Текст книги "Кипрские хроники. Memento Mori, или Помни о смерти. Книга 1"

Глава IV

Прошло три дня. Кáрмен бродила по дому как тень. У неё не оставалось уже ни сил, ни желания скрывать свои чувства от домашних. Всё было ненавистно ей вокруг: муж вызывал отвращение, ребёнок – раздражение, а всё окружающее – безразличие.

Бенли начал не на шутку волноваться за здоровье своей жены. На его письменном столе Кáрмен заметила небольшую книжицу. Прочитав название – «Послеродовая депрессия», – одна невесело усмехнулась: можно подумать, что то, что она чувствует, началось у неё после родов. Да она, ещё только забеременев, сообразила, что её теперь ждёт, и поняла, что такая жизнь её устраивать никак не может! Она бы и от плода-то отделалась с большим удовольствием, да вот Бенли не позволил. Дура была! Надо было никого не слушать, а делать то, что считала нужным. А теперь вот приходиться сидеть, как узнице, дома, и просвета этому не видно. Хотя кто бы мог подумать, что такой любитель весёлой и беззаботной жизни, как Бенли, станет совершенно другим человеком за каких-то там полтора года?.. Ведь как здорово было раньше! Влюбив в себя самого популярного парня университета, Кáрмен и сама стала местной знаменитостью. Каждый вечер – шумные компании, разгульная жизнь, всё время что-то новенькое. Любой был рад затащить их в свою тусовку. Кáрмен тогда гордилась Бенли. Ещё бы! Красавчик, лучший спортсмен, всеми обожаемый. Даже у учителей он всегда был на особом счету: ему всегда готовы были натянуть оценку, как бы плохо он ни ответил. Но ещё больше Кáрмен гордилась собой! Ведь до неё Бенли менял подружек как перчатки, каждый семестр – новая. Соблазнить его, конечно, не составляло особого труда (Бенли был из тех парней, кто в отношении девушек твёрдо придерживался принципа «если женщина просит»), но вот удержать его возле себя! О, этого до Кáрмен ещё никому не удавалось!

Окунувшись в воспоминания, она мечтательно взяла в руки фотографию Бенли, стоявшую на журнальном столике… А теперь, что с ним стало?.. Скучнее типа не найти во всей округе. Если бы Кáрмен хоть на минуту могла предположить, что из-за этого день и ночь визжащего комочка она буквально потеряет своего возлюбленного, она бы ни за что не позволила этому случиться! Но Бенли так настаивал на том, чтобы оставить ребёнка, уверял, что ей во всем поможет его мать… Кáрмен и расслабилась, поверив, что сразу после родов сможет сбыть младенца на мамашу Бенли, которая уже и так вырастила целую толпу его братьев и сестёр (одним больше, одним меньше), а они смогут спокойно продолжить полюбившийся образ жизни. Но, к огромному удивлению Кáрмен, муж вдруг стал старательно играть роль добропорядочного семьянина; заставлял её кормить ребёнка грудью, а в связи с этим не позволял ни капли алкоголя; уверял, что хождения в ночные клубы будут ей только во вред, да и сам после работы всё время торчал дома.

Поток невесёлых мыслей Кáрмен был прерван телефонным звонком. «О боже! – простонала она. – Это уже третий раз за сегодняшнее утро! Лучше бы он волновался за моё здоровье каким-то другим способом да вывел бы куда-нибудь поразвлечься…» Кáрмен медлила подходить к телефону, но в конце концов, решив, что лучше ответить, чем усугублять вероятность того, что звонок сейчас разбудит ребёнка, двинулась к аппарату. В общем-то, девочка последнее время стала гораздо более сносной и спала по много часов в день. Кáрмен, как могла, способствовала этому: она просто не выносила дочь, когда та бодрствовала.

– Да, дорогой, со мной всё в порядке, я великолепно себя чувствую, – на этот раз решив опередить мужа, протараторила она в трубку.

– Excuse me, may I talk to Mrs Pinson?[1]1
  Простите, могу я поговорить с миссис Пинсон? (англ.)


