Текст книги "Тихий ветер"

Глава 13
Моя казнь

Время остановилось. Оно превратилось в тягучую смесь заслуженного страха, оправданного презрения к самой себе и бессмысленного сожаления. Оно выдирало мои внутренности и заполняло раскалённым ожиданием расплаты.

Я ждала. День, ночь, снова день. Сон как пытка. Изматывающая работа – и опять пытка. Прослушивание новостей стало особенным видом истязания. Я напряжённо замолкала каждый раз, когда начинались сводки новостей, и делала лишь несколько вдохов до тех пор, пока диктор не замолкал.

На восьмом выпуске я перестала испытывать облегчение, не услышав сенсационного сообщения о том, что Чёрный Полковник Герман Валенти жив и снова вернулся на службу. Хотелось побыстрее покончить с этим. Устала ждать.

Клаус избегал меня. И, кажется, это взаимно. Каждый раз, видя его вдалеке, я чувствовала, как потеют ладони. Судорожно вглядывалась в его форму: есть ли у него кобура на поясе? С оружием он или ещё не время? Новый вид пытки, который также изрядно мучил.

От других я узнавала новости о брате. Его не посадили в карцер, но допросы не закончились. Каждый раз, когда он покидал управление, я замирала в мрачном ожидании.

Нервное напряжение стало пугающе привычным состоянием. Плохой сон или его отсутствие вошли в норму. Вздрагивание при каждом звуке моей фамилии тоже превратилось в обыденность.

Госпиталь стал единственным местом, где наступало облегчение. Только ныряя в работу, чувствовала себя живой, совсем чуть-чуть прежней, но всё так же жутко осквернённой. Изматывала себя работой, призрачно надеясь, что умру от истощения раньше, чем наступит время для казни.

Я заканчивала утренний обход новоприбывших солдат и вяло улыбалась их приветливым заигрываниям. Рядом возникла Марта Флеген.

– Мессарош, я закончу за тебя.

Она перехватила мою руку, когда я намеревалась послушать лёгкие одного из молодых новобранцев.

– К тебе приехал отец.

Я замерла, не проронив ни слова. Пальцы обмякли и стали безвольными.

Майор заметила это и понимающе улыбнулась. Моё состояние она приняла за обычное волнение, которое должно присутствовать у каждой дочери, если её отец – генерал. Флеген забрала у меня фонендоскоп и, взяв за плечи, приподняла со стула.

Мои глаза встретились с добрым взглядом женщины, которая одну жизнь назад была моим преподавателем, помогала писать дипломную работу и не «топила» на защите. Теперь она – мой учитель в прифронтовом госпитале.

Я боготворила её профессионализм, уважала такт и мудрость. Такое впечатление о себе она создавала не только у меня. Майор имела репутацию отменного и рассудительного специалиста.

Сейчас, я смотрела в её потухшие от усталости глаза и ясно осознавала: она утонет вместе со мной. Я погубила и её тоже!

– Тебе нужно поторопиться, если хочешь увидеть его. У генерала не так уж много свободного времени, – мягко посоветовала она и понимающе улыбнулась, приняв выступившие слёзы на моих глазах за признак тоски по отцу.

Вот сейчас всё и закончится.

Наконец-то.

Я поплелась в сторону штаба, не чувствуя ног. Я оказалась в том самом кошмаре, когда хочешь идти быстро, стараешься со всей силы, но тело не слушается. Ты становишься облаком, невесомым духом. Летишь навстречу опасности, ведь иного пути нет.

Я хотела покончить с этим как можно скорее. Слишком долгой была пытка ожидания расправы. Её время пришло, и мне не страшно. Почти.

У кабинета подполковника постовой отдал честь и, открыв дверь, доложил о моём прибытии. Вздохнув поглубже, я вошла в комнату, освещённую ярким утренним солнцем июля. Дверь закрылась. Повисла напряжённая тишина, которую разрывало моё судорожное дыхание.

