Текст книги "Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст"

В целом, с точки зрения свящ. Константина Аггеева, встреча митр. Антония (Вадковского) с группой столичных клириков проходила в обстановке взаимного доверия, открытости, желания совместно трудиться на благо церкви [130]130
  О доброжелательном отношении митр. Антония к обратившимся к нему священникам свидетельствует в своих воспоминаниях и прот. Михаил Чельцов, еще один из тех, кто 14 февраля 1905 г. был на приеме у Владыки: «Когда ему представлена была первая записка от “32”, то он ее опять-таки не только не отверг и подавшим ее не читал суровых нотаций, но принял для передачи в Синод, много говорил об организовывающемся в те дни нашем кружке, давал различные практические советы и т. д…» (Чельцов Михаил, прот. В чем причина церковной разрухи в 1920–1930 гг. С. 419). Мемуарист за давностью лет смешивает некоторые детали: записка «32-х» была подана не во время визита, а вскоре после него.


[Закрыть]. Священники взяли на себя деятельную ответственность за «горячие точки» – заводы и фабрики; митрополит ввел их в курс государственной политики в отношении церковной реформы, благодарил за поддержку и новый ракурс в освещении «больных» церковных вопросов. Митрополит «совершенно благословил» собрания священников по проблемам церковной реформы и пригласил их бывать у себя раз в месяц «для такой же совершенно откровенной беседы». Знаменательно, что предложение «организоваться» прозвучало именно из уст митр. Антония и было адресовано не только пришедшим на прием священникам, но присутствовавшим при беседе викарным епископам. На заре своей истории обновление церкви, безусловно, мыслилось всеми заинтересованными лицами как общецерковное дело, способное объединить, а не противоположить различные внутрицерковные силы и группы. Бурное развитие исторических событий вскоре обнажило внутренние противоречия в среде тех, кто присутствовал на этой исторической встрече, радикализировало полюса, но вдохновенное единство этого разговора приоткрыло перед всеми его участниками внутреннюю глубину и тайну свершавшегося на их глазах таинства Церкви, верность которому многие сохранили до конца жизни.

В февральском письме свящ. Константина Аггеева не упоминаются какие-либо записки, над составлением которых работала бы группа столичных священников. О записках, как о прямом следствии состоявшейся беседы группы с митрополитом, говорится в предисловии к сборнику «К церковному собору»: «Желая, чтобы эта беседа сопровождалась практическими результатами, члены кружка пришли к решению представить митрополиту ряд записок относительно выдвинутых жизнью и требовавших неотложного внимания церковных вопросов»[131]131
  К церковному собору. С. 11–111.


[Закрыть]. Первая из этих записок, согласно тому же источнику, была подана митрополиту 15 марта и сопровождалась «письменным обращением к преосвященному Антонию»[132]132
  Там же.


[Закрыть]. Архивные разыскания С. Л. Фирсова позволили установить, что в редакцию журнала «Церковный вестник» статья «О неотложности восстановления канонической свободы Православной Церкви в России» была передана свящ. Владимиром Колачевым за пять дней до этой даты – 10 марта. Однако совсем необязательно имел место «откровенный обман митрополита»[133]133
  Фирсов С. Л. «Записка 32-х священников» как источник по истории Православной Российской Церкви // Русское прошлое: Исторический альманах. СПб., 1996. № 7. С. 391, 395.


