Текст книги "Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст"

Третий раздел программы представлял собой «вопросы к проекту, на которые желательно иметь более или менее обстоятельные ответы»[217]217
  Там же. С. 83.


[Закрыть]. И завершался проект обращением ко всем пастырям и мирянам с предложением обсудить проект по пунктам: «Весьма желательно, чтобы пастыри церкви, в общих собраниях или отдельно обсудив этот проект, письменно заявили свое мнение и мнение паствы или только некоторых лучших своих прихожан, как материал для первого чрезвычайного всероссийского собора»[218]218
  Там же.


[Закрыть]. Союз предлагал себя в качестве посредника «в этом святом и великом деле».

Обратим внимание на то, что Союз не только на словах, но и в практической деятельности стремился реализовывать идеал соборности, проверяя свои проекты и предложения соборным разумом Церкви. Хотя практическое воплощение идеи соборности оказалось не столь простым, каким представлялось на словах членам Союза.

О внутренней жизни Союза церковного обновления этого периода нам известно не очень много. Его члены регулярно собирались на общие собрания и обсуждали на них различные церковные проблемы: ответ на записку преосвящ. Антония, еп. Волынского и Житомирского, составленный Н. П. Аксаковым; проект церковных реформ, предложенный свящ. Петром Кремлевским; «рефераты по дух<овно>-акад<емическому> вопросу» и т. д. Аггеев в письмах этого периода особое внимание уделяет организации кружка-союза: «Все ведение дела передано в бюро. Ему предоставлено выработать устав союза, входить в сношения с провинцией и готовить доклады для общих заседаний. Члены бюро оо. Чельцов, Колачев, Егоров, Аггеев и Аксаков» (С. 336). По сравнению с предыдущим периодом в составе бюро происходят небольшие изменения: вместо свящ. Петра Кремлевского, секретаря и казначея, в него вводится свящ. Иоанн Егоров. Для Аггеева вопрос об организации связан с возможностью совместной деятельности достаточно большой группы пастырей: «На что без организации требуются месяцы, то проходит в несколько дней» (С. 339). Видимо, на предыдущем этапе своего существования кружок терял работоспособность из-за многочисленных прений по несущественным вопросам. Описывая в письме Кудрявцеву, как четко и плодотворно прошло заседание кружка-союза 29 сентября 1905 г., Аггеев сетует: «И вдруг – старая песня: поднимаются ораторы: “Позвольте поставить вопрос на голосование…”» (С. 339). Возможно, перенос основной части работы на заседания бюро («Дальнейшая задача бюро – окончательная редакция доклада Ак<сако>ва и новые доклады об отношении церкви к государству и социальным задачам времени, составление программы кружка, программа Собора» (С. 339)) вызывал неудовольствие остальных членов.

Кроме «бюро» в письмах Аггеева упоминается «комитет», в состав которого, помимо перечисленных выше лиц, входили также архим. Михаил (Семенов) и свящ. Роман Медведь. Иногда как участник заседаний комитета фигурирует свящ. Григорий Петров. Комитет собирался регулярно, чтобы иметь возможность быстро реагировать на изменяющуюся церковную ситуацию. Так, когда к о. Константину пришли студенты СПбДА с просьбой поддержать требования забастовавших студентов, он предложил им прийти на заседание комитета. Тот же комитет готовил общее собрание пастырей Петербурга по вопросу об автономии духовной академии: «Предстояла нашему комитету трудная задача привести и это собрание к желательным результатам» (С. 342).

В сложных ситуациях Союз собирался на экстренные заседания. Причем из писем Аггеева ясно, что к концу 1905 г. в него входило достаточное количество мирян и его работа строилась по разным секциям-комиссиям: «На заседании Комитета за всей ответственностью не рискнули разобраться в студенческом вопросе, – предложили устроить экстренное собрание “Союза” с участием комиссии студенческой, действовавшей во все время студенческого движения (16 чел.). Экстренное собрание состоялось через несколько дней – точно числа сейчас не помню. Нас иереев было мало – 15 человек, но это ядро Союза, обрекшее себя на всякие случайности» (С. 341).

