Текст книги "Канон"

«– Как нежны твои руки …»

 
– Как нежны твои руки —
Нежнее миндального молока…
Пальцы с трепетом перебирают
Виноградные грозди чёток.
О, любимой святая рука!
 
 
– Антонио, в небе сияет звезда,
И я ухожу туда.
 
 
– О, любимая, нет, постой!
Дикой мятою дышит ветер…
Рыбаки сложили костёр —
Там, у моря, на берегу
Раззолочен закатом вечер.
 
 
– Антонио, в небе мне светит звезда,
И я ухожу туда.
– Как останусь здесь без тебя?
Пламя в сердце уймётся ли?
За тобой идти мне, любя?
Умирать без твоей любви?
Позови меня, позови…
 
 
– Антонио, в небе горит звезда —
Для нас двоих – навсегда.
 

«Никогда о тебе…»

 
Никогда о тебе
Не услышать ни слова!
Ночь в напрасной мольбе —
Ты – Невеста Христова!
 
 
Ты ушла за звездой,
В монастырскую заводь.
Лишь платок голубой
Мне оставила – плакать.
 
 
Этот мир, словно Храм
Моей страсти и боли…
Я тебя не отдам
Ради Божьей любови.
 
 
Ты сказала: «Смирись!»
И исчезла смиренно.
Но поднимутся ввысь
Шпили, арки и стены.
И, под сенью креста,
Как под деревом Рая,
Ты очнешься, свята,
Вновь меня обнимая.
 

«Предки мои – котельщики…»

 
Предки мои – котельщики,
Отчизна – Средиземноморье,
Где линии и краски ярки,
Свет летит до земли под углом
В сорок пять градусов.
 
 
Наверное, поэтому,
Я люблю геометрию.
Она позволяет видеть
Совершенство пропорций,
Великую меру.
 
 
Предки мои – котельщики,
Создатели блестящих вещей,
В которых стократ ярче
Отражение солнца Каталонии,
Свет которого падает под углом
В сорок пять градусов.
Возможно, поэтому,
Мой рабочий блокнот хранит
Чертежи и схемы арок и мостов,
Эллипсоидных и параболических —
Облегчённых конструкций,
Неизбежно устремлённых вверх.
 
 
Предки мои – котельщики,
Отчизна – Средиземноморье,
Место, полное света,
Падающего под углом
В сорок пять градусов.
 

Вызов

 
Я бросаю вызов
Неземной красоте.
Свожу ее на землю,
Строю мост – Храм.
 
 
Строю его медленно,
Нет места суете.
Мой Клиент не торопится,
Стены открыты ветрам.
 
 
Божья Матерь младенца
Пеленает в пещере.
Уж стемнело. Время
Не тронется вспять…
 
 
Вьются лестницы вихрем.
Возвращаюсь с вечерни —
С Божьим замыслом в сердце
Засыпать и вставать.
За нагою Истиной
Всю жизнь поднимаясь,
Знал я только работу —
Без пустого словца.
 
 
Ах, как жизни мне мало!..
Строю Храм, до любви дорастая.
Верую, Провидение Божье
Доведёт его до конца.
 

Собор Ла Саграда Фамилиа

 
Вылетев из кипарисовой кроны,
Горлиц белая стая
Взмывает в небо.
Храм растёт, словно лес —
Ветвятся стволы колонн,
Обрастая листвой капителей,
До алебастровых сфер, до звёзд,
До камней замковых.
 
 
В едином потоке,
Связующем небо и землю,
Ангелы и святые,
Соприкасаясь крылами одежд,
Входят в Небесный Иерусалим —
Фонарь из стекла и металла,
Где очарование жизнью
Уступает место Истине.
В противоборстве света и камня
Рождается Храм —
Пещерой сталактитовой,
Излиянием лавы —
Мост, поднимающий к славе.
В напряженье великом,
Стяженье веществ и энергий,
Восходит солнце Любви —
Алхимия страсти,
Мистерия пресуществленья,
В которой Иоанн Креститель
Направляет ладью Церкви,
А врата Святой Девы
Зарастают розами…
 

«– Вся ты прекрасна, Роза…»

 
– Вся ты прекрасна, Роза,
Нет на тебе пятна!..
Где-то гремят колёса,
День исчерпан до дна.
 
 
– Антонио, милый, я за тобой
Пришла и за нашей весной.
 
 
– В красном золоте полдня
К небу взметнётся крест…
Ты солонее соли,
Неневестней невест.
 
 
– Антонио, милый, бездна светла,
И я за тобой пришла.
 
 
– Дней ненастных отрада,
Я для жизни воскрес…
Свежестью вертограда
Снова веет окрест.
– Антонио, Церковь вросла в небеса,
Где ангельские голоса.
 
 
– Радость моя и мука,
Мне не стала женой…
Слышишь, конец разлуке!
Этот трамвай – за мной.
 
 
– Лети, Антонио, горлицам вслед!
Как мотылёк – на Свет!
 

Когда скользнёт улыбка по губам…

Храмам Ангкорской монархии

 
Когда скользнёт улыбка по губам,
И львы замрут в покое созерцанья,
Бутоном лотоса воздвигнет старый храм
Сияющую башню мирозданья —
 
 
Источенной термитами горой,
Или фонтаном затвердевшей лавы
Предстанет путнику вечернею порой
В сплетеньях тела наги многоглавой.
 
