Текст книги "Спящий режим"

МЫ

После того, как Она узнала о болезни мужа, у Нее не только не возникло отторжения, а наоборот, откуда-то из живота поднялась всеобъемлющая жалость, хотелось обхватить его всего и плакать над ним, высасывать у него из головы эту черноту и сплевывать ее в черное космическое пространство.

Теперь Ей стало легче переносить изменения в его настроении, даже небольшие грубости тона, которые все-таки царапали, корябали по коже, по слизистой горла, заставляли ежиться.

Он же, поняв, что болен, и что жена знает об этом, принял решение – уйти, куда глаза глядят. Так уходят умирать слоны или старики в племенах, все еще живущих по первобытным законам. Он не хотел быть обузой, не хотел, чтобы чернота заполнила все его тело, выела его глаза, нос, рот и оставила только страшное подобие бывшего человека, которое будет пугать Ее, самую любимую и желанную. Он не представлял свое будущее существование рядом с ней, он хотел уйти, раствориться, умереть. Умереть для нее…

Решиться было трудно. Она стала с ним еще ласковей. Когда чернота не застила ему глаза, он видел Ее Прекрасную, но когда перед ним опускался черный занавес, на ее месте он видел какое-то страшное косматое существо, и тогда у него было только два выхода – или убегать или нападать. Пока он убегал. Придумал для себя такой трюк: как только в его голове начинало темнеть, он отворачивался к стене или окну, где заставало его это состояние, зажмуривался, и буквально через несколько секунд видел перед глазами яркую вспышку – значит, можно было возвращаться в реальность.

Но краткие периоды Небытия (так он их называл) начинали увеличиваться, и он начал бояться себя Другого. Надо было уходить.

Она видела, что с ним начало происходить что-то новое. Они уже несколько недель спали в разных комнатах. Как-то она случайно, убирая в его спальне, наткнулась на коробку, в которой лежали сушки, пара банок консервов, кружка, миска. Полиэтиленовый мешок рядом был набит мелкими вещами для разных времен года – теплый шарф, плавки, резиновые сапоги. Спросить напрямую она побоялась, он уже давно на ее вопросы отворачивался к окну или стене и зажмуривался, молчал и лишь спустя несколько секунд поворачивался обратно. Она понимала; он сдерживается, чтобы не сделать чего-нибудь – накричать, ударить. Ответа не давал и Она больше не спрашивала.

ОНО

Решение пришло без долгих раздумий. Она решила стать его Проводником там, где ему страшно и темно. Позвонила в Клинику Психологии. Там сказали, что никогда таких сеансов не проводили, но в качестве пробы, (методика пока имела статус экспериментальной), готовы пойти на это.

В Клинику приехали рано утром. Он на удивление ни о чем не спрашивал, был тих и очень спокоен. А Она волновалась.

Их уложили на соседние кушетки, соединили их руки бумажной лентой и…

Она видела Темноту и знала, что это Он, Он видел Свет и знал, что это Она. Тьма редела, Свет покрылся как бы серым туманом.

Они разделили болезнь на двоих.

«Эксперимент удался», – записали в клинический журнал Проводники.

Надежда Матузова. Куда уходят сны

Когда я была маленькой, мама объяснила мне, что маленькие белые облачка на небе – это человеческие сны. Вот сон к тебе пришел, ты его посмотрела, а потом он уходит на небо и начинает путешествовать по свету. Может и еще к кому-нибудь заглянуть. А может и сразу двоим присниться. Такое у меня было всего один раз в жизни. И я до сих пор не понимаю, как это получилось.

Сны не покидают небо вместе с человеком, когда он умирает. Они остаются. Поэтому мы иногда видим тех, кто нас покинул – это нам снятся их оставшиеся сны.

Когда я стала постарше и начала думать про сны, то решила, что большие серые тучи, из которых не идет дождь, это чьи-то страшные сновидения, сбившиеся в одну кучу. Видно, страшным снам и самим страшно поодиночке.

Когда мне снился такой страшный сон, что я просыпалась среди ночи, бабушка говорила: «Посмотри в окно и скажи: куда ночь, туда и сон». И сон, правда, уходил и в эту ночь уже не возвращался.

А были такие сны, которые приходили не по одному разу. Они не были ужасными, там не было монстров, но они были странными, и этим немного пугали.

Были счастливые сны. Это когда я во сне сочиняла стихи или песню, или слышала неземной красоты музыку, которую наутро никак не могла вспомнить. И это давало ни с чем не сравнимое переживание потерянного рая, о котором остались лишь мимолетные воспоминания.

