Текст книги "Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени"

В середине XX столетия появляется новая интерпретация «старой системы», которую можно смело назвать «ревизионистской», ибо представители ее впервые действительно попытались «сбросить с себя хомут вигского нарратива». Классической в этом смысле стала статья Марка Блога «Миф о старом законодательстве о бедных» (1963), в которой политики и экономисты XIX в. обвинялись в использовании Спинхемленда для «очернения» всей системы социальной помощи с целью создания необходимого настроя для реформы 1834 года.[86]86
  Blaug М. The Myth of the Old Poor Law and the Making of the New//The Journal of Economic History, Vol. 23, № 2 (Junе, 1963). Р. 151–184.


[Закрыть] Блог указывал, что достоверность любых нарративов снижается в силу отсутствия точных данных о расходах и функционировании децентрализованной системы, в которой решения принимались местным чиновничеством и духовенством: «Да, есть сведения о полном объеме расходов в более чем 15 000 приходов, с 1802 по 1834 гг., но мы не можем знать, как именно расходовались средства на социально уязвимые группы – стариков, немощных, бездомных детей, одиноких матерей… В ряде приходов сохранились детальные отчеты о расходовании средств, но все равно трудно восстановить, на каком основании конкретный человек получал шесть шиллингов в неделю… морализаторская сказка об угрожающих последствиях помощи бедным победила перед тем, как были собраны необходимые данные, и до того, как система «произвела свои угрожающие последствия»… Но этот нарратив повторялся в дискурсе – политиками, экономистами, духовенством, представителями Королевских комиссий и пр. так часто, что получил статус «абсолютной научной правды, основанной исключительно на естественном законе».[87]87
  Ibid. P. 182.


[Закрыть]

Вслед за Блогом к похожим выводам пришли Дж. П. Хьюзел и К.Д.М. Шнель: согласно их аргументам, обнищание сельского населения было вызвано отнюдь не «старой системой», а, скорее, массовым перемещением промышленности на Север и деиндустриализацией на Юге страны, увеличением уровня сельскохозяйственной безработицы, упадком ремесла, экономическим спадом после 1815 г. и иными факторами. Социальная же помощь бедным, напротив, защищала сельскую бедноту от безработицы и потери альтернативных источников заработка.

Практически одновременно с появлением «ревизионистского нарратива», в 40-е гг. прошлого века, знаменитый социолог Карл Поланьи – в своей не менее знаменитой и ставшей классической работе «Великая трансформация» – вновь обращается к нарративу «вигскому», причем как к основе понимания истории становления социальной политики, посвящая отдельную одноименную главу Спинхемленду.

«Утверждая, что изучение Спинхемленда означает анализ истоков цивилизации XIX в., – пишет Поланьи, – мы имеем в виду не только его экономические и социальные последствия и даже не определяющее влияние, которое оказали эти последствия на современную политическую историю, но тот, как правило, неизвестный нашему поколению факт, что все наше социальное сознание формировалось по модели, заданной Спинхемлендом».[88]88
  Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., Алетейя. 2002. Гл. 7.


[Закрыть]

Так происходит второе рождение «вигского нарратива», который, судя по материалам специальной интернет-конференции, проведенной в 2004 г. и посвященной юбилею выхода в свет «Великой трансформации», продолжает оказывать существенное влияние на социологическую мысль и – более того – берется за основу рекомендаций в отношении социальной политики в современной России. Так, Т.Ю. Сидорина пишет: «Поставленный в центр рассмотрения 7-й главы «Великой трансформации» закон Спинхемленда в реальности вводил право существовать не работая как систему, как практику, причем называя эту практику «правом на жизнь». Безусловно, в основе закона – требование обязательной работы, доплата полагалась лишь работающим. Но как мы знаем, последствия Спинхемленда оказались столь плачевными, что иначе как развращающим этот Закон нельзя и назвать. Люди получили реальную возможность не работать… И при новом режиме, режиме «экономического человека», никто не стал бы работать за плату, если он мог обеспечить себе средства к существованию, ничего не делая».[89]89
  Сидорина Т.Ю. Мифологемы человеческого существования и формирование социальной политики в XIX–XX вв.: К. Поланьи и Л. фон Мизес// Материалы Интернет-конференции «60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman.edu.ru/db/msg/176965.html.


