засыпаю с желанием не проснуться. Прости меня, моя Принцесса.

Он назвал меня Принцессой. От этих слов бросило в жар. «Моя Принцесса».

– Ты помнишь?

– Я – да.

– А я уже нет.

– Позволь мне тебе напомнить, – взмолился отец.

Он протянул руку и кончиками пальцев провел по моей щеке, оставляя след от слезы. Во мне что-то содрогнулось – так рвутся струны, и что-то оборвалось внутри. Закрываю руками лицо, и сразу бурным потоком хлынули слезы. Мне кажется, что они будут литься вечно, а когда иссякли, дышу глубоко, прерывисто, долго, долго…

Он смотрел на меня заплывшими от слез глазами.

– Папа, я скоро умру. – Мои слова эхом повисли в воздухе.

Отец остолбенел. Он должен был спросить, от чего, почему я так решила. Может, это плохая шутка? Но ничего не спросил. Он не дышал, и мне показалось, что в любой момент он может рухнуть без сознания. Его зрачки расширились, и, выдохнув, он наконец произнес:

– От чего?

– У меня обнаружили опухоль.

– Ее можно удалить?

– Да, но операция стоит очень дорого, и у меня нет таких денег.

– Сколько?

– Сто тысяч.

Отец замолчал. К столику подошел бармен и обратился к отцу:

– Мне самому закрыть кассу?

Отец, отмахнувшись, молча кивнул.

– Хорошо, тогда я тут все закрою. Будешь уходить – не забудь выключить свет и поставить на сигнализацию. Хорошего вечера и не грустите, все наладится.

Свет в баре потух, и в зале заработала аварийная подсветка. Мы сидим в полумраке, смотрим друг на друга, как два одиночества, выброшенные волной на берег.

– Когда нужны деньги? Сколько у меня есть времени?

– Не знаю. Доктор Филипп сказал, что немного.

– Я найду деньги. Скажи доктору Филиппу, чтобы он сообщил, когда сможет сделать операцию.

Настала моя очередь остолбенеть. Он только что подарил мне надежду. «Пришло время навести мосты», – слова доктора Филиппа эхом отозвались в голове.

– Отвези меня домой. – Мой голос был тихим, и то, что я сказала, отец скорее прочитал по губам, нежели услышал.

– Пойдем, моя Принцесса. Я отвезу тебя домой.

Дорога домой

За окном тянулись огни ночного города. Мерцали окна небоскребов, превратив их в тысячи ярких столбов. Мы стояли перед красным сигналом светофора на засыпанном сугробами перекрестке. Играла музыка, звучала «Ретро FM» – отец любил слушать эту радиостанцию.

– Хочешь, поехали ко мне, я тут недалеко снимаю жилье. У меня хорошо, тепло. Переночуешь, а утром отвезу тебя, куда пожелаешь. Смотри, как все замело.

– Нет. Я хочу домой.

Бывает так, что ничего не происходит. Дни похожи один на другой, и вся твоя жизнь – один сплошной день сурка. Старые трубы, холодная вода, метро, бездумная работа, и в один миг все рушится или меняется.

Этот день был не похож на другие. Среди тысячи дней он казался особенным. Мне удалось подключиться к MONO, и у меня обнаружили опухоль. Доктор Филипп посоветовал найти деньги, и вот сейчас я еду в машине со своим Великаном домой.

Если бы не было опухоли, возможно, не было бы и моего примирения с отцом, а его – с самим собой. Получается, я должна быть благодарна тому, что скоро могу умереть.

Мой город погрузился в сон. Дороги опустели. Последний трамвай свернул на перекрестке и отправился в депо. Мы выехали на мост с движением в шесть полос. Река растянулась от края и до края. Я закрыла глаза, прислонившись к холодному окну, а когда открыла их, мост остался далеко позади. Это мой дом, и все мне тут знакомо – деревья, кусты, витрины, бетонные коробки, тянущиеся вдоль промерзшего проспекта, ведущего к окраинам столицы.

