Текст книги "Не время для славы"

Кирилл сделал девочке знак, чтобы она подошла. Потом зашел в клуб второй раз, и третий. Через месяц Кирилл обнаружил, что оплачивает Норе квартиру, хотя она по-прежнему работала в клубе. История Норы была совершенно незамысловатая. Беременность в восемнадцать лет, ребенок, отданный на попечение пьющей бабушки. Первый парень, который сделал ей ребенка, куда-то пропал, от второго она сбежала в Москву: очень бил.

Здесь, в Москве, она бы сгинула или попала бы в низкопробный бордель, но у нее была школьная подружка, которая прошла этот путь раньше нее. Подружка и привела ее на ту вечеринку, Нора тогда оказалась в богатой компании первый раз.

Кирилл потихоньку проверил это. Это было действительно так, и Кирилл страшно на себя разозлился. Ему казалось, что он что-то тогда упустил, в тот вечер.

Больше всего Кирилла подкупало в Норе отношение к ребенку. Она ездила в Суздаль каждую неделю, сначала на автобусе, потом на машине, потом на служебном «мерсе» Кирилла, и в одну из поездок она привезла девочку с собой. К этому времени она уже жила в квартире Кирилла.

Прошло еще месяца три, и Кирилл собрался жениться. В принципе это было смешно; женились на моделях, на актрисах, на специально подобранных девушках, наконец. На девицах с вечеринок не женился никто.

– Послушай, – сказал Кириллу тот самый вице-президент Сережа, который затащил его на вечеринку, – мы же все были в том клубе. Мы же все ее знаем.

Но Кирилл все-таки решил жениться, подарил Норе квартиру, ту самую, на Чистых прудах, и открыл счет. Они вместе съездили в Англию, Нора осмотрелась в новом особняке в Бельгравии и вернулась оттуда в таком строгом MaxMara, такая сияющая, такая недоступная, с серьезно-кукольным личиком и черными волосами, небрежно рассыпавшимися по шубке из щипаной норки, что все знакомые Кирилла переглянулись, и даже вице-президент Сережа усмехнулся, пожал плечами, и сказал:

– А ты пожалуй прав.

За два дня до свадьбы Кирилл уехал в срочную командировку, а Нора осталась одна. Вечером ей позвонила подружка, – та самая, которая и пристроила ее в клуб. Подружка сказала, что в клубе будет корпоративный праздник: не хочет ли Нора прийти.

Денег у Норы на карточке было столько, сколько не мог принести ей клуб за год. В сумочке лежали ключи от белого спортивного «мерса». Смысла идти не было никакого, однако зачем-то Нора пошла.

Она станцевала свой номер вместе с остальными девочками, а когда она подошла к краю рампы, где в темноте сидели гости, чтобы они могли выбрать понравившуюся им девочку, в первом ряду Нора увидела Кирилла Водрова. Он смотрел на нее очень задумчиво, потирая рот рукой, бок о бок с тем самым вице-президентом Сережей, который хотел показать Кириллу, на ком тот вздумал жениться.

Подружка, пригласившая ее на праздник, не могла простить Норе, глупой бабе из Суздаля, с ребенком, которую она устроила из милости, – квартиры, особняка, и ключей от белого «мерса».

Квартира осталась за Норой, и больше Кирилл ее никогда не видел. Спустя три месяца он завел другую девушку. У нее снова были черные глаза, огромная грудь и иссиня-черные локоны, и ножки у нее были такие же длинные, как ее имя – звали ее Антуанетта.

Встреча в ВЭБе прошла прекрасно. Гарантия ВЭБа была нужна, чтобы получить гарантию Eximbank, а гарантия Eximbank была нужна, чтобы собрать деньги на рынке под приемлемый процент. Ни один вменяемый банк не ссудил бы Navalis деньги под завод на Кавказе без гарантий того, что в случае форс-мажора убытки от сделки возместит правительство.

Зампред банка был старый приятель Кирилла, и как-то так само собой произошло, что после встречи вся компания отправилась на прием, где к Кириллу присоединилась Антуанетта. Она выглядела сногсшибательно в белом открытом платье, подчеркивающем дивный вид на полные груди, обтянутые бархатистой кожей; под локонами в ушах дрожали струйки бриллиантов.

