Текст книги "Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня"

Глава вторая. «Наследство Ярослава»

Ярославичи просидели до темноты, да и после неё разошлись не сразу. Успели они не только оплакать отца, но и ещё раз брата Владимира. А потом вспомнили и почившую матушку. Выпили за всех. Изяслав, хмелея, стал вспоминать о том, как сидел в Турове князем, пока не призвал его Ярослав обратно, в Киев, захворав и захотев обсудить важное – испугался, что конец его близок, хотя прохворал он после этого ещё более двух лет, чувствуя себя всё хуже, особенно жалуясь на ноги и оттого редко предпринимая выходы из дворца. «Вроде бы и я должен быть сообразителен и сноровист, как Свят, раз тоже когда-то имел опыт управления, однако ж почему-то не чувствую себя таким уверенным, как он» – думал Изяслав. Что же было не так? Всё время, проведенное в Турове, старший из оставшихся Ярославичей как раз охотился, пировал, распутствовал, да слушал байки о полоцком родственнике. До Полоцка оттуда было намного ближе и, при желании, наведаться к Всеславу в гости можно было ещё тогда, но любопытство смешивалось со страхом. Трусостью Изяслав не славился, но предосторожности и нерешительность были в его характере, если это не касалось, конечно, какого-нибудь развлечения и занятия, не требующего ответственного подхода.

Святослав, которого брага не проняла, первым подал братьям знак идти на покой. Коли уж своим людям велел отдохнуть нормально, то и собственную голову стоило поберечь, дать ей выспаться. Поддерживая немного шаткого Изяслава, он вышел с ним во двор, окрикнул ближайшего гридя и отправил того на поиски огнищного тиуна1414
  Тиун – древнерусский дворецкий, управляющий хозяйством. Просто огнищанин или огнищный тиун – самый главный над слугами и другими тиунами (у князя их могло быть несколько из-за величины личных владений).


[Закрыть]. Пока они дошли до отцовских хором, тот явился навстречу.

– Готовы княжьи покои? – спросил Святослав.

– Челядь прибралась, князь, шибко-то готовить и нечего было, всё чинно в покоях…

– Ну, тогда проводи кагана, – препоручил брата огнищанину Святослав и, освободившись, потянулся на морозном воздухе. Переступил с ноги на ногу, послушав хруст снега. Свои покои в родительском доме он знал и без провожатых, да только идти на одинокое ложе радости мало. Задрав голову к прояснившемуся небу, мигавшему звёздами, Святослав воспроизвёл в памяти томное, с голубыми глазами лицо жены и, вздохнув печально, безысходно пошёл укладываться.

Меньше всех выпивший Всеволод – христианская добродетель запрещала пьянствовать – пришёл в спальню, где ждала его супруга. В ходе мирных переговоров с Византией, восемь лет назад ему буквально впихнули этот брак, хотя он и не сопротивлялся, привыкший к послушанию и подчинению воле отца. Император Константин Мономах просил способного увезти подальше жениха для своей единственной дочери, переживая за её будущее, потому как константинопольский трон часто шатался, просил кровавых жертвоприношений и губил оказывающихся возле него людей; все старшие сыновья Ярослава уже обженились, Святослав как раз обвенчался со своей Киликией, наваждением жаркого юга вошедшей в его жизнь, младшие же ещё были малы. Вот и выпало срединному Всеволоду осуществить эту династическую миссию.

Анастасия1515
  Точное имя жены Всеволода неизвестно, есть версии и Анастасия, и Мария. Чаще летописи называют её только Мономахиней. Автор предполагает, что Константин хотел именно спасти дочь, а не оказать честь проигравшей в войне Руси, потому что она не имела никакого отношения к правящей византийской династии. Сам Константин Мономах был обычным полководцем, и стал императором благодаря тому, что женился на престарелой императрице, которая была его на 20 лет старше. Дочь же у него была от предыдущего брака, поэтому, по сути, она даже не царского происхождения, и имела вес только при жизни отца, а на наследование никаких прав не имела.


[Закрыть] была совсем ребёнком, когда покинула родину. Боязливая и физически не очень крепкая, она умела, однако, расположить к себе и завести дружбу. Быстро найдя общий язык с княжной Анной, сестрой Ярославичей, она привела в восторг манерами и учёностью великую княгиню Ингегерду, свою свекровь. Девочка обрела второй дом здесь, в Киеве, нашла себя занятия, никогда не сидела сложа руки. С ней из Царьграда приехала небольшая свита – учителя, духовники и мастера. Их услугами и советами любил пользоваться Ярослав, особенно это касалось строительства, его обожаемого дела. Но вскоре выяснилось, что Анастасия так поднаторела в знании архитектуры, что сама могла давать рекомендации не хуже прибывших с ней знатоков.