Отец стоял ко мне спиной: широкие плечи, сцепленные позади руки – осанка, которой позавидовал бы король.

Шли минуты. Отец оставался неподвижен. Лишь генеральские погоны на его плечах подмигивали мне при каждом вдохе, улавливая блики солнечных лучей.

Время обернулось вспять.

Я снова шестилетняя девочка, которая допустила оплошность. Мне стыдно и страшно. Отчаянно хочется, чтобы в комнату вошла мама и прикрыла меня собой, чтобы остановила гнев отца и смягчила его.

Но мамы нет. Мне уже давно не шесть. И мой проступок шалостью назвать нельзя.

Выдающийся полководец могущественной страны Великославии, генерал Бадер Мессарош медленно повернулся. Синие глаза под седыми густыми бровями посмотрели прямо на меня. Резко, строго, по-чужому.

Я с трудом удержалась, чтобы не отступить назад и не опустить взгляд. Он знает. Он всё знает!

– Здравствуй, Вивьен! – тихо произнёс отец.

Я вздрогнула. Судорожно втянула в себя воздух и, моргнув, почувствовала, как горячая слеза скатилась по щеке.

– П-прости, – обречённо прошептала я.

Вторая слеза скользнула по лицу.

Он резким жестом оборвал меня.

– Я здесь проездом, и оказывается, что не зря, – слишком бодро начал он и шагнул ко мне. – Мне сообщили, что моя единственная дочь совершенно себя не жалеет и пропадает в госпитале дни и ночи. Так нельзя, Вивьен.

Дыхание перехватило судорогой. Я ошарашенно уставилась на него.

– Что? – выдохнула я.

Он остановился напротив, всё так же держа руки за спиной.

Как же он постарел с начала войны! Волосы, привычно зачёсанные назад, стали совсем седыми. Глубокие морщины превратили суровое лицо в угрюмую маску. Он очень похудел и, казалось, стал ещё выше.

– Твой брат мне всё рассказал. Я не смог остаться в стороне, пока моя дочь истязает себя и совершает ошибку.

Холодный ужас окатил меня ледяной волной, от которой всё замёрзло внутри.

– Помимо вреда своему здоровью, дочь, – очень осторожно продолжал Бадер, глядя мне в глаза, – ты можешь навредить другим. Ведь усталый врач в лучшем случае бесполезен, а в худшем – смертельно опасен.

Кабинет подполковника оборудован камерами видеонаблюдения и прослушкой. Вот в чём дело! Он не может говорить со мной открыто, не может выдвигать обвинения.

Голос генерала ровный и спокойный, слова – разумны и отчасти правдивы. Но вот глаза… Они выдали настоящие чувства, которые вызывала я – его дочь. Бадер стоял достаточно близко, чтобы я могла задыхаться от ненависти и презрения, которое горело внутри него и отражалось во взгляде.

Для него я тоже умерла.

– Я… я уволена? – упавшим голосом произнесла я.

Генерал чуть помедлил с ответом. Крепко сжал челюсти, чуть скрипнув зубами, и шумно втянул воздух.

– Ты временно отстранена от практики и возвращаешься домой, – озвучил он свой приговор. – Отдохни там и наберись сил. Думаю, что трёх месяцев тебе будет достаточно для того, чтобы восстановиться. Согласна?

В то время, когда призывали в ряды военных санитаров студентов-первокурсников, меня – дипломированного специалиста – отправляли в увольнительную.

Для всех остальных – это исключительно отцовская поблажка. Но в действительности от меня избавлялись.

– Так точно, генерал! – выдохнула я.

Глава 14
Стравщики

Хватило двух часов и сорока двух минут, чтобы попрощаться с настоящим и отправиться в неизведанное будущее. И вот я уже ехала на заднем сиденье военного внедорожника, который раскачивался, проезжая кочки и ухабы бездорожья.

