Текст книги "Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня"

– Бояться тебе нечего, – отрицающе махнул ладонью Изяслав, – неужто думаешь, что племянника не поймём? Говори, Всеслав!

– Хочу я… – полоцкий князь поочередно оглядел всех Ярославичей. – Прошу вас принять меня себе в братья, не держать за чужака, возродить прежнее единство. Позволено ли мне будет считать себя вашей семьёй, а вас – своей?

Ярославичи изумлённо переглянулись. Ещё несколько дней назад они впервые увидали этого человека, а до этого только и знали, что о борьбе и соперничестве отцов. Однако им пока поводы для войны не виделись, а Всеслав, к тому же, оказал им такую великую услугу! У Всеволода только на челе лежало негодование и неприятие подобного, Святослав же, сердцем готовый открыться, умом понимал, что принять полочанина братом – это уравнять его с собой, то есть, допустить к киевскому наследию? Принять в совет? Но на великокняжеский престол он всё равно никак претендовать не сможет, ведь и они, другие Ярославичи, какими бы ни были близкими Изяславу, разъедутся по своим уделам, так и Всеславу придётся возвращаться в Полоцк.

– Что ж тут просить! – довольно провозгласил Изяслав. – И без того ты наш родич, а значит, и семья!

– Это как-то… – вмешался Святослав, видя, что старший брат не задумывается над далёкими последствиями каждого слова. – Должно быть обозначено, Всеслав? Желаешь ли ты подтверждений каких нашего к тебе расположения?

– Что ты, что ты! Только отцов двор прошу мне отдать, всё же, это был его дом в Киеве? Если я не чужой здесь, не чужак вам, а сюда, в святую святых князей без разрешения являться права не имею, могу заиметь свой угол, чтобы не чувствовать себя гостем и изгоем?

– Просьба эта справедлива, – скорее начал Святослав, пока Изяслав бездумно не пошёл и на это, – но только достойно ли тебя жить в боярской стороне, да ещё в соседстве с порубом…

– Где жил отец, там и мне пригодно.

– Но отец твой с нашим воевал, а мы с тобой – нет, к счастью…

– Свят, он мне жизнь спас! – вмешался Вячеслав. – Брячиславов двор всё равно пустует! Считаю, что должны отдать его Всеславу!

– Да, не вижу никаких тому преград, – подытожил Изяслав, уже не давая себя прервать, – Всеслав, Брячиславов двор теперь твой, живи в нём, сколько захочется!

Святослав удрученно вздохнул. Свободный доступ полоцкому князю в Киев ему совсем не нравился.

Успокоенные участью Вячеслава, который теперь должен был идти на поправку, все вспомнили о скорой игоревой свадьбе, подготовку к коей едва не прервали, и расходились, обсуждая её. Получивший исцеление попросил принести ему сына Бориса, чтобы подержать его и поцеловать. Ода отправилась за ним в светлицы, где приглядывали за княжичем нарочитые девицы.

– Пошла я вчера к Ладе, – говорила одна, Красмира, самая словоохотливая боярская дочь, когда вошла за ребёнком княгиня, – ей же было скучно эти дни, великий князь тут время проводил. Ну и вот иду я, смотрю, Киликия наша шагает, да не одна, а с этим приезжим болотным князем…

– Вдвоём идут? – заинтриговано подалась к ней вторая девушка.

– Да! И воркуют, точно голуби! Она вся ажно светилась! Идёт, виляет вся собой!

– И куда только её князь смотрит?

– То-то и оно, что пока не смотрит – она уже своё ищет…

Ода замерла на секунду у люльки, вытаскивая Бориса. Не любившая злословия или пустых сплетен, она всегда одёргивала девушек, заводивших разговоры о Святославе и обсуждавших его – а случалось такое частенько, многие боярские дочери, как и сама Ода, вздыхали по нему, особенно Красмира, считавшаяся самой прекрасной из киевских девушек на выданье и мечтавшая выбиться в княгини, – но опорочивающие Киликию слова заставили слушать их. Ода с удовольствием бы поверила, что Киликия блудница и неверная жена, потому что не хотелось видеть её рядом со Святославом. Поползшая по душе ненависть к гречанке доползла до груди и заставила вздрогнуть, перекрестившись. Ода вспомнила, как возжелала Святослава и молилась, чтобы Вячеслав не приходил к ней, и что после этого вышло. Если что стрясётся с Киликией, она себе этого не простит!