– Спроси завтра у доктора, сколько у меня есть времени.

– Хорошо, спрошу, – я поцеловала его в щеку – колючую, небритую, а он положил руку мне на голову, прижал к себе и тихо прошептал:

– Принцесса, я найду деньги, чего бы мне это ни стоило.

Погружение

Лежу в кровати, закрепив обруч MONO на шее. Запуская консоль, не спеша выбираю сон. Долго листаю каталог то вправо, то влево: райский остров, подводный мир, изучаем китайский, космическая программа, жизнь на Луне, жизнь на Марсе, уроки пилотажа. Вдруг замечаю иконку с надписью «Венский бал», и мой выбор уже очевиден. Нажимаю на иконку, закрываю глаза. Девять, восемь, семь, шесть, пять…

Шум. Он вокруг, повсюду. Мне знаком этот шум, когда-то я уже слышала его в дедушкиной раковине. Это была большая, белая, острозубая морская раковина. Она занимала центральное место в стареньком серванте между фарфоровой балериной и чайным сервизом.

Мне четыре года, и дома полным ходом идет подготовка к юбилею. Моему дедушке – восемьдесят лет. Мама с бабушкой суетятся на кухне, дед со мной в комнате сервирует стол. Как обычно, не хватило каких-то специй, и мой Великан уехал за покупками. Подвигаю стул к серванту, забираюсь на него и, поднявшись на носки, пытаюсь достать заветную раковину. Ничего не получается: полка слишком высоко.

– Маргоша, тебе помочь? – спросил дедушка, подойдя к серванту.

– Ага, – отвечаю, продолжая тянуться к верхней полке.

– Раковину?

– Ага.

– Зачем она тебе?

– Хочу море, – поворачиваюсь к нему. – Дедуля, а когда мы поедем на море?

– Думаю, скоро.

– А ты с нами поедешь?

– Да, моя Принцесса, конечно, поеду, я же должен научить тебя плавать.

Дедушка прикладывает раковину к уху, и я слышу море.

– Хочу на море.

И вот сейчас я слышу тот самый шум из дедушкиной раковины. Открываю глаза и вижу океан. Полный штиль, но гул стоит такой, словно вокруг меня бушует пятибалльный шторм.

– Марго, если ты меня слышишь, открой глаза!

Молча встаю. Под ногами – толстые бревна, сбитые в крепкий плот.

– Тебе не нравится мой голос. Ты можешь его изменить, – произносит незнакомец в голове.

Оглядываюсь по сторонам.

– Кто ты? Где я? – мысленно спрашиваю у таинственного голоса.

– Ты в сети, это тестовый шлюз, меня зовут Моно, и я – твой поводырь.

– Моно, ты у меня в голове? Как ты там оказался?

– Скоро привыкнешь. Тебе не кажется странным, что штиль звучит так громко? Убираю громкость на сорок процентов.

Океан стал тише.

– Как ты это сделал?

– Пустяки, ничего сложного. Давай настроим цвет.

– Что сделаем?

– Долго объяснять. Смотри!

Горизонт ожил. Голубое безоблачное небо содрогнулось. Из ниоткуда возникли белоснежные облака. Они бурлили, образуя густые волны. Раздался гром и прокатился от края до края рокочущим раскатом. Вдруг облака побагровели. Синий превратился в желтый, затем в красный, фиолетовый, оранжевый, зеленый, и после небо разразилось дождем. Капли дождя хлынули палитрой цвета, окрашивая бесконечный океан. Цветной дождь тек по волосам, лицу, рукам. Он был теплым и вязким, как кисель, я вмиг промокла до ниточки.

– Невероятно! Я никогда в жизни не видела ничего подобного.

– Я тоже.

– Как так? – удивилась я. – Ведь ты все это делаешь.

– С тобой у меня это впервые. Каждый человек уникален. Ты – автор своего мира, и это твой мозг создал данную проекцию, а я в нем всего лишь гость, отдающий команды.

– Я могу отдавать команды?