За окном лесные чащи менялись на горизонты полей с урожаем, изувеченным бомбардировками. Они плыли перед глазами, пока я вспоминала трогательные моменты прощания с людьми, которые были не просто коллегами, а атмосферой жизни, целым этапом и яркими воспоминаниями.

Анна заплакала и сжала меня в крепких объятиях. Майор Флеген обняла и поблагодарила за добросовестность и отдачу «в нашем бесконечно важном и нелёгком деле».

Даниэль Пакош долго и пытливо смотрел в глаза, будто ожидая от меня каких-то особенных слов. Но я не оправдала его надежд. Поэтому он прижался губами к моей щеке и тоскливо пожелал «безопасного и быстрого пути». Брат явно не рассказал ему, и лейтенант продолжал питать ко мне нежные чувства.

Что же будет, когда всё откроется? Что станет с отцом? Оправдают ли Клауса? Почему же они решили отправить меня домой? Боялись, что я усложню их положение ещё сильнее? Или думали, что я буду шпионом комитаджей?

Смахнув слезу, я шмыгнула носом и сощурилась, увидев замаячивший впереди закрытый переезд. Мы остановились в конце длинной шеренги из автомобилей.

Согласно графику, в этот час проезжал санитарный поезд, который перевозил солдат в наш госпиталь. Издалека послышался знакомый рокот колёс вагонов, и я чуть подалась вперёд, всматриваясь вдаль.

Молчаливый солдат, который управлял этим автомобилем, нетерпеливо выстукивал пальцами ритм по кожаному рулю. Он также смотрел в сторону железнодорожного состава, уже появившегося из-за горизонта небольшого соснового леса.

Я насчитала двадцать два вагона, стремительно катившихся по рельсам. Сотни солдат высунулись в маленькие окошки, чтобы вдохнуть свежего, хоть и пыльного воздуха. На большинстве из них виднелись бинтовые повязки.

Но вдруг знакомый холод проник в грудную клетку и тисками сдавил сердце. Я узнала жуткое, нарастающее завывание, которое посеяло панику и ужас. Водитель резко вскинул голову и тут же нажал на педаль газа.

– Стравщики! – заорал он.

Солдат принялся выворачивать руль, направляя машину обратно, в сторону леса.

– Держитесь!

Я инстинктивно вжалась в сиденье авто, вцепившись двумя руками в боковой поручень над дверью. Нам конец!

Авто рвануло с места, но небо уже заполнили смертоносные чёрные силуэты. Их узкие крылья напоминали ласточек, которых увеличили в миллион раз и насытили смертельными бомбами.

Машина прыгала по ухабам, несясь по полю, вспаханному боевой техникой. Устрашающий звук падающих бомб уже рвал барабанные перепонки. Позади нас раздавались взрывы, которые чередовались с дикими криками о помощи и воплями боли.

Я оглянулась и окаменела от ужаса. Самолеты, как стервятники, кружили над поездом и сбрасывали на вагоны бомбы.

– Они бомбят раненых! – закричала я.

– Суки! – зарычал водитель, не сбавляя темп.

Поезд горел вместе с людьми. Чёрный дым вздымался в синее небо. Кому-то удалось выбраться, но пулемётчики из самолётов тут же их расстреливали. Некоторые автомобили не успели скрыться и тоже пылали вместе с водителями и пассажирами.

Три машины мчались в лес, вслед за нами. Роботы-пилоты это заметили. Два стравщика развернулись и направились в нашу сторону. Не прошло и минуты, как они уже были над нами.

Словно зачарованная, я подняла голову к небу и смотрела, как на нас летела череда бомб.

Слов молитвы уже не вспомнить. Да и не спасут они меня. Уже слишком поздно.

* * *

Запах гари выедал лёгкие. Дышать становилось всё труднее. В ушах стоял незнакомый звон, заглушающий все остальные звуки. Я чувствовала, что мои глаза распахнуты, но видеть ничего не могла – дым разъедал их и лишал зрения.