Всеволод, наблюдавший за тем, как расцветает и созревает его супруга, гордился ею неимоверно и, сам того не заметив, влюбился. Полюбила его и Анастасия. В прошлом году она подарила ему их первого ребёнка, сына, которого Всеволод, с одобрения отца, назвал в честь упокоившегося брата Владимиром.

– Засиделись вы что-то, сокол мой1616
  Подобные выражения – не литературные приёмы, на Руси действительно в ходу была подобная восточная велеречивость, обращались с эпитетами «милостивый», «любезный», «свет мой ясный».


[Закрыть], – поцеловала в щёку Анастасия мужа, вернувшегося от братьев, и стала помогать ему разоблачаться. – Нам Олисава пожелала добрых снов с появлением первых звёзд на небе.

– Нам было о чём потолковать, Настенька, – отдавая в руки жены одежду, которую та складывала в сторонке, рассказывал молодой князь, – и помянули, и прошлое перетряхнули, и будущее обсудили, правда, не до конца. Завтра продолжим.

– А сегодня, что ж, ни к чему не пришли? – Анастасия знала, что повод волноваться есть. Книгочей, любознательная от природы, она хорошенько выучила, чем обращается смерть великого князя здесь, на Руси, когда у него много сыновей. Разве были исключения? Владимир Креститель после смерти отца воевал с братьями, а когда сам умер – все его сыновья передрались, пока Ярослав не одержал верх.

– Как же! Пришли, – невесело усмехнулся Всеволод. – Илариону митрополитом больше не быть.

– Что ж так? – Уложив аккуратно мужнины вещи, Анастасия распустила косу и шмыгнула под одеяло. Супруг забрался туда же.

– Из говорит, что стар больно наш Иларион. Насчёт этого не знаю, а что вообще-то надо было у патриарха просить митрополита – это точно. Теперь так и сделаем – по-правильному. Как думаешь, наверное, нужно отцу твоему сначала написать?

– Можно и ему. Заодно спросим, что он сам думает об этом? Ой, и ведь о смерти батюшки Ярослава Владимировича надо известить. Гонцы, разумеется, и без нас дело сделают, но нельзя же обойти такое в письме.

– Нельзя, конечно. Но о митрополите новом спроси, может, знает он достойного претендента.

– Да уж верно знает, – с дочерней верой во всемогущество отца кивнула Анастасия.

Всеволод задул свечу и, повернувшись к своей Насте, лёг и обнял её, поцеловав в пшеничные волосы, пахнущие травами. На дворе зима, а запах лета! Только женщины умеют творить такое доброе волшебство… При мысли о волшебстве, Всеволод опять вспомнил о полоцком князе. Правда ли всё, что о том говорят?

– Ты чего? – почувствовала напряжение в возлюбленном Анастасия. – Послышалось что?

– Да нет, так, пустое… – отболтался он.

Следующим днём, не оттягивая, позавтракав и одевшись побогаче, как подобает князьям, Ярославичи собрали и бояр, и воевод, и даже самых именитых купцов. Митрополита решили не звать, и Святослав, зная резкость старшего брата, взял на себя заботу оповестить того после, что по общему решению митрополию он должен сдать. Сейчас же дело поважнее намечалось. Знатных лиц сошлось множество, в зале было тесно и душно, яблоку негде упасть, и когда Вячеслав Ярославич, переняв у тиуна принесённую карту, разостлал её на столе, все смекнули, что сейчас начнётся интересное.

По наущению Святослава, Изяслав сразу же завёл речь об их племяннике Ростиславе, но не успел и договорить, как собрание зашумело. Прислушиваясь к интонациям и словам, братья быстро поняли, что бояре и купечество на их стороне. Ростислава они не знали, и если тот останется наследником, то однажды явится сюда со своими людьми, будет строить свои порядки, а до этого будет чинить препятствия киевским торговцам, поддерживая своих, ради процветания Новгорода; от Новгорода много товаров идёт, выгоды и добра всяческого, будь он самостоятельным, со своим князем – станет при себе всё оставлять, а управляйся из Киева, так вынужден будет уступать. Поэтому замену Ростислава Мстиславом приняли хорошо, промолчали лишь дружинники. Многие из них сами давным-давно или недавно прибыли из-за Варяжского моря1717
  Балтийское море


[Закрыть] служить русичам, как раз через Новгород, где всегда легко было наняться. Кто-то в воеводах был родом из новгородских служилых людей, и зашедшие разговоры о «чужаках с севера», не нужных тут, не всем понравились. Среди них был только один, чья проблудившаяся сестра родила Изяславу первенца, кто расправил плечи и предвкушал возвышение, будучи Мстиславовым вуем1818
  Вуй – дядя по матери


[Закрыть].

