Текст книги "Сестры"

Петиция

Знаете, чем сегодня отличается от вчера? По нашим стариковским меркам, стремительностью. Мы замедляемся с годами, метаболизм замедляется в организме, а все вокруг ускоряется. Сегодня несется нам навстречу так, что иногда приходится зажмуриваться от скоростей.

День у Кати проходил в духе сегодня. Поставки сырья, растаможка. Ругань с таможенной службой. Письма, звонки, «Вотсап» – и все бесконечно. На работе она становилась грозной функцией, беспощадной валькирией. Паровым котлом, двигателем.

– Что значит задержка отгрузки? Вы что там, двинулись совсем, что ли? Сколько можно сидеть, жопами хлопать? Нарушаете условия контракта. Вы в курсе, чем это чревато? …А это уже не мои проблемы. Ваша очередь нас не волнует… Гамлет, прошу, не надо драматизировать!

И дальше звонки, переговоры, язвительные письма. К середине дня отгрузка, назначенная на конец месяца, происходила на две недели раньше.

Но сегодня у Кати было еще одно важное дело. «Change.org.» На сайте Катя пролистала список петиций. «Мы за тонировку», «Мы против Дома-3 на канале ТНТ», «Мы за легализацию марихуаны», «Мы требуем отказа от электронных паспортов», «Нет религии в образовании», «Жалоба на Почту России», «Дельфинов выселяют!», «Мы за возрождение СССР», «Верните нам Египет», «Верните Запорожье» и даже «Мы против микроблога «ВКонтакте» – к «ВКонтакте» вообще много претензий у граждан.

Катя полистала несколько сайтов с петициями и написала во все. Заполнила форму. «Бездействие полиции и халатность врачей привели к гибели граждан». Нет, так не годится, надо, чтобы был призыв к решению проблемы. «Виновные должны быть наказаны» – так непонятно, какие именно виновные. Катя злилась на себя, что не может сообразить, как лучше написать. «Дело Грибановых. Требуем наказать виновных!» Подумала еще: «Виновные в смерти супругов Грибановых должны понести наказание!» Катя нажала кнопку «поделиться».

«Если мы будем продолжать делать вид, что нас это на касается, то беспредел никогда не закончится. Все так и будут прикрывать друг друга, а справедливость окажется где-то в другом мире, но не в нашем. Если нам по-прежнему будет все равно, то представьте, в каком мире будут жить наши дети. Пора меняться!»

Иногда сложно представить, что может наворотить простая петиция, опубликованная в социальных сетях. Отправляя в плавание текст, трудно предугадать его траекторию. Особенно если ты обычный пользователь, не трендсеттер, не профессиональный блогер. На следующее утро было 10 лайков и 2 перепоста. И на том все могло бы и закончиться.

А потом «ружье», повешенное Катей на сайте петиций, выстрелило – 50 лайков и 8 перепостов. А через день уже почти 800 перепостов. К обеду следующего дня счет шел на тысячи.

Случайно увидел одноклассник Кати, известный в узких, но расширяющихся кругах борец с системой, как он любил себя называть. И понеслось. Под постом с петицией набралось под тысячу комментариев. Начался холивар. Одни обличали врачей, другие – родителей, третьи – обличителей врачей, четвертые – обличителей обличителей. Появились люди, которые обличали во всем соседние страны и неверную политику государства. Кто-то все сводил к национальной идее, точнее, антиидее, если можно так выразиться.

Случилось так, что вдруг обычный пост вызвал эффект бабочки. Так сошлись звезды, наверное. Если вы верите в звезды, конечно. Катя в звезды не верила, она верила в справедливость. Вера в справедливость пострашнее веры в звезды. Начались сообщения в личку Кате. Со словами поддержки, с потоками обвинений. Катя быстро овладела искусством бана.

Все шло как нельзя лучше: шум был поднят. Это уже маленькая победа, считала она. Олег не разделял ее ликования. Он, человек тихий, замкнутый, даже считал шумиху лишней, мешающей решениям.