Я лежала на траве. Попыталась привстать, но голова закружилась, и я снова рухнула на землю. Из носа текла кровь. Я ощущала тёплые струйки, стекающие по губам и попадающие в рот. Солоновато-металлический привкус крови нельзя спутать с каким-то другим. Волосы слиплись по бокам. Из ушей также льют кровавые потоки.

Ещё раз попыталась приподняться. Получилось. Преодолевая боль, стала ползти сквозь дым и гарь. Под пальцами чувствовалась рыхлая, распаханная земля.

Почему я здесь? Что произошло? Меня контузило, но как? До меня доносились чьи-то выкрики, потом жуткие вопли. Нас разбомбили? Мы в госпитале? Стравщики уже улетели?

Мозг лихорадочно пытался воспроизвести в памяти последний час жизни, но, кажется, ему мешала смерть, которая уже выжидала моего поражения.

Глаза отказывались усваивать реальность. Жёлтый туман медленно застилал всё вокруг.

Я потеряла сознание.

* * *

Чернорубашечники окружили меня.

Я потерянно смотрела на их чёрную форму снизу вверх, едва приподняв голову. Перед глазами всё плыло. Зрение то появлялось, то исчезало. Я лежала лицом на земле. Ощущала её сырость, вдыхала запах.

Носки чёрных ботинок. Совсем рядом. Обманчиво, словно где-то вдалеке, услышала смех мужчин.

Комитаджи перевернули меня на спину.

Боль пронзила всё тело. Я закричала. Или застонала. В области рёбер боль была особенно сильной. Всхлипнув, я задохнулась. Страх накатывал смертельными приливами. Я сглатывала собственную кровь, которая настойчиво заполняла рот.

Чёрная военная форма солдат даже сквозь боль и контузию проникала в сознание ужасной панической мыслью: «Вот и конец».

Словно кто-то играл с уровнем громкости, то прибавляя, то убавляя её. Я слышала обрывки фраз чернорубашечников, которых явно изрядно веселило моё положение. Им нравился мой страх и беспомощность.

Удерживаясь за края сознания, почувствовала, как меня взяли за ноги и потащили по траве. Перед глазами задвигались верхушки сосен. Небо уже по-вечернему темнело.

Острый всплеск новой боли в затылке. Кажется, это был камень. Он ускорил приход ночи в моё сознание. Я погрузилась в неё, радуясь забвению. Оно спрятало меня от муки и страха.

И очень хотелось, чтобы это было навсегда.

Глава 15
Пробуждение

Очень больно просыпаться.

С каждой секундой пробуждения разума я чувствовала нарастающую боль. Она пронизывала всё тело, пропитывала его насквозь. Она говорила, что я ещё жива.

Что со мной случилось? Веки будто склеились, ноги и руки превратились в булыжники, голова разрывалась на части.

Но что это?..

Пение птиц за окном? Ветер в листве? И вода будто бьётся о камни. Неужели это солнечные лучи на моём лице?..

Где же я?

Картинка стала ясной лишь на секунду, потом свинцовые веки вновь закрылись.

Я не сдавалась, сделала попытку ещё раз – теперь увидела светлые стены и овальное, огромное зеркало. Снова темнота. Ещё раз – и удалось разглядеть массивный белый комод, большой шкаф…

Отяжелевшие веки вновь скрыли обзор.

Нет, я не в госпитале. И не дома. Отчего же я решила, что могу быть дома?

Кабинет подполковника Строда. Поникший, суровый отец. Так холодно под его взглядом. Чувство вины охватывает огнём всё внутри, беспощадно испепеляет прошлое.

«Ты временно отстранена от практики и возвращаешься домой».

Он уволил меня. Отправил домой с фронта. Заслуженно. Хотя должен был казнить. Тоже заслуженно.