– Но, – взял слово, зычным голосом заставив всех стихнуть, Святослав, – не можем мы родного братанича1919
  братанич – племянник, сын старшего брата, сын младшего брата – брательнич


[Закрыть] сиротой и изгоем2020
  Изгоем называли лишенного вотчины, а не неприятного по каким-то причинам князя, сиротой иногда так же называли не того, кто остался без обоих родителей, а кто остался без земли.


[Закрыть] совсем оставить. Не может он, княжич, без земли быть, а потому, давайте думать, какой удел ему дать.

Присутствующие потянулись к столу, теснясь и толкаясь. Всем, по большому счёту, было всё равно, лишь бы подальше держать Ростислава, но поглазеть на карту хотелось каждому, наглядно понять, как далёк будет край.

Около часа судили и рядили все города и веси, тыкая на Рязань, Тмутаракань2121
  Нынешний Таманский полуостров и Керченский район, княжество занимало оба берега Керченского пролива.


[Закрыть], Суздаль. Тмутаракань не хотели отдавать купцы, а с ними и Святослав, осознававший важность этой территории. Это местное, осёдлое боярство там не бывало, а он, кто ходил в походы с ратниками, видел и Тмутаракань, и Корчев – большие порты, наполненные судами, толпы иноземных путешественников, гомон разных языков, караваны, шумные площади с торговыми рядами, руины древних эллинских дворцов, возле которых в греческих кварталах ещё выстраивались восхитительные белоснежные дома из камня – не мог и мысли допустить о том, чтоб лишится власти над краем, так напоминавшим Царьград, подаривший ему встречу со счастьем. Как такое проворонить?

В итоге, начав с шутки, что Ростиславу по имени лежит ехать в Ростов, так и решили.

Подняли второй, более опасный вопрос, о Судиславе. Но и тут собрание поддержало Ярославичей. Судислав до неволи княжил в Пскове, всем здесь был всё тем же пришлым, «северным чужаком», который мог ещё и захотеть отомстить за то, что никто не вызволил его раньше. Постановили пока ничего не менять, а только послать кого-нибудь и удостовериться, что в порубе держат его хорошо: и достойно, и надёжно.

О Полоцке никто не вспомнил, промолчали и Ярославичи. Чего напрасно воду баламутить? Перешли к последнему и самому главному: как им, сыновьям Ярослава, ставить свою власть? Ведь отец велел им держаться вместе. Накануне, без лишних ушей, они уже условились сплотиться, и всегда быть рядом друг с другом, насколько позволят обстоятельства. Воспитанные в одной детской, рожденные одной матерью, зачатые одним отцом и привыкшие везде идти плечом к плечу, могли ли они мыслить иначе? До сих пор ни разу их жизненные пути не расходились, и так они желали, чтобы оставалось впредь.

В боярско-воеводской массе, наконец, очевидно не стало единомыслия. Приехавшие со Святославом его приближенные, не откровенно, но понятно высказывались, что справедливо бы их князю где-то тут остаться, всё же, по рождению третий, а теперь, по злому року, второй сын великого Ярослава, а не ратник обычный, чтоб на границе с Польшей сидеть. На польскую тему где-то позади зашушукались те, кому не нравился Изяслав, что ему бы там самое место, поближе к родине жены, Елизаветы, авось, там бы ему мозги вправил Казимир. В основном это были самые старые и религиозные знатные лица, с ханжеством или богобоязненным осуждением смотревшие на образ жизни Изяслава.

Люди же Святослава были покорены Киевом, они увидели большие и светлые церкви, каменные храмы, поражавшую величием Святую Софию. Возвращаться в Волынь уже не хотелось, жить на постоянном боевом посту, сменяясь, день через день, на дежурствах, чтобы не упустить вторжения коварных ляхов – кто их знает, нападут когда-нибудь или нет? Тут-то, в центре земель, в стольном граде, безопаснее.

