Текст книги "Ловушки памяти"

Юлия Басова
Ловушки памяти

Часть первая
Навигатор

Глава 1
Голоса

Я подняла с земли увесистый камень и, хорошенько размахнувшись, швырнула его в окно первого этажа. Раздался звон бьющегося стекла и бешеный рёв сигнализации.

Ещё пару секунд я стояла, не в силах пошевелиться, и любовалась празднично наряженной новогодней ёлкой во дворе дома. Этого прекрасного, белого дома с колонами, который вот уже месяц снится мне по ночам. Странно, Новый год давно прошёл, февраль в самом разгаре, а ёлка всё ещё переливается разноцветными огнями, крупными блестящими бусами, таинственными красными звёздами и мерцающими снежинками.

Когда я впервые увидела её, то пришла в неописуемый восторг. Даже немного позавидовала возлюбленной человека, создавшего такую красоту. Почему-то было очевидно, что новогоднюю ель украшал мужчина с незаурядным вкусом. А если он – мужчина, то у него должна быть женщина. Хотя, конечно, всякое случается… но, как правило, это так.

Размышления пришлось прервать. Надо уходить, пока меня не заметили.

Услышав вой патрульной машины, я резко развернулась и побежала к лазейке, через которую проникла на эту территорию. Хозяева, должно быть, давно не появлялись в своей загородной резиденции и не занимались участком – снегу здесь намело по пояс.

Я неслась к забору, стараясь не сходить с тропинки, которую протоптала по пути к дому, но метель, начавшаяся так внезапно, уже запорошила мои следы, и приходилось высоко поднимать колени, чтобы не увязнуть в сугробах.

Я отодвинула две доски и юркнула в узкий проём. Передо мной простирался еловый лес. Собрав все силы в кулак, я глубоко вздохнула и зашагала вперёд, не обращая внимания на то, что ноги тонут в глубоком снегу. Иногда переходила на бег, но почти сразу сбавляла скорость – уж очень высокие сугробы. Нужно правильно дышать, чтобы не сбиться с ритма. Нужно выстоять перед этим адским ветром, сбивающим с ног. Нужно научиться не замечать снежную бурю, выжигающую глаза. Нужно вернуться домой, чтобы потом, наверное, уже завтра, снова прийти к этому странному дому.

Он, словно магнит, манит меня к себе, зовёт заглянуть внутрь и раскрыть все его тайны. И я хочу это сделать, хочу! Только проклятая сигнализация никак не позволяет мне оказаться там. Выбитое мною стекло каждый раз меняют. Дом вновь ставят под охрану, и бодрые молодчики из патрульной службы с готовностью выезжают на место, где в очередной раз надрывается тревожная сирена. Без вариантов, что называется.

Я хмуро брела по лесу, по-прежнему с трудом высвобождая ноги из рыхлого снега. Летом, я смогла бы оказаться дома минут через семь, может – десять. Это если прогулочным шагом, не спеша. А так, не видя ничего вокруг себя в радиусе одного метра, я предполагала добраться минут за тридцать.

Мысли крутились около этого особняка. Трудности лишь подстёгивали мой интерес. Хотелось вернуться и попытаться ещё раз попасть внутрь. Наверняка стражи порядка уже убрались восвояси, недоуменно оглядываясь по сторонам. Думаю, что им порядком надоело выезжать на ложные вызовы. Стекло разбито, следов проникновения не обнаружено. Лишь камень, невольный шпион. Эх! Были бы у него глаза, маленькие проворные ножки и желание мне помочь… Он бы мне очень пригодился!

Так! Стоп, Мила. Не сходи с ума! О чём ты только думаешь?

Я остановилась, глубоко вздохнула и стянула с головы серую вязаную шапку. Затем зачерпнула пригоршню снега и поднесла к лицу, чтобы умыться. Сразу стало легче. Кожа на щеках и на лбу запылала.

Я огляделась по сторонам. Как и следовало ожидать, никого. Пустынно и тихо. Лишь ветер дует, как сумасшедший, да снег острыми льдинками колет глаза, отчего хочется их закрыть, свернуться калачиком в каком-нибудь сугробе и заснуть до весны… Я тихонько чертыхнулась: ну и мысли! Именно так и замерзают люди и животные в суровую зимнюю пору. Просто засыпают, а потом… Нет! Не мой вариант! Я скинула с себя тяжёлое оцепенение и быстро, насколько это было возможно, зашагала в сторону дома. У меня есть мама, и она наверняка очень волнуется – где я и что со мной.