Еще одна особенность внутренней жизни Союза на этой стадии его существования – обострение противоречий между его членами. Противоречия носили не личностный, а идейный характер и были, вероятно, связаны с теми или иными политическими симпатиями. Если в сентябрьских письмах Аггеева разница позиций только констатируется: «Прения – неизбежный из “левой” Колачев; правые – Лахостский, Слободской. Умерен<ные> – Петров, Аггеев» (С. 339), то 7 декабря 1905 г. он пишет, что с Лахостским и Слободским, редакторами нового журнала «Голос церковный», он «резко разошелся до предания мною дела третейскому суду нашего кружка» (С. 351).

Из писем о. Константина Аггеева видно, что начиная с лета 1905 г. члены Союза искали возможности для издания газеты или журнала. Первоначально предполагалось, что средства на журнал даст Н. Н. Неплюев, блюститель Крестовоздвиженского трудового братства. Затем вопрос о финансировании взял на себя свящ. Григорий Петров, попытавшийся привлечь к этому проекту московского издателя И. Д. Сытина. Журнал должен был называться «Вестник жизни»; разрешение на его бесцензурное издание было получено 20 октября 1905 года[219]219
  См. письмо К. М. Аггеева В. Ф. Эрну от 21 октября 1905 г. (Письмо № 21 // Взыскующие града. С. 84).


[Закрыть]. Аггеев был уверен в успехе: «…наш журнал единственный в своем роде. Ведь он берет в себя все реформационное движение церкви. Как же ему не пойти…» – и предполагал, что журнал станет органом и центром собирания Союза: «Я буду ожидать от Сытина телеграммой разрешения нанимать квартиру. В данном пункте у нас планы широкие. Нам хотелось бы при Редакции иметь залу для заседаний “Союза церковного обновления” (бывший кружок “32-х”) и для собраний по религиозно-общественным вопросам. То и другое мы начинаем “явочным порядком”. <…> В воскресение назначаю заседание Союза по вопросу о Движении Грузинского духовенства. Приехал о. Иосиф Чавчавадзе <?> и был уже на заседании Комитета. Резолюцией собрания, быть может, начнем “Вестник Жизни”»[220]220
  Там же. С. 84.


[Закрыть].

3 ноября, возможно, тоже на заседании Союза «составили первый № “Вестника Жизни”» [221]221
  Письмо № 24 // Взыскующие града. С. 86–87.


[Закрыть]. 14 ноября «“Вестник жизни”, переименованный в “Свободу и Религию”, был близок к появлению на свет Божий». Аггеев писал своим друзьям в Москву: «В самых первых числах декабря выйдет первый номер. А раньше будет публиковаться составленный С. Н. Б<улгаковым> и принятый всеми нами проспект издания. Мы ожили со вчерашнего дня. Трудно в достаточной степени изобразить вам пережитую душевную муку: свыше полугода жить идеей журнала и вдруг по каким-то роковым стечениям событий потерять его…» [222]222
  Письмо № 26 // Взыскующие града. С. 88.


[Закрыть]. В первых числах декабря стало ясно, что издательский проект не состоится из-за отсутствия финансовой поддержки: «Сытин и солидный петербургский книгоиздатель Сойкин, которые заявили, что берут совместно наш орган в свои руки», отказались от своих обещаний, так как в связи с революционными событиями оказались на грани банкротства. 3 декабря 1905 года о. Константин сообщал Эрну и Свенцицкому: «Вам теперь известен финал нашей газеты. Больно, но рук покладать не стоит. Я делаюсь более или менее постоянным сотрудником “Церковного Вестника” и, если только смогу быть полезным, – Вашей библиотеки»[223]223
  Письмо № 27 // Взыскующие града. С. 89.


[Закрыть].

Проектируемый журнал стремился объединить петербургских и московских ревнителей церковного обновления, стать местом встречи и взаимодействия духовенства и интеллигенции. Планировалось, что помимо активистов Союза в журнале примут участие В. Ф. Эрн, В. П. Свенцицкий, А. В. Карташев, С. Н. Булгаков, А. С. Глинка-Волжский и другие. По настоянию Булгакова в редакцию журнала должны были войти представители церкви и светской культуры, так как «теперь нужно открыто выставить единение духовенства и интеллигенции – того требует исторический момент» (С. 350).