Но братья не пришли в замешательство, они осторожно предлагали свою версию правления, гнули своё, и сумели навязать так, что все подумали, будто общими усилиями решили задачу. Изяслав оставался в Киеве. Святослав и Всеволод отправлялись хозяевами в ближайшие города, куда было по одному дневному переходу пути. Первый взял Чернигов, выбив в придачу Тмутаракань с ещё некоторыми землями, второй взял Переяслав, дополнив это удаленными северо-восточными землями, ровно посреди коих лежал Ростов, отданный племяннику – чтобы не пытался ни в какую сторону расшириться и силы умножить.

На середине пути к Новгороду от Киева стоял Смоленск. В него назначили князем Вячеслава, а младшего, Игоря, отправляли на место Святослава, в Волынь, править Червенскими территориями. Игорю едва исполнилось восемнадцать, ему ещё не приходилось участвовать ни в одной битве, на его безбородом лице ещё не появилось ни одного шрама, поэтому, во-первых, ему дали земли, где царил порядок, наведенный железной рукой Святослава, во-вторых, ему дали те земли, где он имел возможность, при случае, набраться ратного опыта. Да только обженить его сначала надо было. Ещё при отце Игоря обручили с дочерью графа Лувенского2222
  О жена Игоря ничего не известно, поэтому автор создал оригинальный женский персонаж, однако графство Лувенское существовало в действительности.


[Закрыть], и по весне она должна была прибыть, чтобы начать свадебные приготовления. К тому же, супруга Вячеслава была на сносях, тянуть её в дальнюю дорогу было бы опасно, вот Ярославичи и огласили вердикт: до лета посидят в Киеве вместе! А там уж видно будет.

И только Мстислава поскорее надо было собирать в Новгород, чтобы он с грамотой передал Ростиславу, своему кузену то, к чему пришли в Киеве.

Через несколько дней Изяслав стоял на крыльце, провожая старшего сына в далёкий путь. Мальчишка сиял, видя грядущую поездку чем-то завораживающим и увлекательным, и едва не бил ногой, как бил копытом конь, поджидавший его.

– Ну, друг мой сердечный, – наклонившись, великий князь обнял сына, прижал к груди, похлопал по спине. Отстранив – поцеловал в лоб и, в чувствах, даже перекрестил. На него многие смотрели, во дворе собралась толпа провожатых, может и поэтому, по привычке соответствовать, сорвался этот невольный жест. – Слушайся дядек, особенно Богдана, – указал Изяслав на брата своей любовницы, которую за связь незаконную, по Уставу2323
  Церковный Устав Ярослава продолжает традицию, до него уже существовал церковный Устав Владимира. В этих документах рассматривается регламентация частной жизни и меры наказания за различные грехи, вроде измены, инцеста или брака с иноверцами. Говоря современным языком, Устав представлял собой Семейный кодекс, тогда как Русская правда, тоже созданная при Ярославе Мудром – Уголовно-административный кодекс.


[Закрыть] Ярослава, отправили в монастырь.

За измены жене муж обязан был платить князю штраф, но Изяслав был сыном того князя, которому он обязывался законом платить за своё поведение. Ярослав устраивал ему нагоняи, разумеется, а не деньги требовал, поэтому Изяслав старался при отце развлекаться незаметно. Но что теперь? Если выше него князя нет, выходит, наказание нести не перед кем? По некоторым статьям Устава, опороченную девицу из монастыря можно было выкупить после того, как она замолит свои грехи, но если прежде, при Ярославе, сделать это было никак нельзя, то по смерти его… Изяслав делал каждый вдох с ощущением, что пьёт свободу. Насколько легче становилась жизнь! Хоть он и искренне любил отца, и горевал по нему, а всё же всему своё время, и закономерность в том, что старое отмирает, а молодое продолжает жить была.

Елизавета, стоявшая за спиной супруга, после него тоже обняла мальчика, расцеловала в красные от пощипывающего мороза щёки, прочитала чуть обветренными губами над ним молитву. На глазах её стояли слёзы. Хоть когда-то и была она ранена в самое сердце рождением этого ребёнка, но, воспитав его, привыкнув к нему, прикипев, она видела, какое он ещё дитя, и безумно переживала, не случится ли с ним что вдалеке от семьи.

– Мстиславушка, хороший мой, – погладила она его по голове, что не очень понравилось пареньку, приготовившемуся считать себя взрослым. А тут, при дядьках и отце, гладят как котёнка! – Ты мне хоть с кем-нибудь весточку подавай о том, как ты там. Ты же учил грамоту. Ну, самому не время будет, так надиктуй писарю какому. Обещаешь?