[Закрыть] – неожиданно услышала Кáрмен в ответ. Женщина, говорящая на другом конце провода, явно не являлась её мужем и, судя по обращению по-английски, была иностранкой.

– Я вас слушаю, – ответила ей Кáрмен в замешательстве, хотя и стараясь как можно быстрее перестроиться на другой язык.

– Меня зовут Мария Лазаридис, и я звоню вам с Кипра. Мы подыскиваем себе домработницу, и в агентстве нам дали ваш телефон. Я бы хотела задать вам несколько вопросов.

Затем последовал целый допрос, в основном касающийся анкетных данных Кáрмен. На вопросы отвечать было довольно-таки легко: английский, к счастью, был вторым, после пилиппино, языком на Филиппинах.

Не знать его могли лишь самые бедные слои населения и люди более пожилого возраста, так как до 1986 года испанский язык изучался в школах вместо английского и выступал в стране в качестве лингва франка. К тому же девушка достаточно быстро сообразила, что чем длиннее и пространнее её собственный ответ, тем более воодушевлённо звучит голос её собеседницы. Видимо, для будущей работодательницы её знание английского имело решающее значение. В конце беседы та удовлетворённо объявила:

– Было очень приятно с вами пообщаться! Надеюсь вскорости увидеть вас на Кипре.

Кáрмен в восторге прыгала на одной ножке! Судьба дала ей ещё один шанс, и наконец-то ей удалось использовать его по назначению. Буквально через десять минут последовал ещё один телефонный звонок, на этот раз от Сюзанн Лопес из агентства, подтверждающий приглашение на работу. Оказалось, что её будущая хозяйка уже имела плачевный опыт со своей предыдущей домработницей, которая ни слова не могла произнести по-английски, и поэтому хотела собственноручно убедиться, что в данном случае всё в порядке.

Вечером с работы вернулся муж.

– Люс передавала тебе привет, – бросил он с порога.

– Как Люс?! Она тебе что, звонила?!

«Почему не мне?» – удивлённо промелькнуло у Кáрмен в голове.

– Зачем сразу звонила? – Бенли пожал плечами от неуместного вопроса, углядев в нем намёк на ревность. – Я по дороге домой её встретил. Она откуда-то вернулась недавно, кажется. Сказала, что на днях к тебе зайдёт.

Всё это выглядело более чем странно, но размышлять над этим Кáрмен вовсе не хотелось: теперь ей было с кем поделиться её важной новостью!

– Бенли, миленький, ты побудешь с нашей маленькой Сюзи? Я ужас как соскучилась по Люс: хочу к ней сегодня же сходить сама!

– Конечно же, дорогая, иди, если тебе так хочется, – и, хотя Бенли был несколько удивлён столь горячими эмоциями жены (по отношению к своей подруге она обычно отзывалась в более скучном тоне и пренебрежительной манере), он посчитал, что в её теперешнем состоянии приятная встреча может вполне пойти ей на пользу.

Кáрмен тут же бросилась собираться и через пять минут, полная энтузиазма, уже летела по нешироким улочкам Авроры.

– Люс! – что есть сил закричала она, буквально врываясь в дом своей подруги.

Та стояла у распахнутого окна и в ответ на крики повернула к входящей своё заплаканное лицо. Кáрмен, которую душила её собственная радость, даже не заметила этого.

– Боже! Что я тебе сейчас скажу! Ты просто умрёшь: я тоже еду! Мы едем вдвоём, представляешь!? Кстати, куда именно тебе предложили контракт? Случайно, не на Крит, или Кипр, или… ну, в общем, какой-то остров в Средиземном море. А то как бы здорово было поехать вместе! – Кáрмен остановила на секунду свою тираду, чтобы вдохнуть глоток воздуха, и только сейчас обнаружила, что с её подругой что-то не так.

– Кстати, а как это ты до сих пор не уехала? Я-то уже, грешным делом, вообразила, что ты давным-давно укатила и на радостях даже не передала мои документы… – начиная подозревать что-то неладное, осторожно спросила она.