[Закрыть] Такой же точки зрения придерживается Р.А. Школлер, который, вслед за Поланьи трактуя Спинхемленд как своего рода «право на жизнь» по принципу дополняющей субсидии», утверждает, что он препятствовал формированию рынка труда в Англии. При всей антигуманности системы работных домов, считает Школлер, именно Акт 1834 г. создал предпосылки образования национального рынка труда.[90]90
  Школлер Р.А. Чем закон Спинхемленда препятствовал формированию рынка труда в Англии? // Материалы научной конференции 60-летие выхода в свет «Великой трансформации» Карла Поланьи: уроки для России/ http.: www. Ecsocman. edu.ru/db/msg/176965.html.


[Закрыть]

Очевидно, что оценки «старой системы», существующие в сегодняшнем научном дискурсе, до сих пор во многом балансируют между «вигским нарративом» и ревизионизмом. И все же в современной историографии преобладают попытки более взвешенного подхода к оценке «старого законодательства», – освобожденного от мифологий и нарративов, сконструированных два столетия назад. Одну из таких попыток представляет собой исследование Ф. Блока и М. Сомерс, основная мысль которых сводится к тому, что «спинхемлендский эпизод сам по себе не мог привести к последствиям, которые ему приписывают». «Старая система», считают Блок и Сомерс, законодательно закрепляла обязанность, на местном уровне, участвовать в судьбах тех, кто попал в нужду в результате болезни, уродства, распада семьи или временной безработицы. «В то же время, – пишут они, – в действительности в применении на практике этого законодательства в различных графствах и приходах наблюдались значительные расхождения, т. к. последние экспериментировали с использованием различных стратегий и политик, предназначенных для того, чтобы помочь бедным, защитить их, сохранив при этом стимулы к труду. Значение «старой системы» авторам видится и в том, что «репертуар социальной помощи», который до сих пор обсуждают современные политики, «немногим отличается от перечня мер, применявшихся в Англии в XVII–XVIII вв». Это минимальный гарантированный доход, страхование на случай сезонной безработицы (в зимние месяцы ряд графств предоставлял сельскохозяйственным рабочим еженедельные дотации в зависимости от размера семьи), общественные работы и работные дома, субсидии работодателям (в ряде приходов фермерам, нанимавшим безработных, доплачивали из фонда, собранного из налогов), стимулирование трудовой деятельности (иногда налог на бедных заменяли насильственным распределением определенного количества безработных), дотации на детей (тем сельскохозяйственным работникам, у которых было 2–3 несовершеннолетних ребенка и более, доплачивалась определенная сумма к жалованью).[91]91
  Block F., Somers M. In the Shadow of Speenhamland: Social Policy and the Old Poor Law// Politics and Society. Vol. 3, # 10. Sage Publications, 2003. P. 11–12, 32.


[Закрыть]

Историк медицины Саманта Уильямс, рассуждая в близком ключе, на основе анализа приходских архивов утверждает, что к началу XIX в. примерно в трех четвертях приходов Юго-востока Англии существовал «аналог обязательного медицинского страхования» – практиковались контракты, заключаемые между хирургом-фармацевтом (обычная для того времени квалификация врача) и приходом и обязывающие врача оказывать бесплатную медицинскую помощь беднякам. Эти контракты, по данным Уильямс, практически полностью вытеснили метод, когда врач выписывал пациенту счет за определенную услугу, а приход его оплачивал. Более того, медицинский рынок благодаря такого рода «страховым полисам» стал конкурентным, и врачи стремились заключить подобный контракт, чтобы вытеснить своих соперников.[92]92
  Williams S. Practitioners’ Income and Provision for the Poor. Parish Doctors in the Late Eighteenth and Early Nineteenth Centuries // Social History of Medicine. 2005. # 18 (2). P. 159–186.


[Закрыть]

Пол Слэк, бывший редактор журнала «Past and Present», автор книг «Бедность и политика в Тюдоровской и Стюартовской Англии» и «Английское законодательство о бедных в 1531–1782 гг.»,[93]93
  Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. L., Oxford, 1993. 246 p.; Slack P. The English Poor Law, 1531–1782. New Studies in Economic and Social History. Cambridge Unicersity Press, 1995.