Второй период деятельности группы «32-х» петербургских священников характеризуется обострением отношений с церковной иерархией. С одной стороны, продолжается противостояние «черного» и «белого» духовенства: «Об организации монашества против нас знаем. У нас экземпляр циркуляра по епископам Антония Волынского. Мы ответили на его циничную критику “кружка 32-х священников-декадентов и профессоров академии” тоже циркуляром» (С. 348). С другой стороны, факт поддержки Союзом церковного обновления забастовки студентов и профессоров СПбДА обострил его отношения с митр. Антонием (Вадковским).

Священник Константин Аггеев с большим драматизмом описывает общепастырское собрание петербургского духовенства, посвященное вопросу автономии духовной академии, с участием митрополита:

Приезжаем на собрание и вдруг – белый клобук! М<итрополит> А<нтоний> приехал. Отступления, конечно, быть не может. Выбираем намеченного нами председателя прот. Орнатского; секретаря – Колачева. Слово-доклад Слободского. Речь – изустная моя – ни на йоту не смягченная. Своеобразный эффект. Доклад Егорова. <.. > Ярослав Медведь вскрывает академические нравы, Лахостский в самых резких словах монашескую тучу, облегшую нас, со статистикой в руках. Впечатление – ужасное. И все ораторы из нашего кружка.

Слово за митрополитом: «Не скрою: тяжело все это было мне слушать» и т. д. По существу разошелся с нами: 1. Автономия невозможна. 2. Поддерживать студентов – значит совершать преступление. 3. Я терпеливо выслушал обвинения. Выслушайте и мое. Кружок 32-х собирает фонд, – этим создает движение. Не будь этого сочувствия, студенты успокоились бы. 4. При всем том «ни йоты обиды не имею ни на кого из говоривших».

Говорил хорошо и тепло, но. патриархально. Ясно: языки разные (С. 344–345).

В разгар революционных событий, когда позиция Союза все более радикализируется, митр. Антоний оказывается все менее свободен в своих мнениях и решениях. Однако и на этой стадии идейного расхождения у членов Союза сохраняется личное доверие к своему архипастырю, уверенность, что он не отказался от их общей церковной заботы о благе церкви. Со своей стороны, и митр. Антоний остается верен своим столь горячо радеющим о церкви чадам: «Митрополит, – пишет Аггеев 8 января 1906 года, – вчера по моему адресу сказал очень лестное слово: “Я старик уже, и пришел к такому убеждению: нужно бояться не тех людей, которые бранятся, как Аггеев и Чельцов, а тех, которые ласкаются”. Удивительный он человек» (С. 362).

Итак, на втором этапе своей деятельности движение церковного обновления приобретает статус и название Союза. Оно увеличивает число своих членов, становится явлением общероссийского масштаба. Его программа сохраняет преемственность с основными тезисами группы «32-х», но учитывает невозможность созыва поместного собора в ближайшее время и предлагает конкретную практическую работу по возрождению различных сторон церковной жизни. Второй этап жизни движения связан с его вовлечением в острые общественные вопросы, с разработкой идей «христианской общественности» и поиском путей раскрытия Царства Божьего в мире. Союз не оставляет и собственно церковной проблематики, более подробно разрабатывая вопросы о выборном начале в церкви и месте патриарха. Он стремится к публичному обнародованию своих идей посредством печатного слова, планирует собственное издание, хотя и не находит материальной возможности для реализации проекта. На втором этапе движение ревнителей церковного обновления с особой силой переживает давление «ноши истории» и проходит искушение «политикой». Зараженность общей атмосферой борьбы и противостояния сказывается и на внутренних отношениях членов Союза, и на его внешней деятельности. Проходя эти испытания, многие его члены отворачиваются от пути революционного насилия и ищут собственно церковных способов реализации своей ответственности за жизнь общества. В частности, священники Аггеев, Рудинский, Егоров, Чельцов принимают самое активное участие в собеседованиях с народом в домах трудолюбия, на заводах и фабриках Петербурга.

Братство ревнителей церковного обновления

Третий этап в развитии движения обновления церкви обозначен внешне еще одним его переименованием. Летом 1906 г. уже знакомое нам сообщество священников и мирян появилось на церковно-общественном горизонте под названием «Братство ревнителей церковного обновления». Однако процессы, приведшие к очередному изменению статуса группы, начались намного раньше и были связаны с ходом развития революционных событий.