Были сны, в которых я плакала, были сны в которых я смеялась. И вот, что интересно, если смеешься во сне, то ты и вправду смеешься, и это могут подтвердить те, кто был с тобой рядом в этот момент. А вот если во сне плачешь, совсем не обязательно, что ты проснешься в слезах. Вернее, я. Я ведь о себе…

Надежда Матузова. Новогоднее чудо

Голова была чугунная. Ночь прошла ужасно. Таня никак не могла уснуть – сначала было жарко и нечем дышать, потом в голову полезли разные мысли и приходилось их думать. Пришлось встать и выпить снотворного. Заснула, но все равно просыпалась часто и очень рано проснулась.

Было 12 часов дня, а она уже три раза выпила кофе – свою дневную норму. Чувствовалась тяжесть во всем теле, вроде бы и поспать хорошо, но по состоянию было понятно, что сон пока не придет.

На дворе потихоньку разгуливалась метель.

– Наверно, магнитная буря виновата, – подумала Таня.

Все утро она старалась не отступать от дневного обычного распорядка. После завтрака и необходимых процедур сделала гимнастику для плеча, но по сокращенной программе, так как голова немного кружилась. «Надо пойти пройтись, проветриться». Хотелось дождаться крупных снежных хлопьев, которые Таня очень любила. Как назло с неба падала снежная крупа. Таню всегда удивляло, как из таких мелких частиц наметает огромные сугробы.

Наконец, пошел крупный снег. Таня оделась и вышла на улицу с намерением сделать «дежурный» круг по микрорайону.

Снег повалил стеной. На капюшоне сразу образовалась снежная оторочка, сапогам приходилось шагать по целине. Кроме Тани никто, похоже, в такую погоду не хотел выходить на улицу.

Видимость была, наверно, метра три, даже меньше. Она поняла это тогда, когда прямо перед ней вдруг вырос человек с собакой – не страшной, наоборот, маленькой и смешной. Это было очень неожиданно, она их не слышала, а главное не видела.

Ближе к магазинам стало больше таких «призраков» – людей, засыпанных снегом, как и она. Такая погода всегда напоминала ей про Новый год, хотя до него было достаточно далеко. Далеко, чтобы ставить елку, но близко, чтобы начать думать о подарках. Она тоже зашла в пару магазинчиков, но ничего интересного для покупки не нашла. Наконец, решила идти в обратную сторону.

Ей нужно было пройти ровно одну автобусную остановку, потом свернуть во дворы, выйти на соседнюю улицу, и она уже будет дома.

Она и прошла эту остановку от одной скамеечки под навесом до другой. Мимо пару раз проезжали автобусы, но разглядеть их номера не было возможности. Других машин не было. По мере удаления от магазинов люди стали попадаться все реже и в какой-то момент Таня оказалась одна.

Поравнялась с остановкой и разглядела, что на ней сидит девушка – черты ее лица были не очень понятны сквозь снег. Таня увидела, что у той нет перчаток, голова не покрыта, а пальто очень легкое. Было ясно, что девушке холодно, она явно ждала автобус.

Вдруг из снегопада выплыла большая черная машина – джип, непонятно какой марки. Дверца открылась. Таня остановилась. Из машины вышел мужчина с чем-то большим в руках – это была шуба. Он распахнул ее. Девушка подняла голову, увидела его и встала, пальто соскользнуло с ее плеч. Она шагнула к мужчине, и тот укутал ее шубой. Несколько секунд они стояли под снегом, обнявшись, потом развернулись, сели в машину и все исчезло.

Таня заплакала. Так уже с ней было однажды, когда она поднялась в небо на аэростате, и ее заполнил восторг от чуда отрыва от земли, от смеси страха, удивления и восхищения.

Сейчас на ее глазах тоже произошло чудо. Можно было в это не поверить, если бы на скамеечке под навесом не образовался уже небольшой сугробик – так быстро снегом замело оставленное пальто.