– Разве княгиня плохая? – обратилась она к сплетницам. Красмира с ухмылкой перекинула косу на плечо и стала её поглаживать:

– Об этом многие говорят. И матушка мне рассказывала, она-то ещё при княгине Ирине тут жила, видела вернувшегося из Царьграда с этой распутницей Святослава Ярославича, говорит, её приходилось заставлять одеваться, настолько она привыкла у себя там голой при всех ходить!

– Да, я слышала, – подхватила вторая, Болемила, – как она, несмотря на замужество, простоволосая выходила, а князь только и успевал ловить её и укрывать!

– Одно слово – распутница, – повторила убеждённо Красмира. Которой было шестнадцать лет, как и её подруге. Оде было только восемнадцать и она, по наивной юности и неопытности не знала, во что верить, кого слушать. Киликия была её старше лет на десять, и казалась оттого ещё более порочной, непонятной, не заслуживающей любви Святослава. Прижав к груди Бориса, Ода посчитала за лучшее уйти к мужу и сидеть с ним, дальше от соблазнов, грехов и слухов, провоцирующих первое и второе.

Всеслав с Нейолой вошли в свои покои, оглядев их как будто впервые. Теперь весь Брячиславов двор, просторные хоромы, терем в три этажа, принадлежал им. Их можно было устраивать по своему разумению, украшать, обживать. Убедившись, что за дверями никого нет и они остались наедине, князь с княгиней улыбнулись друг другу: он – чуть лукаво и самодовольно, она – холодно и с вызовом, давая понять улыбкой, что дело только начато.

– Что, сестрёнка, по-моему, всё пока выходит удачно? – Всеслав плюхнулся на кровать и, стянув с себя сапоги, закинул на неё ноги. – Не пожалела, что назвалась моей женой? А то вдруг прельстилась кем из наших братушек?

– Кем? – презрительно хмыкнула Нейола, начав снимать с себя украшения. – Этим бражником Изяславом? Или богомольным Всеволодом? Или тем, что твоими стараниями останется калекой? Ну нет, я для того и назвалась твоей женой, чтобы никто и не подумал приближаться! Я вайделотка5353
  Вайделоты – жрецы у литовских племён, населявших около полоцкие земли, отвечавшие за врачевание и передачу мудрости из поколения в поколение, женская их часть – вайделотки – давала обет девственности, в них принимали только девиц из высших сословий, главной их задачей было следить за неугасимым огнём перед идолом богини огня Прауримы, но автор приписывает им и навыки вайделотов-мужчин и образ ведьм-колдуний.


[Закрыть]!

– Мать наша тоже ею была…

– А отец наш был так же похотлив и ненасытен, как и ты! И прадед Владимир.

– Горячая у нас кровь, что поделать? А что ж ты Святослава пропустила?

– Грубый мужлан, – она села возле ног брата, – эти бородачи ужасны, как дикари!

– Обо мне, похоже, они думают то же самое.

– Зачем ты велел спасти Вячеслава? Мы же хотели погубить их всех!.. – напустилась девушка на Всеслава, подобравшись поближе к изголовью.

– Не будь такой нетерпеливой, сестра. Я так и думал, когда мы отправились на свой страх и риск попытаться забрать то, что нам причитается по праву первородства. Но посмотри, как тут всё устроено! В Киеве на треть правит боярство, на треть воеводы, и они не принимают тех, кто им не люб, не принимают тех, кто им незнаком. Нас не признают, мы – чужаки, и пока мы не станем тут своими, даже не думай избавляться от Ярославичей, мы не удержим Киев, о нет!

– И сколько же придётся ждать, брат?!

– Не год и не два, больше, Нейола, больше! Но лучше подождать пять, десять лет, чем закончить всё безрезультатно, как отец!

– Мы не повторим его ошибок. – Она легла вдоль молодого мужчины и положила голову, освобожденную от обруча, ему на плечо. – Что ты нашёл в этой женщине?

– Киликии? – понял Всеслав. Пылкий, падкий и страстный, он и сейчас лежал и думал о жене Святослава, которая никак не позволяла к себе приблизиться. – Не знаю, Нейола, но я хочу её!