Когда она вошла, разговор на мгновение затих, и темные глаза Антуанетты пробежали по пиджакам и брюкам толпящихся гостей, как лазерный луч на кассе бежит по штрих-коду дорогого товара.

К белым сорочкам мгновенно словно прилеплялись невидимые ценнички, потом Антуанетта улыбнулась, царственно наклонила голову и поплыла к Кириллу. Кирилл Водров, бывший спецпредставитель России при ООН, глава Bergstrom East Europe, пока имел самый большой ценник среди всех присутствующих, не считая разве что зампреда ВЭБа.

Антуанетта улыбнулась Штрассмайеру, одарила ласковым – слишком, для Кирилла, ласковым взглядом зампреда и спросила Баллантайна:

– You’ve been to Caucases?

И засмеялась, как серебряный колокольчик.

Антуанетта вообще была молодец. Когда она приехала в Москву, то она полгода не вылезала из однокомнатной квартирки. Она смотрела показы мод и читала все гламурные журналы от корки до корки, – не как ленивая избалованная наследница, просматривающая картинки в поисках рубинового колье, – а как прилежный студент, изучающий тяжелый курс сопромата, заучивая наизусть марки одежды, репетируя перед зеркалом поворот плеча и с натугой шевеля губами, чтобы правильно и без запинки выговаривать имена известных дизайнеров, культовых художников и светских персонажей.

Потом она таким же манером освоила английский. Кирилл был уверен, что если бы для того, чтобы получить доступ к кошельку самца, Антуанетте понадобиться освоить общую теорию относительности, то уже через полгода Антуанетта будет бойко болтать о горизонте Коши, пространстве Минковского и замкнутых ловушечных поверхностях.

После ресторана поехали в ночной клуб, расположенный в бывшей городской усадьбе князей Барятинских; усадьбу снесли всю и отстроили заново. Располагалась она напротив нового «Ритца».

По мраморной лестнице, шедшей наверх, ползли клубы подсвеченного дыма, и в этих клубах стояли красавицы в париках, юбках и фижмах. Полные груди красавиц вываливались из корсетов, и диадемы в прическах времен Екатерины сверкали под лазерными лучами.

Они сидели в клубе все вместе, Кирилл с Антуанеттой, зампред с молодой певицей, и Штрассмайер с одной из красавиц в юбках и фижмах. Красавица устроила довольно шумный скандал по поводу принесенного ей тирамису.

– Ой, милочка, здесь вообще невкусный тирамису, – сказала Антуанетта, – здесь надо брать панакотту.

– Самая лучшая панакотта в «Марио», – мечтательным тоном сказала певица, которая в столь поздний час пила одну лишь воду и завистливым взглядом скользила по полной тарелке красавицы, – такая беленькая-беленькая, и вся дрожит, как свадебное платье.

– А вы были в новом «Марио», на Рублевке? – спросил зампред, – они переманили того повара, который готовил для Берлускони, и там совершенно сумасшедший сибасс. Смысл жизни, а не сибасс.

Екатерининская красавица тихо вздохнула. Она пока еще не была в той категории, чтобы сидеть в новом «Марио» на Рублевке. Она снимала с пятью подругами комнатку в Марьино и только вчера сдала в комиссионку норковую шубку, которую ей подарил какой-то лох из Кандалакши.

Салфетки меж хрустальных бокалов стояли, как снежные горы, которые можно смять и кинуть в угол, бриллианты блестели ярче луны, и когда Кирилл глянул на соседний столик, он увидел там сверкающую дорожку кокаина, рассыпанного по бордовой, как печеная кровь, скатерти с вышитыми на ней гербами князей Барятинских.

Они расстались около двух часов ночи; зампред ВЭБа уехал к супруге, а Кирилл подвез Штрассмайера с екатерининской красавицей к дверям отеля. Пышная юбка едва уместилась на заднем сиденье «лексуса».

– Если бы инвестиционный рейтинг зависел от ночной жизни, Москва имела б тройное А, – сказал Штрассмайер.