Елизавета Константинова. Дальняя дорога Зои Кислициной

«Столько лет не курила, и вот – на тебе. И чего я так распереживалась? Конечно, мы не виделись очень давно, даже и не помню, когда последний раз. А последний раз – как раз сегодня. Прощание», – размышляя, Зоя шла по длинному коридору общежития в сторону общего балкона. Дверь скрипнула, в лицо дунула прохлада темного вечера. На стуле слева лежали сигареты и зажигалка. «Моя любимая марка», – Зоя с удовольствием затянулась. Давно забытое ощущение теплоты в легких и почти мгновенного расслабления во всем теле. Выдыхая дым, она вдруг испугалась: «Забыла! Забыла! Обидно-то как!» Докурив сигарету до половины, уже успокоилась и сосредоточилась на словах, которые стоит сказать на прощание, а не на забытых милых подарочках, оставшихся в красивом пакете стоять под вешалкой в ее квартире.

– Ладно, память не измеряется подарками. – Пора было идти в зал. В конце концов, все уже собрались и праздновали день встречи. Прилив нежности к одноклассникам гнал Зою по коридору. Вот только она совершенно не ориентировалась в этом здании. Пришлось заглядывать в разные уголки, пространства или приоткрытые двери. Но все не то. Слева показались несколько открытых настежь дверей, за которыми комнаты перетекали одна в другую. Столы стояли насквозь. Одноклассники Зои сидели за столами на креслах, стульях, табуретках и лавке. Все были веселы, выпивали и смеялись, вспоминая школьные проделки.

Сердце у Зои в груди колотилось так, что в ушах стоял гул, ноги подкашивались. Но она твердо решила, другого шанса не будет. Шагнула в последнюю открытую дверь и оказалась во главе стола. Ребята приветствовали ее радостными возгласами. Оправив элегантное платье, даже и не помня, когда успела переодеться, Зоя подняла бокал. В комнатах – теперь было видно, что их три – стих гул голосов, все внимательно смотрели на нее. Улыбаясь и наслаждаясь приливами нежности, благодарности и тихой прощальной грусти, она говорила заготовленные слова, но казалось, что они приходили сами, возникая из атмосферы прямо здесь и сейчас. В конце ее речи у многих навернулись слезы, все встали и чокались бокалами. Улыбки и слезы, взмахи рук, подмигивания, поглаживания, похлопывания. По телу разливалась радость и спокойствие.

***

Зоя торопилась. Чемодан бил по пяткам, сумка оттягивала плечо. Правая рука изрядно затекла. Ее кололи сотни невидимых игл, хотелось хорошенько тряхнуть рукой и скинуть сумку. Но в левой руке был зажат ноутбук, паспорт и торчавший из него билет.

«Странное время отправления, – подумала Зоя, – разглядывая крупные цифры 18:19, – Почему нельзя было сделать просто 18:20?» Мысли прервал брюзжащий плохо понятный голос из репродуктора, он тщетно пытался донести информацию, хлюпая и скрежеща. Зоя сосредоточила слух на цифрах. 33, 18:19, 5. «Номер поезда, время… Путь!» – она радостно рванула направо и чуть не столкнувшись с кем-то, больно ударилась об свой же чемодан: «Чтоб тебя!»

Зайдя в пустое купе, Зоя задумалась, а куда же она едет. В билете не было никаких слов, только цифры. Поезд тронулся и стал набирать скорость. Куда? Она была уверена, что едет верно, но не знала, куда точно.

Пройдя по вагону, она отметила странную конструкцию: там, где заканчивались несколько купе, начинался обычный плацкарт. Это что-то новенькое. Людей в вагоне было мало. Все двери купе были открыты, поэтому Зоя заметила, что пассажиры едут по одному или по двое. И еще было тихо. Поезд ехал, за окном мелькал пейзаж, но отчетливого стука колес не было слышно. «Сверхскоростной и сверхбесшумный. Странно, что раньше я на таких не ездила».

За окном темнело. Зоя стала стелить постель. Обычное белое белье с печатью РЖД и запахом хлорки. Подстаканник на столе дребезжал, а «чух-чух» так и не был слышен. В этом же вагоне оказалась рыжая девушка, с которой Зоя перекинулась парой фраз у титана с кипятком. «Красивая она. Волосы длинные, густые и такого цвета редкого – медной проволоки», – она вспомнила катушку, стоявшую у деда в мастерской. «Не к деду, а куда-то дальше. Поезд будет проезжать его деревню ночью, может, выйду покурить. Ой! Я же не курю, да и сигарет нет».

Зоя завтракала овсянкой и кофе вместе с рыжеволосой попутчицей. Девушка щебетала, увлеченно рассказывая собственную историю. Единственное, что Зоя поняла, она – Зоя – ответственна за то, чтобы рыжеволосая вышла из поезда на своей станции. Было в этом что-то странное, но привычное. Зоя часто несла ответственность за других, в принципе, это не сложно.