Подойдя к своей калитке, я замешкалась, пытаясь нащупать в кармане дублёнки ключи. Замёрзшие пальцы отказывались слушаться, и мне пришлось немало потрудиться, прежде чем я смогла попасть в дом.

На кухне меня ждал «сюрприз». Мать в компании нескольких женщин примерно одного с нею возраста сидела за столом, который был заставлен вполне традиционной закуской – соленьями, фаршированными овощами, салатами. Тут же стояли стопки и запотевший графин с водкой. Некоторые дамы, впрочем, пили шампанское, держа в руках длинные хрустальные бокалы со сложным орнаментом. Эта старомодная посуда, доставшаяся моей матери от её тёти, пылилась в шкафу на верхней полке много лет. Гостей у нас не бывает, алкоголь мы не употребляем, и потому фужеры почти никогда не используются по назначению. И вот, похоже, их звёздный час пробил. В доме наконец-то весело. Оживлённые разговоры, смех, пьяные дискуссии о смысле жизни… То, что в других семьях – вполне обычное явление, для нас – почти экзотика.

– Здравствуйте! – вежливо поздоровалась я с мамиными гостьями, просачиваясь из прихожей на нашу небольшую кухню.

– А, дочка! – излишне оживлённо воскликнула моя родительница и потянулась ко мне, чтобы поцеловать.

Я скорчила удивлённую гримасу – вот так новости! Телячьи нежности в нашей семье никогда не поощрялись. У нас по-прежнему непростые взаимоотношения с мамой, хотя иногда она становится более мягкой, отзывчивой по отношению ко мне. Отчего-то в такие моменты кажется, что она меня жалеет. Непонятно только, почему…

– Здравствуйте, Мила! – развязно встряла одна из дам. – Мы наслышаны о вас. Нам Лариса все уши прожужжала. Говорит о своей чудесной дочке без остановки.

– Да? – удивилась я, присаживаясь за стол вместе со всеми. – Мама обо мне часто рассказывает?

– Каждые две минуты! – включилась в беседу другая женщина, дородная и важная, похожая на музу Кустодиева. Она с нескрываемым любопытством оглядела меня своими небольшими бесцветными глазами, и, как бы нехотя, признала:

– Да, Ларисочка, хороша у тебя девчонка! Любого жениха очарует.

Толстушка ещё раз бросила на меня оценивающий взгляд, быстро опрокинула стопку водки и, слегка поморщившись, накинулась на еду, сразу забыв обо всём на свете.

Мать, окрылённая похвалой, широко заулыбалась:

– Может, мне её замуж выдать?

Я фыркнула. Всё, конечно, понятно, – чего не скажешь по пьяной лавочке, но вообще я против вмешательства в мою личную жизнь!

– А жених-то есть на примете? – нетрезво осведомилась толстуха, энергично пережёвывая салат.

– Да какое там! – чересчур драматично воскликнула моя мама. – Она же у меня разборчивая. Я ей всегда говорила: Мила, смотри, при таком отношении в девках останешься! А она не слушает, и всё.

Её собеседницы сокрушённо закачали головами и стали наперебой восклицать:

– Да! Молодёжь!

– Ничего слушать не хотят!

Я с удивлением покосилась на родительницу:

– Мам, не придумывай! У нас и разговоров-то таких не было никогда!

– Цыц! Поговори мне ещё, малявка! – зашикала на меня мать. На мой взгляд, в тот момент её извиняло лишь то, что она была окончательно, бесповоротно пьяна.

– О-о-о! – скептически протянула я и встала из-за стола. – Пойду, пожалуй, к себе.

А то мало ли до чего мы все сейчас договоримся. Когда человек пьян, он становится агрессивным и грубым, и с этим ничего не поделаешь. А ещё он придумывает разные небылицы и с готовностью делится ими со своими собеседниками. Я решила, что больше не нужно провоцировать маму на неправильные поступки и, прихватив с собой пару мандаринов, направилась, уже было наверх, в спальню, как вдруг услышала её трагический шёпот:

– Был тут у неё один парень… Не помню, правда, точно, как его звали. Имя ещё такое необычное… Нет, не помню… Да они и встречались совсем недолго.