Вице-президент Navalis проследовал сквозь стеклянные двери, распахнутые швейцаром, и Кирилл поставил ногу на газ. В этот момент по подъездной дорожке взъехал большой черный «мерседес», и высадившийся из него человек побарабанил о стекло Кирилла. Водров опустил стекло. Антуанетта зябко нахмурилась, поводя укутанными в песец плечиками.

– Кирилл Владимирович? – сказал человек. – С вами хотят побеседовать. Антуанетта Михайловна пусть едет домой, или хотите, наш шофер сядет за руль.

* * *

Было уже три часа ночи. Мокрая Москва блестела, вся в лужах и фонарях. Черный «мерс» свернул налево с Горького, бесшумной тенью скользнул мимо Думы и «Метрополя». Кирилл почему-то думал, что его везут на Лубянку, – однако «мерс» свернул вправо и вскоре остановился перед одним из подъездов бывшего комплекса зданий ЦК, ныне занятых администрацией президента.

В ночи вместо звезд расплывались тормозные огни, и красные ковровые дорожки глушили шаги Кирилла в темных заснувших коридорах.

В предбаннике скучал круглолицый помощник с орденом Мужества на лацкане безупречного пиджака. Кабинет, куда ввели Кирилла, был залит недремлющим светом, и за широким столом под огромным трехцветным флагом сидел пожилой человек с отсыревшим лицом и ледяными глазами.

При виде Кирилла человек радушно поднялся из-за стола и протянул ему крепкую, поросшую мелким белесым волосом руку.

– Семен Семенович, – сказал человек, – очень, очень приятно. Славно, что вы все-таки нас навестили. Чаю? Кофе?

– Чаю, – сказал Кирилл.

Подтянутый помощник был отправлен за чаем, а Семен Семенович и Кирилл разместились за круглым столиком для бесед, стоявшим тут же, в кабинете. Кирилл вдруг вспомнил, где он видел помощника с Орденом Мужества. Помощник был на Красном Склоне среди членов захваченной ими правительственной делегации.

Некоторое время Семен Семенович шелестел бумагами, перебирая официального вида досье (на одной из бумаг Кирилл заметил свою фотографию), а потом решительно отложил документы в сторону и спросил:

– Кирилл Владимирович, вы ведь теперь – партнер «Бергстром и Бергстром»?

– Я руководитель восточноевропейского филиала, – сказал Кирилл.

– По нашим данным, ваша фирма консультирует компанию «Навалис», намеревающуюся получить лицензию на разработку Чираг-Герана и построить на побережье Каспия крупный химический комплекс?

– Во всяком случае, сэр Мартин дал об этом интервью. «Файненшл таймс», – любезно сказал Кирилл.

Ледяной рот чуть дернулся, и Семен Семенович сказал:

– Чираг-Геран – крупнейшее шельфовое месторождение на Каспии. Ни при каких условиях оно не может достаться западным империалистам, только и думающим о хищнической эксплуатации ресурсов нашей страны. Чираг-Геран должен принадлежать российской государственной компании.

– Насколько я понимаю, Чираг-Геран достанется тому, кто предложит лучшие условия, – ответил Кирилл.

– Кирилл Владимирович, – сказал человек с ледяными глазами, – вы не отдаете себе отчет в своем положении. Вы – террорист. Вы вместе со своими сообщниками захватили целую делегацию, и в ходе ваших преступных действий погибли замглавы ФСБ и первый вице-премьер России. Продадите шельф иностранцам – ответите за теракт.

– Мой сообщник – президент республики. Посадите его. Я посижу за компанию.

– А мы и не собираемся вас сажать, – ответил Семен Семенович, – как только «Навалис» купит месторождение, мы передадим ваше досье в «Бергстром и Бергстром». Не думаю, что ваша контора сделает партнером международного террориста. Вас вышвырнут отовсюду, Кирилл Владимирович, и я не думаю, что вы успеете выплатить закладную за ваш роскошный дом в Бельгравии. Двенадцать миллионов фунтов стерлингов, не правда ли?