[Закрыть] вообще отказывается признавать термины «старое законодательство» и «старая система». Это было, как он считает, скорее «неровное и локальное» регулирование проблем с бедными, «находившее выражение в тысячах тщательно фиксируемых небольших еженедельных выплатах, которые в сумме своей выливались в достаточно обширный трансфер денежных средств от богатых к бедным,… но которые не удалось объединить «в целиком безличностную дисциплинарную машину». Слэк отмечает, с одной стороны, позитивное влияние системы на сознание тех, кто платил налог на бедных: «Для половины домовладельцев сам по себе факт уплаты налога делал их членами респектабельного сообщества и отгораживал от нищих и нарушителей порядка… Машина социального обеспечения давала плательщикам этого налога чувство групповой идентичности и осознание социального превосходства, по мере того как она конструировала четко очерченную категорию зависимых бедных». С другой стороны, он признает, что в XVIII в. затраты на содержание бедных действительно выросли – «как в реальных цифрах, так и в восприятии налогоплательщиков и законодателей», – и система выглядела неадекватной в новых экономических условиях. Вывод Слэка в целом ближе к ревизионистской трактовке. «Английское «старое законодательство», – пишет он, – громче лаяло, нежели кусало. Оно служило ряду целей: установлению более строгого социального контроля, облегчению участи части населения и демонстрации щедрости власти, ее милосердия». Еще один вывод автора затрагивает т. н. «европейский контекст» проблемы. Несмотря на «бессистемность», английская «система» была, по мнению ученого, более эффективной, чем подобные институты в других странах.[94]94
  Slack P. Poverty and Policy… P. 205–208.


[Закрыть]

Следует отметить, что отдельную группу современных исследований представляют работы, анализирующие английское «старое законодательство» в европейском контексте, при изучении истории других стран. Так, Т. Смит в опубликованной недавно статье «Идеология милосердия, образ английского законодательства о бедных и дебаты о праве на вспомоществование во Франции, 1830–1905 гг.» указывает на то, что во Франции дискуссия о социальной помощи долгое время определялись «заграничным примером» Англии. «Французская боязнь любого рода социальных программ, – пишет Смит, – имела в своей основе испорченный образ английского законодательства о бедных». Он анализирует аргументы французских политиков, которые во второй половине XIX в. выступали против социальных дотаций и бесплатной медицинской помощи беднякам, и приходит к выводу, что они «использовали негативный образ английского законодательства о бедных, организовав тщательно инструментированную и дезинформирующую пропагандистскую кампанию».[95]95
  Smith T. The ideology of charity, the image of the English Poor Law and debates over the right to assistance in France, 1830–1905.// http.: journals.cambridge.org/article_ S0018246X97007553.


[Закрыть]

В русле компаративного подхода располагается и фундаментальный труд П. Линдерта, изучавшего и сравнивавшего социальные затраты в европейских государствах с XVIII века по настоящее время. Согласно его выводам, объем государственных затрат на социальную помощь к концу XVIII столетия превышал 1 % национального дохода только в Нидерландах, Англии и Уэльсе. К 1820 же годам Англия и Уэльс, по мнению Линдерта, становятся мировыми центрами социальной помощи – как фактически (2, 66 % от национального дохода), так и в публичных дебатах.[96]96
  Lindert P. H. Growing Public. Social Spending and Economic Growth since the 18th century. Vol. I. The Story. Camb., 2004. 377 p. P. 8.


[Закрыть]

Исследователи продолжают спорить о том, когда началась трансформация «старой системы» и можно ли считать реформу 1834 г. «водоразделом», разделившим историю британской социальной политики на два разных мира – «до» и «после». Вдумчивое сопоставление двух систем законодательства о бедных показывает, что «новое законодательство» не было коренной ломкой старого. Действительно, элементы «новой» системы проявлялись в законотворчестве уже с первой половины XVIII в. К тому времени уже был узаконен институт работных домов, культивирован принудительный труд как средство «исправления», введена маркировка пауперов как средство «стигматизации» бедности и формирования социального стыда за нее и даже, по «Акту Гилберта», сделан шаг в сторону централизации общественного призрения. С другой стороны, многие институты и установления «старой системы» продолжали существовать и после 1834 г., а последние положения «Елизаветинского законодательства» были отменены только в 1967 г. Поэтому XVIII – первую половину XIX в. можно считать переходным периодом, сочетавшим в себе черты «старой» и «новой» систем социальной помощи.