– Ты наводнил весь терем в Полоцке своими девицами, и тебе всё мало?

– Что те девицы? Бери их горстями – вот они, все мои… А эту…

– Так просто не возьмёшь? – угадала Нейола.

– Да, так просто не возьмёшь, – произнёс размеренно Всеслав.

– Я могу одурманить её на одну ночь, хочешь?

– Нет! – полоцкий князь помотал головой. – Не хочу так… хочу, чтобы она сама ко мне пришла! По своей воле.

– Ты для неё нехристь, она всегда будет тебя сторониться, – сказала девушка. Они посмотрели друг на друга похожими чёрными глазами своей неистовой, не сдающейся прабабки Рогнеды, силой взятой Владимиром Крестителем.

– Посмотрим, Нейола, посмотрим, сестра! Умей быть терпеливой.

– Я буду, ради торжества справедливости и нашей победы, брат.

Глава девятая. «Свадьба»

Киликии надоело барахтаться по утрам в тазу, не выходя из спальни. Теснота, неудобство. Сделав вид, что ещё спит, она подождала, когда уйдёт по делам муж – тот теперь уходил рано, весь в заботах о княжествах, в помощи Изяславу – и поднялась. Святослав обманул её, рискнул собой на охоте, и она имеет право поступить с ним один раз так же! Нарушить обещание. В конце концов, как и он, она не произносила «обещаю», пусть потом попробует придраться.

Пройдя привычным путём по Боричеву спуску и дальше, вниз холма, она быстро разделась в кустах на берегу, повесила платок, верхнее платье и рубаху на ветви, чтобы не замарать о землю, и зашла в воду. Мурашки побежали по коже от прохлады. Обмывающая свежесть Почайны растеклась по телу. Киликия нырнула с головой, наслаждаясь собственной невесомостью в водах реки, рассекая подводное теченье гладкой и стройной фигурой. Русалкой проплыв несколько метров, она выскользнула на поверхность и с блаженством принялась купаться. И этого пытается лишить её Святослав! Скорее бы сыграть свадьбу Игоря и уехать в Чернигов, где не будет столпотворения и такого количества приезжих, там она будет хозяйкой, там и Святослав освободится от гнетущего присутствия киевского боярства и требований, которое местное общество предъявляло князьям.

Вдоволь наплававшись и вымывшись, Киликия вышла на берег и, выжимая густые, потяжелевшие от влаги волосы, протянула руку к ветвям кустов, где оставляла одежду. Но той на месте не было. Княгиня уставилась на замершую в безветрии зелёную листву. Не перепутала ли она место? Оглядываясь и озираясь, она не видела нигде ни своего платья, ни своей рубахи, но была уверенна, что раздевалась именно здесь. Никогда не поддающаяся панике, женщина принялась придумывать, как ей быть? Как незаметно пробраться в Детинец, в свои светлицы? Есть ли безлюдный путь? Нет, она должна найти одежду! Киликия раздвинула кусты, обожглась коленом о крапиву и, прошипев, отступила. В такие заросли само бы ничего не соскользнуло.

– Это ищешь?

Вздрогнув, Киликия инстинктивно закрылась руками и повернулась на мужской голос. В нескольких шагах от неё стоял Всеслав. С её вещами в руках. Он улыбался.

– Да как ты… как ты смеешь! – гневно процедила она. – Я не посмотрю на то, что ты гость и родич моему мужу, и утоплю тебя прямо здесь! Отдай! – протянула она одну руку, которой до этого прикрывала грудь. Она не стала съёживаться и стыдливо сутулиться под чужим взором. Гордо выпрямила спину и величественно, почти высокомерно посмотрела в лицо полочанина.

– Держи, – протянул незаконно присвоенное Всеслав со всей простотой, но следил не за пальцами, вцепившимися в ткань, а за полностью обнажённой женщиной, бронзово-золотистыми бёдрами и крутым изгибом талии. Он смотрел смело, вызывающе и пылко, жадно, не замечая той властности, которой она хотела приструнить его.

Киликия натянула через голову рубаху, словно прыгнула в неё, и, почувствовав себя уютнее, захлестала Всеслава скрученным платком:

– Лиходей, поганец, нехристь!