[Закрыть]. Редактор «Церковного вестника» свящ. Александр Рождественский, входивший в состав группы «32-х» и, вероятно, регулировавший момент подачи текста в редакцию, мог руководствоваться издательскими соображениями, например, необходимостью подготовить номер к определенной дате – 17 марта. Если аудиенция у митрополита была назначена на 15 марта и у священников была надежда на поддержку со стороны иерарха, Рождественский, как редактор, мог рискнуть поставить «записку» в ближайший номер, тем более что развитие событий не позволяло медлить. 13 марта 1905 года Николай II, по ходатайству К. П. Победоносцева, передал вопрос о церковной реформе из Комитета министров в Синод[134]134
  См. об этом работы Дж. Каннингема, С. Л. Фирсова, о. Георгия Ореханова и др. А. В. Карташев в обзоре «Русская Церковь в 1905 г…» излагал эти события так: «В Комитете Министров, куда приглашен был и Санкт-Петербургский митр. Антоний, обсуждался вопрос о расширении свободы религиозной совести для иноверцев и сектантов. Мнение иерарха было безусловно в пользу полной свободы. Когда вопрос был исчерпан, председатель статс-секретарь С. Ю. Витте заявил, что неизбежным логическим последствием освобождения в России иноверия должно быть и снятие уз государственного ограничения с господствующей православной Церкви – иначе она может оказаться в худшем, чем иноверие, положении, со связанными руками, перед лицом свободных воинствующих противников. Так было положено начало великому делу церковной реформы. Митр. Антонию было предложено высказаться о необходимых изменениях в положении русской Церкви, что и было сделано им в краткой записке. Для самого С. Ю. Витте была написана обстоятельная записка с научно-мотивированным указанием главных пунктов желательной церковной реформы. Записка возбудила скепсис и возражения со стороны синодального обер-прокурора, но слабые и ненаучные возражения последнего снова были с успехом опровергнуты С. Ю. Витте. Тогда обер-прокурор настоял перед высшей властью, чтобы дело церковной реформы, ускользавшее из-под его влияния, было передано исключительно в ведение Св. Синода. 13 марта это стало фактом, и Св. Синод в заседаниях 15, 18 и 22 числа, при участии лишь товарища обер-прокурора, всецело ставшего на точку зрения иерархов, выработал и затем поверг на Высочайшее благовоззрение доклад об автономном управлении русской Церковью собором епископов под главенством патриарха..…» (Русская Церковь в 1905 г. С. 6–7).


[Закрыть], что, с одной стороны, ставило действия высшего духовенства под непосредственный контроль обер-прокурора, но с другой – переносило вопрос о церковных преобразованиях в сугубо церковное пространство и давало большие основания столичному духовенству для включения в его обсуждение.

Записка столичных священников была опубликована в № 11 журнала «Церковный вестник» под несколько измененным (смягченным) заглавием: «О необходимости перемен в русском церковном управлении». В журнале статья имела подзаголовок «Мнение группы столичных священников». Светские газеты, перепечатывая статью, сообщали, что обращение и записку подписали 32 петербургских священника [135]135
  В предисловии к сборнику «К церковному собору» утверждалось, что «число это неточное: всех подписей было 30». См.: К церковному собору. С. VI.


[Закрыть]. Под именем «32-х» группа и фигурировала в печати, как минимум, до ноября 1905 года.

Современники и исследователи уже не раз отмечали знаменательное совпадение – одновременно с подачей столичными пастырями записки митрополиту Антонию вопрос о созыве поместного собора рассматривался на заседаниях Св. Синода, а публикация записки в «Церковном вестнике» непосредственно предшествовала синодальному определению о созыве поместного собора Русской церкви, всеподданнейшему докладу «архипастырей и священников Русской церкви» и адресу государю о восстановлении патриаршества.

Было ли это совпадение случайным? Предрешило ли выступление группы столичного духовенства решение Св. Синода? Или наоборот, С. Ю. Витте и митр. Антоний (Вадковский) умело направили и использовали «голос низов» в своей борьбе за церковные реформы? Мы не ставим перед собой цели дать окончательные ответы на эти непростые вопросы. Отметим только, что уже современники решали их по-разному. Так, В. В. Розанов писал, что «32 священника, как нам известно, подали заявление вполне самостоятельно, без подсказываний и внушений»[136]136
  Новое время. 1905. 28 марта. № 10439.


[Закрыть]. Проф. Н. К. Никольский сетовал на то, что записка «32-х» «получила значение документа, до известной степени предрешившего сложный вопрос об управлении всею русской Церковью на новых началах»[137]137
  Там же.