Я снова сосредоточилась на прошлом. Вспомнила салон военного автомобиля, который быстро вёз меня к железнодорожному вокзалу. Пыльную дорогу и ухабы. Сгоревший лес и едкий запах дыма. Несобранный урожай, развороченные поля, пропитанные кровью, порохом и пеплом.

Небо. Оно несёт угрозу.

Стравщики! Они разрезают облака и скидывают смерть. Бомбы. Крики. Взрывы…

Комитаджи. Чернорубашечники. Они волокут меня по земле.

Я в подвале.

Кричу…

Я умерла.

На этот раз веки распахнулись без усилий.

Если я умерла, почему же чувствую боль? Вижу белую постель и бинты на правой руке?

Я осторожно скосила взгляд к источнику света. Огромное окно вдоль всей стены открывало волшебный вид на сосновый лес и вершины гор. Одна створка была приоткрыта и впускала свежий воздух. Рядом с постелью стояла тумбочка, на которой расположились флакончики с этикетками знакомых названий и стакан воды.

О нет! Я не умерла. Моя участь намного хуже. Я попала в плен!

Но почему я не в подвале и не привязана к стулу?!

Всё просто, глупая. Твоя редкая фамилия – та же, что и у генерала Великославии. Кайзерцы приняли тебя за важную пленницу. И твоя жизнь немного ценнее остальных, до тех пор, пока они не поймут, что взять с тебя нечего. Ведь ты ничего не знаешь, кроме списка препаратов, которыми лечат раненых в госпитале.

Страх, паника и отчаяние объединились и изгнали боль. Я перестала брать её во внимание. Единственное, что мне осталось, – это попытка сделать всё, чтобы убежать или убить себя. Любое самоубийство лучше того способа смерти, который они уготовили для меня.

Далеко не с первой попытки, но я села.

На мне белая сорочка, похожая на больничное одеяние. Её ткань пропиталась кровью из ран на теле. На шее висел мой кулончик, как одинокий символ прошлого. У меня сломаны рёбра – бандаж сдавливал туловище. Каждый вдох отдавался острой болью. На сгибах рук несколько проколов – мне делали инъекции.

Рядом с кроватью, на стуле, аккуратно висело платье, в котором я ехала домой. Изодранное, окровавленное и грязное, оно агрессивно выделялось на фоне чистого, белоснежного постельного белья и всей обстановки. Перебинтованная голова очень сильно кружилась, вызывая тошноту. Это явно контузия.

Сбросив простыню, я попыталась встать на ноги. Третья попытка оказалась успешной. Хватаясь за мебель и стены, я поплелась к окну. Дыхание участилось, боль усилилась. На лбу выступила испарина. Голова закружилась сильнее.

Я шла к источнику свежего воздуха, который проникал через приоткрытое окно, – словно корабль после абордажа пытался добраться к причалу. Но чем ближе я подходила, тем сильнее чувствовала обречённость. Дом стоял на скале. Внизу плескалась горная река. И выпрыгнуть из окна – лёгкий путь к перелому ног.

Упершись двумя ладонями в равнодушное стекло, я глубоко дышала, преодолевая муку. Глаза наполнились слезами. Моргнула – и они потекли по щекам.

Нет. Не время раскисать!

Решительно вытерла рукой мокрые следы с лица и, оттолкнувшись от стекла, двинулась к выходу из комнаты. Надавив на ручку, открыла дверь и застыла на пороге. Откуда мне знать, вдруг здесь кто-то есть?

Затуманенный болью взор обшарил просторную комнату, похожую на гостиную. Высокий потолок, серый мраморный пол, окно вместо стены с одной стороны и череда зеркал с другой; белый ковёр с густым ворсом, два кресла и диван, обтянутые белой кожей, расположились у пустого камина; зона кухни и столовой была разделена барной стойкой. Из этой комнаты вели ещё две двери: одна, массивная, стального оттенка, была похожа на входную, вторая – из дерева, выкрашенная в светло-серый цвет, – вела в соседнее помещение.