– Хорошо, матушка, – кивнул Мстислав, нетерпеливо косясь на оседланного коня. Как только княгиня развела руки, он стрелой унёсся к нему. Изяслав за это время успел перекинуться словцом с Богданом, обменявшись прощальными рукопожатиями.

Кавалькада тронулась. Провожающие простояли на местах, пока хвост последней лошади не скрылся за воротами, и только потом разбрелись по своим делам. Изяслав обернулся и, наткнувшись взглядом на жену, бросил ей, пойдя подниматься по лестнице:

– Что, довольна?

– Да что же ты говоришь такое, милостивый князь? – утерев уголки глаз, пошла за ним Гертруда. – У меня в груди всё переворачивается. Ну, куда вы его посылаете? Зачем? Да ещё зимой! Холода-то какие…

– Тебя спросить забыли, много ты понимаешь? – Остановившись и обернувшись, Изяслав не стал развивать эту мысль. Жена его не была глупа, понимать-то она понимала, да вот эмоции могли взять верх. Потому и старалась она почаще молиться – это спасало её от брани и упрёков, считавшихся недостойными княгини. – Некогда ждать весны, Ростислава надо убрать из Новгорода, а Мстислав уже не младенец!

– Для меня он всё крошка из колыбельки…

– Как ты умильно о нём говоришь! А прежде? Сколько грязи вылила на невинную голову! Будто это позор, да несмываемое оскорбление!

– Господь да простит меня за слова, сказанные о не заслужившем их, – перекрестилась Гертруда, – но разве я не была права в том, что ты оскорбил меня? Не Мстиславом, нет! Своей неверностью, нарушением брачных клятв, данных перед Богом! Ведь грех-то какой!..

– Олисава! – повысил голос, войдя в хоромы и опять остановившись, Изяслав. – Прекрати! – оглядевшись, что вокруг никого нет, князь позволил себе высказаться: – Обидели её, посмотрите! Да разве ж я тебе сказал хоть слово дурное? За волосы тебя таскаю, как холоп свою жинку? Сестра моя вышла замуж за короля Норвегии, который добивался её руки пятнадцать лет! Отец отказал Харальду, ведь тот был никем, когда увидел бегающую под ногами Елизавету; ей было пять, и Харальд сказал, что женится на принцессе руссов! И через пятнадцать лет, став королём, приехал и уговорил отца. И знаешь, чем всё закончилось? Увезя Елизавету в свою Норвегию, он взял там вторую жену, вот так просто – как язычник, как самовластный король, который что хочет, то и делает2424
  О Елизавете Ярославне история подлинная, из исторических источников


[Закрыть]! И ничего, моя сестра терпит это и продолжает с ним жить. Так разве же по сравнению с такой историей, я плохо к тебе отношусь?

Гертруда помолчала и, не выдерживая горячего, гневного взора мужа, опустила глаза и прошептала:

– Ты прав, князь. Когда мужчина заставил поверить в преданную любовь своими подвигами, разочаровываться куда больнее, да ещё таким образом. Ты, по крайней мере, никогда мне ничего не обещал, и в любви не клялся.

– Из! – прозвучал позади громкий голос Святослава, и Гертруда, поклонившись супругу, ретировалась. Новоиспеченный черниговский князь подошёл к старшему брату. – С этими проводами не было времени накануне поговорить. Я же имел беседу вчера с Иларионом!

– Да? И как всё прошло?

– Гладко.

– Что сказал митрополит? Как принял отставку?

– Смиренно. Сказал, что груз с плеч его сняли, и он может вернуться в свои пещеры2525
  Основатель Киево-Печерской лавры, современник излагаемых событий монах Антоний, заложил основу будущей обители в пещере, которую выкопал именно Иларион, положив начало новой монашеской общине. Но Иларион был призван на кафедру митрополита, чем был оторван от своего отшельничества, когда же его сместили, в 1054 году, по некоторым данным он вернулся в пещеры.


[Закрыть], отшельничать далее.

– Вот и отлично, – удовлетворенно хлопнул в ладони Изяслав и потёр их. – Что насчёт хорошенько пообедать?

– Чуть позже, торговцы с Подола обещали принести мне свои товары, хочу выбрать что-нибудь в подарок Киликии к её приезду. Я же отправил ей письмо сразу, как мы провели совещание, чтобы приезжала. Должно быть, через неделю, или чуть больше, она уже будет здесь. Жду не дождусь!