Кирилл резко встал. Сутки назад он лежал на старом кладбище над залитым солнцем ущельем и думал, что жизнь его кончилась. Оказывается, были на земле места попаршивей.

Дверь кабинета отворилась, и на пороге показался все тот же круглолицый помощник. В руках орденоносца был мельхиоровый поднос с двумя ароматно дымящимися чашками и белым кувшинчиком со сливками.

– Ваш чай, – сказал помощник.

Палец Кирилла на секунду коснулся двуглавого орла в центре похожего на перекрещенные секиры креста.

– Что-то я не помню, чтобы ты там сражался, – сказал Кирилл, повернулся и вышел.

Глава вторая
Особенности национальной демократии

Говорят, что в Америке каждый человек мечтает стать миллиардером. Считается, что он станет миллиардером, если будет прилежно трудиться и мало лгать. Бывали в мире страны, в которых каждый человек мечтал стать героем, коммунистом или космонавтом.

Что же касается республики Северная Авария-Дарго, то в ней каждый человек считал себя достойным быть президентом. Вот спроси любого на улице: «кто должен быть президентом», и если этот любой не сочтет вас агентом ФСБ, МОССАД или ЦРУ, он непременно ответит: «я».

Поэтому, когда Заур Кемиров был назначен президентом республики, это настроило против него больше миллиона мужчин, не считая, разумеется, совсем уже грудных детей, которые еще не мечтали о президентстве, а мечтали пока только о соске.

Но особенно это настроило против него человека по имени Сапарчи Телаев, который заплатил за пост президента республики два миллиона долларов генералу по имени Федор Комиссаров и был очень недоволен, что Комиссарова убили раньше, чем тот назначил Сапарчи президентом.

Сапарчи Телаев был человек, в своем роде замечательный. Он проводил по три часа в спортзале и по два – в тире. На экране он выглядел как усовершенствованная модель Терминатора. В свои пятьдесят три года Сапарчи подтягивался тридцать три раза, и с расстояния в пятьдесят шагов он выбивал десять очков из десяти из «стечкина». Этот самый «стечкин», а также короткий «узи» и горский кинжал Сапарчи всегда хранил под собой в стальных ручках своего инвалидного кресла, ибо Сапарчи Телаев, председатель совета директоров компании «Авартрансфлот» и народный депутат республики Северная Авария-Дарго, вот уже семь лет как был парализован ниже пояса.

Вот этот-то Сапарчи считал совершенно позорным, что человек, который убил генерала Комиссарова и вице-премьера Углова, назначен президентом республики, а человек, который был совершенно лоялен власти и даже заплатил два миллиона долларов, пролетел, как фанера над Парижем.

Сапарчи Телаев не без основания полагал, что многие в Кремле, кто знал истинные обстоятельства назначения Заура на пост президента республики, тоже считают эти обстоятельства совершенно позорными, и не возражали бы, если бы Заур Кемиров куда-то исчез, или испарился, или иным способом перестал быть президентом.

К сожалению, убивать Заура Кемирова не имело смысла, потому что у Заура был брат, который был даже хуже его, а убить Заура и брата вместе было б крайне затруднительно, потому что они никогда не садились в одну машину и никогда не появлялись вдвоем на каком-то мероприятии. Кроме того, Сапарчи понимал, что в Кремле понимают, что если убрать Заура, или назвать его террористом, то все те люди, которые сейчас помогают Джамалудину бороться против террористов, уйдут в лес, и, чего доброго, сами сделаются террористами.

А ничего хорошего не бывает в республике, если ОМОН республики, и бойцы Антитеррористического центра, и еще две сотни всяких спортсменов, чиновников и даже депутатов уйдут в лес и сделаются ваххабитами. Такую республику трудно назвать частью цивилизованного мира.

И все же, как мы уже сказали, Сапарчи был крайне обижен на Заура за то, что тот стал президентом вместо него, и считал, что ему по праву полагается какая-то компенсация.

Поэтому, когда Сапарчи услышал про шельф, он приехал к Зауру на своем единственном в мире бронированном «хаммере» с ручным управлением, и сказал:

– Послушай, я слышал, что ты продаешь лицензию на Чираг-Геран. Отдай ее мне, и я буду помогать тебе во всем.