Люс всё ещё стояла в каком-то ступоре и, не отвечая, глядела на подругу холодным и неподвижным взглядом. «Взглядом, полным ненависти» – мелькнуло в голове у Кáрмен, и она вздрогнула от неуютного ощущения.

– Да не молчи ты! Объясни толком, в чём дело! – нервозно прикрикнула она.

Глаза Люс сузились ещё больше, когда она глухо ответила:

– Я никуда не еду. Контракт сорвался, и документы, в которые я вложила все мои деньги, через пару месяцев будут просрочены. Если учитывать, что и этого предложения я дожидалась восемь месяцев, шансов не остаётся совершенно никаких. А ты хочешь мне сейчас сказать, что тебя уже выбрали?..

– Ну да, ты же уехала около месяца назад, – неуверенно пробормотала Кáрмен, – а в таких делах, как в лотерее, всё может случиться в любой момент: и через месяц, и через два. Да не переживай ты так! Наверняка ещё что-нибудь появится в ближайшее время.

– Я отдала твои документы две недели назад, – игнорируя последнюю фразу, неживым голосом отчеканила Люс.

Кáрмен вдруг почувствовала, что если она ещё хоть немного останется в этой атмосфере отчаяния и неприкрытой неприязни, то растеряет своё собственное ликующее настроение, и, махнув досадно рукой, она буркнула:

– Ладно, поговорим в другой раз…

Глава V

Уговорить Бенли согласиться на её отъезд оказалось очень нелегко, но всё же Кáрмен это удалось. Самым мощным аргументом стало то, что после недолгих подсчётов выяснилось: доход от контракта даёт им вполне реальную возможность купить ферму или какой-нибудь другой бизнес. А затем Кáрмен клялась и божилась, они будут неразлучны до конца дней своих! Не забыла она использовать и ещё один веский довод, приведя в пример Люс: мол, видишь, как люди долго ждут такого шанса? А он ещё и сорваться может. К нам же – сам в руки идёт!

После долгих уговоров Бенли наконец-то сдался. Все последующие дни перед отъездом в Манилу протекали в ажиотаже и полной суматохе. Муж несколько раз порывался взять билет на поезд, чтобы отвезти Кáрмен в столицу, но та категорически ему это запрещала, ссылаясь в основном на маленькую Сюзи, которая, бедняжка, тогда останется без мамы и без папы. Реальная причина, конечно же, крылась совсем в другом: Кáрмен торопилась вдохнуть в свои лёгкие глоток воздуха свободы, ей до чёртиков надоело здесь всё, включая мужа. В Маниле она собиралась остановиться у старенькой тёти, так как нужно было ещё пройти медкомиссию и отнести все документы в Министерство Иностранных дел за специальными печатями, а затем, отослав всё на Кипр, ждать, когда придёт виза. Это вполне могло занять ещё пару недель.

И вот он, долгожданный день отъезда! На перроне собралась целая толпа родственников, в основном родня мужа во главе с ним самим, держащим на руках Сюзи. Как ни странно, глядя на свою столь нелюбимую дочку, сегодня Кáрмен испытывала чувства, чем-то отдалённо напоминающие материнские. Доселе неведанная ей нежность сжала сердце, когда она, по привычке разыгрывая спектакль, взяла ребёнка на руки, чтобы поцеловать. Глядя в не по-детски печальные глаза девочки, она вдруг почувствовала острое, щемящее чувство в груди, что-то сродни болезненному сожалению, и ощущение чего-то необъяснимого и ужасного, но такого, что ещё можно исправить здесь и сейчас, обжигающей волной охватило её душу… Кáрмен пошатнулась и беспомощно оглянулась назад, в полной растерянности не отдавая себе отчёт, зачем она это делает. Внезапно она выхватила из толпы провожающих взгляд Люс – всё тот же холодный, неподвижный и полный ненависти взгляд, какой остался в её памяти от их последней встречи. Девушки молча смотрели друг на друга: Кáрмен – затравленно и испуганно, Люс – отчуждённо и не по-доброму. Казалось, между подругами детства происходит какой-то немой диалог. Вдруг Кáрмен почувствовала тепло рук на своём теле: это муж, заметив её нехорошее состояние, обнимал её, чтобы как-то поддержать. Взглянув в его лицо, она увидела, что он откровенно плачет, не пытаясь даже скрывать это от окружающих. Как ни странно, кольцо этих любящих рук не только не успокоило Кáрмен, но ещё более усилило в ней непонятно откуда взявшуюся и всё нараставшую тревогу. Ей вдруг захотелось всем телом прижаться к Бенли и никуда-никуда не уезжать из этой тихой и безопасной гавани, которой в эти мгновения неожиданно увиделась ей её жизнь в Авроре. Жар, распирающий её изнутри, становился всё сильнее, и казалось, спазмы сжимают её горло, не давая дышать. В этот момент она заметила приближающуюся Люс. Кáрмен медленно отстранилась от мужа и подошла к подруге.