– Как ты её любишь! – не то с насмешкой, не то с завистью отозвался Изяслав.

– Я женился по любви, – улыбаясь, пожал плечами Святослав. – А как в неё можно было не влюбиться?

Брат поспешил по своим делам, сбегая по ступенькам обратно. «Да, Киликия красавица, – припомнил её великий князь, пышногрудую брюнетку с ярко-голубыми глазами, по-южному немного смуглую, с тёмно-алыми губами, словно только что пившими вино, – но у нас и среди местных девок красавиц полно, так зачем же далеко ездить? И зачем останавливаться на одной? Вот, Харальд же смог себе позволить…».

Глава третья. «Гость»

Весна приходила приливами и отливами. То распогодится и потечёт всё ручьями, то опять налетает с ночи мороз, застужает всё, присыпает снегом. По такой переменчивой распутице прибыла Игорева невеста Адель, дочь графа Лувена и макграфа Брюсселя2626
  эти средневековые образования находились на территории современной Бельгии.


[Закрыть]. В первую же очередь её окрестили по православному обряду Еленой, едва она успела разместиться в тереме. Приставленный к ней священник стал заниматься с ней, совершенствуя знание языка руссов, поскольку пятнадцатилетняя девушка меньше чем год назад начала учить его, готовясь к замужеству. Игорь приветствовал её при въезде, и она показалась ему очень пригожей, хорошенькой и доброго нрава, вывод о котором он сделал по её смущенной улыбке. Но встречаться до свадьбы без дела было непринято, а потому самый младший Ярославич с каждым днём делался всё одержимее венчанием, подгоняя время, так что прожужжал братьям уши, и те посмеивались над его нетерпением.

Святослав перевёз семью в черниговские хоромы, распорядившись о некоторых пристройках и расширении княжеских покоев. У них с Киликией уже было четверо сыновей и дочь, и он представлял, какой большой и дружной будет их разрастающаяся семья, какие удобства им понадобятся. Но свадьба Игоря приблизилась, а потому, взяв жену и двух старших ребят, Глеба и Романа, он приехал вновь в Киев, куда и без того наведывался несколько раз за прошедшие с похорон отца три месяца, благо путь был недалёк. Не мог он оставить Изяслава в одиночестве, без поддержки, подозревая, что иногда у того будут случаться конфликты с воеводами или в семье. Конечно, в отношения мужа и жены вмешиваться было нельзя, но Святослав жалел Олисаву, поддерживая её по возможности, если не добрым словом, то хотя бы поднимая настроение брату, чтобы тот сделался ласковее и снисходительнее. Изяслав вернул из монастыря свою бывшую любовницу, мать Мстислава, но, за несколько недель поняв, что былого не вернуть и никакой тяги к ней он уже не испытывает, оставил женщину жить своей жизнью. А что её могло ждать, опороченную блудом? Святослав распорядился отправить её в Вышгород, заплатив ей достаточно мехов и драгоценностей, чтобы могла она до конца ни в чём не нуждаться. Ему удалось переспорить старшего брата, что в Новгороде, с Мстиславом, ей совсем не место. Не хотелось получить озлобленного племянника, которого распутница-мать никогда не сумеет воспитать достойно.

Теперь у Изяслава была какая-то очередная зазноба, но Святослав уже махнул рукой, не мешая удовлетворять похоть неугомонному брату. Скорее это даже походило не на истинное неиссякаемое вожделение, а на использование собственных возможностей. Тешить самолюбие можно было и таким образом, да это лучше, чем махать кулаками и оспаривать перед другими мужами, что он самый умный и властный. В мирное время князь волен развлекаться, как ему угодно, лишь бы при необходимости умел взять себя в руки и показать себя могучим воином и мудрым политиком, каким был их дед Владимир. Более шестисот наложниц не помешали ему укреплять государство, отбиваться от печенегов и возвысить род до небывалого до того величия. А принятие крещения помогло развить грамотность и науки. Столько рассудительных и мастеровых людей стало приезжать из Византии! Проходя мимо церкви, Святослав перекрестился. Потом заметил на ступенях выходящую изнутри Оду, жену Вячеслава2727
  Оду Штаденскую хроники называют женой царя русов без имени, поэтому на её счёт есть много версий, кто же из Ярославичей был её супругом, но поскольку так же известно, что у Оды был повторный брак, автор разрешает эту проблему по-своему.