Уведомление о необходимости уплаты налога на бедных, начало XIX в.

Перевод

На имя Уильяма Вебба, приход Хэрролд, в указанном графстве. Мы, чьи имена здесь указаны и скреплены печатями, два мировых судьи Его Величества в графстве Бедфорд, призываем этой бумагой Вас явиться перед нами лично… в пятницу в два часа дня для предоставления объяснения, почему Вы отказываетесь платить налог на помощь бедным в указанном приходе за прошедший год; в случае неявки мы будем действовать так, будто Вы появились, но не объяснились. Написано нами и скреплено печатями в пятый день июня в год от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать второй.

Документ о прописке паупера (Settlement Certificate)

Перевод:

Мы, (перечисление имен и фамилий),

Церковные старосты и попечители о бедных прихода в графстве, располагаем в нашем попечении и знаем,

Что (имя мужчины) и его жена (имя женщины) являются жителями, легально поселенными в приходе (название).

Мы заверяем это подписями и печатями (далее – даты)

«Новое как изменённое старое»: работные дома в истории английской социальной политики

Многие английские законы о социальной поддержке, как и институты помощи бедным, в разное время зародившиеся в Англии, становились примерами для других европейских государств. Среди таких институтов особое место принадлежит работным домам, которые сами британцы считают пятном на своей исторической репутации и причисляют к т. н. «музеям совести» – то есть местам, напоминающим о вопиющих нарушениях прав человека в мировой истории.[97]97
  См. Международная коалиция мемориальных музеев совести // http://www. sitesofconscience.org/sites-ru/ru/-consulted 20/06/08.


[Закрыть] Своеобразной иллюстрацией этого «стыда» англичан за существование в их национальном прошлом работных домов можно считать, к примеру, тот факт, что Национальная служба здравоохранения Соединенного Королевства в первые пятьдесят лет своего функционирования с 1947 года указывала на нежелание пациентов госпитализироваться в ряд определенных больниц. Так происходило потому, что непопулярные учреждения здравоохранения в прошлом были работными домами. У англичан, даже по истечении многих лет после завершения эры работных домов и реконструкции этих зданий, ассоциация с ними пробуждала чувства стигматизации и стыда.

Нарукавная нашивка паупера, начало XIX в.: аббревиатура включает название прихода (Андовер) и первую букву в слове «паупер»

Интересно, что в России работные дома вообще не становились объектом отдельного исследования (за исключением, пожалуй, ряда публикаций о знаменитом Московском работном доме конца XIX – начала XX вв.) и известны широкой аудитории в первую очередь как цитадели жестокости и бесчеловечности, мрачная картина которых нарисована, к примеру, в знаменитом романе Чарльза Диккенса «Оливер Твист».

Работный дом традиционно считается символом «Нового законодательства о бедных», символом новой эры в социальной политике Англии, ознаменовенной реформой 1834 года. Между тем, история этого «британского изобретения» не столь однозначна, ее хронологические рамки не ограничиваются XIX веком, закрепившим за работным домом репутацию тюрьмы, и изначально внедрение работных домов в систему мер по борьбе с нищетой и безработицей среди трудоспособного населения не ставило карательных целей.

Можно сказать, что предпосылки появления работных домов в Британии были заложены «Актом об учреждении мест для размещения нуждающихся классов», принятым в 1564 г. Согласно этому документу, приходские чиновники получили право учреждать места, «удобные для размещения и пребывания трудоспособных нищих». Как бы в дополнение к этому закону в 1576 году увидел свет «Акт о принуждении бедняков к работе». Наконец, знаменитый «Елизаветинский закон о бедных» 1601 г. разрешал помогать людям без собственности, профессии и средств к существованию, если те отработают получаемую помощь на благо прихода. Думается, что именно эти три акта и дали начало институционализации работных домов в Англии.