– Да. Мы здесь, чтобы ты научилась ими пользоваться.

Облака рассеялись, и океан снова стал прежним, спокойным и тихим.

– Давай я научу тебя ходить.

– Где? – Я посмотрела направо, затем налево в надежде обнаружить райский остров, но его нигде не было.

– Здесь.

– Я плохо плаваю.

– Тогда на всякий случай надень спасательный жилет.

Смотрю под ноги и обнаруживаю спасательный жилет.

– Что дальше? – спрашиваю, подтягивая на жилете ремни.

– Ступай в воду, – ласково произнес Моно, – не бойся.

Я склонилась над краем плота и зачерпнула рукой океан. Теплая морская вода была на вкус соленой.

– Не уверена, что смогу.

– Сможешь, – парировал Моно. – Марго, закрой глаза и представь, что ты идешь по солнечной поляне.

– Не могу, у меня плохо с фантазией.

– Закрой глаза, я помогу тебе. Закрыла?

– Закрыла.

– Ты слышишь пение птиц?

– Кажется, слышу.

– Шум ветра?

– Да, и птиц, точно, я слышу, как поют птицы.

– Что ты видишь?

Не открывая глаз, вижу зеленую поляну, покрытую густой травой. На горизонте горы прячутся в белоснежных шапках облаков. Внизу – извилистая река и скалистый выступ с одиноко растущей сосной на краю.

– Я в горах. И это все так по-настоящему.

– Где ты сейчас? – поинтересовался Моно.

– На горной поляне. Столько цветов! Ты это видишь?

Я иду по траве, срываю полевые цветы и на ходу плету из них венок. Мне было восемь, когда родители взяли меня в Карпаты. Мы жили в стареньком санатории, принимали минеральные ванны, пили целебную воду, и уже перед отъездом отец предложил подняться на дальнюю гору. Мы каждый день смотрели на нее, купаясь в бассейне с лечебной водой.

– Давай на нее поднимемся, – предложил отец.

– А малявку на кого оставить? – спросила мама, кивая на меня.

– С нами пойдет, она уже большая. Марго, ты ведь большая? – Отец подмигнул и, подхватив меня на руки, продолжил: – А если устанет, я ее на руках понесу.

Мы вышли на рассвете и шли долго. По пути собирали шишки, мама нашла несколько грибов, но все они оказались несъедобными. Дважды пили холодную воду из горного ручья. Отец фотографировал нас под скалистым выступом с одиноко растущей сосной. К тому времени, как мы вышли на горную поляну, солнце поднялось уже высоко. Мой Великан собрал сухие ветки и разложил костер. Мы вместе жарили сало и закусывали его помидорами с домашним хлебом. В жизни не ела ничего вкуснее. Наевшись до отвала, мы лежали втроем на спине и играли в города.

– Рига, – сказала мама.

– Адлер, – парировал папа.

– Я на «р» больше не знаю, так нечестно.

– Тогда давай ты будешь играть за маму, согласна?

– Да, – ответила я.

– Роттердам, как тебе это? Было уже?

– А где такой город? – спросила я и повернулась к маме.

– В Нидерландах, – поучительно ответила она и погладила меня по голове.

– А Нидерланды где?

– Ну все, вот и поиграли, – засмеялся Великан.

– Почему?

– Потому, что ты почемучка.

– Я не почемучка, я – Принцесса.

– Иди ко мне, моя Принцесса.

Великан взял меня на руки, и мы закружились, мир закружился, я закружилась.

– А-а-а-а-а! – закричала я от восторга.

– Что ты видишь? – спросил Моно у меня в голове.

– Ничего, – солгала я и, открыв глаза, провалилась в воду.

Вода ледяная. Камнем падаю, исчезая в бездне. На мне спасательный жилет, но он бесполезен. Что-то тащит меня вниз, и мне позарез нужен воздух. Один глоток, всего один. Легкие наполнились огнем и обжигают меня изнутри.

– Дыши, а то задохнешься! – закричал Моно в моей голове. – Слышишь, Марго? Дыши!