– Что застыла? – насмешливо бросила ей та, оттягивая Кáрмен всё дальше от Бенли. – Его слезы высохнут, как только поезд тронется с места. Покажи мне хоть кого, кто бы действительно ждал свою жену. Они только деньги и ждут, а затем тратят их и заводят себе любовниц!

Кáрмен знала, что Люс попросту завидует ей, завидует её везучести, тому, что она так сильно любима, но циничные слова уже посеяли свои семена, и Кáрмен, ещё раз в сомнении оглянувшись на мужа, почувствовала, что неизвестно как накатившая на неё тяжесть в сердце куда-то исчезает, а вместе с ней проходит и чувство чего-то неправильного и непоправимого. Уже с повеселевшим видом она окинула в последний раз толпу провожающих её людей и решительно шагнула на ступеньку поезда.

Глава VI

В Маниле делать оказалась совершенно нечего. Не имея в огромном городе ни единой знакомой души, за исключением престарелой тётушки, Кáрмен не знала, куда ей пойти и чем заняться. Постаравшись как можно быстрее справиться с документами и отослать их на Кипр, она с нетерпением ждала разрешения на въезд. Бенли звонил каждый день, объясняя подобную расточительность тем, что вскоре, разделённые океаном, они не смогут себе позволить и этого. Кáрмен снисходительно выслушивала его бесконечные признания в любви, жалобы на то, как ему пусто без неё, и подробные отчёты о развитии Сюзи, наподобие того, что сегодня она три раза засмеялась, а вчера не съела всю кашу. Всё это навевало на Кáрмен сонливость и зевоту, и только к концу разговора она обычно начинала забавляться: последние две минуты, перед тем как положить трубку, муж уделял Люс: говорил о том, какая она оказалась преданная подруга и как каждый день навещает Сюзи, помогая им чем может.

«Это она тебя навещает, дорогой мой! – усмехалась про себя Кáрмен. – Ну-ну, что там ещё задумала эта глупая курица?.. Как это я сразу не догадалась, что она по уши в него влюблена? Что ж, даже если Бенли решит тряхнуть стариной и осчастливит её парочкой-другой ночек, с меня не убудет, но ничего большего ей точно не светит. Снова потом будет слёзы проливать…» Размышления о тщетных трепыханиях так называемой «преданной подруги» несколько скрашивали свободный досуг, развлекая Кáрмен, но всё остальное время она в мучительном нетерпении ожидала отъезда.

Визу она получила на руки вместе с билетами и остававшиеся два дня провела в приподнятом настроении, упаковывая чемоданы. Перелёт дался ей неожиданно тяжело: она ещё никогда не проводила столько часов в самолёте и чувствовала лёгкий приступ клаустрофобии. До Абу-Даби выдержать ещё было можно, но, просидев в аэропорту пять часов в ожидании транзитного самолёта, летящего в Ларнаку, она не могла заставить себя вступить на его трап без содрогания.