18 декабря в Москве было прекращено сопротивление дружинников Пресни; декабрьское вооруженное восстание было подавлено. Духовная дочь о. Иоанна Кронштадтского Мария Дюгамель так описывала ситуацию в Москве в январе 1906 г.: «С тех пор, как мы виделись с Вами, сколько произошло смут, беспорядков, какое ужасное время пережила Москва, особенно в конце Декабря! Все это время проведено нами в страхе и тревоге. По милости Божией и Вашими молитвами, мы пока остались целы, и дом наш не подвергался нападению, хотя боевые стычки происходили поблизости от нас и многие дома и фабрики потерпели разгром и разорение. И теперь все еще положение далеко не безопасно, смута все еще не улеглась. При обысках находят неимоверное количество бомб и боевых снарядов. Теперь пока наступил некоторый временный период отдыха вследствие назначения Московским генерал-губернатором адмирала Дубасова, принявшего энергичные меры. Волнения несколько утихли благодаря введению чрезвычайной охраны, которая, к сожалению, будет, как говорят, скоро снята»[224]224
  ЦГИА СПб. Ф. 2219. Оп. 1. Д. 55. Л. 39–40 об.


[Закрыть].

20 декабря 1905 года последовало определение Св. Синода от «о предосудительном поведении некоторых священников во время народных волнений». Начались репрессивные меры против той части духовенства, которая оказалась вовлечена в общественную борьбу. Свящ. Михаил Чельцов, один из членов Союза церковного обновления, в статье «Тяжелое положение священника» писал: «И вот почти в каждом номере газет читаем: там-то арестовали священника за то, что он объяснил народу манифест 17 октября; здесь архиерейская власть запретила целые группы священников в священнодействиях; в ином месте над целым десятком священников снаряжено строжайшее следствие только за то, что совесть их запретила им прочесть в храме воззвание не в духе мира и любви»[225]225
  Церковный вестник. 1906. 16 фев. № 7. С. 210–212.


[Закрыть]. У автора статьи такая ситуация вызвала «тяжкие недоумения» и вопрос, что делать, «если пастырская совесть не может оправдать много из действий законных властей»? Однако вопрос этот был скорее риторический – ситуация в стране развивалась в направлении консервации реформ и правительственных репрессий.

Начались гонения и на Союз церковного обновления. Так, в № 6 Симбирских епархиальных ведомостей была опубликована резолюция еп. Гурия (Буртасовского) на журналах съездов духовенства, сочувствующего петербургскому Союзу [226]226
  Отклик симбирских уездных иереев на записку «32-х» священников г. Петербурга был прислан в редакцию журнала «Церковный вестник». Священники горячо поддерживали грядущие реформы, жаждали освобождения от «руки центуриона», но подписей просили в журнале не ставить. См.: РО РНБ. Ф. 832. Д. 597. Л. 1–2 об.


[Закрыть]. В резолюции идеи петербургских священников назывались «бессмысленными забавами», а сами священники обвинялись в гордыне и непослушании иерархии: «.. усматривается с их стороны неуместное вмешательство и превознесение себя с смелым стремлением обратить святую православную Церковь, изначала своего существования состоящую под управлением Христа-Спасителя, как Главы ее чрез апостолов и их преемников епископов, в церковь пресвитерианскую»[227]227
  Церковный вестник. 1906. 27 апр. № 17. С. 539.


[Закрыть].

Союзу пришлось публично оправдываться в том, что он не отрицал власти епископов, но наоборот, «более, чем другие, чем вся масса духовенства, довольствующаяся номинальным епископским руководством, сознает нужду в присутствии около него истинных архипастырей, а не наемников»[228]228
  Там же. Со ссылкой на газету «Речь» (№ 30).


[Закрыть].

В июне 1906 г. в Москве была приостановлена газета «Правда Божия», редактором которой с 1 января 1906 года состоял свящ. Григорий Петров, один из числа «32-х». Закрытию газеты предшествовало осуждение деятельности Петрова на пастырском собрании в Москве 7 февраля 1906 года и ожесточеннейшие нападки на него со стороны «правой» печати[229]229
  Церковный вестник. 1907. 25 янв. № 4. С. 114–118.


[Закрыть].

В том же 1906 г. объявил о своей принадлежности к народно-социалистической партии архим. Михаил (Семенов), активный деятель кружка «32-х», член совета Союза церковного обновления. Решение Синода последовало незамедлительно: о. Михаил был отстранен от преподавательской деятельности и сослан в Воронежскую епархию – на покаяние в Задонский монастырь.