Беззвучно ступая босыми ногами, я пошла ко второй двери. Надавив на ручку, толкнула дверь, но та не подалась. Закрыто. И если там никто не спрятался, значит, в доме, кроме меня, никого нет.

Головокружение усилилось. Прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, я постаралась разогнать уже знакомую желтоватую пелену. Ещё немного, и свалюсь на пол.

Приоткрытое окно впустило новый звук, напоминающий двигатель автомобиля. Я резко открыла глаза.

Входная дверь на другом конце комнаты дёрнулась и открылась настежь. В проёме стоял высокий мужчина, безликий из-за яркого дневного света за его спиной.

Я вжалась в стену, приковав взгляд к тому, кто замер на пороге этого дома. Я почувствовала себя призраком: беззащитным, беспомощным и почти эфемерным. Силы покинули меня, они все ушли на то, чтобы подняться с постели. Но я старалась держать глаза широко распахнутыми, прогоняя туман забвения.

Впустив поток ветра, мужчина шагнул в дом, и медленно закрыл за собой дверь. Источник света за его спиной исчез, и внушительный тёмный облик наполнил комнату, обретая ясность.

Чёрный цвет расшитого тонкими золотыми нитями офицерского мундира ненасытно поглощал свет и мир вокруг. Его облик внушал страх и панику. Ордена мрачно отливали тёмной злостью, ловя блики солнечного света.

Мужчина осторожно поднял руку и снял изогнутую кверху фуражку. Он заметил меня сразу же, я поняла это, когда встретилась с его глазами – чёрными, как два огромных оникса.

Не может быть!

Пришлось часто заморгать, чтобы хоть как-то вернуть ясность.

– Вам следует вернуться в постель, – подобно грому прозвучал грудной, раскатистый голос из моих кошмаров, в которых я каждый раз принимала новое решение.

– Вы?… – мой хриплый свист-выдох казался безжизненным.

Взгляд, который, казалось, хранил в себе секреты самого ада, снова был устремлён на меня.

Руки дрогнули. Ладони вспотели. Ещё чуть-чуть, и рухну на пол. Сознание кружилось всё сильнее и обещало вот-вот покинуть меня.

Он знал о моём происхождении! Он хочет использовать меня, чтобы выведать тайны или надавить на отца.

– У вас ничего не получится! – из последних сил прошептала я.

Комитадж поднял согнутые руки, показывая мне, что безоружен.

– Я не собираюсь допрашивать вас, – спокойно заговорил Чёрный Полковник и шагнул в мою сторону. – Я всё расскажу вам, но сейчас позвольте помочь.

– Не подходите ко мне! – лихорадочно шептала я, сползая по стене. – Не трогайте меня…

– Увы, мне придётся, – успокаивающе мягким голосом продолжал он.

Жёлтая пелена утратила свою прозрачность. Голос комитаджа стал затихать и вскоре совсем исчез вместе с окружающим миром.

Глава 16
Молчание

Первое, что я услышала, очнувшись, – барабанная дробь дождя по стеклу. Никогда не замечала, что его так хорошо слышно из комнатки в госпитале. Я вслушивалась в умиротворённое звучание и пыталась вспомнить, как закончилось дежурство и успела ли я добраться до своей комнаты или снова уснула в ординаторской. Но ни в одном из этих мест нельзя услышать дождь, ведь они находятся под землёй. Где же я уснула?!

Открыла глаза.

Сводчатые балки незнакомого потолка принялись избавлять меня от временной амнезии. Робкий свет раннего вечера или утра струился из панорамного окна.

Я сморщилась, натужно выдавливая реальность из нескольких прожитых часов недавнего прошлого. Что за комната такая? И этот лес. Откуда он?..

Я в логове Чёрного Полковника, которому помогла бежать. Я в плену у вражеского офицера. Того самого комитаджа, которого боятся бравые солдаты, даже в его армии.