[Закрыть]. Прот. Философ Орнатский, наоборот, писал, что вопрос этот решался на уровне высшей государственной и церковной власти, а записка «32-х» была использована руководящими лицами в своих целях: «Когда записка 32-х священников появилась в руках высшего духовного начальства, проект преобразования церкви был решен не только в принципе, но и разработан детально, записку же было разрешено напечатать для того, чтобы пустить важный вопрос на обсуждение в повременной печати»[138]138
  Там же. 14 марта. № 10442.


[Закрыть].

Участники группы в разное время по-разному определяли степень обусловленности синодальных решений своей первой запиской. Так, в письме от 22 марта 1905 года свящ. Константин Аггеев намекал, что она могла иметь некоторое влияние на решения Синода: «Известны нам все детали Синодского заседания после нашей записки» (курсив наш. – Ю. Б.). Позднее же столичные священники, входившие в группу, настойчиво подчеркивали, что временное совпадение было случайным, и видение собора членами Синода и участниками группы в главном расходится. В предисловии к сборнику «К церковному собору» сообщалось: «Оказалось, что вечером 15 марта в его (митрополита. – Ю. Б.) покоях должны были собраться члены Св. Синода для обсуждения уже возбужденного правительством вопроса о преобразованиях в церковном управлении и созвании поместного собора. Высокопр<еосвященный> Антоний обещал сообщить и сообщил в этом собрании членам Св. Синода о представленной ему записке»[139]139
  К церковному собору. С. V.


[Закрыть]. В журнале «Церковно-общественная жизнь» члены группы высказались еще определеннее: «Первая брошюра, оттиск статьи, напечатанной в № 11 “Церковного вестника” за 1905 г., получила уже историческое значение – не по действительному влиянию своему на ход событий, а по случайному совпадению (курсив наш. – Ю. Б.) во времени появления с синодальным определением 22 марта о созыве Поместного собора русской Церкви. Так как эта статья представлена была предварительно митр. Антонию, как особое мнение 32-х столичных священников, всего за несколько дней до этого определения, то печать и увидела в ней причину решенной Синодом меры, повлиявшей при том на узкий характер ее»[140]140
  Церковно-общественная жизнь. (Далее – ЦОЖ.) 1906. 27 янв. № 6. С. 277.


[Закрыть].

Главный пункт, по которому авторы записки постарались отмежеваться от синодальных постановлений, заключался в составе ожидаемого собора: «Но если в решении Синода еще можно было видеть желание ограничить состав первого поместного собора одними архиереями, в целях и интересах исключительно высшей иерархии, то уж совсем несправедливо было обвинять в том записку 32-х священников. Она настаивала на всецерковном соборе, а не на епископском или клерикальном»[141]141
  Там же.


[Закрыть].

Свящ. Константин Аггеев высказывал подозрение, что единство епископов и пресвитеров, имевшее место во время встречи у митр. Антония 14 февраля, было нарушено именно в вопросе о составе будущего собора практически сразу после мартовских синодальных заседаний. Подробности о «революционном» заседании 22 марта, на котором решался вопрос о поместном соборе и восстановлении патриаршества, они узнали, скорее всего, от еп. Антония (Храповицкого) (Аггеев упоминает о совместном обеде с ним у А. П. Рождественского). Пересказывая в письме к другу подробности заседания Синода, о. Константин лишь в одном случае ставит под сомнение слова еп. Антония: «По словам еп. Антония, соборность в адресе понимается в широком смысле, т. е. с участием пресвитеров и мирян. Но мы ему не верим. У меня лично от прежнего пиетета к нему ничего не осталось, и на собраниях кружка я являюсь лицом, предостерегающим от этого епископа, по мнению которого Церковь – монашество. Неотложное наше дело в данную минуту – это добиться того, чтобы на первом же соборе были и пресвитеры, и миряне. “Не добьемся этого, – говорит, ныне уже архимандрит, Михаил (Семенов), – для последующих соборов это будет еще труднее…” Высказана была мысль деятельно работать в этом направлении. На следующее воскресенье о. Михаил представил нам все данные за то, чтобы на соборе были и пресвитеры, и миряне. Пойдем к Митрополиту. Будем печатать статьи в этом направлении. Постановлено просить и все другие города о возбуждении соответствующих петиций» (С. 302).