 
На водной глади внутренних прудов
Напишет ветер тонкие узоры —
Танцующих апсар, воинственных богов,
Сфер мировых распахивая створы.
В изгибах век полузакрытых глаз
С невыносимой негой состраданья
Неисчислимость будд явит цветной алмаз —
Единство многоликого сознанья.
 

«Розовые стрелы …»

 
Розовые стрелы —
Лотоса бутоны.
Солнечное тело
В танце изощрённом.
 
 
Над апсарой гибкой
Птиц кружится стая.
Ветерок улыбки
На губах играет…
 
 
В нежности дремотной
Замерла другая —
Совершенство плоти,
Суть земного рая.
 
 
Но, улыбкой знанья
Тронутые, губы
Прячут ликованье.
И, вздымая трубы,
Воины в сраженье
Катятся волнами —
В вечном напряженье
Вьющийся орнамент.
 
 
Только башни – Будды
Высятся, как свечи,
И слезой минуты
Истекает вечность…
 

Фрески Аджанты

 
Бодхисаттва с цветком лотоса,
В раздумье ты смотришь вдаль.
Или вглубь самого себя?
 
 
Белый цветок в тонких пальцах
Почти неразличим —
Фреска старая, выцвели краски.
 
 
Взгляд полон нежности и силы,
Ибо только в нежности заключена
Истинная сила.
 
 
Пальцы сжимают стебель цветка,
И улыбка, как бабочка, неуловима,
Мерцает убор на голове…
 
 
Пока другие бодхисаттвы
Сражаются, словно львы,
За спасение живых существ,
О, благородные воины Дхармы!
Пока они поднимают мечи
Во имя Истины,
 
 
Пока всадники-бодхисаттвы
Топчут пустыри сансары,
Ты улыбаешься, глядя вдаль,
 
 
И белый лотос зажат
В смуглых изящных пальцах…
И сияет корона на голове.
 
 
Прохладное облако нежности,
Ветер, сошедший с горних высот,
Туманная жемчужина солнца,
 
 
Бодхисаттва с цветком лотоса,
Хватит сражений и битв —
Мы с тобою нашли друг друга.
 
 
Когда этот мир канет в небытие,
От него останется только улыбка,
И рука, держащая белый цветок.
 

Подводный Будда

 
Золотым истуканом на дне неизвестной реки
Гаутама лежит, улыбаясь смиренно и просто,
Обтесала волна, словно гальку, Его позвонки,
Стаи рыб проплывают над Буддой огромного роста.
 
 
Полустёртой эмалью улыбки чуть тронут изгиб
Губ, и солнечных зайцев тьма тьмущая прыгает рядом.
Он лежит здесь давно, наблюдая, чтоб мир не погиб,
Чтобы солнце вставало, и лился хрусталь водопада.
 
 
В этой точке отсчёта, где вечности времени нет,
Бирюзовые льды облаков проплывают бесшумно.
Оставляет улыбка мгновенный, как молния, след,
И река поднимается к небу прохладной сушумной.
Слюдяные крупицы миров, загораясь на миг,
Опускаются, гаснут, и вверх устремляются снова.
Гаутама блаженный давно их движенье постиг,
Оттого и улыбки мерцанье – не нужно ни слова.
 
 
Всё б смотреть на Него сквозь слоистую толщу воды,
Как замедленным жестом Он благословляет плывущих,
И роятся миры, восходя от судьбы и беды
То ли вглубь, то ли ввысь – к той улыбке, извечной, зовущей…
 

«Крестьян эльзасских приютивший лист…»

 
Крестьян эльзасских приютивший лист.
Стог сена, истлевающий от зноя,
Стада овец под тучей грозовою,
Пастушьей окарины дальний свист —
Я стёрла всё, остался белый лист.
 
 
Я стёрла имя, прошлое. Я лист —
Как трут стекло – протёрла губкой влажной —
Дневник разлук, свидетель поздней жажды —
Осколок полдня, зыбок и слоист.
Я стёрла всё – остался белый лист.
 
 
Лицо я стёрла – и гляжу на лист
С прохладой безмятежности ленивой.
Я стёрла жизнь свою, ветров порывы.
Я стёрла смерть и путь, что так тернист —
Я стёрла всё – остался белый лист.
Лишь там, вдали, наброском тронут, лист
Над луговиною укромной реет
И, в руки опуститься не умея,
Летит, ещё не ведая, как чист! —
Крестьян эльзасских приютивший лист.
 

«Этот мир очень странен…»

 
Этот мир очень странен.
Иисус Христос – бомж,
А мог бы стать Царём,
Долгожданным Мессией,
Раздавать зуботычины —
От великой любви.
 
 
Шакьямуни – бомж,
А мог бы стать Царём,
Чакравартином!
Все мироздание перелистать
Как книжку затасканную…
 
 
Один в Царствии Небесном!
Другой – вообще в Нирване.
Ни за что не достанешь!
Не схватишь, не встряхнёшь!
– А ну, отвечайте сейчас же
На мои вопросы!
И вижу – как во сне —
Идёт ко мне Шакьямуни.
Подходит и говорит:
– Я вот прямо из Нирваны,
Кто тут хочет ответов
На свои вопросы?..
 
 
И вижу – снова, как во сне —
Идёт ко мне Христос.
Подходит ко мне, обнимает,
Спрашивает:
– Кто обидел мою деточку?..
И я просыпаюсь в слезах.