От неожиданности он пропустил первый удар, но от последующих закрылся предплечьем. Поняв, что больше не достанет до его бесстыжего лица, Лика взяла себя в руки и стала обстоятельно, оправляя и одёргивая, надевать платье.

– Ты бы правда смогла убить меня? Не пожалела?

– Нет, наглецов жалеть нечего, – проворчала княгиня.

– А как же милосердие, к которому взывает ваш Бог? Он запрещает вам убивать.

– Это говоришь ты, нарушающий другой завет? Следишь за женой родича! Побойся Бога сам!

– Которого? Мои боги страшны на поле брани, когда могут даровать победу другому. Они бывают страшны неурожаями, когда не получают достаточно подношений. Но бояться богов за то, что смотрю на прекрасное? Они создали это именно для любования.

– Не каждому положено… – недобро начала Киликия, собирая волосы под платок.

– Оставь… хотя бы пока не пойдёшь обратно, – попытался остановить её Всеслав, созерцая чёрные локоны. С распущенными волосами, закручивающимися тотчас, едва подсыхали, Киликия выглядела ещё моложе и соблазнительнее. Но она его не слушала и прикрыла всё, что положено было прикрыть замужней женщине. – Такую красоту и прятать!

– На красоту положено смотреть супругу. Ты должен любоваться своей княгиней.

– Нейола тоже прекрасна, но, восхищаясь одной розой, не станешь отворачиваться от других.

– Если ты пообещаешь, что никогда больше себе не позволишь ничего подобного, то я не стану говорить Святославу о твоём поступке.

– Я не могу этого обещать. Когда я тебя вижу, то хочу идти попятам, не отрывать глаз.

– Всеслав… – строго, с предупреждающим прищуром воззрилась она на него. – Твоя княгиня спасла Вячеслава. Ты по крови из семьи нашей. И я не хочу нарушать мир и дружбу из-за глупостей, которые ты совершаешь. Они того не стоят.

– Кто сказал, что не стоят? Что в жизни более важно?

– Покой в княжествах важнее неуместного увлечения.

– Истинная жена Святослава, – улыбнулся опять полоцкий князь. Остро, колюще, сияюще. – Он тоже печётся об этом так, что целыми днями стоит возле Изяслава или вместо него. Принимает послов, купцов, тренирует сыновей и дружину. Завоёвывает симпатии боярства. – Всеслав сделал шаг вперёд, и Киликия, увидевшая в его глазах загоревшийся огонёк, обычно умело спрятанный, захотела отступить. Но, удержав себя на месте, только храбро приподняла подбородок. – Ты можешь рассказать ему всё, княгиня, но он ничего не сделает. Он точно так же считает, что борьба и междоусобица недопустимы, что кровопролитие несёт разрушения и никому не пойдёт на пользу. Святослав на многое закроет глаза, потому что считает интерес княжеств выше своего личного. – Всеслав наклонился к уху гречанки: – Я бы никогда так не поступил. Если бы я любил женщину, я бы испепелил всю землю за неё и ради неё.

Отстранившись, Всеслав многозначительно посмотрел в её голубые глаза своими чёрными и, попрощавшись кивком, пошёл по тропе обратно в город. Киликия смотрела ему вслед, убеждаясь, что он ушёл. Или потому, что не могла отвести глаз от спины этого странного, непонятного, то добродушного, то пугающе грозного незнакомца. Что же он всё-таки за человек? Что ему нужно здесь, в Киеве? И для чего он затеял эти игры с ней? «Ведь правда, что это всего лишь игры?» – спросила сама у себя Киликия. Выждав некоторое время, она и сама пошла по той же тропе, рассуждая, что Святослав будет прав, если не поддастся на какие-то провокации. Он один из правителей, и не должен действовать сгоряча, не должен поддаваться страстям, объявлять войну из-за личной обиды. А если он разругается с Всеславом, несомненно, распри начнутся между целым полоцким княжеством и их, Ярославичей, территориями. Неизвестно, кто захочет примкнуть к Полоцку, у них там, в полуночных краях, всегда много наёмников, неусидчивых северян, свеев, варягов. Нет-нет, она не будет ничего докладывать мужу, ведь он, хоть и умён, а бывает несдержан. Не так, как раньше, когда бы поступил сообразно словам Всеслава, но ещё способен распалиться из-за чего-то, о чём потом сам же будет жалеть. Зачем ей создавать конфликты? Просто впредь она будет больше его слушаться, Свят предупреждал её не ходить на реку, пока тут приезжие. Он как будто чувствовал, что произойдёт подобное. А она теперь чувствовала, как отзывались слова Всеслава в её сердце. Горячие, пламенные слова неудовлетворённого мужчины, желающего до умопомрачения, мечтающего, стремящегося. Никогда, с самого знакомства со Святославом, она не обращала внимания на других мужчин. Но не думать о Всеславе было всё труднее. Невысказанная и непроявленная злость копилась, теребила, лишала спокойствия. Неприязнь к его чрезмерно вольным манерам смешивалась с пониманием, вызывавшим симпатию. Она тоже когда-то не знала толком, как вести себя здесь, шокировала и провоцировала без умысла сплетниц. А ещё она до сих пор любила свободу, недостающую с самого отъезда из Константинополя. Святослав многое ей позволял и не осуждал, что сделал бы другой супруг; он ценил традиции и законы русичей, не принуждая к ним через силу возлюбленную, но придерживался их и считал правильными. Всеслав же был не таким. Каким он вообще был?