Вероятно, именно в рамках реализации этой программы и с целью убедить церковную и общественную публику в своей непричастности к идее исключительно архиерейского собора группа была вынуждена опубликовать в газете «Слово» (№ 116, 5 апр.) текст поданного вместе с запиской письменного обращения к митрополиту. Авторы обращения писали: «Современное положение столичного духовенства, а равно и пастырей всей России, невыносимо тяжело. Со всех сторон слышатся требования, просьбы, мольбы, полные душевной муки: от нас требуют положительного и ясного ответа на поставленные современностью неотложные вопросы общественной жизни»[142]142
  Слово. 1905. 5 апр. № 116.


[Закрыть]. Далее священники утверждали, что никакой частный голос в такую трудную эпоху не может быть услышан: «От нас требуют не нашего личного мнения, а голоса всей Церкви, в которой желали бы видеть святую учительницу жизни»[143]143
  Там же.


[Закрыть]. Но голос всей Церкви, «перед авторитетом которого склонится и пасомый и пастырь», может прозвучать только от лица поместного собора всей церкви. В конце обращения столичные пастыри излагали свою «горячую просьбу»: «Во имя блага нашей Церкви: употребите все свое влияние, настойте на том, чтобы немедленно был созван церковный собор, на котором епископы вместе с пастырями, свободно избранными от каждой епархии, и представителями от мирян могли бы всесторонне обсудить современное положение нашей Церкви и решить неотложные церковные вопросы»[144]144
  Там же.


[Закрыть].

Следующим шагом в борьбе за всецерковный собор стала подготовка к публикации второй записки группы «32-х» «О составе церковного собора». Она была представлена «32-мя» священниками митр. Антонию в мае и опубликована в № 21 «Церковного вестника» от 26 мая 1905 года. Судя по письмам свящ. Константина Аггеева, работа над этой запиской велась в течение всего апреля. Первое упоминание о «редактировании нашей записки о необходимости хотя бы не полноправного участия в Соборе пресвитеров и мирян» (С. 308) появляется в письме Кудрявцеву от 2 апреля, а 27 апреля должно было состояться общее собрание кружка «для последнего обсуждения нашей записки о составе собора» (С. 317). Текст записки составлял свящ. Михаил Чельцов, затем он был «тщательно просмотрен, изменен и дополнен» рабочей группой, состоящей из четырех человек (вероятно, в состав группы входили Аксаков, Аггеев, Колачев и Чельцов), и наконец, вынесен на общее обсуждение всех членов кружка.

На содержание второй записки «32-х» петербургских священников оказала влияние брошюра проф. Н. А. Заозерского «О средствах усиления власти нашего высшего церковного управления», которую свящ. Владимир Колачев предлагал перепечатать в журнале «Церковный вестник»; письма П. П. Кудрявцева; дискуссии внутри рабочей группы, о которых Аггеев сообщал: «Я рад, что наша партия перевесила: центр тяжести – Слово Божие и Церковная История. О канонах ни разу не упомянуто» (С. 314). Записка имела приложение в виде проекта «Как именно произвести выборы представителей от белого духовенства и от мирян на первый собор всей Русской Церкви»[145]145
  Церковный вестник. 1905. 26 мая. № 21. С. 647.


[Закрыть].