Мне стало не по себе. Я остановилась на ступеньках, крепко вцепившись в деревянные перила. О ком это она? Что имела в виду моя мать, говоря, что у меня кто-то был? Не мне ли лучше знать, кто есть в моей жизни, а кого в ней нет? Лично я ничего такого не припомню. Парня у меня никогда не было. Я их вообще стесняюсь, стараюсь с ними поменьше общаться. Да и где? В нашем педагогическом университете учатся одни девчонки, за редким исключением. В Москву я наведываюсь редко. А здесь, у нас – поля вокруг да леса. Так о ком же моя мама рассказывает своим подругам? Наверное, алкоголь во всём виноват. Она же почти не пьёт, а тут вдруг приняла на грудь, да ещё так много… По-моему, когда я уходила, дамы уже перешли на водку. Я поморщилась: пить такую гадость – занятие не из приятных. Плавали, знаем…

Я вспомнила свой недавний поход в ночной клуб, где впервые нарезалась как свинья. Был день рождения Марины, девушки, которая учится в одной группе со мной. Мы явились туда большой компанией, а потом потерялись – слишком уж много каждый из нас выпил… Только вот одного никак не могу вспомнить – как добралась до дома в ту ночь. Я наморщилась, силясь вспомнить некоторые факты, и с беспокойством обнаружила, что вопросов стало ещё больше. То, что сказала мать, глубоко засело мне в голову, и никакие доводы типа: «она же выпила, не понимает, что говорит» уже не прокатывали.

Вспомнить, вспомнить… Лишь эта мысль крутилась в моей голове, вытесняя другие мысли. И тут же возникал вопрос: что?

Что именно я должна вспомнить?!!

Ты, Мила Богданова, семнадцати лет от роду, учишься в университете, изучаешь русский язык и литературу, живёшь с матерью в собственном доме недалеко от Москвы. Изредка общаешься с отцом, который ушёл из семьи, когда тебе было совсем немного лет. Не работаешь, парня нет и, наверное, не скоро появится… Вот, собственно, и вся биография. Что тут вспоминать-то?

Я раздражённо пожала плечами и зашагала вверх по лестнице. Всё это – глупости. Мне надо жить сегодняшним днём – учиться, общаться с друзьями, веселиться, пока есть желание, пока молода.

Войдя в свою комнату, я не стала включать люстру. Нащупала на туалетном столике спички и зажгла свечи. Один подсвечник поставила на тумбочку рядом с кроватью, другой – на подоконник. Моё жилище озарилось тёплым неярким светом. Я устало опустилась в кресло и откинула голову назад. Устала… Бродить по зимнему запорошенному лесу в самую метель – занятие не из лёгких. И всё же мне необходимо проделывать это снова и снова, пока все ответы не найдутся.

Я сонно зевнула и вытянула вперёд ноги. В последнее время жизнь состоит из странных снов и обрывочных воспоминаний. Только чьи это воспоминания? Мои или чужие? Наверное, всё-таки не мои. Я ещё раз, словно заклинание, повторила свою нехитрую биографию.

– Нет у меня никаких тайн! – упрямо отчеканила я, словно хотела убедить кого-то ещё, а не себя саму.

Постепенно мои глаза стали закрываться, и вот я уже не могу пошевелиться от усталости. А по идее, надо принять душ и улечься в постель.

Сон, так неожиданно подкравшийся, ещё не вполне завладел мной, а караулил где-то рядом. Я ощущала, как затекает рука, как ноет шея. Ещё бы – кресло предназначено не для того, чтобы в нём спать! Для этого придуманы кровати.

Ноги замёрзли (надо было хотя бы пледом укрыться). Но… нет сил. Нет сил даже подняться…

– Ну, и в который раз ты возвращаешься домой поздно вечером, уставшая, опустошённая, растерянная? – низкий зловещий голос возник из ниоткуда, заставив меня вздрогнуть и изо всех сил вжаться в кресло.

– В седьмой, восьмой, десятый? – не унимался невидимый собеседник.

Чёрт! Я судорожно свела челюсти. Только этого мне сейчас и не хватало! Да у меня же форменный бред!

– Какая сила несёт тебя к этому дому? – похоже, мой невидимый собеседник ничуть не интересуется моим моральным состоянием!

Вопросы… Вопросы, на которые я должна ответить… Но кому? Кто их задаёт?

Голосов было несколько. Они принадлежали скорее мужчинам, чем женщинам. Но это всё, что можно заключить с уверенностью.

Я попыталась открыть глаза, чтобы понять – есть ли здесь кто-то ещё, кроме меня? Попытка с треском провалилась – отяжелевшие веки не хотели поддаваться. Словно их удерживала на месте незримая рука.

Странное состояние – полусон, полуявь. И страшно. Как будто в ночном кошмаре.

– Ответь, или ты боишься правды? – не отставали от меня голоса.

Вот бы посмотреть хоть одним глазком… Кто здесь?

– Чем меньше человек знает, тем он счастливее, – раздалось над самым ухом.