Семейная жизнь активизируется к вечеру. Днем люди просто люди: ученики в школе, начальники отделов, аналитики, бухгалтеры, безработные, пассажиры метро и водители автомобилей. А вечером они возвращаются в свои жилища, чтобы стать единой ячейкой общества. Перевоплощаются в мужей, жен, дочерей. Перетекают из одного состояния в другое. Вечером все по воле или по неволе играют роли членов семьи. Иногда переход дается с трудом. Работа проникает в квартиру, ухватившись за шлицы пиджака. В голове иногда еще звучат фразы с последнего совещания. А тут квашеная капуста, котлеты из морозилки, которые надо срочно разогреть. У няни к вечеру зловонное дыхание, но вы не знаете, как сказать ей об этом.

Олег перетекал в домашние клетчатые штаны и майку – мягкую, залюбленную множеством стирок. Он бы с большей радостью был просто котом. Он даже им притворялся, но из него так себе притворщик.

Катя, как обычно вечером, была многословна. Олег научился слушать ее фоном, как птиц. Бакланов или гусей – кого-то из водоплавающих.

Котлеты уже дошкворчали до слегка почерневшей корки. Катя поставила тарелки для всех. Артем лениво ковырял пюре, делая в нем бороздки вилкой. Хоронил в маленьких пюрешных холмиках закадычного школьного врага Витьку. Мысленно. И есть картошку после этого не хотелось. Откусил обжигающую котлету, было горячо, но он сильный, ему нипочем жар.

Олег ел, не замечая пищи. «…Четыре тысячи перепостов», – донеслось до него из Катиной трели. Олег человек медленный, спокойный, но прозорливый. Видение ситуации часто приходило к нему не через логические цепи размышлений, а из ощущения. Мозг шифровал от него свои схемы решений и выдавал готовые выводы. У Олега спина покрылась мурашками. Волоски на спине поднялись и уперлись в ткань майки. Четыре тысячи перепостов значило надвигающееся на них нечто. Гораздо превосходящее их маленькую семейную лодочку. Бакланий галдеж в этот раз предвещал неладное. Он подумал и сказал:

– Угу.

Маша и дневник

Маша предпочла бы не думать о дневнике. Она хотела бы стереть из прошлого тот разговор с мамой, выжечь хлоркой не только его, но и вообще поставить заплатку на тот час, когда она узнала, что была удочерена. Нарисовать свое прошлое так, как ей нравится. И вставить в рамочку. И пусть оно даже не вздумает двинуться. Она может его перепридумать. Перерисовать. Переписать. Эти мысли приходили все чаще и чаще.

Но где-то есть дневник. Он не канул, как она думала, а внезапно стал существовать тут, в сегодняшнем дне. Он буквально где-то лежал, имел точные GPRS-координаты и четкий контур. Вдруг он воскрес. Обрел снова страницы и буквы на этих страницах. Маша помнит, как спрятала его, замаскировала в обложке «Преступления и наказания». Вклеила внутрь страницы из еженедельника – так легче было прятать. Даже Катя не догадывалась. Кто же перечитывает такие книги? Дневник стоял невидимкой на книжной полке. Где-то во втором ряду – в доме любили книги, относились к ним с пиететом. И с пиететом ссылали на дачу каждую весну. Они плыли по реке смерти, чтобы обрести новую жизнь в загробном, то есть загородном мире. И ни одна книга, кажется, не совершила обратный переход. Кроме дневника.

В доме его не было. Оставалась только машина. В машине должна была быть сумка – большая дорожная, зеленого цвета.

Маша вскочила и начала ходить по комнате. Она буквально ощущала этот дневник в зеленой сумке, словно у нее была припрятана камера на обложке. Во что бы то ни стало надо забрать дневник. И перед прочтением сжечь.