Митрополит Антоний разрешил напечатать записку в «Церковном вестнике» в качестве передовой, но без указания на ее происхождение. Видимо, это разрешение далось ему нелегко, поскольку к этому времени в прессе была развернута активная травля Петербургского владыки, и ходили слухи о его перемещении на Московскую кафедру. Аггеев в письме прокомментировал ситуацию кратко: «Митрополит разрешил, но какая была предварительная беседа!» (С. 328). Одновременно записка «О составе церковного собора» была напечатана во всех петербургских газетах. В «Церковном вестнике» ее сопровождало примечание еп. Сергия (Страгородского), в котором говорилось: «Боясь влияния епископов, автор хочет большую часть голосов отдать белому (не низшему) духовенству..…»[146]146
  Там же. С. 648.


[Закрыть]. Несмотря на сложные обстоятельства публикации записки и критику, сопровождавшую ее в самый момент появления, свою задачу она выполнила – стала «точным и ясным выражением» взглядов группы на ожидавшийся поместный собор.

Попутно отметим, что группа готовила также третью записку «о предметах, подлежащих предстоящему собору» (С. 332), текст которой, вероятно, должен был написать в Киеве Евгений Зотикович Капралов[147]147
  Капралов Евгений Зотикович (1868-?) – протоиерей, законоучитель Киевского Алексеевского инженерного училища, редактор журнала «Руководство для сельских пастырей», член Поместного собора 1917–1918 гг.


[Закрыть].

Во внутренней жизни группы «32-х» в этот первый период ее существования можно выделить несколько тенденций.

С момента публикации первой записки группы в «Церковном вестнике» и благословения деятельности «32-х» митр. Антонием статус группы резко изменился – начался публичный период ее существования: «Дальнейшая деятельность его (кружка. – Ю.Б.) стала гласной. Он привлекает к себе большее и большее внимание как со стороны духовенства, так и со стороны мирян; из последних некоторые вступили в состав кружка и приняли в его работах деятельное участие»[148]148
  К церковному собору. С. VI.


[Закрыть]. Группа, возможно, неожиданно для себя, попала в поле острой газетно-журнальной полемики и была вынуждена реагировать на те вызовы и вопросы, которые поступали к ней со всех сторон.

Характерен в этом отношении «печальный» (по выражению свящ. Константина Аггеева) инцидент с проф. СПбДА Н. К. Никольским. Он обратился к петербургским священникам в газете «Новое время» с упреком и вопросом, почему они скрыли свои имена. Кто они? Почему не назвали себя? Кто они по своему положению и авторитету, насколько сведущи в истории и канонике? Отсутствие ответов на эти вопросы вызывало «подозрение, что дело идет не о пользе церкви, а идет борьба за власть, за личные преимущества»[149]149
  Никольский Н. Почему 32? // Новое время. 1905. 28 марта. № 10439.


[Закрыть].

В день публикации статьи Никольского в редакцию «Нового времени» устремились сразу два представителя группы столичных священников: Владимир Колачев и Константин Аггеев. Первый из них передал «В. В. Розанову для помещения в “Новом времени” заметку по поводу статьи проф. Н. К. Никольского с изложением фактической стороны дела относительно записки “32-х” священников, и, между прочим, с разъяснением, почему эта записка появилась в печати без подписей»[150]150
  Слово. 1905. 3 апр. № 114.


[Закрыть]. Второй – лично передал «г-ну секретарю редакции “Нового времени” письмо, за подписью, для напечатания в качестве краткого объяснения по поводу статьи Никольского»[151]151
  Там же. 5 апр. № 116.


[Закрыть].

До 2 апреля газета «Новое время» не помещала никаких объяснений, чем вызвала яростную критику со стороны газеты «Слово». В конечном итоге объяснения появились в газете «Русское слово» и прозвучали они из уст свящ. Григория Петрова. Отец Григорий утверждал, что «составители этой записки или, вернее, подавшие ее должны быть освобождены от всякой, самой малейшей тени каких-либо неблаговидных заподозрений», потому что они не только не искали личной выгоды, но и подали заявление, несмотря на угрозы в их адрес:

Когда среди столичного духовенства пошел говор о составлении записки кружком священников, тогда упорный слух передавал угрозу синодального чиновничества:

– Раскассировать всех участников кружка.