Отчаявшись разглядеть что-либо, я лишь покачала головой. Пусть хоть так, но всё-таки выражу свой протест. А если ещё и сказать что-нибудь? Получится?

Я вздохнула как можно глубже и выдала:

– Нет, вы не правы. Вот я не знаю ничего. По вашему, мне бы жить и радоваться. Но я не могу, потому что ищу разгадку, которая каждый раз ускользает. Я смотрю вокруг – и ничего не вижу. А хотела бы. Хотела бы, чтобы правда нашла меня. Какой бы она не была, эта правда. Наверное, я глупа?

– Не нам судить, – был ответ.

Что же, уже диалог!

– А кому? Кому судить?

Разговор с невидимыми собеседниками продолжался. Я уже не удивлялась тому, что происходило в этой странной полуреальности, где я разговаривала с кем-то. Скорее всего, с призраками. По крайней мере, здесь был кто-то или что-то, чьё присутствие можно было определить лишь по наличию внутри панического, парализующего страха. Вот почему я не могу открыть глаза, размять затёкшие руки и пошевелить шеей. Мне настолько страшно, что я даже не чувствую страха. Или за последнее время я так привыкла к нему? Быть застигнутой возле того странного дома вооружёнными охранниками… Замёрзнуть в зимнем лесу и больше никогда не вернуться домой… Сойти с ума, так и не ответив ни на один вопрос… Не добравшись до истины…

– Ты очень сильна. Этого не следует отрицать, – неожиданно признали мои собеседники из ниоткуда.

– Спасибо. Обнадёжили! Тогда буду стремиться к страданиям как к высшей форме существования и стану ещё сильнее!

Я попыталась пошутить и подумала, что из всей этой истории и в самом деле мог бы получиться неплохой анекдот: некто запугивает меня до полусмерти, а я так устала бояться, что этот некто, видя мои глупые потуги не сойти с ума, принимается даже подбадривать меня. А я так небрежно: спасибо, обнадёжили!

Я невольно улыбнулась. Вот! Выходит, страх меня не полностью парализовал! Губы-то растянулись в улыбке! Значит, всё остальное тоже должно зашевелиться.

– Не старайся. Ты не можешь сделать больше того, на что способна, – немедленно предупредили меня.

Я разочарованно вздохнула и деловито предложила:

– Тогда давайте по делу: чего вам от меня надо?

– Нам необходимо, чтобы ты вспомнила всё то, что тебя обманом заставили забыть.

– И что же?

– Сама должна понять. Пока ты всё делаешь правильно.

Я насторожилась. Правильно, что хожу к тому дому?

– Правильно, что пытаешься вспомнить. Мы поможем, но потом – каждый за себя. И ещё: вряд ли ты выживешь.

– Отличная перспектива! – Я попыталась сказать это как можно беззаботнее, но на последнем слове голос всё-таки дрогнул. – Зачем тогда помогать? Может, прибьёте меня прямо сейчас, и дело с концом?

Я невесело улыбнулась, а точнее, оскалилась, обнаружив тем самым, что хоть небольшое присутствие духа, несмотря на временную недееспособность, всё-таки могу продемонстрировать.

– И не надейся! – зло прошипели мне прямо в лицо. – Ты слишком много значишь для наших врагов, чтобы лишать тебя жизни так скоро. У нас достанет терпения ждать, пока тебя убьёт один из них.

Отлично! Даже возразить нечего. Если только понимаешь, о чём идёт речь. Надо сказать, что я не понимала. Решительно ничего не понимала, но спросить тоже не могла, поддавшись новому приступу паники, неожиданно охладившему мою кровь.

Наверное, только у мертвецов такая ледяная кровь! Я в исступлении вонзила ногти в мягкую податливую ткань кресла, и с огромным усилием сдержала крик, готовый в любой момент сорваться с губ.

Казалось, страх вымораживает меня изнутри – каждую клеточку, каждую молекулу в моём теле медленно убивают очень странным, изощрённым способом.

– К тебе применили предпоследнюю фазу. Это фаза мести.

– Фаза мести?

– Неприятно, не так ли? – злорадно зашипели мне в ухо. – Страх послан тебе, как пытка, как возмездие. Прости, но то воздействие, что обычно применяется к смертным, на тебя не действует. Мы пробовали, но тебе как будто даже приятно стало.

– Так, вы, значит, давно подбираете мне подходящее наказание? – гневно осведомилась я.

– Воздействие ступенью ниже, применяемое исключительно к иномирам, тебя только рассмешило, – бесстрастно пояснили мне, – что же ещё оставалось делать? Надо признать, что ты ещё сильнее, чем мы думали. Кстати, следующая фаза – необратимость. Помни об этом!