Польские послы от Казимира прибыли с подарками к свадьбе Игоря и с новостями. Изяслав, не желая обострять отношения с шурином, устроил пышный обед и пригласил на него жену свою, Гертруду, сестру Казимира, убрав с глаз долой лишних, вроде Коснячки. Он хотел продемонстрировать своё уважительное отношение и семейный лад, и знал, что Гертруда не подведёт – благоразумно промолчит, поулыбается, жаловаться не станет. Она теперь судьбою связана с мужем, ему должна подчиняться, о нём печься, для его успехов и укрепления стараться. Муж ей защитник и судья, а не брат.

Святослав тоже был здесь, всегда присутствующий, когда приезжали важные гости. Он любезничал с людьми Казимира, узнавал у них всякое, что могло иметь хоть какое-то значение. Когда послы ушли, провожаемые великой княгиней, пожелавшей передать пару слов на родину, Святослав выдохнул. Челядь убирала со стола, немного сбивая с мысли.

– Слышал? – бросил ему Изяслав, продолжая потягивать брагу. – Шурин мой стал ещё сильнее. Получил Силезию от Бржетислава!5454
  Бржетислав – король Чехии.


[Закрыть]

– Он всего лишь вернул её назад. Земли ему и принадлежали, наследуемые от отцов и дедов, это Бржетислав почти двадцать лет назад был захватчиком.

– Если бы не наш батюшка, что бы Казимир смог? Ничего! Никто бы ему ничего не вернул, останься он при тех остатках Польши, которые были у него до помощи отца.

– К чему ты это всё говоришь? Хочешь часть Силезии? – усмехнулся Святослав. Территории эти находились на западе страны Казимира, на границе с Чехией. Чтобы получить их, пришлось бы захватить всю Польшу.

– Нет, – неверно пожал плечами Изяслав. Он бы не отказался ни от каких приобретений! Сделавшись каганом, с каждым днём он всё больше чувствовал власть и иногда, не имея талантов и мудрости предков, всё-таки вспоминал об их походах и подвигах, и думал, а не совершить ли нечто подобное? Но, озвучь он эти планы Святославу или Всеволоду, те засмеются или начнут втолковывать, что мир лучше войны, что имеющееся у них – это уже очень многое. Не понять им, ох не понять! – Я всего лишь надеюсь, что он остаётся благодарен нам.

– Княжеская благодарность не всегда долгосрочная. Но для того мы и роднились с ним. Тётка наша – жена его, должна сделать всё, чтобы хорошие отношения между нами сохранялись. Я понимаю твои опасения по поводу возвышения и расширения Пястов5555
  Польская династия, к которой принадлежат Казимир и Гертруда.


[Закрыть], мы всегда будем настороже у своих границ, и не позволим забрать Червенские земли. Игорь с дружиной поедет туда сразу же после свадьбы.

– Свадьба, свадьба… какие из-за неё траты! Братья хотят, чтобы я ещё и в Подолье люд уважил, гуляния там устроил!

– На такое не скупятся, щедрость – к счастью молодых.