И вот наконец, измученная и уставшая, пройдя паспортный контроль и получив чемоданы, еле волоча ноги, она вошла в зал ожидания. Напротив выхода она заметила людей, выстроившихся в ряд и держащих в руках таблички. На одной из них огромными красными буквами было написано: «Кáрмен Кадорна Пинсон». Кáрмен медленно направилась к ней. Как заворожённая, она не сводила глаз с этих огромных алых букв, собранных вместе, чтобы обозначить её имя. Что-то странное было в них – не такое, как на других табличках, что-то, что пугало её и одновременно притягивало. Медленно двигаясь, Кáрмен всё напряжённее всматривалась в них, и в какое-то мгновенье её воспалённые глаза увидели, как красные линии букв превращаются в огненные полосы, а её имя ярко пылает на белоснежной бумаге. В суеверном ужасе она протянула руку вперёд, пытаясь коснуться красных языков пламени, в то же время борясь с противоестественным желанием и… её ладонь оказалась в широкой смуглой руке человека, держащего табличку.

– Добро пожаловать, Миссис Пинсон! Меня зовут Харис Лазаридис, я – ваш работодатель, – весело проговорил он на английском языке, тряся её руку в радушном рукопожатии.

Кáрмен впервые взглянула на человека, держащего картонный лист с её именем, и увидела перед собой мужчину средних лет, смуглого, темноволосого, с чуть серебряными висками и весёлым лицом. Уже придя в себя, она ещё раз пугливо взглянула на табличку и сразу поняла, что же в ней было такого необычного и так сильно отличало её от других: буквы на всех остальных были написаны чёрными чернилами.

Мужчина удовлетворённо оглядывал Кáрмен с ног до головы. В глазах его поблёскивали шкодливые чёртики, а губы то и дело расплывались в улыбке. Он с лёгкостью подхватил один из чемоданов Кáрмен и направился к выходу из аэропорта. Задыхаясь от августовского жаркого полуденного солнца, она чуть переставляла ноги и вот-вот готова была упасть в обморок, когда наконец они остановились перед огромным чёрным «Лэнд-Крузером». Заметив состояние девушки, мужчина поинтересовался, хорошо ли она переносит жару. Кáрмен вынуждена была признать, что погода на Филиппинах сейчас приблизительно такая же и что даже влажность более высокая, но, видимо, проведя больше суток под кондиционерами самолётов и аэропортов, её организм среагировал на разницу температур подобным образом. К тому же с мая по ноябрь на Филиппинах проходил сезон дождей, и, благодаря этому и ещё сильным муссонам, жара так сильно не ощущалась.

Кáрмен с удовольствием устроилась на просторном заднем сидении джипа, и последнее, что она успела запомнить, перед тем как провалиться в сладкую тяжёлую дрёму, – это жадный пристальный взгляд её водителя, отражающийся в зеркале заднего вида. Всю дорогу ей снились красные языки пламени, пожирающие белоснежную девственность бумаги, на которой, как она знала, должно было быть написано её имя…

Глава VII

Первые дни после своего приезда на Кипр Кáрмен провела в каком-то подвешенном состоянии. Менее двух месяцев отделяло её от того дня, когда она сидела в своей комнате в Авроре и мечтала о том, как окажется в далёкой неизвестной стране, где жизнь её превратится в череду сплошных праздников и где ждёт её множество самых различных удовольствий и приключений. И вот мечты её сбылись: она здесь, вдали от дома и опостылевшего мужа, но почему же вместо ожидаемых радостных эмоций она не испытывает ровным счётом ничего?.. Серые будни в чужом доме, в чужой семье совсем не походили на тот фейерверк впечатлений, который она ожидала найти здесь. В обязанностях домработницы было мало чего привлекательного и романтичного. Кáрмен с безразличным видом обходила весь дом следом за своей хозяйкой (мадам Марией, как она просила себя величать), пытаясь запомнить, что и каким чистящим средством она должна чистить. Работодательница оказалась довольно непривлекательной женщиной внушительных размеров, которой было около сорока лет. В первый же день она засыпала Кáрмен уймой вопросов о её жизни на Филиппинах – то ли из праздного любопытства, то ли для того, чтобы в очередной раз убедиться в её хорошем английском. Посочувствовала, что она, бедная-несчастная, вынуждена была оставить такого маленького ребёнка, чтобы зарабатывать на жизнь, и пообещала, что здесь к ней все будут хорошо относиться.