Маша увеличила скорость своих метаний, расширила диапазон с комнаты до квартиры. Где-то должны были быть джинсы. Где-то. В ванной на крючке не висят. В шкаф даже заглядывать не стоит – они никогда не бывают на своем законном месте. У кровати не лежат. На кресле тоже. Где же они, черт их дери! Тут Маша увидела, как из корзины для грязного белья будто издевательски высунутый язык, торчит штанина – «мы сегодня не выходные, у нас отпуск, мы отдыхаем!». Воображать, что тебе что-то говорят джинсы – тревожный звоночек, правда? Маша тайком разговаривала с вещами. Это был ее секрет. Привычка, закрепленная еще в детстве, прилипла к ней – не оторвать. Возможно, это вид психического расстройства, но никому не мешает ведь. Особенно если не афишировать.

Маша сняла с сушилки выстиранные черные штаны. «Ну что, дорогие, теперь ваш черед маяться». И натянула на тонкие ноги. Затем настал черед толстого свитера, свитер был молчалив. Маша влезла в него, как в огромный мешок, отчего стала казаться еще тоньше.

– Катя! Скажи адрес, где стоит машина родителей, – решительным и возбужденным голосом выпалила она.

– Маша, здравствуй, во-первых.

– Да, да, привет! Разве я не сказала сразу?

– Нет, не сказала. – Фоном слышался шум дороги: видимо, Катя ехала на работу.

– Извини, извини, извини, так где же машина?

– Зачем тебе она?

Маша оказалась неподготовлена к диалогу. Она вдруг замолчала и остановилась.

– Алло, Маша, ты слышишь меня?

– Да-да, я слышу, – темп речи упал, да и сама Маша вдруг почувствовала себя выбитой из уже закрутившегося торнадо. – Мне нужно ее осмотреть.

– Зачем? – Катя изумилась.

– Вдруг что упущено, вдруг забыли внимательно обследовать… – Маша понимала, что это фиаско. Секунду назад она была частью торнадо, а теперь на нее движется цунами. – Посмотреть их вещи…

– Маша, что ты от меня скрываешь? – Катя звучала в телефоне как наползающая на берег огромная волна.

– Ничего, – голос Маши стал песком.

– Мама тебе звонила перед выездом, так? Зачем они собирались в Москву вечером в четверг? Они тебе сказали? О чем вы говорили? Маша, почему ты молчишь?

– Хотели завезти вещи. Им было надо… они были… они собирались в гости, кажется, к кому-то, – это были уже отчаянные старания убежать от волны.

– К кому в гости? Ты не помнишь, мама была расстроена? – продолжала наступление Катя.

– Нет, не была… спокойная была, – эта фраза выскочила особо фальшивой.

– Маша, какие гости?! Сколько можно врать?! Они были в дачной одежде. Сосед видел, как перед выездом они сильно ругались. Кричали, мама плакала. Что ты утаиваешь? Ты можешь знать что-то, что поможет разобраться следствию. Почему ты не хочешь помочь?! Я просила тебя подключиться, а ты ведешь себя так, как будто все это тебя совсем не колышет! Тебе действительно наплевать на смерть родителей? Ты не хочешь помогать! Почему?! Почему ты врешь? Я же слышу, что ты врешь. Зачем быть такой лживой? Зачем эта фальшь, Маша?!

– Потому что я фальшивая дочь.

Все. Цунами накрыло остров. Песчинки терлись друг о друга под напором воды. Маша уронила телефон и рассыпалась на еще более мелкие песчинки, у каждой песчинки край становился все круглее.

Катя же взлетала огромной волной над берегом, над дорогой, над городом. Будто бы желая из этого шероховатого пейзажа сделать справедливый, ровный, честный, где всё едино, все равны. И нет никакого вранья. Как пейзаж Сахары. Где она, и сестра, и все люди – небольшие кучки мягкого розово-золотистого песка.