Пузырьки воздуха устремились к свету. Мне стало страшно, как никогда прежде. До последнего сдерживая в груди остатки кислорода, я уже не в силах бороться за жизнь. Губы разжимаются, и последний пузырь, вынырнув из меня, устремился к свету. Вдыхаю от бессилия и чувствую, как легкие наполняются водой…

– Перезагрузка завершена. Просыпайся, Марго, просыпайся, ты в сети, – снова слышу я знакомый голос.

Мы в белом нигде, без края и понимания времени. Пространство залито светом и пустотой. Кто-то опустил руку на мое плечо.

– Я рад тебя видеть, – радостно произнес Моно.

Моно. Он стоял прямо передо мной. Красивый, высокий, со светлыми вьющимися волосами. На нем из одежды только праздничный фрак с белым воротником и до блеска начищенные лаковые туфли. Мне кажется, его костюм немного старомоден.

– Давай знакомиться. Меня зовут Моно, и я – твой поводырь. Как прошел этап калибровки?

– Разве это не ты был у меня в голове?

– Я, но это был другой я. Как ты себя ощущаешь в новом мире? Может, испытываешь дискомфорт?

– Дискомфорт? – Я едва не набросилась на него. – Дискомфорт?! – еще раз, но уже громче переспрашиваю.

– Да.

– Я умерла. Утонула.

– Это нормально. Все тонут. Видишь, ничего особенного не произошло. Теперь ты знаешь, что умирать не страшно. Это всего лишь переход из одного состояния в другое.

– Я буду еще умирать? – Страх боли пугал меня, и я хотела, чтобы впредь это не повторилось.

– Да. Но теперь ты знаешь, что это не страшно, и, когда придется умереть снова, не будешь так долго сопротивляться.

– Это ведь понарошку, не по-настоящему?

– Почему ты так решила?

Моно вертел в руках трость и вел себя очень галантно и почтительно. Его голубые глаза спокойны, взгляд открытый, и, когда я смотрю на него, мне становится легко и страх отступает. Больше не боюсь ощутить боль. Мне показалось, что не так страшна боль, как ее ожидание. И Моно показался слишком красивым, чтобы быть настоящим.

– Ты программа?

– Нет, – улыбнулся Моно, – я так же, как и ты, реален. Можешь меня потрогать. Или, хочешь, я тебя ущипну?

Я протянула руку, и он позволил к себе прикоснуться.

– Все, что происходит у тебя в голове, реально. Я, ты, мир вокруг, – он повел тростью, указывая на бесконечное пространство.

– Но как? – я возмутилась. – Нельзя так просто умереть и потом, переместившись в бесконечное пространство, поверить в то, что все это реально.

– Почему? Ты же здесь и сейчас.

– Но я знаю, что сплю. Это ведь так, это правда, это все обруч сновидений?

– Да, ты права, но это не значит, что этот мир не реален. Напомни мне, какой ты выбрала сон.

– Венский бал. Чтобы попасть в него, мне снова нужно умереть?

– Нет, но, если придется, ты уже знаешь, что это не больно.

Моно улыбнулся и, подпрыгнув, завис в воздухе.

– А ты так можешь?

Вместо ответа я подпрыгнула и вместе с Моно повисла в невесомости, помахивая руками и ногами.

– Как вернуться обратно?

– Подумай об этом.

– В прошлый раз, когда я подумала, то провалилась в воду, затем утонула в спасательном жилете. Что на этот раз?

– Вернешься на землю. Ты ведь этого хочешь?

– Я думаю, но у меня не получается.

Моно протянул свою трость.

– Хватай ее, давай подумаем об этом вместе.

Хватаю трость и представляю, как опускаюсь на землю. В лицо ударил сильный ветер. Мы падаем, стремительно, быстро, летим так, словно нас выбросили из самолета. Внизу под нами земля, горы, озера, поля, извилистые реки – все такое крохотное, детское, сказочное.