Новый для Британии вид учреждений постепенно оформлялся в течение XVII столетия. Он отличался и от «домов призрения», куда помещались старики, больные, немощные, и от «домов исправления», предназначенных для ареста бродяг, тунеядцев и нарушителей спокойствия и принуждения их к «тяжелому труду» с целью «дисциплинирования и возможного исправления».[98]98
  Leonard E. M. The History of the English Poor Relief. L., Frank Cass and Co Ltd., 1965. P. 226.


[Закрыть]

Часто работные дома XVII века имели форму «рассеянных мануфактур», в рамках которых нищие трудились на дому под контролем местных купцов. Но примерно с 1630 года в отдельных местностях Англии и Уэльса стали строить специальные здания, в которых хранились материальные запасы прихода и работали пауперы. Первые работные дома такого типа были основаны в городах Абингтоне и Эксетере в 1631 и 1652 гг., соответственно.

В 1696–1697 гг. преуспевающий бристольский предприниматель Джон Кэрей попытался извлечь из идеи работного дома экономическую выгоду. Он основал небезызвестную «Бристольскую Корпорацию бедных», где нуждающиеся могли получить и отработать денежную помощь. Своими целями Кэрей провозглашал «выравнивание налогов на бедных в пределах городского округа, борьбу с ленью и вовлечение нищих обоих полов и всех возрастов в работу». Многие исследователи называют работный дом Кэрея «просвещенной версией» учреждения для помощи бедным – в нём был госпиталь для неимущих, рожениц, приюты для сумасшедших и для беспризорных детей. После нескольких лет функционирования работного дома Кэрей представил парламенту письменный отчет, в котором говорилось: «Это произвело должный эффект, на улицах не видно ни одного попрошайки или бродяги, а помощь нищим оказывается в нужном месте и в должном объеме».[99]99
  Ibid., P. 353.


[Закрыть] Пример Кэрея вдохновил многих состоятельных англичан, задумавших использовать труд пауперов с выгодой для себя. По «бристольскому образцу» были основаны подобные учреждения в Уорсестере, Халле, Эксетере, Плимуте, Норвиче.

Интерес энтузиастов подогревало и то обстоятельство, что большие надежды на работные дома открыто возлагал Вильгельм III Оранский, король Англии и Шотландии в 1688–1702 гг. «Работные дома, – говорил монарх, выступая в парламенте в 1698 г., – под добродетельным и должным руководством, решат все вопросы милосердия в отношении бедных – как их душ, так и их тел. Они могут стать отличным питомником для взращивания религиозности, добродетели и трудолюбия».[100]100
  Nicholls G. A History of the English Poor Law. in 3 vols. Vol. I, L., 1898. P. 125.


[Закрыть]

В конце XVII века в английский парламент посыпались «коммерческие предложения» о создании акционерных обществ, основой хозяйственной деятельности которых объявлялась организация работы пауперов с целью получения прибыли. Некоторые предложения получали поддержку. Например, в длительном и успешном «пауперном» бизнесе филантропа Томаса Термина были задействованы, в общей сложности, 1700 человек.[101]101
  Quirk V. Lessons from the English Poor Laws. Refereed paper presented to the Australian Political Studies Association Conference, University of Newcastle, 25–27 September 2006. P. 10.


[Закрыть]

Однако, к сожалению для предпринимателей, труд пауперов не был настолько доходен, чтобы покрывать их расходы. Поэтому в течение XVIII в, по словам исследователя В. Куирка, работные дома «входили и выходили из моды во многих графствах – в зависимости от смены материальных обстоятельств в приходе или администрации»[102]102
  Quirk V. Lessons from the English Poor Laws. Refereed paper presented to the Australian Political Studies Association Conference, University of Newcastle, 25–27 September 2006. P. 10.


[Закрыть].

В 1723 г. был принят «Акт о проверке работным домом», который еще называют «Акт Нэтчбулля» по фамилии тогдашнего главы министерства. Смысл документа заключался в том, что приходы получили право выбора – осуществлять помощь бедным в форме выплат или организовать работный дом, куда пауперы, нуждавшиеся в помощи, помещались в обязательном порядке на определенное время «на проверку». Они получали там пищу и одежду, но взамен выполняли разного рода работы. Можно сказать, что это постановление дало начало юридическому включению института работных домов в государственную систему социальной помощи.