В конце июля предсоборной епископской комиссией были выработаны «правила по ограждению веры и благочестия», которые, по сути, возвращали институт цензуры для духовной печати. Журнал «Церковно-общественная жизнь» назвал введение этих правил «утверждением в нашей Церкви инквизиции, которая предлагается вместо реформ»[230]230
  Цит. по: Церковный вестник. 1906. 3 авг. № 31.


[Закрыть]. Но такова была и общая логика выхода страны из революционного кризиса.

22 апреля последовала отставка премьер-министра графа С. Ю. Витте, с которого началось движение церковных реформ. 23 апреля император Николай II утвердил Основной закон Российской Империи, в котором была подтверждена приверженность принципам самодержавия. Согласно закону Государственная дума не имела права законодательным путем влиять на функционирование государственной власти, император же имел право роспуска думы.

24 апреля свящ. Владимир Колачев обратился к митр. Антонию (Вадковскому) со следующим прошением: «Прилагая при сем принятый в собрании учредителей Устав “Братства ревнителей церковного обновления”, имею долг, по их уполномочению, просить Ваше Высокопреосвященство об утверждении Устава и сообщении о Братстве светской власти»[231]231
  ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 98. Д. 20. Л. 52.


[Закрыть].

Судя по всему, переименование союза в братство стало реакцией на изменение общественно-политической атмосферы в стране. Смена названия была явлением неслучайным: союз – общественно-политическая организация, братство – церковная. К тому же, называя себя «братством», деятели церковного обновления апеллировали к той позитивной роли, которую сыграли братства в истории Русской православной церкви. С февраля 1905 г. на рассмотрении в Санкт-Петербургской духовной консистории находился «Устав христианского братства в приходе N-ской церкви», главной целью которого было «христианское взаимообщение и христианская взаимопомощь, нравственная и материальная»[232]232
  ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 97. Д. 7. Л. 58–59.


[Закрыть]. Так что сама идея «братства», как легализованной и в то же время обновленной формы церковной жизни, была востребована и популярна[233]233
  Д. А. Головушкин одной из причин переименования называет утверждение 4 марта 1906 года закона, как он пишет, «об обязательной регистрации религиозных обществ». Вероятно, речь идет об Именном высочайшем Указе Правительствующему Сенату от 4 марта 1906 г. «О временных правилах об обществах и союзах» (см.: Полное собрание законов Российской Империи. Собр. 3. Т. 26. № 27469). Если это так, то Д. А. Головушкин ошибочно интерпретирует данный законодательный акт: согласно п. 4 Указа, проходить регистрацию на губернском уровне должны были не религиозные, а светские (согласно своему уставу) общества. Цель переименования «Союза» в «Братство» на самом деле могла заключаться в том, чтобы сохранить за ним статус религиозной организации и тем самым вывести из-под действия процедуры обязательной регистрации.


[Закрыть].

Процесс переименования союза в братство затянулся почти на полгода. Митр. Антоний передал прошение Колачева и устав Братства на рассмотрение в духовную консисторию. Первоначально духовная консистория отказалась рассматривать это дело, «имея в виду, с одной стороны, что проектируемое “Братство ревнителей церковного обновления в г. С.-Петербурге” ставит своею целью служить обновлению церковной жизни не одной Санкт-Петербургской епархии, а всей православной Российской церкви и регулирование отношений российской церкви к государству и ко всем христианским церквам, а с другой – принимая во внимание, что по закону (Устав СПбДК § 1 и 3) власть епархиального архиерея простирается не далее границ вверенной ему епархии»[234]234
  ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 98. Д. 20. Л. 56–56 об.


[Закрыть]. Особое мнение высказал только еп. Нарвский Антонин (Грановский), желавший, вероятно, ускорить появление братства: «Так как посылок в уставе братства, выведенных в определение консистории, по-моему, не усматривается, то полагал бы этот устав утвердить без внесения в Синод»[235]235
  Там же. Л. 55–55 об.


[Закрыть].

В конечном итоге вопрос был, видимо, решен митр. Антонием. На подлиннике прошения Колачева стоит его резолюция от 31 мая 1906 г. за № 5128: «Утверждается в виде опыта на три года»[236]236
  Там же.