Дом располагался в окрестностях Никосии – столицы, как успели оповестить Кáрмен. Это было средних размеров двухэтажное строение жёлтого цвета, с трёх сторон к которому плотно прилипали другие дома. Впрочем, между ними всё же оставалось расстояние в пару метров, но со стороны дома казались наседающими один на другой. В своём родном городке Кáрмен привыкла к огородам и садам, окружающим каждый домик и, таким образом, создающим нейтральную разделительную зону между соседями. Здесь же было ощущение полного отсутствия приватности…

Белые, жёлтые, светло-кофейные и светло-розовые здания, похожие друг на друга, выстроились в ряд по обе стороны неширокой улицы. Почти все они были ухоженными, свежевыкрашенными, с аккуратными клумбами цветов и кустарников. То тут, то там встречался какой-нибудь домик, совершенно утопающий в зелени, но большинство всё же красовалось чистыми и пустыми верандами с одним-двумя деревцами вдоль ограды. К таким домам и принадлежал дом мадам Лазаридис. По всей видимости, хозяйка не очень-то жаловала растительность на территории своих владений. В этом Кáрмен успела убедиться после двух-трёх склок мадам Марии с её соседями из-за листьев их деревьев, бессовестно падающих на её сияющую чистотой веранду.

В общем же и целом она была несколько шокирована бедностью окружающей флоры, так как – в контраст Кипру – около половины территории Филиппин было покрыто влажными тропическими лесами.

У четы Лазаридис имелось двое детей: мальчик четырнадцати лет и девочка лет двенадцати. Оба были вылитыми копиями своей мамаши, включая её достоинства и недостатки. Любимое место обитания у всех троих была кухня, а вернее, холодильник. Членов семьи Лазаридис, за исключением разве что главы семейства, можно было застать там в любое время суток. Кáрмен, конечно же, относила себя к людям, приветствующим удовольствия в их различной форме и проявлении и ценящим привлекательные стороны жизни, но всему же есть предел! Столь очевидная страсть к еде вызывала у неё лишь отвращение. Подтверждая важность, с какой в их семье относились к питанию, мадам принялась с самым серьёзным видом обучать Кáрмен искусству кулинарии. Обмолвившись при этом, что, хотя таким деликатным делом, как приготовление пищи, будет, в общем-то, заниматься она сама, домработница всё же должна быть на подхвате.

Дети обращали мало внимания на появление нового человека в доме, скорее всего, не более чем на небольшое изменение в интерьере. Сразу было видно, что обременять себя хлопотами по уборке за собой не входило в их привычки. Всюду, где они задерживались более чем на пять минут, появлялась горка из фантиков, фольги от шоколада и пакетов из-под чипсов. Таким образом, проследить их путь перемещения по дому не составляло особого труда.

К концу первого месяца пребывания Кáрмен в семье Лазаридис жизнь в доме постепенно вошла в свою колею. Хозяева, казалось, были очень довольны своим новым приобретением в лице Кáрмен. Сэр Харис, проявивший себя человеком, недвусмысленно интересующимся противоположным полом, был явно рад присутствию молодой красивой женщины в доме. Его взгляд из скучного и полусонного, обращённого на жену, загорался весёлыми игривыми искорками при появлении в комнате Кáрмен. Мадам Мария была же в полном восторге от того, как Кáрмен мыла окна. А мыла она их и вправду до блеска: в полном остервенении механически натирала стеклянную поверхность, в сердцах кляня свою судьбу и бесконечно задаваясь вопросами, что же ей теперь делать в жизни дальше. Единственной отдушиной были прогулки по вечерам с собакой. Сэр Харис был заядлый охотник и по воскресеньям частенько уходил спозаранку в горы, беря с собою пса. Судя по его редкой и немногочисленной добыче (в лучшем случае это была одна-единственная куропатка), живности в кипрских лесах оставалось немного. Количество охотников явно превосходило количество зайцев или ещё кого бы то ни было, более или менее подходящего на роль добычи, так как время от времени по телевизору выдавали новости о том, что какой-то горе-охотник по ошибке подстрелил своего бедолагу-собрата, охотящегося из-за соседних кустов.