[Закрыть], недавно разрешившуюся от бремени, и поклонился ей.

– Доброго дня, княгиня! – поздоровался он.

– Доброго, конунг, – с сильным акцентом ответила девушка. Материнство пока на ней никак не отразилось, она была всё такой же хрупкой и стыдливой. Щёки её пылали, а глаза глядели с прежней невинностью.

– Как здравие ваше? Как дитя?

– С Божией помощчью, – неверно выговорила она, стараясь быть краткой, стесняясь своей неправильной ещё речи.

– Ну, и то хорошо! – поклонился снова Святослав и пошёл дальше.

За спиной Оды раздался вздох одной из боярских дочерей, что окружали её.

– Ах, до чего любезен Святослав Ярославич! Какой славный муж!

– Не надо! – обернулась к ней Ода, насупив брови. – Обсуждать конунг – дурно! Женатый конунг.

Девицы притихли, зашагав за княгиней. Но её возмущение было вызвано вовсе не примерным образом мыслей. Она не желала слушать то, что с трудом заглушала в себе самой. С самого первого взгляда, что упал на Святослава в Софийском соборе, когда они все стояли у саркофага Ярослава, и вошёл он, прибывший из Волыни, жизнь Оды потеряла прежнее спокойствие, а сама она забыла о безмятежных снах и смирении со своей долей. Но разве был какой-то выбор? Она замужем за его братом, а он и сам женат. Никакими усилиями не быть им вместе, потому что судьба распорядилась иначе, выстроив не одну, а ряд преград, невозможных для преодоления. Да и разве смотрит Святослав хоть на кого-нибудь, кроме своей Киликии? Никогда прежде не сравнивала Ода себя с другими женщинами, но когда увидела недавно гречанку, целый час потом смотрела в своё отражение, склонившись над серебряным блюдом для умывания, куда налила чистой воды. А потом куда дольше вспоминала высокий, статный силуэт деверя, его короткую, тёмно-русую бороду, которая скорее подчеркивала красоту и благородство лица, чем скрывала. Представляла, как ложится он на своё брачное ложе возле Киликии, сильный, широкоплечий, с низким и уверенным голосом, как целует свою жену, обнимает. И Оде хотелось плакать, и она плакала. Прислужницы и девушки подумали, что после родов княгиня никак не может прийти в себя – всякое случается с женщинами! Никто не знал истинных терзаний её сердца, да и можно ли было позволить такому быть узнанным?

Вячеслав, супруг её, был младше брата на семь лет – ему исполнилось двадцать. В их первую брачную ночь, которую Ода до сих пор помнила, он дрожал, как тонкий лист, зная о предстоящем не больше, чем она сама. Вежливый и кроткий, юноша переволновался и ничего не смог тогда – это она поняла позже, дня три спустя, когда всё-таки смог. Он никак не мог научиться одновременно целовать жену и делать что-то ещё. Если он касался её губ, то замирал, и только потом, перестав целовать, поднимал подол её ночной рубашки. Потом начинал двигаться, и опять сосредотачивался исключительно на этом. А когда всё прекращалось – вновь влажно и как-то глупо целовал. Ощущения на её долю перепадали не очень приятные, но терпимые. Было похоже на неумелую езду на лошади, когда тебя впервые сажают в седло. Ты не в состоянии насладиться беспечной скачкой, тебя только трясёт, да потом натёрты ноги и гудит зад, но всё-таки ты до куда-то доезжаешь, поэтому результат можно считать достигнутым. Ода была уверена, что иначе и не бывает, и радость в браке появляется поутру, когда мужчина и женщина уходят из кровати, расходятся по своим делам, а ещё лучше – когда рождаются дети. Только для них, Оде казалось, это всё и существует. Так и было всё расставлено в её мыслях до тех пор, пока она не увидела Святослава. «Наверное, Господь проклял меня, потому что нельзя думать о том, о чём я подумала, в церкви. Как могло подобное возникнуть в голове под сводами храма?». Но вся сущность девушки взывала к тому, чтобы столкнуться где-то со Святославом ненароком, посмотреть на него на минуту дольше, поймать несколько обращенных к ней слов. Этого хватало, чтобы по ночам, закрыв глаза, не важно, приходил Вячеслав или не приходил, представлять рядом с собой другого.

Вот и сейчас, увидев его, Ода с трудом удерживалась, чтобы не выдать ни одной эмоции. Войдя в свою светлицу, она поскорее присела к люльке с сыном.