Зачастую работный дом XVIII века выглядел как пространство для обитания под одной крышей больных, стариков, беспризорников, которые жили вместе и периодически «принуждались к работе» – настолько периодически, что работные дома того времени порой иронически именовались «дворцами для пауперов».

Вот как характеризовал работный дом в Бабингтоне (небольшой город в графстве Сомерсет) сэр Ф.М. Иден, автор фундаментального труда «Положение бедных», посетивший учреждение в 1797 году: «Работный дом был старым зданием, изначально не предназначенным для своей цели. Однако он оказался в хорошем состоянии, поддерживался в чистоте, все помещения регулярно проветривались. В недельный рацион входило: хлеб и бульон на завтрак по воскресеньям, средам и пятницам: в остальные дни – овсянка на молоке. Обед по воскресеньям, средам и пятнцам – хлеб, бульон, мясо, помидоры. В понедельник – запеченные пудинги с густым соусом, вторник, четверг, суббота – хлеб с молоком. На ужин каждый день – каша и хлеб. В комнатах – от двух до 7 кроватей. Кровати с подушками имеют 2 простыни, одно одеяло, 1 покрывало. Всего в этом работном доме проживают 28 человек, из них 12 – дети в возрасте до 7 лет. Детей содержат в чистоте, с ними занимаются чтением и катехизисом. Тех, кто способен работать, – немного, они прядут пряжу…, получая за 7 дюймов пряжи один пенни. Налогов прошлой зимой собрали 60 фунтов, на них купили уголь, говядину и картофель. Едят овсяные лепешки, никакого пива или сыра, только в Рождество. Водяная каша – основа меню. Это маленькая пропорция овсяной муки, сваренная на воде с небольшой луковицей; впрочем, такая каша – пища обычного приходского населения (иногда заменяюшая все три приема) в период неурожая. Среди тех бедняков, кто не получает помощи от прихода, ежегодно распределяется небольшая сумма в 45 фунтов 10 шиллингов на всех».[103]103
  Eden F. M. The State of the Poor (in 3 books). London, G. Rutlege and Sons Ltd. 1928 P. 247.


[Закрыть]

Были, по данным Идена, работные дома с лучшими, чем в Бабингтоне, условиями. В качестве примеров таких учреждений он приводит работные дома в Хертфорде, Вэри, Ланкастере, Нортэмптоне, Ливерпуле и т. д. Там, пишет Иден, «бедные живут хорошо и комфортно, под руководством очень правильных людей». То есть, по его мнению, многое в работном доме зависело от управляющего, от которого требовалось «доброжелательное и доброе руководство». Обращает на себя внимание то, что Иден не считал единственным требованием к управляющему его административные навыки; кроме них, по его убеждению, должны были присутствовать человеческие качества и способность симпатизировать бедным.[104]104
  Ibid. P. 219.


[Закрыть]

Итак, условия проживания в работных домах XVIII в. были вполне сносными, число постояльцев – небольшим, а сами заведения действительно напоминали «дома». Однако в ряде учреждений такого типа условия содержания бедняков были, наоборот, гораздо хуже. Тот же Иден приводит свидетельства антисанитарии, отсутствия кроватей, одеял и простыней в спальнях. Впрочем, по мнению автора, в антисанитарии зачастую были виноваты сами обитатели: например, там, где разрешалось выносить еду из общей столовой в спальни, бедняки хранили ее без соблюдения надлежащих условий, или же продавали за пределами работного дома, а иногда обменивали на пиво или крепкий алкоголь.[105]105
  Ibid. P. 360.


[Закрыть]

Кроме того, современники признавали, что для социально незащищенных категорий населения уже в XVIII веке работный дом порой становился местом, опасным для здоровья и даже жизни. Одной из таких категорий были дети, рождавшиеся в работном доме, или же младенцы, матери которых оказывались там.

Эту проблему в 60-х гг. XVIII века поднял филантроп Джонас Хэнуэй. Он заинтересовался статистикой детской смертности в работных домах Лондона, провел самостоятельное расследование и пришел, по его же словам, к «ужасающим выводам» о том, что показатели этой смертности чрезвычайно высоки. В памфлете «Настоятельный призыв к милосердию» филантроп называет работный дом не иначе как «домом убийства, ограбления родителей и отъема у них дорогой и, пожалуй, единственной собственности». В доказательство своих слов он приводит таблицу по данным журнала регистрации в работном доме в приходе Святого Георгия в Миддлэссексе за 1765 год. В ней содержатся данные о том, в каком возрасте ребенок попал в работный дом и сколько дней там прожил. Приведем ее с небольшими сокращениями.