И участники кружка решили подать свою записку, не обращая внимания ни на какие страхи и угрозы [152]152
  Русское слово. 1905. 31 марта. № 87.


[Закрыть].

Аналогичное объяснение отсутствия имен предлагал и В. В. Розанов в заметке, предварявшей публикацию статьи Никольского: «Священники оттого и не подписались, что робели подписаться, что шаг, ими делаемый, содержал в себе долю служебного риска и мог повернуться весьма и весьма для них неблагоприятно, тем более что почти без исключений это священники молодые, “незаслуженные”»[153]153
  Новое время. 1905. 28 марта. № 10439.


[Закрыть].

Однако свящ. Григорий Петров намекал еще на одну причину анонимности записки – личную волю митрополита: «Мы достоверно знаем и утверждаем, что все, подписавшие записку, подписались под ней полностью. Подпись одного из участников подачи, отсутствовавшего в то время в Петербурге, была сделана даже по телеграфу. Так с подписями записка и была подана Высокопреосвященнейшему Антонию, а если в “Церковном вестнике” она появилась не подписанною, то это произошло не по воле подписавших»[154]154
  Русское слово. 1905. 31 марта. № 87.


[Закрыть].

В конечном итоге участники группы нашли возможность лично встретиться с профессором кафедры гомилетики и истории проповедничества СПбДА Никольским и прояснить ситуацию: «Инцидент с Никольским печальный. Мы все очень высоко ставили его и совершенно солидарны с ним. Большое спасибо С. Н. Булгакову. На днях он после сношения со мной устроил при редакции “Вопросов жизни” заседание литературно-философского общества по вопросу церковной реформы. Я привел на заседание из своих 10 человек. Через одного знакомого пригласил Никольского. Собрались в 8 часов. Начало собраний было в 9. Целый час тузили бедного Николая Константиновича, все же виноватого, несмотря на прекрасные мысли статьи. <.. > Мы подробно изложили ход дела. Неправ Никольский: мы все подписались, а дополнительные подписи с возражениями – моя, напр<имер>, – не напечатана в “Новом времени”, неизвестно почему» (С. 307).

Другим следствием выхода группы в публичную сферу можно считать ее сближение с богоискательской интеллигенцией. Если во времена РФС тон задавали инициаторы собраний из светской среды, то теперь, по словам Аггеева, «светские оппоненты кричали: “Говорите так, как теперь, мы за вами пойдем”» (С. 309). Д. С. Мережковский о записке «32-х» сказал: «Ничего еще подобного не было: одна она среди массы всевозможных записок ставит вопрос, волнующий всех, на самую глубокую почву в родном нам направлении» (С. 309). Мережковский, В. В. Розанов, Бердяев, Глинка-Волжский, Аскольдов, Лосский, Философов, Минский, Булгаков предлагали священникам из круга «32-х» участие в еженедельных религиозно-философских собраниях; с апреля 1905 г. велись переговоры о совместном издании журнала.

Наконец, участники группы быстро понимают, что широкая публикация взглядов влечет за собой не только упреки и критику, но и обретение новых друзей и единомышленников. На этом этапе движение церковного обновления, безусловно, оказывается заинтересовано в привлечении новых и новых сторонников прежде всего из среды духовенства. Поэтому уже 21 апреля 1905 г. Аггеев пишет о «немедленном издании сборника “32-х”» как о первоочередной задаче. «Цель сборника – возможно шире осведомить с нашими взглядами – особенно сельское духовенство» (С. 313). Сборник был призван стать идейной платформой и своеобразным манифестом нового церковного движения. Он увидел свет только в 1906 г. и получил название «К церковному собору».