Я натужно засмеялась. На этот раз губы меня не послушались, и смех остался внутри, так и не вырвавшись наружу. Он долго пузырился и клокотал в горле, а затем опустился ниже и осел где-то в области диафрагмы. На секунду мне даже стало щекотно, и я по привычке снова решила засмеяться, но, вспомнив, что теперь, в моём положении, это совсем неуместно, сдержалась.

– Кто они – ваши враги? – наконец решилась я и задала главный вопрос.

Ведь для их врагов я много значу. Странно, но мне о них ничего не известно. Как такое возможно?

– Те, кто счёл себя вправе повелевать всеми, в том числе и нами.

– А вам, конечно, это всё порядком надоело? Я права? Но почему бы тогда просто не взять и не выложить мне всю правду прямо сейчас, а? Зачем нужны все эти загадки? Или вам запретили? Те, кого вы ненавидите? Как малышам запрещают мороженое, – издевалась я, понимая, что буквально считанные мгновения остаются до того момента, как на мою голову падёт праведный гнев моих оппонентов.

– Сарказм… Ирония… Ты сильна в этом, раз так легко балансируешь между паникой и смехом? – Вопрос прозвучал вполне безобидно.

– Нет. Я не сильна. Зато у нас полно других, кто очень неплохо шутит. Юмористы. Их сейчас по всем каналам крутят.

– Тогда оставь свои попытки сопротивляться. Они ни к чему не приведут.

– Ну почему же? – Я мысленно потянулась, словно кошка на солнцепёке. – Ещё чуть-чуть, и вы примените ко мне фазу «необратимость». Может, я этого и добиваюсь? Может, мне жить надоело?!

Через мгновение я почувствовала, что в комнате стало ещё холоднее и откуда-то повеяло сыростью. Мои глаза по-прежнему были закрыты, а тело не слушалось. И, наконец, к этому неприятному состоянию прибавилось ещё одно: я поняла, что нахожусь в ловушке. Мне отсюда уже не выбраться. Свет померк, и пространство смыкается, плотно обхватив со всех сторон, словно я всё глубже и глубже проваливаюсь в зыбучий песок. Я ощутила, что пустота становится осязаемой, прессует, сжимает руки и ноги, сдавливает тисками голову. И вот уже совсем нечем дышать. Стало понятно: меня закопали заживо.

Неужели так и закончится моя жизнь?

– Ты ещё на что-то надеешься?

– Как ни странно, но да.

Воздуха оставалось на два вздоха. Я это знала точно и решила насладиться им, словно ценитель вин – глотком любимого коллекционного вина.

Вдохнула в первый раз. Неожиданная догадка пронзила разум.

– Постойте! Если это «необратимость», то сейчас всё точно завершится. Конец!

– Ты ошибаешься. Это – ещё не «необратимость». Кровь ещё можно остановить, если вытащить руки из горячей воды.

– Вода? При чём тут…

Да, неважно…

Я наслаждалась одной мыслью о том, что мне остался ещё глоточек воздуха. Медленно, с восторгом, предвкушая удовольствие, я расправила ноздри и втянула последний, самый сладкий, глоток.

Всё. Всё?!! И больше ничего не будет? Никогда?

Мне в ответ было молчание. Я выдохнула и поняла – это конец.

Пустота, принявшая структуру крупного, горячего песка, засыпала меня сверху, и я стала медленно уходить.

Значит, так нужно.

– Ты должна бороться, – сказали мне издалека. – Ты не такая, какой себя считаешь. Ты обретёшь правду. Просто прими решение. Только знай: если захочешь умереть сейчас, то выберешь самый простой и безболезненный путь.

Долго думать не было возможности, потому что я давно не дышала, и тело медленно, но непреклонно коченело.

– Убедили! – прохрипела я. – Верните меня к жизни! Я должна всё понять сама.

– Значит, мы скоро встретимся.

– А можно как-нибудь без вас обойтись?

– Увы, нет. Пришло наше время, а значит, мы должны участвовать.

Голоса стали постепенно смешиваться с моим беспорядочно громким сердцебиением и, наконец, вовсе исчезли.

Какое-то время я ещё прислушивалась, но вскоре, почувствовав благодатное тепло, разливающееся по венам, поняла – они ушли. Песок тоже отступил, запах сырости и тлена пропал, и глаза открылись сами собой. Я быстро зажала рот обеими руками, но крик, вырвавшийся из моей груди, был оглушительным.