«Если мы учтем возраст этих детей, – пишет Хэнуэй, – а именно, опасный для их жизни период, эта картина смертности становится еще более шокирующей, и чем ближе мы изучаем ее, тем более ужасной она становится». Филантроп проследил за судьбой тех семерых детей, которые, судя по таблице, не умерли в 1765 году. Он пишет, что матерям двух девочек – Мэри Уэбб и Элизабет Хэтауэй – удалось покинуть работный дом вместе с детьми; Питера Флидгарда также забрали живым. Однако четверо оставшихся детей умерли в следующем – то есть в 1766 – году: Джейн Драйборо и Уильям Карнс в новом году не прожили и месяца, Бенджамин Томкинс и Ричард Йейтс прожили еще 6 месяцев. «Это правда, что век людской недолог, – заключает Хэнуэй, – но эти бедные младенцы были скошены, как трава».[106]106
  Hanway J. An Earnest Appeal for Mercy to the Children of the Poor. L., 1765. Р. 41–42.


[Закрыть]

Автор приводит пример работного дома, в котором ни один из поступивших туда 54 младенцев не прожил и года. «Это показалось мне невероятным, – пишет Хэнуэй, – и я лично пошел в этот работный дом проверить обстановку, но! – это оказалось правдой. Здание проветривалось, было хорошо расположено, просто таков был уход!»[107]107
  Ibid. Р. 9.


[Закрыть] В целом же, обобщив данные журналов по Лондону и его окрестностям, Хэнуэй заключил, что из 16 тысяч окрещенных детей 8 тысяч не доживают до двух лет, и еще 1900 – до пяти лет, то есть 62, 5 % детей бедняков умирают до пяти лет вследствие ненадлежащего ухода за ними.[108]108
  Ibid. P. 6.


[Закрыть]

В последней трети XVIII в. английское законодательство внесло ряд изменений в организацию деятельности и порядок финансирования работных домов. Так, после принятия «Акта о помощи бедным» 1782 г. (или «Акта Гилберта» – по имени Томаса Гилберта, предложившего его в парламенте) в ряде приходов Англии начали создавать «межприходские» работные дома, в которые помещались пауперы из нескольких приходов. Финансирование таких работных домов велось из «общей казны».

Наконец, в 1834 г. в рамках «Нового законодательства о бедных» около 15 тысяч английских и уэльских приходов были реорганизованы в Союзы по законодательству о бедных (Poor Law Unions), и каждый такой союз в обязательном порядке организовывал собственный работный дом. «Новая система» вполне гармонировала с нормами и ценностями протестантизма, не считавшего бедность неизбежной, бедных – жертвами ситуации, а помощь им – христианским долгом. Акт 1834 г. основывался на посылке, что бедные несут ответственность за свое положение, которое они, если захотят, могут изменить.

Принципы, на которых должна была основываться деятельность самих работных домов, тоже были в известном смысле унифицированы. Так, например, еще в 1828 г. начальник работного дома в Саутвелле, преподобный Дж. Т. Бехер, написал работу «Система борьбы с пауперизмом», переизданнуюв 1834 году, на которую потом предлагали равняться всем английским работным домам. В книге Бехера просто и доступно объяснялся главный принцип, на котором базировалось «новое законодательство о бедных». «Преимущества, обеспечиваемые работным домом, – писал Бехер, – заключаются не в том, что он позволяет содержать бедняков, а в том, что он помогает предотвращать их попадание туда, заставляя низший класс почувствовать, как постыдно и унизительно быть принудительно вырванным из прихода. Когда бедняки прихода выражают недовольство, мы предлагаем им отправиться в работный дом, и после этого жалобы стихают…».[109]109
  Twining L. Workhouses and Pauperism. L., Methen, 1898. P. 353.


[Закрыть] Иными словами, пребывание человека в работном доме следовало сделать как можно более отталкивающим.