Пройдя в ту часть вагона, где купе сменялись обычным плацкартом, Зоя поболтала с двумя мужчинами. Один был постарше, повыше и побрюнетистей, а второй – моложе, ниже и блондин. Оказывается, что и здесь Зоя была каким-то образом ответственна за их прибытие. Ситуация была сверх странной, ведь все эти люди познакомились только что, в поезде. Но Зоя не чувствовала дискомфорта, она уже решала проблему. В итоге, все четверо собрались в одном купе. Блондин предложил скоротать вечерок за настолкой, все согласились.

Единственное, что напрягало Зою, это странное ощущение несоответствия расстояния. Она отчетливо ощущала, что все-таки едет именно к деду, а не дальше, как ей показалось в начале пути. Но, по ее воспоминаниям, деревню деда проехали ночью, а всем ее попутчикам как раз надо было куда-то дальше по маршруту следования. «Это она не вышла вовремя? Или поезд идет по кругу? Или эти люди что-то перепутали? Или она?»… Зоины мысли бегали по кругу, создавая тревожный водоворот.

***

Спускаясь по добротной дубовой лестнице, Зоя с удовольствием втягивала знакомый и приятный запах мебельного лака. Он, теплый и терпкий, как стакан глинтвейна, приятно щекотал гортань и проваливался в тело огоньками воспоминаний. Ступени привычно поскрипывали, как будто убаюкивая в кресле-качалке. Наконец-то, она дома. Точнее, в своем любимом доме детства.

Хотя ей казалось, что лестница раньше была значительно уже, сейчас это было не важно. Возможно, просто блики от фонаря создавали ощущение дополнительного объема. Зоя помнила, что все ее попутчики сошли на своих станциях. Прощания были теплыми. На душе легко – она справилась, хоть и понервничала, стараясь не забыть их пункты назначения.

Дом деда, знакомый, любимый, но тихий и пустой в зимнее время, принял ее в свои объятия. Спустившись в подвал, Зоя толкнула тяжелую деревянную дверь, сколоченную из бруса. На двери была ручка с головой льва, держащего во рту кольцо. Оно неприятно клацало, если открывать дверь за ручку, поэтому с детства Зоя привыкла просто посильнее налегать на нее плечом.

В подвале было темно, тепло и сыро. Под потолком два узеньких окошка с двух сторон бросали косые лучи света на квадратное помещение. В самом его центре был бассейн, тоже квадратный, с пирсом, идущим от двери к самой середине воды. Зоя просто шла прямо. Вода была темной и спокойной. В дальней стене помещения справа и слева были два прохода, в левом горел свет. Зоя знала, что дед там, но он не показывался и не говорил с ней.

Что-то пошевелилось в воде. «Показалось», – решила Зоя. Нет, не показалось. Лучи света создавали пятна на поверхности воды, где было видно движение в глубине.

«Это рыбы! Мои рыбы! Какие огромные и красивые», – Зоя любовалась этими древними созданиями. Они воплощали мощь и неспешность. Их темно-зеленые спины, покрытые причудливыми пятнами, плавно протекали под ногами. Морды с длинными усами медленно поворачивались. Желтые глаза иногда встречались с Зоиным взглядом, завораживая магнетизмом чего-то очень старого, почти нуменозного.

– Дед, иди сюда! Смотри! Смотри, какие у меня рыбы!

В левом коридоре была тишина. Свет горел. Зоя точно знала, дед там. Но почему, почему же он так жесток и не хочет выйти, чтобы разделить с ней эту радость? Рыбы совсем не страшные, скорее восхитительные. Или, как говорила бабушка, ужасно красивые.

– Дед, – голос Зои дрогнул, к горлу поднялся ком обиды, в глазах выступили слëзы. Она четко осознала, дед не выйдет, даже если она сейчас закричит. Ждать было нечего. Зоя усилием воли вернулась к радости наблюдения за рыбами от своего разочарования. Горечь в слюне, как после горького шоколада, напоминала о неприятном чувстве. Рыбы медленно проплывали пятна света, поворачивая плавниками, как китайскими веерами. Одна из рыб резко дернула хвостом. По воде пошла рябь…

***

Во дворе было свежо и солнечно. Легкая дымка раннего утра еще стелилась по траве. Из-за нее дом как будто парил над зеленым газоном двора.