Попыталась резко сесть в постели, но жуткая боль в рёбрах и затылке остановила. Тошнота подступила к горлу. Пришлось прикрыть глаза. Медленно опустившись обратно на подушки, я осторожно выдохнула.

– Вам больно из-за сломанных рёбер.

Голос прозвучал словно из моих кошмаров. Я распахнула веки и посмотрела в сторону, откуда он прозвучал.

– Судя по ужасу в ваших глазах, теперь вы знаете, кто я.

Мужчина стоял в другом конце просторной комнаты, внушительно возвышаясь в дверном проёме.

Комитадж снял мундир и остался в чёрной рубашке, закатав рукава по локти. Его запястья были спрятаны в карманах форменных брюк, а темноволосая голова слегка наклонена к левому плечу.

На фоне светлой обстановки комнаты тёмный силуэт дышал мрачностью, многообещающей угрозой. И если бы Князь Тьмы существовал, то он выглядел бы именно так.

Сквозь сумрак мне удалось заметить, что ссадины на его лице не сошли до конца. Но достаточно было лишь одного взгляда, чтобы понять, кто стоит перед тобой. Классические черты лица, без единой неправильной линии и пропитанные средневековой суровостью…

Это его я видела в газетах и в выпусках новостей. Это он – тот самый Чёрный Полковник, который стоял по правую руку от Якоба Кайзера и взирал на окружающий мир с надменным превосходством.

Ровные губы опасного мужчины, чьё имя порождает жуткие легенды, растянула слабая улыбка. Он шагнул вглубь комнаты, приближаясь.

– Ваши солдаты с такой самоотдачей разбивали мне лицо, не зная, что помогают остаться неизвестным. – Бархатистые раскаты его голоса наполняли комнату, отключая другие звуки. – Тот подполковник решил, что лучше держать моё имя в секрете. Он рискнул, а я воспользовался этим. Ведь у безымянного пленного офицера больше шансов найти союзника на вражеской стороне, чем у знаменитого полковника, которого будто выиграли в лотерею.

Чернорубашечник пошёл в моём направлении, захватив белый стул у стены, и, подойдя, поставил его напротив огромной кровати, на которой беззащитно лежала я.

За окном бушевала непогода: ветер гнул ветви деревьев и хлестал дождём в стекло – словно качественная декорация одного из самых напряжённых моментов в моей жизни. Серьёзность происходящего и страх заставляли отчаянно желать пробуждения. Мысленно сжавшись, я очень хотела проснуться и оказаться в своей квартире, мрачно дожидаясь битвы за родной город Велич.

– Я хотел назвать вам своё имя, – снова зазвучал низкий голос Чёрного Полковника. – Но понимаю, почему вы отказались.

Как бы я поступила, зная, кому помогаю бежать?

Этот вопрос отразился в угольных глазах комитаджа и откликнулся во мне. Слишком часто я задавалась им после того, как узнала, с кем именно вступила в сговор.

Я смотрела на него, но от напряжения не могла проронить и слова. Память воспроизводила всё то, что я когда-то слышала про этого человека, про изощрённые способы пыток в его армии, про коварство и стратегии, предугадать которые не удавалось никому.

Неужели я действительно нахожусь в плену у человека, который помог Чёрному Диктатору захватить половину оставшегося мира?

Полковник приблизился к прикроватной тумбочке и включил ночник, погружая интерьер в неяркий свет. Он двигался бесшумно, подобно пантере, с такой же хищной, пугающей грацией.

Вернувшись к стулу, он встал рядом с ним и посмотрел в мою сторону.

– Вы позволите? – учтиво спросил офицер, приподняв брови.

Я вздрогнула от звука его тихого голоса, но не нашла в себе сил ответить. Чёрный взгляд будто проложил путь из моего очередного кошмара и вторгся в реальность. Знакомое чувство холода опять пронзило меня.

В комнате послышался его вздох. Он сел, закинув ногу на ногу и положив руки на закруглённые подлокотники.