– Получилось! – кричит Моно – и его щеки раздуваются на ветру.

– Мы разобьемся? – кричу в ответ.

– Это не страшно, – парирует Моно, – ты же знаешь.

Я отпускаю его трость. Да, пожалуй, действительно не страшно. Я разобьюсь и, возможно, даже не почувствую боли. Мгновенная смерть, как в том анекдоте о помидорах, идущих по железнодорожной колее.

– Что будет, если поезд нас догонит? – спрашивает помидор, идущий позади.

– Тебя первым задавит, – отвечает тот, что впереди.

– А вот и поезд! – кричит тот, что позади.

– Я же говорил, что тебя первым задавит, – произнес помидор, который был впереди.

– Шмяк, шмяк.

И снова голос в моей голове произносит:

– Ты можешь открыть глаза.

– У меня открыты глаза! – кричу, задыхаясь от ветра.

– Нет, не открыты, – смеется Моно. – В другом мире они пока еще спят. Марго, открой глаза, ты слышишь меня? Открой глаза! – шепчет Моно в моей голове.

Поля становятся ближе, горы ниже, река шире, а деревья выше. Еще несколько вздохов – и мое тело протаранит землю. Закрываю глаза и вдруг оказываюсь в новом мире.

– Где мы? – уже по привычке осматриваюсь по сторонам.

– Венский бал. Но как же ты пойдешь на него в таком виде?

Передо мной появилось зеркало. Волосы растрепаны, из вещей на мне только пижама.

– Нам нужно подобрать красивое платье. – Моно хлопнул в ладоши, и зал превратился в гардеробную комнату. – Позволь тебя одеть.

Моно подхватил меня за руку и потянул за собой. Мы шли по бесконечным лабиринтам гардеробной комнаты, утопая в роскошных нарядах, которые нескончаемой стеной висели по обе стороны от нас. Голова шла кругом. Даже представить не могла, что когда-нибудь окажусь в сказочной гардеробной, собираясь посетить настоящий бал.

– Возьми, – Моно снял с вешалки платье и протянул его мне. – Кажется, оно тебе впору. Примерь.

Моно раздвинул наряды, предлагая пройти в примерочную. Перед нами – зеркальный мир. В каждом зеркале – тысячи отражений. На мне белое роскошное платье. Поднимаю подол – на ногах изящные туфли. Идеальный подъем, всегда искала что-то подобное. Ножка аккуратная, миниатюрная. Трогаю волосы. Куда-то исчезло растрепанное, уставшее лицо. Магия. Кто-то собрал мои волосы и, оголив шею, подколол на затылке. Взглядом ловлю в отражении хрустальную диадему.

– Ты – настоящая принцесса! – произнес Моно.

– Правда?

– Позволь я немного дополню твой образ.

Моно, подойдя со спины, одел мне на шею бриллиантовое ожерелье. Прикоснувшись к ожерелью, я ощутила восторг, страсть, восхищение. Это – чудо! Оказывается, так просто подняться на вершину мира. Достаточно однажды по-настоящему ощутить себя принцессой. Чувствую, что могу быть желанной, зеркала не могут врать. Кто ты, незнакомка, что смотрит на меня из глубины отражения? «Это я, – говорю себе, – маленькая девочка, она выросла и превратилась в женщину». Так сложно все и просто в одночасье. Мои воспоминания, страхи, комплексы, мысли не дают повзрослеть. Как же долго я искала себя!

– Тебе нравится ожерелье?

– Оно восхитительно, – прошептало отражение, не отводя от меня своих зеленых глаз.

– Тогда пришло время выйти в свет. Ты готова?

– Да.

– Закрой глаза.

Музыка струится из глубины сознания: раз, два, три, раз, два, три… Вальс. Я стою на мраморной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой. Моно протягивает мне руку.

– Пойдем, принцесса, не наступи на платье.

Подхватив подол платья, беру Моно за руку и вслед за ним поднимаюсь по лестнице. Из-под купола свисает гротескная люстра, на которой пылают тысячи огней. Хрусталь искрится, и мне кажется, воздух словно колышется над головой. Венский вальс, я слышу его звуки совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Правда, красиво?