– Мой дрогой, – вслух, с ошибками произнесла княгиня. – Мой кляйн конунг…

– Маленький, княгиня, – поправила её оставшаяся при ней девушка, научившаяся кое-что понимать на родном языке Оды и, к тому же, догадываться, что та хочет сказать.

– Да, маленький. Как будет маленький князь?

– Княжич.

– Князжич, – почти удалось повторить Оде. Любуясь своим Борисом, сыном от нелюбимого мужа, она спешно вытерла покатившуюся слезу, надеясь, что этого не заметили. Счастливица Киликия, она родила своих сыновей от такого мужчины! Ода видела взгляды, которыми та обменивалась со Святославом. Они любили друг друга и, такое ощущение, совсем не стремились избегать того, что происходит по ночам между супругами. Им это нравилось? Каков же там, за недосягаемым для Оды пологом был Святослав? Болью пронзило осознание того, что после свадьбы Игоря и Адели, до которой осталось меньше недели, им с Вячеславом и сыном придётся уезжать в Смоленск, туда, где наверняка уже никогда она не увидит деверя. Может, оно и к лучшему? Вообразить, что Святослав никогда уже не встретится ей во дворе, в церкви или по дороге к торгу, было настолько ужасно, что краски жизни Оды блекли, и всё угасало, теряло значение. «За что мне посланы эти несчастные, нечестивые чувства? Почему я не могу смотреть такими же влюбленными глазами на Вячеслава?». Упрекать мужа ей было не за что, он с нежностью и заботой относился к Оде, был щедрым на подарки, внимание – любил зайти и поговорить с ней, упражняясь в языках или обсуждая родину Оды – Штаде, чудесное место неподалёку от берегов полноводной Эльбы. Он преисполнился благодарности за рождение сына, готов был порой отказаться от охоты в Зверинце2828
  Зверинец – богатая зверем территория к югу от Древнего Киева, лесистая местность вдоль Днепра, где любили охотиться князья


[Закрыть], лишь бы побыть с семьёй. Вячеслав не изменял ей. Хотя за это, пожалуй, она бы на него и не обиделась. Приходи он к ней реже, будет только лучше. Почему так горюет Олисава оттого, что Изяслав не ходит к ней? Стала бы сокрушаться и тосковать Киликия, повадься Святослав к другой женщине? Но что-то подсказывало Оде, что тем и манит этот Ярославич, ведь точно знаешь – не пойдёт он к тебе, не отвернётся от своей супруги.

Взявшись кормить проснувшегося Бориса, Ода, с бедой напополам, отвлеклась от своих непозволительных дум, начав рассказывать своему первенцу сказку своего детства, о том, как на день рождения к принцу (ей самой рассказывали о принцессе, но она переделала под случай на ходу) явились три феи, принёсшие ему свои подарки: долголетие, удачу во всём и любовь. Правда, её саму запугивали ещё и четвёртой феей, явившейся на праздник без приглашения и причинившей вред принцу, но она это опустила вовсе. Пусть у её сына будет в судьбе только хорошее.

Изяслав и Святослав стояли на крыльце, наблюдая за сражением сыновей на деревянных, тупых мечах. Святополк Изяславич был чуть постарше Глеба Святославича, но уступал ему, и, то не справляясь с натиском двоюродного брата выпускал меч из рук, то проигрывал, падая на лопатки.

– Ну, что ж ты! Растяпа! – крикнул в очередной раз растянувшемуся на земле сыну великий князь. Отвернувшись, он похвалил брата: – Хорошо ты своего Глебку навострил. Сам учил?

– Когда было время. А так и с ратниками отправлял тренироваться.

– Дюжий вояка выйдет, уже видно!

– Поглядим, когда настоящий меч в руки возьмёт, – не стал заранее радоваться Святослав. – Хорошо махаться – дело не хитрое, вот по делу махаться – уже сложнее.

– К счастью, как отец надавал крепких оплеух печенегам – уж скоро двадцать лет пройдёт – так особых дел и не появляется.

– Опасность всегда непредсказуема. Другие кочевники приблизились к низовьям Днепра, только из-за них печенеги и ушли окончательно, нанимаясь на службу к нам и Византии. Если эти торки, о которых доходят слухи, там расположатся, да ещё будут не менее агрессивными и подлыми, чем печенеги, это затруднит сообщение с Тмутараканью. Придётся мне как-нибудь туда съездить, проведать владения.