Собака была охотничьей породы, а потому на прогулках вела себя соответствующим образом. Но Кáрмен это не особо раздражало. Прыжки, пробежки и резкие торможения, чтобы хоть как-то контролировать пса, заставляли её отвлекаться от невесёлых мыслей, а также давали возможность, не останавливаясь, быстро проходить улицу, оправдывая её упорное игнорирование своих коллег, работающих в соседских домах, и, судя по их внешности, её же сородичей. Особенно не затрудняясь в поисках объяснений этому немного странному чувству, Кáрмен не испытывала ни малейшего желания вступать в какие-либо дружеские отношения с другими азиатскими девушками. Сейчас работа домработницы казалась ей просто унизительной, а все остальные филиппинки – дурочками, попавшими, как и она, впросак. Возвращаясь с прогулок, Кáрмен обычно ощущала лёгкий прилив энергии, но каждый раз перед сном мучительное чувство безысходности накатывало сызнова. Из-за нежелания быть там, где она есть, и нежелания возвращаться туда, откуда она приехала, складывалось ощущение западни.

В последний день месяца Кáрмен получила свою первую зарплату. Обладание довольно существенной для неё суммой денег несколько вывело её из эмоциональной спячки, вызвав в голове кучу вопросов, как же с ней поступить. Изначальное планирование с Бенли о том, что она будет отсылать деньги на Филиппины, перестало ей казаться таким уж логичным вариантом. В конце концов зачем же ей здесь прозябать, если ничего и не иметь в кармане? Поэтому после недолгих раздумий Кáрмен отправилась в единственный небольшой магазинчик, который ютился в начале улицы возле уходящего в город шоссе и на витрине которого виднелись разноцветные женские платья. Удовольствие, которое она получала, облачая своё стройное тело то в голубой сатин, то в зелёный шёлк, ни с чем нельзя было сравнить. В конце концов она остановила свой выбор на ярком облегающем платье малинового цвета, выгодно подчёркивающим её смуглую кожу и чёрные шёлковые волосы. Глядя в зеркало, Кáрмен видела себя идущей под руку с молодым красивым человеком, открывающим ей двери в шикарный ресторан. «Ах, ну почему Бенли не богат?!» – горестно вздохнула она, впервые за долгое время вспоминая мужа с сожалением. Во всём остальном он вполне бы мог соответствовать её представлению об идеальном мужчине. Сильный, нежный, весёлый… Затем в голове промелькнули воспоминания о том, как сильно он изменился в последнее время вследствие их семейной жизни, и приятная картинка окрасилась в скучные тона. «Нет, с Бенли всё покончено, я не намерена к нему возвращаться!» – твёрдо сказала она себе и направилась к кассе, чтобы расплатиться. Её совершенно не волновало, что скидки давно прошли и что ценник на её платье составляет добрую треть её зарплаты. Она с лёгким сердцем шла по улице домой, нежно прижимая к себе яркую и ласкающую глаз ткань.

Весь день Кáрмен находилась в приподнятом настроении. Мысль о малиновом сокровище, висящем на вешалке в её комнате, наполняла её сладостным предвкушением. Вечером, как только мадам Мария позволила ей удалиться к себе, Кáрмен сразу же бросилась наряжаться в новое платье. Всё бы ничего, она действительно получала удовольствие от ощущения лёгкой шелковистой ткани на коже, но… Было одно досадное недоразумение: в комнате Кáрмен не было ни одной хоть сколько-нибудь отражающей поверхности! В маленьком карманном зеркальце виднелись лишь пазлы малинового цвета… То, что ей было нужно, находилось в спальне её хозяев. Огромное, в полный рост, зеркало стояло напротив кровати, отражая в себе полкомнаты. Хорошенько рассудив, Кáрмен подумала, что лучше будет пойти туда завтра, когда взрослые будут на работе, а дети в школе. Но острое желание постепенно взяло верх.