Публичность группы, официальная поддержка ее деятельности церковными властями, общий вектор государственной политики, направленный в сторону церковных реформ, приводят к быстрому расширению круга «32-х». В конце марта свящ. Владимир Колачев сообщал А. П. Рождественскому: «Наши групповые собрания по Воскресеньям у о. Рудинского (Итал<ьянская,> 12) с 8 часов. Там до умножения <?> свыше 50 число участников»[155]155
  РО РНБ. Ф. 832. Д. 327. Л. 3–5 об.


[Закрыть]; а свящ. Константин Аггеев в письме от 2 апреля сетовал: «Наступает первый шаг открытой борьбы… Наступает испытание и для нашего кружка, теперь механически разросшегося…» (С. 308).

Видимо, изначально кружок был принципиально открыт для всех желающих в него вступить: «Наш кружок ширится, но. заметно ухудшается: затесались люди, с нами ничего общего не имевшие; затесались, потому что наша взяла…» (С. 303). Разрастание кружка привело его инициаторов к вопросу о границах. Аггеев выступил с предложением принимать в кружок только тех, кто подпишет составленные им тезисы. «Не подпишешь, ходи, слушай, но членом кружка не можешь быть» (С. 303). Видимо, эта идея не получила поддержки большинства, поэтому было принято другое решение, позволявшее группе сохранять свою идентичность: «Вопрос об организации решен так. Всеми делами и подготовкой к заседаниям заведует избранное бюро из 5 человек, в которое предызбраны – общее собрание окончательно должно избрать – кроме меня, оо. Чельцов, Колачев, Кремлевский (секретарь и казначей нашего кружка) и Аксаков Н. П. Заседания бюро постоянные. О месте и предмете рассуждений извещаются все члены кружка. И каждый из последних может приходить с правом голоса. Детальные стороны устава разрабатываются мною и будут представлены на первое же собрание кружка, т. е. в среду Фоминой» (С. 312).

На первом этапе своего существования группа «32-х» стихийно обретает концентрическую структуру. В центре (ядро) – бюро из пяти человек, определяющее стратегию деятельности группы, тематику встреч, составляющее записки и другие программные документы; ближайший к ядру круг – «пионеры нашего пастырского кружка, человек десять», собирающиеся в экстренных случаях, а также «для обсуждения некоторых вопросов, на которые не хватает времени на рядовых заседаниях» (С. 312); второй от центра круг – 20–30 клириков, которые решились на первый визит к митр. Антонию, и наконец, периферия – все остальные участники кружка, присоединившиеся позже, отчасти по идейным, отчасти по конъюнктурным соображениям.

В первой половине 1905 г. группа «32-х» еще сохраняет внутреннее единство с высшей церковной иерархией. В первую очередь это единство выразилось в той поддержке, которую группа петербургских священников оказала митр. Антонию в ситуации гонений на него. В адресе на имя владыки, составленном по просьбе группы свящ. Константином Аггеевым, в частности, говорилось: «Примите от нас, наш Архипастырь, выражение сыновнего страдания за своего отца и нашего преданного Вам сочувствия. Верьте, Владыко, скорби и 6оли, наносимые Вашему сердцу за одинаково дорогое всем нам дело церковного обновления – наши скорби и наши боли. И верные завету Спасителя об одинаковом кресте учителя и преданных ему учеников мы готовы разделить с Вами возможные в будущем тяжелые последствия недостойной агитации против Вас..…» (С. 318).

В то же время очевидно, что уже на этом этапе у группы петербургских священников назревал конфликт с епископатом, в первую очередь с еп. Антонием (Храповицким), полагавшим, что подлинную ответственность за церковь может нести только черное духовенство и, следовательно, собор должен быть по преимуществу архиерейским.

Таким образом, группа «32-х», организационно оформившись в конце января – начале февраля 1905 г., к концу марта уже смогла воплотить «идеи, носившиеся в воздухе», в более или менее целостной программе внутрицерковных преобразований. Программа складывалась в ситуации живого и динамичного диалога с церковными и общественными силами и в то же время содержала в себе давно выношенное и продуманное ядро.