– Стартовая цена аукциона – полмиллиарда долларов, – ответил Заур, – выиграй аукцион, и лицензия твоя.

У Сапарчи не было полумиллиарда долларов, и поэтому он воспринял эти слова как тонкое оскорбление. Однако он сдержался и попросил:

– Тогда отдай мне «Аварнефтегаз».

– Генеральный директор «Аварнефтегаза» – мой брат Магомед-Расул, – ответил Заур Кемиров, – ты что, предлагаешь мне выкинуть брата и поставить тебя? Что про меня скажут люди, если узнают, что я без причины увольняю братьев?

– Тогда отдай мне Бештой, – сказал Сапарчи, – выборы через месяц, а пост мэра свободен. Ты же теперь президент, а не мэр.

Они оба были из Бештойского района, и даже из соседних сел, которые теперь вошли в черту города и, конечно, по своему происхождению Сапарчи вполне мог быть мэром Бештоя.

– Мэром Бештоя станет Джамалудин, – ответил Заур Кемиров, – а впрочем, можешь попробовать выиграть у него на выборах.

Тут надо сказать, что президент республики Северная Авария-Дарго был человек гораздо мягче своего брата, и склонный к компромиссам. Если бы Сапарчи Телаев попросил у него место главы района, или депутатство для какого-нибудь племянника, то Заур, конечно, с удовольствием дал бы ему это место. Заур всегда предпочитал сотрудничать с людьми, а не воевать.

Но Заур знал, что Сапарчи человек вздорный и что мир с Сапарчи будет расценен остальными как признак его слабости. А он был не в том положении, чтобы позволить себе быть слабым.

– Что же, – сказал Сапарчи Телаев, – я выиграю эти выборы. Не думаю, что людям в Кремле нравится, что во главе республики стоят убийцы и террористы.

* * *

Следующим, кого Сапарчи Телаев навестил после встречи с Зауром, был прокурор республики Наби Набиев. Прокурор был настроен не очень хорошо против Заура Кемирова, потому что он заплатил генералу Федору Комиссарову миллион долларов за пост президента и ожидал, что президентом назначат именно его. По этой же причине он был не очень хорошо настроен по отношению к Сапарчи Телаеву.

– Ассалам алейкум, – поздоровался Сапарчи Телаев, вкатываясь к прокурору республики.

– Ваалейкум ассалам, – ответил тот.

– Я слыхал, ты перебираешься в Москву? – спросил Сапарчи Телаев.

– С какой стати мне ехать в Москву? – изумился прокурор Набиев.

– Я слыхал, что на твое место назначают Чарахова, – ответил Сапарчи Телаев, – говорят, он уже заплатил Зауру полмиллиона долларов, и в Москве все согласовано.

– Ах он сволочь! – вскричал прокурор, до которого такие слухи, и вправду, доходили. – Так вот почему он потребовал с меня заявление! В этой проклятой Аллахом стране все продается и все покупается!

– Э, – сказал Сапарчи Телаев, – этому недолго быть. Я разговаривал с большими людьми в Москве, и они, как ты понимаешь, страшно недовольны Кемировыми. Они говорят: «Позор, что террорист и убийца диктует условия России. Россия этого так не оставит».

Прокурор республики весь обратился в слух. На столе у Сапарчи всегда стояла фотография, на которой он был снят вместе с главой ФСБ. А на стене висела другая, на которой он закладывал православный храм во Пскове вместе с патриархом Алексием. Из этого следовало, что связи у Сапарчи в Москве самые необыкновенные.

– Это сущее бедствие, – сказал прокурор, – прежний президент, Ахмеднаби Ахмедович, был великий президент! При нем у каждого человека была свобода! А теперь что? Мой двоюродный брат строил дорогу от Кюнты до Тленкоя, и на эти цели Москва выделила пять миллионов долларов. Так получилось, что дорогу не построили, а деньги куда-то делись. И вот Джамал Кемиров ворвался к нему домой, закинул в багажник и отвез к себе в Бештой. Ты знаешь, что он сделал? Он пригрозил, что бросит его в одну клетку с тигром! Его палачи волокли моего брата по земле! Он плакал, отбивался, но они-таки запихнули его в клетку! И знаешь, что это была за клетка?!