[Закрыть]. Петербургскому епархиальному начальству оставалось только повторить резолюцию от своего имени: «Определением С.-Петербургского епархиального начальства от 2431 мая 1906 г. за № 562 устав сей утвержден в виде опыта на три года»[237]237
  Там же. Л. 53–54 об. См. также: Церковный вестник. 1906. 21 сент. № 38. С. 1241.


[Закрыть].

Однако существование Братства ревнителей церковного обновления все-таки потребовало каких-то синодальных согласований. Об этом свидетельствует список лиц священного сана, состоящих членами Братства, обнаруженный о. Георгием Орехановым в Российском государственном историческом архиве (Ф. 834. Оп. 4. Ед. хр. 565). Список включает 47 имен священников с их домашними адресами; он подписан членом-секретарем Братства о. Владимиром Колачевым 26 октября 1906 года [238]238
  Ореханов Ю. Л. К ранней истории обновленчества: Список лиц священного сана, состоящих членами «Братства ревнителей церковного обновления» (октябрь 1906 г.) // Богословский сборник. 1999. № 3. С. 222–224.


[Закрыть].

С изменением политической ситуации в стране изменилось, конечно, не только название организации: тактическая цель бывшего союза стала стратегической целью вновь возникшего братства. Устав Братства ревнителей церковного обновления был опубликован в № 38 журнала «Церковный вестник» от 21 сентября 1906 года. Первый и второй разделы устава дословно воспроизводили программу Союза церковного обновления. Разительные отличия наблюдались только в вопросе об отношении к церковной иерархии. Вместо «бунта белых клириков» в новом уставе говорилось о «послушании священноначалию». В разделе III устава «Отношение Братства к местной епархиальной власти» определялось следующими пунктами:

A) Все протоколы, решения и постановления Братства, облекаемые в письменную форму, сообщаются Высокопреосвященному митрополиту С.-Петербургскому к сведению.

Б) Высокопреосвященный митрополит или его представитель при посещении заседаний Братства имеет особо почетное место.

B) Если Высокопреосвященный митрополит усмотрит в отдельных действиях Братства или в общем направлении его деятельности что-либо явно противное правилам православной христианской веры и церковного благочиния, то обращает на это внимание Братства, предлагая ему принять меры исправления. По поводу сих предложений Братство в праве представить Высокопреосвященному письменные или словесные объяснения.

Г) В случае признания Высокопреосвященным митрополитом объяснений Братства не заслуживающими уважения и отказа Братства подчиниться указаниям своего Епископа, последний предлагает всем членам клира выйти из состава Братства, поступая с ними в дальнейшем по правилам Церкви; о деятельности же Братства представляется Святейшему Синоду для суждения о том, может ли такое Братство почитаться стоящим в духовном водительстве православной Церкви. Состоявшиеся по таким случаям решения Святейшего Синода печатаются во всеобщее известие в «Церковных Ведомостях»[239]239
  Церковный вестник. 1906. 21 сент. № 38. С. 1242.


[Закрыть].

Очевидно, что третий пункт устава был нужен Братству, чтобы занять свое место в канонических границах церкви и утвердить свою безопасность личным покровительством митрополита. Нельзя не отметить, что «послушание священноначалию» выразилось в готовности подчиняться церковному авторитету именно Санкт-Петербургского митрополита, с которым группа «32-х» имела близкие и давние связи.

Остальные пункты устава говорят о принципах организации Братства. Оно включало в себя как клириков, так и мирян и носило полуформальный характер. Его членами могли стать лица «нравственно обязавшиеся посильно и дружно содействовать осуществлению его задач» (курсив наш. – Ю. Б.). Но при этом одного желания для вступления было недостаточно – «выборы в члены Братства производились открытою или закрытою баллотировкою по предложению кандидата тремя членами Братства или по представлению Совета братства». Собрания носили открытый характер, но посетитель мог быть введен на собрание только кем-либо из членов Братства. Руководил деятельностью выборный совет. В первую очередь он решал вопросы о предмете, месте и времени общих собраний, проведение которых, видимо, и было главной целью нового религиозного объединения. Интересно, что члены совета имели равные с прочими членами права при обсуждении и решении вопросов, а каждый братчик имел право участвовать в заседаниях совета с правом решающего голоса. Из Братства исключались члены, в продолжение года не посещавшие собраний.