В самом сжатом виде программа группы на первом этапе ее существования может быть сформулирована в следующих положениях:

1. Восстановление канонической свободы церкви как залог ее внутренней свободы: «Только Церковь, свободная в исповедании полноты своего самосознания, во внутреннем строе своем, в служении слова своего, в управлении всех дел своих и всего ей вверенного, только свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя и в полноте обладать необходимым для осуществления ее божественного призвания голосом, от которого бы горели все человеческие сердца»[156]156
  Церковный вестник. 1905. 17 марта. № 11. С. 322.


[Закрыть].

2. «Мужественное свидетельство Церкви о правде общественной жизни, безбоязненное исповедание истины и перед высшими, как перед низшими»[157]157
  Церковный вестник. 1905. 17 марта. № 11. С. 323.


[Закрыть].

3. «Восстановление начертанного канонами строя церковного самоуправления»[158]158
  Там же. С. 324.


[Закрыть]: выборность епископата и духовенства, численное и территориальное уменьшение церковной единицы, «самостоятельная, широко развитая жизнь приходов», повременные соборы всей церкви.

4. Созыв всецерковного поместного собора Русской церкви: «…на ожидаемом русском поместном соборе, кроме непременных участников его – всех епархиальных архиереев, должны непременно присутствовать выборные от духовенства и мирян»[159]159
  Там же. 26 мая. № 21. С. 646.


[Закрыть].

5. Практическая разработка положения о производстве выборов на всецерковный собор[160]160
  Там же. С. 647–648.


[Закрыть].

В течение первой половины 1905 г. революционные события воспринимались в церковной среде как события локального масштаба: по выражению еп. Кирилла (Смирнова), «печальные события начала текущего года, обнаружившиеся главным образом в местах расположения фабрик и заводов»[161]161
  ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 97. Д. 7. Л. 47.


[Закрыть]. Однако эти события остро поставили вопрос об изменении типа религиозного сознания, начавшемся в России, стремительно превращавшейся из страны аграрного патриархального уклада в индустриальную державу.

В эту непростую эпоху церковь была призвана не только латать «социальные дыры», но и думать о том, как помочь русскому человеку утверждаться в вере в новых условиях. События 9 января обнажили назревшие социальные и духовные противоречия, но в то же время вызвали к жизни и утвердили ряд церковных инициатив, призванных эти противоречия уврачевать, В это время оформляется группа молодых инициативных священников, обладающих достаточным образованием («академиков» – выпускников духовных академий), свободным временем, готовых думать не только о хлебе насущном, но и о судьбах церкви, Не находя возможности действовать внутри существующих церковных структур, эти петербургские священники создают неформальный, не зарегистрированный епархиальной властью, «частный» кружок, который выступает с рядом инициатив, предлагающих не местное врачевание церковного организма, а его принципиальное обновление через возвращение к исходным каноническим основам, Возвращение к каноническому строю церковной жизни мыслится авторами записки через поместный собор Русской церкви, Именно с просьбой о созыве поместного собора петербургские священники и обращаются к митр, Антонию (Вадковскому),

После публикации записки группы в официальном издании СПбДА, «Церковном вестнике», и благословения митрополита группа получает широкую известность и полулегальный статус, начинает расти численно и в процессе публичной полемики вырабатывает и оттачивает свою программу,

Содержание записок «32-х», опубликованных в первой половине 1905 г, говорит о том, что первоначально группа инициативных петербургских священников, озабоченных духовной судьбой русского народа, мыслила свою деятельность прежде всего как внутрицерковную, полагая, что обновление и оздоровление церкви может повлиять на ситуацию в обществе,

Однако вопрос о церковных реформах, бурно обсуждавшийся в прессе, не претворялся в жизнь, созыв поместного собора был отложен императором на неопределенное время, между тем как революционный кризис глубже и глубже захватывал страну, Осенью 1905 г, начался второй этап в развитии русской революции, коренным образом повлиявший и на деятельность группы «32-х»,