Катя и Маша сосуществовали в одной семье как совершенно разные по виду и роду организмы. Теперь, конечно, можно все списывать на то, что они не родные по крови, поэтому и разные. Поэтому и чужие. Бойкая крупная Катя с русой косой, похожей на канат. С плотной спиной и широкими кистями рук. Катя любила активный спорт. Любила бег, прыжки, зимой лыжи. И Маша: вечно болеющая, вечно недобирающая в весе и росте. С жидкими и тонкими, подобно слюням шелкопряда, волосенками. Катя была заводилой, Маша была застенчива. Катя постоянно пыталась вовлечь Машу в свои игры – быть прислугой у королевы или ученицей у строгой, но очень умной учительницы. Маша включалась в игры неохотно. Она больше любила разглядывать картинки в книжках, рисовать, наблюдать, как за окном сменяются времена года. Кате нравились больше пазлы, а Маше конструктор. Кате – «Король Лев», Маше – «Красавица и чудовище». Со временем сожительство сестер превратилось в постоянное распределение на Машино и Катино. Они разлетались друг от друга на разные полюса. И постепенно эта игра в различия стала единственным, что их роднило.

Катя была хорошисткой, почти отличницей в школе. Маша училась плохо. Считалось, что Катя больше про ум и успешную карьеру, а Маша больше по творчеству и тонким страданиям души. Катя – кровь с молоком, но Рубенс, но Рафаэль, Маша – Модильяни. Катя – жизнелюбивый Климт, Маша – мрачный надломленный Шиле. Во всем мире находились для них персональные шедевры. Катя и Маша делили страны. Кате доставалась Австрия, Маше – Дания. Блюда – пицца и лимонный сорбет. Угадайте, что чье?

Катя рано начала увлекаться мальчиками. Младшая сестра, когда стала подростком, внезапно замкнулась, словно окуклилась, не говорила, не делилась. В глазах у Маши появилась особая темная манкость. На фотографиях этого периода она перестала улыбаться. Катя же, наоборот, сияла. Девочки будто бы стали двумя полюсами батарейки. Катя быстро вылетела из гнезда: романы, путешествия, отдельная квартира напополам с подругой в аренду. Считалось, что Маша так и будет вечно непутевой, Катя постоянно находила, что же в Маше не так. Наверное, ей это помогало чувствовать свою хорошесть, свою правильность, но она же не сознается никогда в этом. Даже себе. Маша не так сложена, не успевает в школе, не красится. Не укладывает волосы. Не занимается спортом. Встречается не с теми мужчинами. Не работает на НОРМАЛЬНОЙ работе. Никак не создаст семью, наконец.

«Просто скажи, где машина», – пришло сообщение в «Вотсап» через пару часов.

«На спецстоянке», – ответила Катя.

«Адрес?»

В ответ Катя отправила номер следователя.

Денис. Начало

Сколько раз вы говорили себе: «Все! Я так больше не могу! Так жить невозможно! Это невыносимо!»? Сколько раз в вашей жизни звезды падали на землю? Сколько раз вселенная переставала расширяться со скоростью света, а, наоборот, молниеносно сжималась настолько, что вы могли ощупать ее шершавые контуры, вытянув руки? Было такое, да? Ну хотя бы раз ведь бывало?

И вы думали что-то типа «это конец». Нет, скорее даже думали, что это что-то гораздо хуже конца.

А дальше что было? Помните? Все продолжалось. И небо, и звезды, и галактика наша снова летели неизвестно куда, а вселенная опять расширялась, что она делает постоянно. Утром городские власти выключали фонари. А в доме, несмотря на апокалипсис, работали отопление, свет и Интернет, своей бесперебойностью намекая на то, что вам все показалось, что вы преувеличиваете масштабы конца. Что ваша личная катастрофа не касается мира, ему и без того есть над чем пострадать.

В последнее время личной катастрофой для Маши был Денис. Ее, так сказать, мужчина. К двадцати девяти годам Маша так и не научилась в них разбираться. Или ей не везло. Или была она сама какая-то не такая. Не такая, как кто? Как все нормальные люди? И кто они – нормальные люди?