Таким образом, движение церковного обновления завершило свою институализацию. Подводя итоги 1906 г., свящ. Владимир Колачев отметил это как главное событие в жизни движения: «Братство из неорганизованного кружка “32-х” петербургских священников, называвшегося потом “Союзом церковного обновления” обратилось в организованное общество, состоящее из духовных и светских членов»[240]240
  Церковный вестник. 1906. 7 дек. № 49. С. 1623.


[Закрыть]. Начиная с сентября 1906 г. краткие отчеты о собраниях братства стали регулярно появляться на страницах «Церковного вестника».

На заседаниях Братства ревнителей церковного обновления обсуждались не только церковные, но и политические вопросы – в мае-июне, например, речь шла о внесенном в I Думу законопроекте о свободе вероисповедания.

На 31-м общем собрании Братства, имевшем место 12 сентября 1906 года, прозвучал доклад секретаря об утверждении нового устава епархиальным начальством. На этом же заседании, «озабочиваясь большею продуктивностью деятельности братства, некоторые члены его предложили выработать программу вопросов, которыми следует братству заняться в предстоящем году, в виду близости церковного собора; другие настаивали на необходимости расширить круг членов братства, особенно из светской интеллигенции, устраивая для этого публичные собрания, на подобие бывших “религиозно-философских”. Особенно озабочивает членов братства вопрос о постоянном органе, через который идеи братства распространялись бы в широких кругах лиц, ревнующих о церковном обновлении»[241]241
  Церковный вестник. 1906. 21 сент. № 38. С. 1241.


[Закрыть].

Следующее, 32-е заседание состоялось 29 сентября и было посвящено главным образом докладу Е. В. Аничкова «Современное англиканство и вопросы общественности»[242]242
  Там же. 12 окт. № 41. С. 1338.


[Закрыть].

12 октября, на 33-м заседании, секретарь свящ. Владимир Колачев сделал сообщение об интересе, который проявился в заграничной богословской печати к преобразовательному движению в Русской церкви и к Братству ревнителей церковного обновления. Особо были отмечены выступления старо-католика проф. Е. Мишо и протестантского пастора из Парижа Думера. На этом же заседании обсуждался вопрос о помощи Огневу и Афанасьеву – священникам, лишенным сана за участие в I Государственной думе; было принято решение ходатайствовать перед митр. Антонием о возвращении им права священнослужения. Снова поднимался вопрос о самостоятельном печатном органе. На этот раз свои страницы для распространения идей Братства предложили еженедельник «Век» и приложение к нему «Церковное обновление». Предложение, прозвучавшее от В. А. Никольского и А. В. Карташева, было принято, но сотрудничество продолжалось недолго. Уже 30 ноября 1906 г. С. Н. Булгаков сообщал А. С. Глинке-Волжскому: «В “Веке” уже перегрызлись и расплевались, вчера получил уморительное и вместе грустное письмо об этом от Колачева»[243]243
  Письмо № 52 // Взыскующие града. С. 116.


[Закрыть], а 4 декабря подтверждал: «В “Веке” перегрызлись и Колачева выперли, о чем он писал под секретом»[244]244
  Письмо № 53 // Взыскующие града. С. 118.


[Закрыть].

Тридцать четвертое заседание, состоявшееся 1 декабря 1906 г., было итоговым. На нем прозвучал отчет о деятельности за год и были произведены выборы новых членов совета. В отчете секретарь свящ. Владимир Колачев так определил основные направления деятельности Братства: 1) проведение общих собраний с обсуждением ряда докладов; 2) публикация докладов в сборнике «К церковному собору», отдельными брошюрами и на страницах различных газет и журналов (при этом «значительная часть осталась ненапечатанной»); з) проведение частных собраний с членами Государственной думы, священниками, «в которых обсуждался внесенный в Государственную думу законопроект о свободе вероисповедания»; 4) оказание помощи лицам священного сана, «подвергшимся репрессиям в переживаемое тяжелое время»[245]245
  Церковный вестник. 1906. 7 дек. № 49. С. 1623–1624.


[Закрыть]. Новым секретарем был избран свящ. Иоанн Федорович Егоров. Новому совету поручено было «выразить бывшему члену Совета Братства архим. Михаилу глубокую признательность за его труды для Братства, сердечное участие в постигшем его испытании, и ходатайствовать пред властью об облегчении его положения»[246]246
  Там же.