– Кислица, кислица, кругом одна кислица! Вот же разрослась, зараза! – дед ходил по двору, внимательно изучая заросли травы, – Всегда им говорил, сажайте клевер. Нет жеж! У кислицы цветочки красивее! Тьфу, теперь и кроликов кормить нечем.

Дед гримасничал, приседал, разглядывая нежные листики, а потом смачно сплюнул. Слюна повисла на двух беленьких цветочках, как домик пенницы, которые так любила разорять в детстве Зоя.

«Почему деду не нравится эта трава? Какая разница, чем кроликов кормить? Они и кислицу ели всегда. Он ругает траву? Он ругает меня? Но я не имею отношения к траве в его дворе…»

Слюна медленно сползла с цветочков, на одном из них сидел маленький мотылек. Белый, незаметный на белом цветке, пока не сложил крылышки. Мотылек отряхнулся. Зоя никогда не видела, чтобы насекомые так делали. Он почистил усики, лапки, пригладил пушок на грудке. Вроде бы маленькая букашка, а как здорово видно все, что он делает! Зоя затаила дыхание. Мотылек тщательно приводил себя в порядок, только крылышки не трогал, просто нежно похлопывал ими. «Сушится», – подумала Зоя.

Дед ушел со двора, а из дома или откуда-то еще дальше доносилась тихая музыка. Сначала слышна была только мелодия, выводимая скрипкой, нежная и как будто знакомая. Зоя прислушивалась, разглядывая мотылька. Он замер. Музыка стала чуть громче, к скрипке присоединился рояль… Да нет же, там еще какие-то инструменты. Духовые, струнные, ударили литавры. И мотылек взмыл над цветком. Он плавно поднимал и опускал свои полупрозрачные перламутровые крылья, кружась вверх по спирали. Так поднимаются с большой глубины, привыкая к давлению воды. Мотылек зависал, приноравливаясь к новой высоте, и заходил на следующий виток. Симфонический оркестр гремел. Музыка разливалась по двору, вытекала за забор, окутывала дальний край леса за домом. Музыка ударялась о грудь, Зоино сердце поддерживало ритм, мотылек кружил над головой, описывая очередной круг. Зоя подняла руки и сама закружилась на месте. Музыка, мотылек, платье – оказывается, она была в длинном белом льняном платье – руки, волосы, двор, дом, дед, машущий на крыльце рукой: все кружилось. Зое показалось, что теперь и она поднимается вслед за мотыльком. А музыка звучит из нее самой. Из самого сердца.

***

На работе все было привычно и спокойно. Только кабинет стал побольше, пока хозяйки не было. Тихая радость наполняла каждый шаг Зои, приближающейся к своему столу. Наконец-то она в привычной обстановке и похоже больше никуда не торопится. Впереди была видна только одна из стен кабинета, она изменилась. Во-первых, невозможно было разглядеть ни где она начинается, ни где заканчивается, как будто углы скрывал туман или их и вовсе не было. Во-вторых, стена напоминала собой огромный часовой механизм со множеством деталей, хотя Зоя точно помнила, как перед отпуском собственноручно выкрасила ее в нежно-голубой цвет, прямо поверх старых коричневых панелей. За механизмами проглядывала синева:

– Фух, моя, – выдохнула Зоя и опустила руку в карман белого халата, – Форма? Когда ее ввели? Может, пока я в отпуске была.

Халат был легким и удобным, сидел идеально и не сковывал движений. Чем-то он напоминал обычный белый халат медицинского работника, разве что воротничок-стоечка придавал ему большую элегантность, а двойной ряд пуговиц отдаленно напоминал мундир или сюртук. На маленьком кармашке виднелся красный значок «Творческий работник». Зоя хмыкнула. В кармане нащупала какое-то приспособление. Монокуляр пришелся ей впору, он был надежно прикреплен к кожанному полушлему, сплетеному из ремешков, которые надо было подтянуть по размеру головы.

Перед стеной стоял белый стол. До отпуска он был просто деревянным, но это было уже не важно. Стол был теплым. Не таким, как привычная мебель комнатной температуры, он был именно теплым. Зоя положила обе ладони на стол:

– Мой ласковый стол, если бы мог, то ты бы ушел… Откуда эти слова? Мои, я их помню. Только там по-другому было. А как? – Зоя зажмурилась, вспоминая зеленую тетрадь со стихами, тщательно спрятанную вглубь нижнего ящика ее письменного школьного стола. Пару минут она мысленно листала ее, отыскивая нужные строки, —

Странный у меня стол.