Прокурор вздохнул и сказал трагическим голосом:

– Это была клетка с сусликом!

– Лучше отдай эти деньги мне, – сказал Сапарчи, – а я передам его тем людям в Москве, которые недовольны Кемировыми. Слава богу, еще есть те, кому не безразлична целостность России.

* * *

Следующим человеком, которого навестил Сапарчи, был Дауд Казиханов. Дауд Казиханов в прошлом был знаменитым спортсменом, а состояние он скопил, торгуя людьми с Чечней. Когда он скопил достаточно денег, он купил себе должность главы Пенсионного Фонда, и в результате его деятельности в республике резко улучшилась демографическая ситуация.

Демографическая ситуация улучшилась потому, что когда человек умирал, об этом не сообщали, а пенсию за него продолжал получать Дауд Казиханов. Дауд очень гордился тем, что он получает семьсот тысяч налом каждый месяц, и не обирает никого, кроме мертвых. Он говорил, что такого чистого заработка, как у него, нет ни у одного человека в республике.

Будучи богатым человеком, Дауд заплатил за должность президента пятьсот тысяч долларов, и очень переживал за неудачное вложение.

Когда Сапарчи приехал к Дауду на своем бронированном «хаммере», Дауд лично вышел встречать его во двор дома, замощенный светло-серым мрамором. Посереди двора плакал фонтан, рядом под летним зонтиком ломился накрытый стол.

Сапарчи сам перекинул свое тело из «хаммера» в инвалидную коляску, и Дауд побыстрее сел на один из стульев под зонтиком, потому что он понимал, что Сапарчи неприятно, когда люди стоят.

– Эй, – сказал Сапарчи, оглядывая двор, – что-то ты не очень бережешься.

У ворот со двора стояла большая сторожевая вышка, и перед этими воротами всегда дежурили двое автоматчиков. Когда Дауд куда-то выезжал, он всегда выезжал на броне. С ним была машина сопровождения, и в бронированном стекле его машины красовались окантованные сталью дырочки, чтобы отстреливаться. Со времени бизнеса в Чечне Дауд несколько нервно относился к своей безопасности. Ему все время мерещилось, будто его хотят убить. Поэтому он очень живо среагировал на слова Сапарчи и спросил:

– А что такое?

– Я слыхал, – ответил Сапарчи, – что Джамал Кемиров заказал тебя Черному Булавди.

Булавди Хаджиев был племянник однорукого Арзо, покойного командира спецбатальона «Юг». В первую чеченскую войну Булавди воевал на стороне боевиков, а во вторую – на стороне федералов. Всю историю, которая была на Красном Склоне, списали на террориста Арзо, но его племянник уцелел и за последний год стал самым непримиримым лидером подполья. Джамалудин Кемиров публично пообещал миллион тому, кто принесет ему голову «этого черта».

– Разве они поддерживают отношения? – изумился Дауд Казиханов.

– Э! – изумился Сапарчи, – неужели ты не знаешь? Помнишь эту историю, когда Хагена обстреляли на плотине? Ведь они стреляли дважды, и промахивались нарочно, а на третий раз Булавди послал гонцов к Джамалу и сказал: «Два раза я делал это понарошку, а третий сделаю всерьез, если ты не заплатишь мне миллион отступного». И тогда они встретились, и Джамал сказал: «Я готов заплатить тебе миллион, но не просто так. Убей для меня моих врагов: Дауда, Сапарчи и прокурора Наби, и будем считать, что мы квиты».

Надо сказать, что Дауд не очень изумился рассказу. Ваххабиты всегда использовались в республике как самая дешевая киллерская сила. Они убивали по демпинговым ценам. Никто не мог выдержать их конкуренции.

– Но если меня заказали, то где же кассета? – вскричал Дауд Казиханов.