В конце 1830-х гг. в Англии были возведены сотни новых зданий работных домов. Если изначальный, идущий из XVII века замысел предполагал «закрытие» лишь трудоспособных взрослых пауперов как «уклонявшихся от работы тунеядцев», то с 1834 года в число обитателей работных домов стали попадать старики, инвалиды, сироты, незамужние матери, душевнобольные. Каждая категория проживала в отдельном отгороженном помещении. Общей была лишь столовая, хотя в ряде работных домов и там ставились специальные перегородки, отделявшие мужчин от женщин. Если, таким образом, в работный дом попадала семья, то ее члены сразу же намеренно отделялись друг от друга. Исключение делалось лишь для матерей с детьми: с 1842 года им разрешались свидания «по разумным поводам» – раз в неделю в течение часа (как правило, вечером в воскресенье).

Следующим намеренным принципом жизни работного дома было скудное и однообразное меню. Вот что вспоминает бывший надзиратель одного из работных домов юга Англии: «Завтрак и чай были неважными. Работников кормили хлебом с маргарином, а еще их поили чаем – вот и вся еда… На обед давали мясо… еще я помню капусту. Ее бросали в большие котлы часов в десять утра,…и она напоминала намокшую бумагу. Вечерняя еда была всегда одинаковой – хлеб с маргарином и чай…».[110]110
  Ibid. P. 45.


[Закрыть] Самый известный скандал, связанный с отвратительным питанием в работных домах, разгорелся в 1848 г. в Андовере (город в графстве Гэмпшир), где проверяющие застали группу пауперов за дракой из-за остатков гнилого мяса, оставшегося на костях, на перемолке которых они работали.

Спали пауперы в общих многолюдных спальнях, где, как отмечали публицисты XIX в., «по десять детей могли быть уложены спать в одной кровати, живой человек мог разделять ложе с трупом, если возникала задержка с захоронением последнего, а больные и немощные бедняки порой лежали, утопая в собственных экскрементах».[111]111
  Ibid. P. 58.


[Закрыть] Помывка в большинстве работных домов предполагалась раз в неделю, а медицинская помощь осуществлялась врачом, которому помогали обитатели работного дома за вознаграждение в виде пинты пива или пары стаканов джина.

Режим дня, часы для работы и отдыха, правила поведения в работных домах были прописаны в специальных «Правилах и наказаниях», крупно напечатанных и вывешенных на всеобщее обозрение; для неграмотных правила зачитывались вслух каждую неделю. Такие листы с правилами – довольно доступный для исследователя источник, их можно встретить в исторических музеях английских городов и даже вывешенными в пабах. В целом они были похожи. Подъем предусматривался в 6 утра «в летнюю половину года» и в 7 утра «в зимнюю половину». Начало работы – сразу же после подъема, продолжительность – 12 часов. Летом отбой в 8 вечера, зимой – в 7 вечера. Перерывы: полчаса на завтрак, час на обед и полчаса на ужин. Нарушения распорядка были разграничены на «недисциплинированное поведение» (disorderly conduct) и «непокорное поведение» (refractory conduct). Первое могло наказываться лишением «излишеств в еде» – таких, как сыр или чай, второе наказывалось более строго – вплоть до тюремного заключения. К недисциплинированному поведению относились нарушение тишины, ненормативная лексика, «отказ от работы, притворившись больным», азартные игры. К непокорному поведению относились пьянство, подстрекание к мятежам в устной или письменной форме, оскорбление надзирателя, драки, нанесение ущерба имуществу работного дома. В специальных «книгах проступков пауперов» (Pauper Offence books) можно обнаружить примеры таких «преступлений и наказаний». Например, в работном доме Биминстера в графстве Дорсет Джон Эплин был заперт на хлебе и воде в карцере на 24 часа за то, что плохо вел себя во время молитвы, две девушки за драку между собой были лишены мяса на месяц, а Исаак Хартлетт, разбивший окно, отправлен в тюрьму на 2 месяца.[112]112
  Rules and Orders…for the Parish Workhouse of Aylesbury, in the County of Bucks. 27th January 1831 // Higginbotham, Peter “The Workhouse” 2005 – (электронный ресурс) – режим доступа: http://www.workhouses.org.uk.


[Закрыть]