Денис из общей череды непутевых ухажеров заметно выделялся. Поначалу. Был элегантен. На первое свидание принес букет маленьких розочек: миниатюрный букетик, розовые бутончики. И в центре букета сидел поролоновый медвежонок, обсыпанный голубыми блестками. Тогда бы насторожиться уже, но Маша убедила себя, что это мило – голубой медвежонок в розовых цветах.

Денис писал пламенные сообщения во всех социальных сетях и мессенджерах. Он окутывал Машу своим вниманием, будто выстраивал забор. Сам деловой, статный, язык подвешен. Очень быстро заговорил о любви – с первого дня практически. О вечной любви к ней – к Маше. Денис обстоятельно втягивал Машу к себе, в свое царство. Маша, по нраву более покладистая, тихая, чем старшая сестра, сопротивлялась недолго. Возраст уже, пора. И вот. «А вдруг это оно?» – думала Маша. Вдруг оно так и должно приходить – безапелляционно, по-хозяйски. Слова, наделенные глубокой житейской мудростью, но если разобраться, то совершенно пустые, лепились в один букет, словно те самые розовые бутоны вокруг поролонового мишки: возраст, пора уже, а вдруг оно, биологические часы, впрыгнуть в последний вагон, не упустить свой шанс.

Денис познакомился с семьей Маши через пару месяцев. Был любезен и сладок. Отцу очень не понравился, но люди воспитанные, поэтому мнения держат при себе. Маша взрослая уже, сама решит.

Денис все чаще оставался у Маши дома, сам он жил с мамой. Мама – одинокая женщина, требовала внимания, ей нужно было время, чтобы смириться, что сын встретил наконец-то любовь всей своей жизни. Но однажды знакомство с мамой состоялось-таки.

Маша все глубже и глубже погружалась в новую влюбленность, которая походила на гипнотический сон, на управляемое сновидение. Пару на пороге встретила усталая, хмурая женщина. Антонина Петровна, облаченная в халат поверх ночнушки, оглядела скользящим взглядом и процедила сквозь зубы: «Еще одну привел! Ну заходите, на кухне чай». И проследовала в свою комнату. Вот и все знакомство. На кухне действительно был чай. В пакетиках. Фотообои с березовым лесом. И какой-то неустроенный, дикий быт: чашки с густым чайным налетом, которые никто и не думал отмывать; вздувшиеся от влаги и пара дверцы кухонной мебели; жирные пятна на стене над плитой. Чудовищное сочетание цветов – бесконечных оттенков зеленого, которые никак друг с другом не вязались. Пластмассовые корзины с искусственными цветами, привинченные к стене. И что же Маша? Маше казалось, что она наконец-то влюбляется. Поэтому все остальное – мелочи.

Денис напоил Машу чаем. Она принесла торт. Поели торт. Показал свою комнату. В комнате висели плакаты «Звездных войн» – Денис с детства фанател от джедаев. Он верил, что сам джедай. В коридоре на полках множество книг – сплошь собрания сочинений, десятки одинаковых мрачных переплетов. Фотографии членов семьи: мама и сын. На одних полках мама, на других сын. Сын в детском саду, на голове шапочка с ушками зайца, челка слиплась от пота. Мальчик глядит в камеру испуганно, напряженно. А вот он уже пионер, а тут выпускник в костюме на несколько размеров больше, на вырост, наверное. Челка нависает на глаза. Рядом стоит миниатюрная женщина, моложавая, гордая – его мать. Тогда Денис предложил «совокупиться» Маше там же, в его комнате, где висели плакаты «Звездных войн». Даже расстелил быстро простыню поверх дивана. В веселых клоунах. А что такого? Но Маша не смогла. Несмотря на то что он обнял ее страстно и целовал в самые губы. Она тогда вдруг чуть не проснулась, чуть не выпала из того сна.

Вот так начиналась их история. Неровные воспоминания.

Сейчас, спустя два года после знакомства, Маша воскрешала в памяти историю развития событий. Когда уже пора было бить тревогу?