– Вы любите дождь?

Я опешила. Что?!

– Я, например, очень, – светским тоном продолжил Чёрный Полковник и задумчиво посмотрел в окно. – Больше, чем снег или солнечную погоду. Звук дождя навевает неповторимое чувство уюта.

Комитадж замолчал, позволяя стуку дождя заполнить возникшую тишину. Он снова посмотрел на меня с лёгкой вежливой улыбкой, явно намереваясь расположить к такой же манере беседы.

– И не важно, сидишь ты под крышей дома с чашкой ароматного чая или застигнут в лесу. Вы так не считаете?

Улыбка сошла с его губ, и он отвёл глаза.

Я выжидающе следила за ним, ощущая себя максимально уязвимой лёжа в кровати. Разум пытался вступиться и доказать, что если бы он хотел воплотить в реальность свои насильственные мечты, то уже сделал бы это. У него другие планы на меня, в которых я должна здравствовать и не пытаться сбежать.

– Меня зовут Герман. – Ониксовые глаза снова обратились ко мне. – Как я могу обращаться к вам?

Мы знакомы, чёрт возьми!

Вежливый тон офицера не успокаивал, а наоборот, усиливал напряжение и панику внутри меня. Ощущение своего бессилия и ничтожности заставило меня сцепить челюсти и продолжать молчать.

– Я полагаю, что соблюдение элементарных норм вежливости не способно навредить, – не унимался комитадж. – А вот пренебрежение ими – основа многих конфликтов.

Чёрный взор выжидающе смотрел на меня. Словно безлунная ночь попала в плен его зрачков и стала такой же безвольной, как и я. Чёрствые губы растянула улыбка, и он склонил голову в ожидании моего ответа.

Но я лишь сильнее сжала зубы и почувствовала, как предельно натянулась повреждённая кожа на губах, причинив новую боль.

Молчание в комнате нарушил глубокий вздох Чёрного Полковника. Длинные пальцы провели по смолистым волосам, которые в сумраке комнаты казались такими же мрачно-тёмными, как и глаза. Зловещее сочетание. Словно предвестник моего горестного и явно мучительного будущего.

– Я знаю ваше имя, лично знаком с вашим братом и наслышан о вашем отце.

Сердце маршировало в грудной клетке, выбивая ритм пульса в ушах. Я чувствовала мерзость от собственного страха, но побороть его не могла.

– Ну что же. – Он чуть поджал губы. – В таком случае я должен сообщить, что намерен обращаться к вам по имени.

Вежливое, но угрожающее заявление.

Загадочные глаза внимательно изучали меня, пока я чувствовала, как мои нервы таранят грань сдержанности.

– Вы не пленница здесь, Вивьен.

Я вздрогнула, и он заметил это.

Моё имя голосом полковника – жутко-необычное сочетание. Словно впервые его услышала. Имя приобрело новые грани звучания, будто пропиталось чёрным ядом.

– Вы – моя гостья. Как только вам станет легче, я помогу вам вернуться домой.

Вновь в ответ молчание. Лишь пальцы сжали белую простыню.

– Я в долгу перед вами, – продолжал вражеский офицер, продолжая впиваться в моё сознание угольным взглядом. – А должником я долго не бываю.

Не могу верить его словам! И надеяться тоже не имею права.

Чёрный Полковник поднялся на ноги и посмотрел на меня с высоты своего внушительного роста.

– Моя репутация – это то, что тактически вкладывали в сознание людей. В ней есть несколько граммов правды, но всё остальное – выдумка, выгодная двум сторонам этой войны.

Уже у двери он обернулся и обронил:

– Вопреки всему я верну вас к семье. Я сдержу слово. Как и в тот раз.

Молчание стало обетом против судьбы, которую она для меня выбрала.

– Отдыхайте, Вивьен, – вздохнул офицер Чёрной Армии и с лёгким поклоном скрылся за дверью.