Если бы мог, давно бы ушел.

«Да, вспомнила. Очень давно это было. Слова, стихи, стол со старой скатертью, она была теплой. Вот, вот, откуда это ощущение.»

Но на рабочем столе ничего не было. Зоя обошла его, с другой стороны виднелся единственный выдвижной ящик без ключа. И тут Зоя заметила еще одну особенность. Вокруг была тишина. Обычно слышно, что происходит за дверью кабинета на лестнице, что во дворе за окном, а сегодня была тишина. Зоя прислушалась внимательнее. Ничего. Потянула на себя ящик. Он бесшумно выехал и показал лежавшую в нем шестеренку. Ты чуть сверкнула.

«Латунь? Мельхиор? Бронза?» – подумала Зоя. У шестеренки были необычайно длинные зубчики, странной формы. «На зубы похожи. Нет, на корни зубов. Когда я делала рентгеновский снимок больного зуба, а потом разглядывала его на свет вверх ногами, вот там были похожие длинные зубчики, то есть корешки зубов. Хм, зачем она такая? И, если бронзовая, то тяжелая наверняка.»

Что-то тихонечко пискнуло. Зоя протянула обе руки и аккуратно взяла шестеренку, предполагая, что это будет тяжело. Та оказалась достаточно легкой и… теплой.

«Нагрелась, наверное, в теплом столе. Ну, не суть. А делать-то с ней что?»

Совсем рядом со стеной Зоя заметила другой высокий столик на массивной ножке. Он был похож на стол из кафе Мороженое, но благороднее. Такой же белый, как рабочий. И да, такой же теплый, выяснила Зоя, положив на него шестеренку. Снова что-то пискнуло.

«Вообще странно, конечно. Отродясь у нас в институте мышей не было. Голуби иногда в форточку заходили, кошка как-то пыталась на черной лестнице пожить, воробей один раз залетал, всем этажом его гоняли, потом открыли окна, успокоились и он сам выпорхнул. С воробьем особенно весело было. А вот мышей не помню. Но пищит же…»

Надев монокуляр и обнаружив в другом кармане халата швейцарский нож, в котором вместо ножей были отвертки с разными наконечниками, Зоя стала прилаживать шестеренку на пустое место в стене прямо напротив высокого столика, как будто он специально стоял там, где стене требовался ремонт.

От внезапного осознания Зоя дернулась и чуть не вскрикнула в голос, шестеренка в руках опасно накренилась. Глубокий выдох. Еще один. Зоя сдерживала дрожь в руках, одновременно стараясь не сжимать деталь слишком сильно. Выдох. Она медленно погладила шестеренку, как маленького зверька. Писк повторился. Теперь было ясно, кто пищал. Шестеренка чуть расправила свои зубчики, или щупальца, которые легко сцепились с такими же у соседних деталей. Сначала крякнув, а затем уже мурлыча, она спокойно и легко встала на пустое место, движение стены стало более плавным.

– Живая! Она живая! – дыхание Зои все еще не восстановилось. Слышался легкий восторженный шепоток, пронесшийся вдоль стены. Ее органы извещали друг друга о починке. Сердце замерло от восхищения. Зою чуть потряхивало от соседства с этой махиной – живой стеной.

«Я ей помогаю…» В мыслях Зои сквозило сомнение, кто кому помогает и кто что чинит, или лечит, было не ясно.

– Она живая. Я живая. Мы вместе. Мы нужны друг другу, чтобы все хорошо работало, – нежная улыбка трепетала на лице, руки потянулись к стене, аккуратно, чуть касаясь деталей-органов, стали поглаживать ее. Зоя была счастлива. Абсолютно.

– Ты на своем месте, – прошептала она только что включившейся в работу шестеренке, – Я на своем месте.

Волна радостного принятия растекалась по всему телу Зои. Она потянулась и открыла глаза:

– Да, я на своем месте! – хотелось кричать от счастья, но получилось лишь подумать. Зоя перевернулась в кровати лицом к окну, за которым слишком ярко светило раннее майское солнце, – Дальняя дорога позади и я точно на своем месте.

Рядом на подушке издавал весьма странные звуки ее любимый пес. Зоя называла это мурчанием, но оно больше походило на смесь стона и храпа. Пес приоткрыл один глаз, за окном раздался гомон воробьев, на кухне щелкнул таймер кофеварки и потек бодрящий аромат. Зоя была на своем месте и собиралась на свою любимую работу.