– И к пустой мошне?5656
  Мошна – небольшая сумка на поясе, кошелёк.


[Закрыть]

– На подарки Ладе и её отцу ты гривен не жалеешь, – заметил всё всегда знающий при дворе Святослав. Изяслав вспыхнул, будто желая возмутиться и ответить резко брату, но передумал. Похлопал в ладони:

– Ефрем! Позовите сюда Ефрема5757
  Ефрем – реальное историческое лицо, Ефрем Печерский, который до монастыря был в услужении у Изяслава


[Закрыть]!

Не прошло и минуты, как явился великокняжеский казначей. Изяслав указал ему на место возле себя.

– Садись. Надобно нам будет с тобой ещё кое-какие расходы обговорить… И ты! – махнул каган Святославу, призывая присоединиться. – Иди сюда, давай вместе рассудим, что и как лучше сделать.

Второй Ярославич подвинулся, заняв место ушедших послов, в оказанных почестях сидевших сразу возле Изяслава. Ефрем, тихий и скромный человек, занимавшийся хозяйством князя Киевского, заслужил расположение и любовь того честностью и преданностью. Не так давно Изяслав, напившись, стал раскидывать при своих нарочитых и слугах серебряные гривны, наслаждаясь богатством и показывая всем, что он может себе позволить. На утро, схватившись за голову, он вспомнил, как похвалялся во хмелю, но нашёл все гривны на месте. Ефрем собрал их, пересчитал и все, до единой, вернул кагану, не присвоив ничего и не дав никому из присутствовавших прикарманить добро.

Подумав над завтрашним торжеством, обсудив всё ещё несколько раз, Святослав оставил Изяслава и направился к продолжавшему лежать в постели Вячеславу. Там он нашёл и Игоря.

– Ну как вы, братья?

Кислое лицо поломавшегося на охоте парня говорило само за себя, и тем оно казалось смурнее, что рядом с сияющими глазами, полный возбужденного нетерпения и радости сидел самый младший.

– А сам как думаешь? – недовольно заворчал Вячеслав. – Пропускаю братову свадьбу, буду валяться тут, пока другие веселятся!

– Ничего, ничего, – подойдя, похлопал его по плечу Святослав, – не последний, поди, праздник. Скоро сыновей женить начнём – нагуляемся! А пока главное, что ты живой и идёшь на поправку. Как мы все боялись за тебя!

– Да уж, и сам испугался, – попытался с долей шутки произнести это Ярославич, желая стереть у всех и у себя из памяти, как кричал, боялся, как охватывала его жалость к самому себе. Как не мог перетерпеть боль, ноя и стеная. – Спасибо княгине Нейоле, спасительнице моей, – в голосе его, каждый раз, что он упоминал её, чувствовалось благоговение, напоминающее лёгкую влюблённость.

– Я сам тебе завтра принесу чашу с мёдом со свадебного стола! – пообещал Игорь, не в состоянии говорить о чём-либо, кроме грядущего события.

– Да уж за стол-то мы его усадим, – решил Святослав, – всё увидит и услышит, только что плясать не сможет.

– Это уж я как-нибудь переживу, – приободрился Вячеслав.

– Вместе мы всё переживём, – пожал ему руку Игорь, поднимаясь, – не скучай, я зайду ещё позже.

– Пошлите кого-нибудь там за Одой, пусть посидит со мной, – попросил он.

Святослав вышел вместе с младшим братом, он отпустил того на приготовления, а сам двинулся к светлицам жены Вячи. Но не успел дойти до них, как ему подвернулась боярская дочка Красмира, идущая навстречу. Увидев мужчину, она опустила смущенно глаза, словно растерявшись.

– Князь… – пропавшим голосом поздоровалась девушка.

– Удачно ты мне попалась, девица…

– Неужели? – взмахнув длинными ресницами, подняла она взор. Зная о своей красоте, Красмира всегда была уверена, что её замечают все и только предписанный этикет мешает молодым людям заглядываться ею.

– Да. Ступай к Оде, скажи, что супруг зовёт её.

– Как велите, князь, – разочарованно посмотрела она на то, как он быстро развернулся и пошёл своей дорогой. Кокетство осталось безответным. Хоть она и мечтала стать княгиней любым путём, но если бы спросили её, какого мужа себе хочет, не думая бы назвала Святослава.