В ее компьютере, где-то в ворохе рабочих папок с макетами (Маша работала дизайнером на фрилансе), была одна секретная с паролем, как будто пароль может от чего-то защитить – ха! В папке хранились приватные фотографии и несколько записей в жанре лытдыбр-livejournal. Потребность доверять свои мысли дневникам тянулась еще с детства. Записи Маша делала нечасто, иногда несколько месяцев не было ни одной. Иногда почти каждый день. Посмотрела хронологию записей. Нашла одну, которую написала после единственного свидания с Денисом, когда она осталась у него на ночь.

8 апреля 2015 года

Гвоздь

Люди не любят просыпаться. Они создают сон вокруг себя и в этом сне живут. Творят специальную реальность, которая контролируется сознанием. Люди не хотят знать лишнее, видеть ненужное, чувствовать неприятное. Каждый для себя немножко Оле Лукойе.

Это необходимо для выживания, вероятно. Как необходимы и внезапные пробуждения. Облако снов цепляется за какой-то гвоздь, и вдруг вы оказываетесь совершенно наги перед тем, от чего скрывались.

Вода не включается постепенно. Либо кипяток, либо лед. Поймать середину может только виртуоз. Я не виртуоз.

Либо горячо, либо холодно. Я стою в чужой ванной и смотрю на стену, стена промокла, набухла и облезла. Стена не должна быть такой в ванной. В ванной должна быть настоящая плитка, а не фанера с рисунком плитки, потому что фанера промокает. И все мне кажется дико символичным в такие минуты, когда вдруг просыпаешься из сна реальности и думаешь: где я? Как я тут оказалась?

Ведь все должно быть иначе.

Есть черный пол, есть простыни с клоунами и цветными шариками. И если бы я была параноиком, то усмехнулась бы остроумному замыслу. Простыни с клоунами.

Есть ночь, за окном огни города. Огни города говорят, что нас миллионы. Миллионы тех, кто сейчас делает какие-то свои дела. И я делаю свое нехитрое дело. Сижу на стуле, пью чай с молоком и слушаю гитару. На гитаре новые струны. За гитарой он. Незнакомый человек. Незнакомого человека я знаю уже почти год.

Ни парчи, ни бархата, ни интересных разговоров, ни суфле, ни шелков, ни ласк.

Ночь, гитара, незнакомый человек. И где-то еще должен быть гвоздь, за который зацепилось мое облако грез.

И внутри у меня начинает что-то шевелиться. Как-то по-особенному течет кровь в сосудах, по-другому сокращается диафрагма, неправильно как-то мерзнут ноги.

Песня в пятый раз та же самая. И там, на той стороне реальности, в голове у незнакомого человека все выглядит неведомо как. Наши сны никогда не совпадали. Неведомо как он видит происходящее. Там нет меня, там есть он. Одинокий, грустный, израненный. Поцарапавшийся об этот же самый гвоздь. И окутанный злым одеялом грез.

Мне ничего из этого не нравится, мне ничего этого не хочется, все не так должно быть. Без клоунов, размокшей стены, запыленных занавесок. Все должно быть без гитары и без вот этого человека, без разговоров этих, но с разговорами другими.

Но я тут мала, как песчинка. Меня почти нет в этом мире. И это не сон, не мой сон, и тут все само по себе.

И самое интересное начинается именно в этот момент – можно сказать, что все остальные слова были лишними. Я в этот момент начинаю жить. Я живу в этот момент, как будто только проснулась. Мысли сменяют друг друга. Я чувствую себя, слышу себя. И мне хорошо от того, что я могу жить, а не только грезить.

Я делаю несколько вдохов, вгрызаюсь глазами в окружающее, смотрю свои мысли. И, перед тем как снова погрузиться в грезы, перед тем как снова все превратить в знаки и символы, перед тем как навоображать художественный замысел, я чувствую себя реальной, настоящей. Всего несколько вдохов.