Тут надо пояснить, что приговоры, которые выносил Булавди, никогда не были голословными. Не было такого, чтобы кто-то где-то кому-то сказал, и человека убили. Булавди всегда записывал приговоры на камеру, и эта кассета распространялась среди своих, как приказ к действию. Без этой кассеты так же было невозможно начать убивать человека, как без приговора суда послать его по этапу. Дауду дважды присылали кассеты, но Дауду всегда как-то удавалось отрегулировать этот вопрос, и со времени последней кассеты прошло уже месяцев восемь.

– Кассета есть, – сказал Сапарчи, – ее видели в Кремле на самом высоком уровне! Там очень обеспокоены контактами между Кемировыми и террористами. Ведь они, считай, сговорились. Булавди будет для Кемировых убирать тех, кто не ползает на коленях перед Джамалом, а Джамал будет для Булавди убирать тех боевиков, которые его не слушаются, а в Кремле будет рассказывать, что только он может бороться с терроризмом. Только у него, мол, есть штыки.

– Эти сказки пусть он рассказывает слизнякам, – вскричал взбешенный Дауд, – у меня не меньше людей, чем у него. Если в Кремле и в самом деле недовольны Зауром, мы сметем его, как мусор с дорожки!

* * *

После этого Сапарчи поехал в Москву.

Надо сказать, что слухи о знакомствах Сапарчи в Москве были сильно преувеличены. Самым высокопоставленным знакомым Сапарчи был Федор Комиссаров, да и того убили.

И поэтому, когда Сапарчи приехал в Москву, ему пришлось не очень легко. Сначала он заплатил двадцать тысяч долларов человеку, который говорил, что знает нужных людей, но этот человек взял деньги и куда-то пропал, и уже потом Сапарчи услышал, что он съездил на них с любовницей в Гонолулу.

Потом он пожертвовал пятьдесят штук на какой-то благотворительный вечер, устроители которого гарантировали, что на нем будут самые высокие люди из Кремля, но вместо людей из Кремля была там только старушка-певица, наряженная почему-то английской королевой, и Сапарчи понял, что деньги пропали.

Свели его затем с каким-то мошенником, который говорил, что он внебрачный сын Генерального Прокурора, но тот слинял сам, услышав, что предоплаты не будет (потом уже Сапарчи узнал, что тот действительно был сын прокурора, но с папой никакой связи не имел), и на исходе второй недели, когда глава «Авартрансфлота» уже отчаялся, просадил кучу денег на проституток и две кучи – на чиновников, в московской квартире Сапарчи раздался звонок.

– Сапарчи Ахмедович? Это приемная Забельцына. Семен Семенович хотел бы встретиться с вами.

Семен Семенович сидел в длинном здании сразу за Боровицкими воротами. Из роскошного кабинета на втором этаже были видны зубцы Кремлевской стены и сизые, вдоль нее, ели. Когда Сапарчи строил свой дом, он выложил стену из такого же кирпича и посадил перед ней такие же елки, но они не очень принялись на скалистой аварской почве; да и стена у Сапарчи была пониже.

Семен Семенович встал из-за стола, когда в его кабинет вкатилась коляска Сапарчи, и брови его почтительно вздернулись, когда бритый наголо инвалид с могучими плечами, которые не мог скрыть даже жемчужного цвета костюм от Армани, одним движением рук перебросил себя из коляски в удобное кожаное кресло.

Семен Семенович был невысокий, чуть оплывающий в талии человек с колтунчиком светлых волос на голове и очками в тонкой золотой оправе. Эти очки были, видимо, складные, и то и дело расстегивались на носу, и тогда Семен Семенович убирал одну половинку очков и глядел на собеседника через другую половинку, прищурясь. Когда он глядел на собеседника, казалось, что температура в комнате падает на три градуса.

Сапарчи был человек наблюдательный, и он сразу заметил, что Семен Семенович в кабинете не один. У столика стоял невзрачный человек в штатском и заваривал для Забельцына чай. Этот человек был главой ФСБ. Напротив него стоял другой человек и резал для Забельцына бутерброды. Этот человек был главой Следственного Комитета при прокуратуре.

Кроме того, в кабинет его провел круглолицый помощник, в котором Сапарчи узнал человека, бывшего в составе злосчастной прошлогодней делегации. Это было хорошо, потому что это означало, что человек этот все видел своими глазами.