– Невероятно! – соглашаюсь едва слышно.

Оставив лестницу позади, мы, взявшись за руки, идем по длинному коридору оперного театра. По пути встречаем влюбленную пару. Он – в черном смокинге, она – в белоснежном платье, так же как и я.

– Они реальны?

Моно в ответ кивает:

– Да, так же, как и ты, спят и видят этот удивительный сон.

Парень галантно целует девушке руку и затем исчезает, растворившись в воздухе.

– Куда он исчез?

– Покинул царство сна, – отвечает Моно.

– Проснулся?

– Да.

– Они еще встретятся?

– Возможно. Постой. – Моно остановился и поправил на мне диадему. – Пожалуй, так лучше.

Я посмотрела назад, но девушки уже не было. Возможно, она исчезла так же, как и ее кавалер, и коридор опустел.

– Жаль, что они не смогут вспомнить об этой встрече, – Моно вздохнул. – Но в этом есть и свои прелести.

– Почему не смогут?

– Люди неспособны помнить свои сны. Когда они просыпаются поутру, в их памяти остаются только размытые образы и обрывки фраз. Все остальное – запахи, вкус, слова, поцелуи остаются здесь. Марго, ты помнишь сны?

– Нет, не все.

– Значит, есть сон, который ты помнишь? – Было заметно, что он немного обеспокоен.

– Тот сон меня немного пугает.

– Человек способен помнить только вещие сны. Те, которые могут предупредить или отвести от опасности. Так устроен мозг. Он дает загадочные предупреждения, но, когда нужно получить простые ответы, прячет, скрывая в глубинах подсознания. Марго, расскажи мне свой сон, который ты помнишь. Возможно, я смогу помочь тебе его понять. Я знаю, что для тебя это важно.

– Да, важно, но как же Венский бал?

Мы стояли на пороге, а за дверью играл струнный оркестр, зал наполнился овациями, и был слышен звон хрустальных бокалов.

– Венский бал никуда не денется, но, если ты хочешь, пойдем. Только пообещай мне, что, когда появится время, расскажешь мне о своем пугающем сне. Обещаешь?

– Обещаю.

Двери распахнулись, и мы вошли в роскошный зал Венской оперы. Сложно представить, что бывают такие огромные залы. Миллионы огней искрятся под широким сводом. Люди везде – на балконе, в проходах, по кругу за высокими коктейльными столами и в центре огромного танцпола. Пары, сотни пар кружатся в такт на раз, два, три, раз… Кавалеры галантно поддерживают дам, а дамы, держа спинку ровно, плавно вальсируют по залу.

– Держи, – Моно протянул хрустальный бокал, – это шампанское. Настоящее. Закрыто в Шампани из урожая 1983 года.

– Меня тогда еще не было.

– А урожай уже был, – смеется.

Я смотрю на него. Светлые, кудрявые волосы, голубые, как морская вода, глаза, нос прямой и немного острый, широкие скулы и волевой подбородок.

– Моно, кто тебя создал? Чья ты фантазия или, возможно, проекция?

Он немного смутился и, пригубив шампанское, робко улыбнулся:

– Ты меня создала. Вспомни, я парень с обложки «Vogue», которая висела у тебя на стене.

Моя рука дрогнула от удивления, и бокал с шампанским упал на пол, разбиваясь в пыль. Я узнала его, без сомнения это был он, тот самый парень в нижнем белье от «Dolce & Gabbana».

В детстве мне приглянулась одна обложка из коллекции маминых журналов. Мама разрешила мне повесить обложку на стену у себя в комнате. Тогда мне казалось, что именно так должен выглядеть настоящий принц. Красивый, яркий, полубог. Иногда я грустила и, включив ночник, закрывала глаза и мечтала. Я видела принца на белом коне, он скакал по пыльной дороге, затем через мост и поднимался к каменной башне.