Тот, наконец, с раннего утра только дошёл до своих покоев. Старший сын его, Глеб, выскочил на него из-за угла с деревянным оружием:

– Тятька! Идём сражаться! Где ты ходишь?

– Идём, идём, – тормоша волосы мальчишки, заулыбался он и поднял лицо, заметив, что из их светлицы вышла Киликия со вторым сыном.

– Возьмите и Ромушку с собой, – подтолкнула она названного к отцу, – пусть смотрит и запоминает. Может, надумаете и ему уже первый меч дать.

– На погляделки возьму, – развёл сыновей в стороны Святослав и подступился к их матери, поцеловав её в щёку, – а мечу ещё рано.

– Ты не пришёл с нами отобедать, – укорила мужа гречанка.

– Прости. Обедали с послами Казимира у Иза. Слушал вести всякие. – Погладив её по щеке, он извинился глазами: – Вечером тоже не знаю, когда ворочусь. Ты видала, что такое канун свадьбы для жениха у руссов, мы должны будем его научить да подготовить.

– Это просто попойка, – улыбнулась Киликия, рассмешив Святослава:

– Ты права. Но кто откажется от неё?

– Поберегите Игоря, у него завтра важный день. А нас княгиня Елизавета тоже позвала на приготовления невесты. Конечно же, женщинам у вас пить да танцевать стыдно, а играть музыку запрещено, так что у нас всё пройдёт куда тише и закончится быстрее. – Она взяла руку мужа в свои ладони. – Но я рада, что, наконец, то, ради чего мы здесь задержались, свершится, и можно будет ехать в Чернигов, вернуться к прежней жизни…

– Ах да! – опомнился Святослав. Он совсем забыл! – Я же не говорил тебе, кажется… Не говорил?

– Что?

– Я… отвезу вас в Чернигов, и должен буду уехать…

– Куда? – распахнулись глаза Киликии. Не новая ли стычка в печенежских степях? Хоть бы не ратные дела призывали его!

– В Ростов. Навестить братанича.

– Зачем?

– Лика, ты как всегда любопытна, – попытался утихомирить он её вездесущий интерес, но увидел во взоре настойчивость, – Ростислав наверняка обижен на нас за то, что мы забрали у него Новгород. Будь он старше и опытнее, воспротивился бы и добровольно никуда не ушёл. Но он ещё юн, потому покорился. Однако оставлять его вдали без присмотра опасно. Кто-то должен поддерживать дружбу с ним.

– Но почему именно ты? – не иссякали вопросы Киликии.

– Я сам вызвался. Пойми, я не могу никому доверить такое дело, в Ростове с ним Вышата – я хорошо его знаю… Одним словом, Лика, так надо.

Помолчав, усердно во время этой паузы заталкивая в себя возмущение и уговоры остаться, княгиня задала последний вопрос:

– И надолго это?

– Путь не близкий, пока туда-обратно обернусь, уже следующий месяц будет.

Святослав не стал делиться всеми планами, что из Ростова хотел наведаться и в Новгород, поболтать с Остромиром, а это продлит его отсутствие ещё на россыпь дней. Скажи он это жене – она взъярится и рассердится, что он оставляет её на несколько недель одну. Он и сам не любил покидать её, но что же делать?

– Тятька, пошли-и-и! – потянул его за рукав Глеб. Князь кивнув, отходя от супруги.

– Потом ещё поговорим, хорошо? – бросил он и вышел с сыновьями. Киликия опустилась на скамью у оконца. Почему, если он ехал не воевать, ей так тревожно? Почему так страшно остаться на месяц в Чернигове одной?

Вскоре начались последние приготовления. Жениха и невесту увели в разные бани, тщательно их там вымыли, поднесли свежую одежду. Прочитали над ними молитвы. Игоря после братья забрали в повалушу, где началось последнее холостяцкое бражничанье. Адель же, крещённую Еленой, возвратили в её спальню. Замужние давали ей советы и наущали слушаться всегда мужа, молодые девицы, причесав длинные светлые волосы до блеска, заплели ей косу и хихикали над тем, что слышали. Им тоже когда-нибудь предстояло пройти подобное. Монахини из Ирининского монастыря своим приходом вернули серьёзность и вновь взялись читать молитвы. Пришёл священник принять исповедь и причастить. Все вышли и вернулись только когда вышел он. Стали причитать и оплакивать девичество невесты. По старой традиции, она умирала для своей семьи и рождалась заново в семье мужа, начиная принадлежать тому безраздельно, из-за этого и лили слёзы, прощаясь с нею, прежней. Потом Елену уложили спать и, погасив весь свет, кроме лампады перед иконой, висевшей в углу, покинули светлицу.