[Закрыть].

Сохранилось письмо свящ. Константина Аггеева с рассказом о перводекабрьском заседании, свидетельствующее о том, что к концу 1906 г. внутренние противоречия между участниками движения обострились настолько, что поставили ряд самых активных членов на грань выхода из братства-союза: «Наш “Союз” чуть не испарился. Избраны новые члены Совета, новый секретарь. Я не был на собрании, думая окончательно отойти. И вдруг! все дело переложено на нашу “троицу” – Егорова, Чельцова и Аггеева. С ними Аскольдов, Аксаков и др. Секретарем согласился быть Егоров. О моем отказе не может быть речи: только в предположении моего согласия Е<горов> и Ч<ельцов> согласились войти в Совет. Было экстренное заседание» (С. 398–399).

Почти за год до этого Аггеев, Чельцов и Егоров покинули комитет Союза (позднее переименованный в Совет Братства). Причиной стало расхождение с остальными членами объединения, а возможно и с митр. Антонием, в понимании целей и характера деятельности Союза. 8 января 1906 г. Аггеев сообщал Кудрявцеву: «У митрополита вели еще долгие беседы по делам нашего Союза, – отстояли его, но оо. Егоров, Чельцов, Аггеев – выходят: мое предположение перейти на практический путь работы – организация лекций-собеседований, чтение с рабочими и т. п. не встретило сочувствия, а проводить вечера в говорении – смысла не находим. <.. > На “разговоры” в Союзе и выслушивания многоречивого Колачева и сладкоречивого Саши Рождественского времени нет» (С. 360–361).

Группа Аггеева жаждала конкретной практической деятельности, выхода в рабочую и студенческую аудиторию, остальная часть Братства была к этому, по-видимому, не готова и предпочитала оставаться в рамках хорошо известного и давно опробованного жанра «чтений», «бесед», докладов с последующим обсуждением.

Первым «практическим» делом, предложенным новым составом совета (Аггеев, Чельцов, Егоров), стала борьба за архим. Михаила (Семенова): «Первое дело нашего Совета оставить в Петербурге о. Михаила, ссылаемого в захолустный монастырь за открытое заявление о принадлежности к “народно-социалистической партии”. Завтра в 11 назначено мне лично свидание у Извольского. Затем всем Советом, будем у М<итрополита> и Извольского. Наше требование: Вы можете его лишить службы в академии, но никакого даже формального не имеете права ссылать» (С. 399).

Однако ни первое, ни второе «дело» («реорганизацию “Века”» (С. 400)) новому совету осуществить не удалось. В 1907 г. следы деятельности Братства ревнителей церковного обновления теряются. В журнале «Церковный вестник» не было опубликовано ни одного отчета о его заседаниях. В № 2 еженедельника «Церковное обновление» была помещена заметка о собрании Братства по вопросу об отношении духовенства к партиям и выборам, состоявшемся 8 января 1907 года. После доклада проф. А. И. Введенского[247]247
  Введенский Александр Иванович (1856–1925) – русский философ-идеалист и психолог. В 1890 г. возглавил кафедру философии в Санкт-Петербургском университете и был его профессором до конца жизни. Состоял также профессором ряда других учебных заведений: военно-юридической академии, историко-филологического института, женского педагогического института и высших женских курсов Раева; читал философию на Бестужевских высших курсах. (Не следует путать с Александром Ивановичем Введенским, лидером «обновленческого» движения.)


[Закрыть] на собрании обсуждался вопрос, возможно ли пастырю быть в партии. «Устроители собрания хотели придти хоть к чему-нибудь практическому», «предложено было просить Владыку о разрешении общепастырского собрания по вопросу о партиях и выборах», но «не удалось и это», «противники сняли и этот практический вопрос»[248]248
  Церковное обновление. 1907. 14 янв. № 2. С. 16.


[Закрыть]. Автор заметки, вероятно, один из членов обновленного совета, снова и снова подчеркивает основной пункт расхождений внутри Братства – разное понимание приоритетов его деятельности: «В результате поговорили… и разошлись… Грустно было. Через неделю надо идти к урнам. Все в потемках. Народ разрывается крайностями»[249]249
  Там же.


[Закрыть].