Хотя, с другой стороны, люди из ФСБ умели своими глазами видеть так разноречиво и такие удивительные вещи, что даже Сапарчи иной раз диву давался.

– Я очень рад, Сапарчи Ахмедович, что вы нашли возможность заехать, – сказал Семен Семенович, – надеюсь, что вы расскажете нам об обстановке в республике.

– Да какая там обстановка, – вздохнул Сапарчи, – народ в ужасе. Президент расправляется с недовольными. Глава Пенсионного Фонда дрожит, потому что его заказали шайтанам. Должность прокурора продали пособнику боевиков. А теперь весь шельф решили продать Западу, и на выручку от продажи финансировать террористов, чтобы отторгнуть республику от России!

– Может быть, – сказал Семен Семенович, – однако у президента много верных ему вооруженных людей.

– Блеф все это, – вскричал возмущенный Сапарчи, – да Дауд разгонит всех его боевиков половиной своих людей! А у меня людей и побольше Дауда!

– Что ж, – сказал глава ФСБ, который заваривал Забельцыну чай, – это меняет дело.

– Россия не забудет того, что случилось в Бештое, – поддержал его начальник Следственного Комитета, который резал для Забельцына бутерброды, – она не прощает нанесенных ей оскорблений.

А Семен Семенович прищурился и спросил:

– Говорят, вы выдвигаете свою кандидатуру на выборах мэра в Бештое?

– Разумеется, – сказал Сапарчи.

– Россия будет приветствовать вашу победу на выборах, – сказал Семен Семенович. – Важно дать понять президенту Кемирову, что в республике есть люди, верные федералам!

– Такие люди есть! – горячо воскликнул Сапарчи.

* * *

В конце аудиенции улыбающийся Семен Семенович тепло пожал Сапарчи руку и лично проводил до лифта.

Когда Семен Семенович вернулся в кабинет, улыбка на лице его погасла, как будто в глазах щелкнули выключателем, Забельцын повернулся к своему помощнику и спросил:

– Что делал этот человек во время мятежа?

– Катился на своей коляске впереди толпы, – ответил помощник, – и кричал, что тот, кто убьет неверного, попадет в рай.

Семен Семенович усмехнулся и сказал:

– Ну что же. Следует помочь ему выиграть выборы в Бештое.

И пошел в туалет мыть руки, потому что больше всего на свете Семен Семенович не переносил людей, которые меняют взгляды, как галстуки, и вместо работы занимаются разводками.

Этот визит случился где-то за неделю до встречи Семена Семеновича и Водрова, и мы, конечно, могли рассказать о нем сначала, а о встрече – потом, но мы же не протокол пишем, а рассказываем, как оно удобней.

* * *

Кирилл Водров и десяток экспертов вернулись в Торби-калу через неделю. На аэродроме их встречал Магомед-Расул, брат президента и глава компании «Аварнефтегаз».

Самолет, на котором они прилетели, был небольшой узкий «Челленджер», с широко разведенными крыльями и алой эмблемой «Навалис» на хвосте. Почему-то он поразил Магомед-Расула. Тот обежал самолет вокруг, как любопытный щенок обегает фонарный столб, помеченный соседским кобелем, зачем-то, ухватив, раскачал крыло, и, забежав в кабину, долго и зачарованно смотрел на хитроумную россыпь приборов.

– Зверь самолет! – сказал Магомед-Расул, – умеют же делать, а? Ну, в общем, программа такая: сейчас едем ко мне домой…

– Не надо домой, – сказал Кирилл, – нам надо осмотреть еще два участка.

Магомед-Расул согласился, и они вышли из самолета.

«Порше-кайенн» с синими номерами и мигалкой, на котором приехал Магомед-Расул, стоял у самого трапа, и Штрассмайер рассматривал машину с некоторым удивлением. Кто-то сказал ему, что синие номера означают полицию, и вице-президент «Навалис» видимо пытался понять, почему глава нефтяной компании ездит на такой же машине, на которой на Западе ездит «скорая», и кто разрешил управлению внутренних дел купить служебную машину за полтораста тысяч долларов.