Киликия не могла уснуть. Представляя, как окажется без Святослава на какое-то время, она уже тосковала и хотела обнимать его, но он, как и другие Ярославичи и их ближние мужи, пил мёды, слушал гусляров и дудочников, плясал и веселился. Конечно же, он должен расслабиться сегодня, когда собрались свои, ведь завтра, на пиру, будут уже и официальные заграничные и заморские гости, женщины. Им нельзя будет себя вести, как угодно. Только бы сил у них на завтра осталось! Княгиня подумала о Елене. Вот кому в этот час труднее и беспокойнее всех! Вряд ли девушка быстро задремала, скорее всего, точно так же лежала без сна, уставившись в замерший полумрак и считая минуты до рассвета; она не знала, чего ждать и будущее могло пугать её. А как чувствовала себя она, Киликия, девять лет назад, перед тем как стать женою Святослава? Да, она тоже не сомкнула глаз почти до самого утра, ворочалась в кровати. Но не боялась, нет. Она торопила солнце подняться, птиц запеть и возвестить о пришедшем дне, торопила служанок прийти и начать наряжать её. Она не испугалась и когда они вошли в первую ночь в спальню и остались одни. Не испугалась первого прикосновения Святослава. Он волновался – она это чувствовала – но не показывал волнения. Чтобы сделать незаметной неуверенность, Святослав дал волю страсти и напору. Он налетел на ставшую его женой девушку вихрем, завоевателем, львом. Поцеловал без слов, взял на руки и уложил, сорвал с неё все покровы, дорвавшись до того, что поработило его разум и чувства на берегу – её голого тела.

Киликия перевернулась на бок и посмотрела на пустующую подушку. Что ж, теперь Святослав не дикий варяг, чужаком гуляющий по Царьграду и дивящийся величественными храмами, дворцами, Ипподромом, дурманящими садами, бирюзовыми набережными. Теперь он второй в государстве руссов человек, князь. И она, его княгиня, должна ждать и всё понимать.

Святослав вернулся незадолго до того, как небо начало светлеть. Тяжело рухнув на кровать, стянул с себя обувку, с усилием стал раздеваться. Проснувшаяся Киликия приподнялась и помогла ему выбраться из рубахи. Благодарно кивнув ей, он забрался под одеяло, пахнущий винными парами, мясом и луком.

– Прости, засиделись, – пробормотал он, засыпая на ходу. Женщина провела пальцами по его густым волосам, поцеловала в них и, покачивая головой с материнским умилением, будто глядя на игры сыновей, умиротворённо улеглась спать.

Торжественная процессия выступила из дворца к Святой Софии, перед которой, с западной стороны, у входа, на площади уже собралась толпа. Самые именитые бояре с семьями заняли места внутри собора, стены которого снаружи осветились розовой зарёй, а изнутри были искусно расписаны фресками. В центральном нефе изображение Ярослава Мудрого с макетом собора в руках, и всей его семьи, заявляло о том, чьими благими намерениями и усилиями было возведено здание. Вечное напоминание не только об основателе собора, но и о том, кто правит Киевом и Русью. Сыновья и дочери Ярослава были написаны ещё детьми, все они как бы двигались к фигуре Христа, стремились к ней. Были здесь и лики Владимира Крестителя и бабки его, Ольги, и константинопольские императоры. Стены трансептов украшали апостолы, мрачные пророки, бесплотные святые, архангелы с крыльями, картины сошествия Христа в ад и нисхождения Святого духа, образы Богородицы в разных повествовательных сюжетах из её жития. Своды центрального купола возносились к самым небесам, наполняя храм ощущением высокого, недостижимого, сакрального, нисходящего через узкие окна над головами лучами благодатного света. От множества горевших свечей пахло сладковато воском.