Кáрмен тихонько отворила дверь и выглянула в коридор, на лестницу. Снизу доносился мерный гул голосов. Слава богу, все находились на первом этаже! Кáрмен неслышно проскользнула в спальню напротив, слегка прикрыв за собой дверь. Быстро повернув выключатель, она слегка поморщилась от резкого света и в тот же миг увидела напротив себя прелестную черноволосую нимфу в умопомрачительном ярко-красном платье. Повернувшись боком, она оценивающим взглядом окидывала свой силуэт и вдруг уловила какой-то приглушённый звук, доносящийся из глубины комнаты. Кáрмен в ужасе замерла, уставившись на себя в зеркало. В тот же миг фон за её спиной приобрёл чёткие очертания, и её глаза встретились с пожирающими её глазами сэра Хариса, лежащего на постели. Непонятные звуки нашли себе объяснение, оказавшись сдавленным и прерывистым дыханием мужчины. В полном смятении, пытаясь сообразить, что же ей сейчас предпринять, Кáрмен на секунду застыла на месте. Этой секунды оказалось достаточно, чтобы мужчина оказался у двери и, повернув ключ, бросился на Кáрмен. Ослеплённый страстью, он повалил её на кровать, одновременно сдирая платье. Послышался треск разрывающейся ткани. «Платье, моё малиновое сокровище!» – пронеслось в голове, и в то же мгновение Кáрмен пришла в себя, залепив сэру Харису увесистую пощёчину. Тот, в свою очередь, опешил и чуть ослабил хватку, ошарашенно взглянув на неё. Кáрмен воспользовалась моментом, чтобы вцепиться ему в лицо, и стала царапаться, как кошка. Издав какое-то нечленораздельное мычание, сэр Харис заломил ей обе руки за головой и впился жадным поцелуем в губы. Кáрмен буквально задохнулась от отвращения и ужасающей тяжести, придавливающей её тело. В голове зашумело, и перед глазами заплясали красные язычки пламени. Не имея возможности даже пошевелиться, испытывая острую нехватку воздуха, Кáрмен сделала единственно возможное в её положении движение: что было силы сжала челюсти. Что-то тёплое и солёное хлынуло ей в рот. Рыча, как раненый зверь, мужчина наконец отпрянул от неё, схватившись за лицо. Кáрмен судорожно хватала ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание, чтобы заорать. Как бы предугадав её намерение, он оторвал правую руку от лица и вытянул её вперёд в умоляющем жесте. Вся поверхность его ладони была залита красным, также как и его подбородок. «Боже! Меня преследует этот цвет!» – в каком-то суеверном ужасе пронеслось в голове у девушки. Клубком скатившись с постели и отбежав в дальний угол, Кáрмен с ненавистью прохрипела:

– Я… сейчас же… звоню в полицию…

От вида страстного самца не осталось и следа: сейчас на неё смотрел испуганный и малопривлекательный представитель так называемого сильного пола. Размазывая кровь по лицу, пытаясь остановить капельки, стекавшие ему на рубашку, сэр Харис начал что-то быстро и неразборчиво бормотать. И в этот момент Кáрмен увидела всю развернувшуюся картину в пресловутом огромном зеркале: две взлохмаченные фигуры с окровавленными ртами, как у вампиров, с потрясённым видом стояли друг напротив друга. Не в силах сдержаться, Кáрмен принялась безудержно хохотать. Смех вышел сиплым из-за пересохшего горла, и она тут же закашлялась. Во рту ощущался какой-то странный привкус дыма. «Видимо, то было следствием затяжного поцелуя заядлого курильщика сэра Хариса», – пришло ей в голову более-менее правдоподобное объяснение. Зайдя в ванную комнату, относящуюся непосредственно к спальне, она открутила кран и принялась умываться и полоскать рот. Сэр Харис с жалким видом потянулся за ней. Было видно, что он готов на всё, лишь бы только замять надвигающийся скандал. Кáрмен начала приводить в порядок платье и тут же увидела, что её драгоценной обновке нанесён непоправимый ущерб: от груди и до живота весь перед был разорван. Почувствовав новый приступ ярости, она медленно подняла голову и уставилась ледяным красноречивым взглядом на своего хозяина.